Текст книги "Замки, битвы и бомбы. Как экономика объясняет военную историю"

Преимущества замков

Историография средневековых военных действий развеяла представления о том, что военачальники и правители были простаками. Средневековые правители остро осознавали преимущества и сопутствующие издержки своего выбора. Прекрасно представляя себе стоимость замков, они продолжали их строить, даже нуждаясь в средствах и рискуя конфронтацией с вассалами и податным населением из-за поборов. Для правителей той эпохи выгоды от долговечных стен перевешивали затраты на их постройку.

Все основывалось на одном очень важном соображении: множественности целей, достигаемых в результате постройки замков. Замок был далеко не только каменным кольцом, внутри которого можно укрыться от конфликта. Замок, как образно, так и буквально, господствовал над местностью.

Замок был также складом боеприпасов, прекрасной штаб-квартирой и пунктом наблюдения за беспокойными районами, домом землевладельца и местом, в котором он был защищен от атак своих врагов. Во времена чрезвычайного положения королевские замки могли служить убежищем для полевой армии короля или снабжать их людьми при наборе новой армии, если полевая армия была разбита. В случае вторжения замки отвлекали на себя значительные силы захватчиков, которым приходилось брать их приступом или, по крайней мере, окружать те замки, что оставались у них в тылу или по флангам для поддержания снабжения и коммуникаций… [Это было] не местом убежища, а центром военной мощи[94]94
  Wise, 1976, pp. 134–35.


[Закрыть].

Подобное разнообразие ролей объясняет, почему замки были «яблоком раздора… и узловыми пунктами» всех конфликтов. В столь воинственную эпоху замки в качестве центра управления и ведения войны были крайне символичны. Для Эдуарда I крупнейшие королевские замки Уэльса значили больше, чем просто способ контролировать валлийцев; они были способом напомнить валлийцам о реальности своего присутствия в Уэльсе. Все данные говорят о том, что Эдуард прекрасно это понимал. Архитектура использовалась как средство произвести впечатление на людей, как, например, в случае с Карнарвоном. Расходы на него усиливала уникальность его конструкции: Эдуард желал, чтобы стены замка походили на стены Константинополя[95]95
  Gillingham, 1999, p. 70; Hooper and Bennett, 1996, p. 70.


[Закрыть]. Удачное местоположение использовалось без оглядки на высокую затратность, как в случае с Конви, где замок возвышается над большей частью города. В особо уязвимых местах, как в Бьюмарисе, на удаленном Англси, конструкторы Эдуарда I задействовали все возможные детали – двойные стены, ров, доступ к океану, изобилие башен, которые бы способствовали его укреплению. Постройка замков Эдуарда I часто включала огромные круглые башни, обладавшие двойным преимуществом, поскольку их было тяжелее штурмовать и потому что они придавали замку особенно внушительный вид. Подобный метод строительства был дорогостоящим, поскольку, по инженерным причинам, стены, как теперь показывают эрозия и время, состояли из нескольких слоев материалов. Внешний вид замков был не просто вопросом эстетики или эго его владельца. Как показывают замысловатые и сложные интерьеры, эти постройки также служили резиденциями высокопоставленных лиц, а иногда и самого монарха. Замок был напрасной тратой, если строился лишь из тщеславия, но выгодным вложением в контексте оккупационной политики[96]96
  Оценка, выраженная в данном пункте, основывается на личном опыте, а также на фотографиях, сделанных одним из соавторов при посещении замка, упомянутого в тексте.


[Закрыть].

