Текст книги "Замки, битвы и бомбы. Как экономика объясняет военную историю"

История «ударных сил»

Оснащенная лишь обычным вооружением страна может оказаться во власти противника с ядерным оружием, однако ядерная держава может и не впечатлить не обладающего ядерным оружием, но беспощадного врага. Один из выдающихся ранних теоретиков ядерной стратегии, Бернард Броуди, указывал на то, что правительства «никогда не реагировали на ужасающие последствия войны единодушно» и что «великими странами совсем недавно управляли люди, совершенно равнодушные к подобным ужасам». Несмотря на эпоху наполеоновских войн, в стратегическом отношении Франция находилась в упадке с начала восемнадцатого века и не обладала равнодушием, о котором говорил Броуди. В 1945 году она смогла взглянуть на век поражений, включая катастрофы франко-прусской и Второй мировой войн, как и выживание в ходе Первой мировой войны – лишь благодаря Геркулесовым усилиям своих союзников. Безопасности она пыталась достичь посредством союзов и массивных фортификационных сооружений (линия Мажино), однако подобные подходы были признаны недостаточными. Атомное оружие обещало найти решение количественному превосходству противника. Однако дорога к Реггану не была ни короткой, ни простой. Франция отходила от Второй мировой войны и при этом вела две значительные войны в Индокитае и Алжире, так что ресурсы для разработки ядерного потенциала были ограниченны, и решения относительно ядерного оружия принимались с колебаниями и нерешительно, по крайней мере, до возвращения к власти де Голля в 1958 году. Следовательно, с 1945 по 1960 год Франция проводила время в спорах и готовилась к обретению статуса ядерной державы; между 1960 и 1996 годами она уже была действующей ядерной державой, а период после 1996 года была назван «стратегической паузой», в который страна проводила переоценку своих предпочтений[451]451
  См. Chaliand, 1994, p. 992; Theleri, 1997, p. 9.


[Закрыть].

Вторая мировой война оставила Францию униженной и расколотой. Более чем когда-либо она осознавала свою стратегическую уязвимость, вызванную демографией и географией. Разумеется, теперь Германия была в худшем состоянии, однако не было причин полагать, что так будет всегда, даже учитывая, что тоталитарная угроза теперь имела «красное» лицо. Далее, Франция вовсе не приходила в восторг от перспектив доминирования своих англосаксонских союзников – этим соображением французы руководствуются в своей внешней политике и по сей день. Французские лидеры отнюдь не забыли, как их изгнали из крупнейших конференций военного времени[452]452
  Nussio, 1996, p. 8.


[Закрыть]. Все эти соображения вели к тому, что Франция должна стать крупной военной державой.

Идея обращения к ядерному вооружению пришла не сразу. Из-за начала войны в Индокитае Франция не могла себе позволить провести резкое сокращение армии, и обычные вооруженные силы срочно требовались для защиты Западной Европы. Ряд кризисов показал, что французские обычные вооруженные силы имеют недостатки и что ядерное оружие было необходимо для изменения ситуации в целом. Возможно, в сложившихся обстоятельствах вопрос заключался не в том, почему Франция решилась пойти на создание ядерного вооружения, а в том, что ей еще оставалось[453]453
  Browder, 1964, p. 134; Scheinman, 1965, p. 216.


[Закрыть]. У Франции было несколько преимуществ. Злосчастная линия Мажино показала, что страна была готова оказать поддержку значительным технологическим проектам, если они обещали безопасность. И Франция также обладала первоклассной историей ядерной химии и физики, которую символизировали Кюри.

Хотя у Четвертой республики были мотивы и определенные средства для запуска ядерной программы, у нее не хватало денег или уверенности[454]454
  Четвертая республика: 1946–1958. Для Франции времен четвертой республиканской конституции было характерно относительно слабое парламентское правление. В отличие от этого конституционные изменения, приведшие к Пятой республике, способствовали установлению сильной президентской власти.