Для воинственного барона замок был лучшим и, вероятно, единственным средством заявить о перманентных правах на непокорные либо спорные и расположенные в конфликтной зоне земли. «Великой ценностью замка было то, что он удерживал в подчинении земли; не взяв его, невозможно было обрести прочную власть над землей, над которой он господствовал». Контролирование территорий требовало устранения замков вашего соперника, как и постройка на них своих замков. Данную стратегию в действии можно наблюдать в Германии, Франции и Британии. Так, в Германии герцог Швабский продвигался вниз по Рейну, строя один замок за другим, используя каждый из них для подчинения окрестных земель, перед тем как двинуться к следующему пункту. Фульк Нерра заложил основу Анжуйской династии во Франции, строя крупные замки по всем своим территориям, располагая их с такими интервалами, чтобы конница могла легко перемещаться от одного к другому. Потребности Эдуарда I слегка отличались от нужд Фулька, поскольку ему приходилось противостоять всему враждебному населению, однако использовавшаяся им техника была тем не менее сходной. Каждый валлийский замок был построен на расстоянии не более дня марша от своего ближайшего соседа, и они также были расположены с учетом легкости их снабжения. Хотя критичная оценка сумм, затраченных на них, кажется справедливой, мятежный дух валлийцев привел одного автора к заключению, что «политика энергичного замкового строительства была необходимой». Возможно, совсем неслучайно Эдуард I удержал Уэльс, но потерял Шотландию, в которой он не занимался крупным строительством. Там его стратегия описывалась как «менее эффектная, которая заключалась в том, что он посылал на север крупные армии с целью вынудить шотландцев сражаться»[97]97
  France, 1999, p. 103; Gillingham, 1999, p. 81; Bachrach, 2002, pp. 7:549, 11:541–42, 560; Bradbury, 1992, p. 62; Morris, 2003, pp. 110–13; Keuper, 1994, p. 160; Housley, 1999, p. 120.


[Закрыть].

Валлийцы не были единственными средневековыми европейцами, косо смотревшими на грозные крепости посреди их земель. Искушение использовать преимущества замка для угнетения обитателей окрестностей было слишком велико. Согласно англосаксонской хронике, раннесредневековые замки использовались для заключения и пыток людей, которые могли обладать богатствами. Долгое время считалось, что норманны добились превосходства в отдельных частях Средиземноморья из-за превосходства своих конных воинов, однако, как теперь оказывается, их наиболее успешная стратегия состояла в том, чтобы захватить замок и использовать его как базу для терроризирования окружающего района ради его подчинения. Когда Альфонс VI захватил Толедо в 1085 году, он разместил гарнизон в Аледо, расположенном гораздо южнее земель, находившихся в его непосредственном владении, где последний был как «заноза в плоти мусульман» до 1092 года[98]98
  Bradbury, 1992, p. 70; Gillingham, 1999, pp. 64, 81.


[Закрыть].

Норманны, англосаксы, англонорманны и испанцы могли годами удерживать замки на враждебной территории. Полевая армия едва ли была способна на такое. Она могла быть лучшим инструментом для краткосрочного завоевания, но перманентная оккупация была совершенно иным делом. Армия могла спасти осажденный замок, однако замок мог приютить небольшую армию. В эпоху, когда способность оставаться на поле боя была ограниченна, это давало замку решающее преимущество. Историческая литература полна примеров средневековых военачальников, уклонявшихся от битв, а некоторые и вовсе никогда не вступали в бой. Имея замок в качестве удобного убежища, не было необходимости сражаться, если только победа не была гарантирована, в случае чего противник не стал бы сражаться. Высказывание Клаузевица о том, что «ни одно сражение не происходит без взаимного согласия», необычайно точно описывает данную эпоху. Большинство захватчиков использовали одну линию нападения, которую легко можно было обойти. Когда Эдуард III (годы правления 1327–1377) вторгся в Шотландию, шотландцы либо уклонялись от битвы, либо занимали сильные оборонительные позиции, которые не хотел атаковать король. И даже когда эшелонированные линии нападения делали полное уклонение от битвы невозможным, слабейшая сторона могла отступить в свои замки и ожидать окончания сезона военных действий. Так, Фульк Нерра избегал битв при любой возможности. Даже когда было не ясно, что враг сильнее, сражаться за стенами казалось предпочтительным[99]99
  Von Clausewitz, 1908, p. 154; Verbruggen, 1997, p. 327; Bachrach, 2002, p. 11:541; Marvin, 2001, p. 382.


[Закрыть].

Ведение сражения из-за стен могло удержать от прямого штурма, а это могло побудить нас расценить подобного рода войну как «низкозатратную», которой она в реальности не являлась. Страдания обычных людей увеличивались двумя следующими способами. Естественно, что за успешным штурмом следовали массовые злодеяния. Чаще всего он удлинял войну. Согласно Дж. А. Вербруггену, юрист и памфлетист Пьер Дюбуа

сокрушался, что враги Филиппа Справедливого более не желали вступать в сражения, поскольку королевская армия была слишком сильна, а замки и укрепленные города делали невозможным быстрое и успешное окончание войны. Против подобных крепостей «ваша армия блистательных рыцарей обычно вынуждена держать продолжительную осаду»[100]100
  Verbruggen, 1997, p. 306.


[Закрыть].

Более длительные войны означали и более высокие расходы, больше наборов в армию и набегов, захватов собственности, сожженных жилищ и имущества, а также лишений осажденных, даже если осада не завершалась штурмом с последующей резней. По сути, сложился тип конфликта, требовавшего относительно низких непосредственных военных затрат, но опустошительный для простого населения. Так называемая междоусобица вела к опустошению, грабежу и разорению; иными словами, военные действия были направлены непосредственно на гражданское население. Замок же, если его врата не были по недосмотру открытыми, был огражден от подобных бедствий. Он мог, однако, служить местом для хранения награбленного[101]101
  Volckart, 2004, p. 288.


[Закрыть].

Отступление за стены также могло повлечь за собой в качестве издержек оборонительной стратегии принесение в жертву стратегии наступательной. И вновь все не так однозначно. Да, затраты на замки автоматически означали меньше средств для полевых войск. Но защита замка не была тем же, что и оборонительная военная тактика. Замок мог служить и оборонительным, и наступательным целям, и лишь немногие строители замков думали исключительно об обороне при их строительстве. С момента их постройки замки «угрожали окрестностям и… служили базами для нападения»; они «могли угрожать врагам, так же как и защищать друзей». И редко когда оборона замка была пассивной операцией. «Доминирующим в стратегии замка была не пассивная оборона, но действие и разрушение». Отход за подъемный мост, в сущности, укреплял «отступающую» силу. «Запереться в замке было не попыткой избежать конфликта, а маневром заставить врага сражаться в неблагоприятных условиях… Оборона предоставляла огромные преимущества. Для захватчика жизненно необходимым становилось время». В зависимости от дистанции существовало в основном три варианта, при которых гарнизон замка угрожал врагу. Во-первых, против осаждавших могли осуществляться вылазки. Во-вторых, рейды из замка могли угрожать зонам, располагавшимся на расстоянии примерно дня пути в оба конца. Примером тому может послужить замок Ле Пюизе, взятый Людовиком VI в 1111 году; никто не осмеливался приблизиться к его стенам в радиусе 8–10 миль. И в-третьих, войска замка могли быть задействованы в крупной операции против смежного крупного владения. Совсем неслучайно, что большинство воинственных лидеров той эпохи часто отступали перед каменными стенами. Таким образом, замок создавался не только лишь для обороны[102]102
  Bachrach, 2002, p. 11:534; France, 1999, pp. 77–78, 105; Warner, 1968, p. 2; Jones, 1999, p. 164.


[Закрыть].

Рейды и крупные операции могли быть сдержаны осадой. Краткая осада была бы бессмысленной, поскольку войска замка могли бы вернуться к своей наступательной тактике, как только она окончится. Для подавления агрессивного правителя следовало действовать так, чтобы его гарнизоны находились в осаде до момента, когда они уже будут склоняться к сдаче, чем столкнуться с худшим исходом. Осадная война стала ключевой для средневековых военных действий, предпринимаемых не просто для преодоления обороны, но и для того, чтобы помешать укрепленному врагу перейти в наступление. Замок стал географическим центром военных действий. В гражданских войнах внимание к замкам было даже больше обычного из-за акцента на установлении и удержании контроля над территорией. Даже английские военные кампании в Шотландии вращались вокруг захватов замков. Захват англичанами Стирлинга (1304) прекратил сопротивление эффективнее, чем знаменитое сражение при Фалькирке (1298), а разгром англичан при Бэннокберне (1314) было прямым следствием необходимости освободить гарнизон Стирлинга. Роберт Брюс пытался сделать успешные осады еще более убедительными посредством разрушения захваченных замков, но даже подобное «искоренение замков», практиковавшееся повсеместно, еще зависело прежде всего от успешной осады[103]103
  Bradbury, 1992, p. 72; Prestwich, 1996a, pp. 281–82.


[Закрыть].

Если мы согласимся с тем фактом, что осада была определяющей для средневековых военных действий, почему же мы наблюдаем недостаток ее исследований до 1990-х годов, в особенности учитывая, что ее методика и традиции не изменялись столь стремительно? Самый простой ответ заключается в том, что поколение военных историков предпочитало акцентировать внимание на сражениях в открытом поле. Историки находились почти под таким же сильным, сколько и обычные люди, впечатлением от образа героического рыцаря на лошади. Тяжеловооруженную конницу Высокого Средневековья, разумеется, вряд ли можно недооценить, но она не играла никакой роли в осадных военных действиях. Рыцарь мог участвовать в бою как против, так и на стороне замка, но едва ли он мог это делать верхом[104]104
  Bachrach, 1994, pp. 119–21, 123, 125.