[Закрыть]. Франция не могла позволить себе больших военных капиталовложений. Злосчастная Четвертая республика провела всю свою историю в неудачных войнах за границей. «Индокитай (1946–1954) и Алжир (1954–1958) стали раком режима, военной открытой раной, в конце концов, оказавшейся фатальной». Одна слабость влекла за собой другую. Поскольку большие эксплуатационные расходы препятствовали затратам капитала на военные нужды, армия Франции отставала от армий своих союзников, и страна занимала подчиненные роли в НАТО. Недостаток определенности в политике также легко объясним: обычно французское правительство между 1946 и 1958 годами удерживалось у власти на протяжении лишь шести месяцев[455]455
  Howorth and Chilton, 1984, p. 4; Waites, 1984, p. 38.


[Закрыть].

Подобные предпосылки и привели к крайней запутанности истории решения французов создать «бомбу». Никакого официального решения не принималось вплоть до 11 апреля 1958 года, когда премьер Феликс Гайяр заявил о создании атомных бомб, хотя в реальности проект уже некоторое время разрабатывался, пусть и без какого-либо окончательного одобрения сверху. «Франция двигалась в сторону создания атомной бомбы без того, чтобы этот проект даже получил официальную санкцию на правительственном уровне». Вместо этого, что крайне типично, планирование и обсуждения проводились в кругах военных и влиятельных функционеров. Должностное лицо МИДа и член Комитета по атомной энергии предположил, что бомба была «своего рода побочным продуктом официально мирных усилий»[456]456
  Holmquist, 1969, p. 12; Scheinman, 1965, p. 94.


[Закрыть]. Перед лицом нерешительности и шатаний правительства, а также неосведомленности и снятия с себя ответственности со стороны парламента стратегические вопросы обсуждались и решались на другом уровне, а разработка военной ядерной программы велась небольшой группой людей из Комиссариата атомной энергетики, военных кругов и правительства»[457]457
  Scheinman, 1965, p. 95.


[Закрыть]. В сущности, шло сразу несколько процессов принятия решений, возможно, в действительности менее запутанных, чем это кажется в ретроспективе (что, кстати, могло бы наконец переломить историческую тенденцию навязывать ясность там, где ее не существует). Правительство не могло выстроить ясную стратегию, поскольку, в конце концов, это зависело от его внешней политики, находившейся в связи с войнами за рубежом в состоянии непрерывных изменений. Неразбериха, таким образом, в большей степени объяснялась ситуацией на местах, чем действиями правительства. Внешне, однако, все действительно выглядело запутанным: «В отсутствие единого решения, четко очерченной, рационально спланированной и осуществляемой долгосрочной политики ряд событий и решений, а возможно, и недостаток решений как раз и привел к ядерному испытанию в Сахаре в 1960 году»[458]458
  Wohlstetter et al., 1976, pp. 44–45.


[Закрыть].

Удобнее всего разделить движение республики на пути к созданию атомной бомбы на две фазы – бюрократическую и политическую. Во время первой, с 1946 по 1954 год, в военно-ядерной сфере правительственного вмешательства практически не наблюдалось (хотя его хватало в сфере гражданских дел). В 1946 году полковник Шарль Айере собрал специальную армейскую группу для изучения ядерной физики и ее применения в случае военной модернизации. К 1949 году в составе технической секции армии было создано подразделение по изучению ядерных вооружений. В 1950 году велись обсуждения относительно возможностей атомной войны. 1 января 1952 года Айере стал главой специальных родов войск, заверяя, что его управление будет оказывать всяческую поддержку в разработке ядерного оружия[459]459
  Ailleret, 1962, pp. 11, 35, 57–59, 65.


[Закрыть]. Хотя это может показаться лишь эпизодом и незначительным событием, в действительности оно таковым не было. Высокопоставленные генералы были заинтересованы в том, чем он занимался. Расходы на гражданскую ядерную энергетику росли, и интерес к ее военному применению оставался весьма существенным.