[Закрыть]. Он мог взбираться по лестницам, стрелять из орудий, лить кипящее масло или отдавать приказы сделать это, но подобный бой, пусть и более опасный, чем атака с мечом и копьем наперевес, вдохновил бы гораздо меньше эпической поэзии. Лошадь в подобных операциях редко была галантным, элегантным скакуном, а скорее коренастой и неприглядной ломовой лошадью, тянувшей тараны и другую тяжелую технику. Иногда эту работу поручали еще менее гламурным волам.

Вне зависимости от степени гламура средневековые военные действия требовали осады. Единственной альтернативой были стремительные набеги, настолько стремительные, что контратаки оборонявших замок становились уже неуместными. Что было маловероятно, поскольку большинство опорных пунктов на карте, скорее всего, уже были заняты замками. Осады, пусть и трудные и дорогостоящие, были неизбежны.

Организация осады замка была крайне сложным и дорогостоящим предприятием. Зачастую подобные осады требовали такого количества людей и материалов (материально-технического обеспечения), что никаких других действий участвующая в ней армия уже предпринять не могла, и, однажды приступив к осаде, она сталкивалась с проблемами отражения атак от сил, идущих осажденным на подмогу, обеспечения необходимых поставок продовольствия и фуража, а также защиты от эпидемических заболеваний, вызываемых сосредоточением на небольшой территории большой массы людей в течение длительного времени[105]105
  Wise, 1976, p. 161.


[Закрыть].

По-видимому, так обстояли дела на протяжении всего Средневековья. Замки могли быть примитивными, но их захват был часто не по силам «нерегулярным и плохо организованным армиям Западной Европы». Даже простой замок острожного типа редко захватывался. В ходе документальных и археологических исследований около полутора сотни подобных замков в Бельгии были найдены лишь скудные упоминания или данные об успешных атаках. Лишь о пяти из них есть достоверная информация, хотя частокол иногда сжигали, а один замок был захвачен двумя рыцарями и двадцатью крестьянами, когда ворота были оставлены незапертыми»[106]106
  France, 2001, p. 457; De Meulemeester and Matthys, 2001, pp. 44–46, 50.


[Закрыть].

Одиночная каменная башня или донжон также представляли собой непреодолимые проблемы. Донжон Куси (построенный в 1223–1230) был столь крепок, что его бароны бросали вызов королевским отрядам на протяжении двух столетий! То, что эти замки были меньше, чем остроги, вовсе не облегчало задачу потенциальным захватчикам. «Длительные пассивные осады обычно были тщетными, поскольку небольшие гарнизоны, требовавшиеся для защиты этих башен, расходовали свои обширные запасы крайне медленно и потребляли мало воды». Даже крупные замки при надлежащей конструкции могли обороняться небольшими гарнизонами. Карнарвон сумел выдержать две осады (1403–1404), приведшие к потерям трехсот человек в рядах нападавших, хотя его гарнизон составлял менее двадцати восьми человек. В 1216 году крупной французской армии понадобилось пятнадцать дней для захвата замка, который защищали тринадцать человек; Харлех сопротивлялся мятежу 1294–1295 годов с гарнизоном всего из двад-цати человек. Знаменитый замок крестоносцев Крак де Шевалье, защищавшийся крошечным гарнизоном, выдержал двенадцать приступов и был взят лишь хитростью в 1271 году. В Шато-Гайяр оборонявшихся было больше – сто сорок на момент его сдачи, – и он был захвачен лишь после шестимесячной осады и пятинедельного приступа (когда один из нападавших проник в него через оставленное без присмотра окно, что и позволило нападавшим захватить замок), а также при отсутствии серьезных попыток снятия осады. Для нападавших ситуация со временем отнюдь не улучшалась. «К 1300 году шансы крупных сил, успешно осаждавших крепкую и хорошо защищенную крепость, были меньше, чем тремя веками ранее». Порох, конечно, изменил положение вещей, однако даже пушка семнадцатого века не смогла разрушить башню двенадцатого века в Рочестере[107]107
  Baumgartner, 1991, pp. 114, 115, 117, 118, 120, 121; Warner, 1968, pp. 138, 156; Bradbury, 1992, pp. 133, 144.


[Закрыть].