Политическая фаза с 1954 по 1958 год протекала крайне неспокойно и под большим давлением внешнеполитических событий, наиболее примечательными из которых были Дьенбьенфу, Суэцкий кризис 1956 года и предложенный в 1958 году американцами мораторий на ядерные испытания. В 1954 году положение части французской армии в Дьенбьенфу заставило французское правительство обратиться за помощью к американцам, при этом широко обсуждалось возможное использование американского ядерного оружия (операция «Стервятник»). 1954 год часто рассматривается как год, в который, пусть и секретно, было принято «основное решение» по поводу создания независимых ядерных сил. Айере приобрел влиятельного союзника, после того как одно из донесений дипломатической службы сообщило, что «стратегическое лидерство все больше принадлежит державам, обладающим ядерным оружием». В декабре 1954 года проблема впервые была рассмотрена правительством. Премьер Мендес-Франс возглавлял межведомственный комитет, который, однако, не смог прийти к консенсусу. Однако премьер отнесся с пониманием к вопросу, и гражданский Комиссариат по атомной энергии (CEA) продолжил изучение военных альтернатив. Формально ни Мендес-Франс, ни его преемник Эдгар Фор не пришли к официальному решению в пользу программы создания атомной бомбы, но так произошло, возможно, потому что Франция была не готова к созданию и ничего не приобрела бы от формального заявления о ее появлении. Однако правительство Фора основало Бюро общих исследований под началом генерала Альбера Бюшале для секретных разработок в области военного применения атомной энергетики. Для Айере это фактически означало официальное решение начать разработку атомной бомбы, несмотря на возражения премьера. И вновь проблемы преподнесла скорее действительность, чем политика. Внимание и ресурсы военных сосредоточились на вспыхнувшей войне в Алжире[460]460
  Nussio, 1996, pp. 10–11; Buchan, 1966, p. 9; Rynning, 2002, p. 36; Scheinman, 1965, pp. 112–20, 124; Ailleret, 1962, p. 9; Browder, 1964, pp. 35–36.


[Закрыть].

В 1956 году Франция, Великобритания и Израиль вновь заняли Синай, но были принуждены к унизительному отступлению перед лицом советской угрозы и в отсутствие американской поддержки. Франция пришла к выводу, что между ядерными и неядерными вооруженными силами проходит жесткая черта, и, судя по всему, так же посчитали в Израиле. Для министра обороны Бурже-Манури вопрос состоял не в том, будет ли Франция производить атомное оружие, а в том, будет ли она иметь эффективную национальную оборону. Премьер-министр Ги Молле согласился созвать группу высшего офицерского состава для обсуждения данного вопроса. В рамках данной группы, возглавляемой начальником штаба Полем Эли, возникла идея о том, что Франция сможет усилить стратегию сдерживания (либо разубеждения), «увеличив число ядерных центров принятия решений в составе альянса, тем самым умножив неопределенность для планирующего атаку врага». Что отразило взгляды Молле (или, вероятно, наоборот), воспринимавшего вооруженные силы Франции в основном в качестве потенциальной поддержки сил США и Великобритании. В техническом отношении Молле не принимал решения о создании бомбы, но он действительно благоприятствовал созданию необходимого для того потенциала. Примерно в 1956 году это означало одно и то же, в политическом же отношении было полезным для социалистического премьера. В 1956 году Молле заверил, что Франция сохранит свои военные ядерные права применительно к своим взаимоотношениям с ЕВРАТОМ, французский Сенат официально высказал поддержку разработке программы по получению ядерного вооружения, CEA и Министерство национальной обороны подписали формальное соглашение о создании военной программы, а Айере был назначен главой Командования особыми родами войск … специальных видов оружия для проведения испытаний. Суэцкий кризис, возможно, и не привел к созданию французской бомбы, но он, безусловно, ускорил проведение подобной программы[461]461
  Scheinman, 1965, p. 168; Kohl, 1971, p. 44; предисловие Pierre Gallois in Rynning, 2002, p. xv; Scheinman, 1965, pp. 166, 168–69, 173, 182; Regnault, 2003, p. 1226.


[Закрыть].