Атаковавший сталкивался с серьезными потерями. Денежные средства иногда иссякали раньше, чем сдавались осажденные. Стефан (годы правления 1135–1154) израсходовал 10 000 фунтов стерлингов, осаждая замок Экзетера, то есть сумму, в пять раз превышавшую его ежегодный доход. По сути, успешная осада могла обернуться финансовой катастрофой. Генрих III (годы правления 1216–1272) завладел Кенилвортом в 1266 году благодаря переговорам – сама же «осада была катастрофически дорогостоящей, поглотившей доходы десяти английских графств». Главным виновником этого оказались расходы на содержание личного состава. Обе стороны нуждались в специалистах. Длительная осада стремительно увеличивала затраты, поскольку феодальные рекруты могли быть призваны для службы лишь в периоды, установленные традицией и законом, а как только они истекали, им было необходимо платить. А расходы на содержание – для правителя и солдата – были высоки. По подсчетам, необходимые для успешного приступа числа колебались в диапазоне от 4:1 до 10:1, и это еще выглядит скромным ввиду успешной обороны замков при шансах 50:1. Для солдата атака была чрезвычайно опасной, и даже после того, как удавалось пробить брешь в стене, далеко не всегда войска могли взять крепость приступом – и порой требовалось, чтобы атаку лично возглавляли представители знати и правители, что, разумеется, могло легко привести к неблагоприятному исходу. Так, в 1088 году один король возглавлял атаку на замковые врата, когда одна женщина, которую описали как «женщина по рождению, но не по духу», бросила ему на голову жернов, тем самым положив преждевременный конец его правлению»[108]108
  Warner, 1968, p. 94; Ramsay, 1925, vol. 1, pp. 62–63; France, 1999, p. 104; Gillingham, 1984, p. 91; Gravett, 1990, p. 17; Bachrach, 1994, p. 132; Warner, 1968, p. 12; Gillingham, 1999, p. 79; Bradbury, 1992, p. 72.


[Закрыть].

А потому нападающие часто избирали выжидательную тактику. Однако само время являлось затратой. С этим осаждающая армия ничего не могла поделать, и решающей победы добиться было не так-то просто. Стефан атаковал мятежные баронские замки один за другим, беря многие из них измором, но на момент его смерти большинство его королевства все еще находилось в руках мятежников. Промедление могло привести к неудаче и ослаблению боевого духа[109]109
  Baumgartner, 1991, p. 120; Bradbury, 1992, p. 72.


[Закрыть]. Гарнизонные войска также были подвержены подобным психологическим проблемам, однако не их массивные каменные стены. Суть проблемы заключалась в том, что ресурсы, затраченные нападающими, намного превосходили ресурсы оборонявшихся.

Несоразмерные ресурсы, требовавшиеся для взятия замка, по сравнению с его обороной, после того как он был, разумеется, построен, были одной из ключевых причин постоянных восстаний знати, характерных для средневековой политики. Зачастую знать могла безнаказанно бросать вызов своим сюзеренам, по крайней мере, на какое-то время, находясь за стенами своих замков[110]110
  Baumgartner, 1991, p. 123.


[Закрыть].

Результатом было испытание на стойкость, часто оканчивавшееся и без решающей битвы. У нас нет точной статистики соотношения успешных и неуспешных осад. То, что частота неудач была высокой, неоспоримо; в действительности большинство успехов было результатом переговоров, а не приступов. Вильгельм Завоеватель предположительно никогда не терпел неудач при взятии замков, но по большей части он обязан этому переговорам. Даже после трехлетней осады одного замка в Нормандии знаменитый герцог решил оговорить условия сдачи, поскольку он «был вынужден признать, что взятие замка требовало слишком много времени и ресурсов». И этот средневековый правитель, не в пример большинству своих современников, был способен собирать и содержать очевидную альтернативу замкам – обученную и надежную полевую армию[111]111
  Bradbury, 1992, pp. 61, 63–64.


[Закрыть]. Смог бы замок продержаться дольше после того, как широкое распространение получил порох, – в сущности, вопрос спорный. Сама сила первого была препятствием для роста крупных национальных правительств. Монархи рассматривали частные замки как постоянную угрозу. Для их ликвидации предпринимались правовые и другие меры. В Британии Тюдоры были особенно эффективны в уничтожении важнейших замков знати как части прекрасно разработанной программы по установлению монополии государства на насилие. Во Франции Людовик XIII, вероятно, разрушил больше замков, чем построил. И эта мода была, по сути, похвалой воинским добродетелям замка.