Ни один, однако, кризис не привел к окончательному и официальному решению о проведении взрыва первой атомной бомбы Франции. На официальный приказ Феликса Гайяра от 11 апреля 1958 года повлияли несколько факторов. Баланс сил Востока и Запада становился все менее благоприятным, Советский Союз, судя по всему, сильно продвинулся в области ракетного вооружения, отношения Франции с НАТО ухудшались, а Америка явно находилась под впечатлением от запуска спутника. Предложение американцев прервать ядерные испытания также могло сообщить определенную срочность данной программе. Секретность более не была необходимым условием. Бюро общих исследований теперь превращалось в менее эвфемистичное Управление военно-прикладных исследований. На момент приказа Гайяра Четвертая республика была в считаных месяцах от своей кончины, но успела вынести решение, столь часто приписываемое де Голлю, по одной из тех же причин[462]462
  Scheinman, 1965, pp. 116–17, 186–87; Regnault, 2003, p. 1229.


[Закрыть].

Как часто случается с новыми видами вооружения и новыми доктринами, давление в пользу их разработки исходило с базовых и средних уровней военных кругов, а не сверху. При этом неизбежно это означало недостаток доктринальной стройности, что вовсе не обязательно плохо, раз немедленный консенсус относительно той или иной доктрины мог бы задушить творческое мышление. Однако в эту эпоху доктринальные вопросы не получили своего разрешения. Станут ли французские вооруженные силы совершенно независимыми или связанными с НАТО либо с чем-то другим? Будут ли они чисто стратегическим либо тактическим дополнением к обычному вооружению? Будут ли состоять эти силы из сухопутных, морских или воздушных частей либо их комбинацией? Какую роль в политическом либо военном отношении сможет играть небольшая ядерная держава? Станет ли французская бомба лишь средством, способным втянуть в игру американские силы ядерного сдерживания?[463]463
  Waites, 1984, p. 39.


[Закрыть]

Однако созидательности не сопутствовала продуманность. Французские должностные лица мало заботило проведение анализов эффективности, убедительности, стоимости или экономической эффективности вооружения, кроме того, не было проведено основательных исследований использования либо надежности небольших по размеру либо средних ядерных вооруженных сил. Подобные исследования, разумеется, были бы сугубо теоретическими. Выработке консенсуса относительно ядерной доктрины также препятствовала разрабатывавшаяся в армии новая доктрина об обычных вооруженных силах. Единственной идеей, которая приобрела заметное влияние, было то, что теперь существовало два типа войны – партизанская и крупномасштабная, при этом последняя сдерживалась бы ядерным оружием. «Как считалось, ни для одной из них не потребовалось бы крупных обычных вооруженных сил». И хотя эта концепция возымела лишь ограниченное влияние на высший генералитет Франции, безусловно, ни один француз не хотел, чтобы обычные вооруженные силы его страны стали бы пушечным мясом для НАТО; притом что подобная возможность была реальной, поскольку наиболее вероятным вкладом Франции стали бы пехотные войска. Память же о Первой мировой войне еще была сильна[464]464
  Scheinman, 1965, p. 219; Holmquist, 1969, p. 20; Nussio, 1996, pp. 11–12.


[Закрыть].

Различные офицеры высказывали важные идеи. Адмирал Рауль Кастекс предположил еще в 1945 году, что небольшая держава, обладающая пусть и ограниченным ядерным арсеналом, могла бы сдержать гораздо более мощную державу. Тем самым он заложил основу для «пропорционального сдерживания» – понятия, предполагающего, что небольшая ядерная держава может сдерживать более крупную благодаря угрозе нанесения ущерба, превосходящего ценность уничтожения малой державы. Еще более значительным было влияние Айере, позднее ставшего главой штаба, и Пьера Галлуа, будущего генерала, который окажет сильное влияние на Шарля де Голля. Влияние Галлуа в масштабе страны началось с ряда лекций, прочитанных им с 1956 по 1958 год, в самом конце Четвертой республики[465]465
  Rynning, 2002, p. 44; Kohl, 1971, p. 46.


[Закрыть].

Заметную роль Айере, конечно же, начал играть еще раньше. В 1949 году, когда его попросили написать краткую историю вооруженных сил, он понял, что уже существует механизм, способный изменить не только боевую технику и вооружения, но в потенциале и тактику, и стратегию ведения войны. Уничтожение врага, одно время считавшееся целью артиллерии, а затем авиации, теперь стало возможным. Ядерное оружие сделало реальностью теории Джулио Дуэ, итальянского пророка стратегических бомбардировок в 1920-е. Ядерное оружие могло сломить сопротивление врага, то есть сделать то, что не удалось обычным вооруженным силам в ходе безрезультатных стратегических бомбардировок в Европе. Впервые военному потенциалу врага, даже самому его существованию, можно было угрожать на расстоянии. Вскоре Айере начал задаваться вопросом о том, возможна ли в принципе в ядерную эпоху битва в ее традиционном понимании.

Неудивительно, что армия цеплялась за эту возможность дольше, чем Айере. Например, в учениях 1954 года армия ограничила число имеющихся в ее распоряжении (гипотетических) атомных бомб и недооценила их эффективность. Критика Айере подобных нереалистичных пределов не встретила поддержки. Но даже лица, отнесшиеся с пониманием, считали бомбы полезными лишь для стратегических бомбардировок[466]466
  Ailleret, 1962, pp. 36–37, 60–63, 198.


[Закрыть]. Ядерная стратегия вкупе с доктриной традиционной стратегической авиации грозила полностью заменить обычные вооруженные силы ядерным оружием. Однако Айере не был одиночкой, и его карьера не пострадала. Когда Четвертая республика стала активно искать инновационное военное решение своих проблем, она обратилась именно к таким офицерам – сторонникам ядерной стратегии. Айере, Галлуа и другие были готовы действовать в любой момент и ожидали лишь санкции политического истеблишмента.

Когда эта возможность появилась, военная и гражданская бюрократия уже почти полностью была готова к поддержке развития ядерного вооружения. Политические движения левых и правых выступали за восстановление величия Франции (правые) и отказ от жесткого противостояния времен холодной войны (левые). Позиция военных кругов была неоднозначной. Хотя военные журналы начинали выступать в поддержку ядерного оружия в 1946 году, многие военные относились скептически к последствиям атомного оружия для эффективности воинской службы. Страх, что в западном альянсе будут заправлять ядерные державы, изменил мнения некоторых. Глава CEA (Комиссариат по атомной энергии) Пьер Гийома, назначенный в 1951 году, выступал за прикладные программы ядерного вооружения. Однако военные не доверяли CEA, считая, что он слишком тесно связан с коммунистами, а потому навязали беспрецедентные меры безопасности на ядерно-промышленном объекте в Маркуль. Меры безопасности были настолько строгими, что инженеру, спроектировавшему механизмы контроля, не было позволено осмотреть их, поскольку его отец был коммунистом. По иронии, это было время, когда американский закон запрещал передачу ядерных секретов Франции из-за присутствия коммунистов во французском правительстве. Естественно, это лишь усилило трения во франко-американских отношениях, как и желание французов получить независимые средства ядерного сдерживания, что и помогло преодолеть возражения противников из военных кругов[467]467
  Cerny, 1984, p. 49; Browder, 1964, pp. 6, 108; Holmquist, 1996, p. 7; Scheinman, 1965, pp. 96–97, 100–101; Hecht, 1996, pp. 490–91; Nussio, 1996, p. 11.


[Закрыть].

Поддержка разработки ядерного вооружения со стороны военных выросла в 1954 году, хотя она не была единодушной, как обнаружил Мендес-Франс. Вполне обоснованные опасения того, что разработка ядерного оружия приведет к сокращению расходов на обычное вооружение, были сильны в армии, которой предстояло решить множество задач за рубежом и которая была побеждена в Индокитае. Военные подсчитали, что бомба может быть создана через пять лет, что оказалось весьма точной оценкой. Однако на деле мнение многих военных изменили не проблемы, выявленные Дьенбьенфу и Суэцким кризисом, а скорее их международные военные последствия. Ни в одном из этих случаев, например, американские союзники не оказали помощь, а эти два грандиозных кризиса разделяли лишь два года. Кроме того, НАТО все больше основывало свою стратегию на ядерном вооружении. Таким образом, для все большего числа офицеров атомное оружие выглядело как решение стратегических проблем Франции[468]468
  Holmquist, 1996, p. 11; Scheinman, 1965, pp. 97–99, 106, 218; Browder, 1964, pp. 6, 103.


[Закрыть].

Не Шарль де Голль, как мы увидели, начал ядерную программу Франции, однако его участие все же было решающим. В течение одиннадцати лет во главе Франции он оставался непоколебимым сторонником ударных сил. Он осознал их значение для развития вооруженных сил, увязал их разработку с политической концепцией и использовал для достижения военных, внешне– и внутриполитических целей. Обеспечив своим именем престиж и славу всему предприятию по созданию атомной бомбы, он сделал ее символом французского патриотизма. Он также находился в более выгодном положении для сопротивления внешнеполитической оппозиции, чем его предшественники, и придал всей программе по созданию бомбы реальные очертания и способствовал реальной эволюции ядерной доктрины. Все это началось лишь с принятием политического решения по ее продолжению[469]469
  Howorth and Chilton, 1984, pp. 7–8.


[Закрыть].

Влияние Айере оставалось неизменным (он стал начальником штаба). О доверии де Голля к Айере свидетельствует назначение последнего командующим войсками в Алжире в 1961–1962 годах, когда Франция вела мирные переговоры, сталкиваясь при этом с террористическим движением в армейских кругах, стремившихся помешать провозглашению независимости Алжира. По крайней мере, столь же влиятельным был Пьер Мари Галлуа, один из первых сторонников ядерного вооружения, встретившийся с де Голлем за два года до возвращения последнего к власти. Хотя идея этого возникла раньше, именно Галлуа был отцом пропорционального сдерживания – доктрины, опиравшейся на понятие «минимального сдерживания». «Когда две страны вооружены ядерным оружием, даже если они вооружены не в равной степени, статус-кво неизбежен… При определенных условиях между странами может быть установлена новая форма равенства. В вопросах безопасности и обороны уже не может быть сильных и слабых государств – по крайней мере, в принятии определенного типа решений»[470]470
  Menard, 1967, p. 228; Cimbala, 1998, pp. 186–87; Wohlstetter et al., 1976, p. 116. По иронии, за встречу Галлуа с де Голлем выступал верховный командующий союзными силами генерал США Лорис Норстед; см. Rynning, 2002, pp. 43–44.


[Закрыть].

Традиционные военные представления о времени и пространстве с появлением ядерного вооружения отменялись. Атомное оружие, как полагал Галлуа, уравнивало отношения между малыми и большими державами, нейтрализовало мощь крупных армий, устраняло значимость демографического фактора, сокращало географические расстояния, ограничивало выгоды больших пространств, а также – явно имея в виду Россию – ликвидировало понятие «Великой зимы». Пропорциональное сдерживание было более утонченным, основанным на представлении о способности причинить противнику больший ущерб, чем тот, который противник готов понести ради уничтожения меньшей по сравнению с ним державы. В случае нанесения удара по Советскому Союзу цель была очевидна – руководство. Стивен Симбала замечает, что «именно поэтому небольшие ядерные силы, если они смогут проникать к своим целям, а цели в стране базирования оцениваются крайне высоко (как, например, местонахождение правительства), могут быть грозной силой. В частности, применительно к Советскому Союзу ядерные силы Великобритании и Франции, малые лишь в сравнении с силами США и Советов, могли серьезно обеспокоить кремлевских стратегов»[471]471
  Anthérieu et al., 1963, pp. 44, 116; Cimbala, 1988a, p. 127.


[Закрыть].

Предложения Галлуа становились все более радикальными, поскольку он стремился к замещению ядерным вооружением всего остального, то есть к полной замене, что в конечном счете могло ослабить устойчивость его влияния. Однако он заложил фундамент. Его взгляды, в особенности касающиеся пропорционального сдерживания и политической способности угрожать атомным оружием, привлекли Андре Бофра, после отставки ставшего одним из наиболее знаменитых французских исследователей стратегии. Перекликаясь с Морицем Саксонским, Бофр выделял насилие в качестве средства, а не цели. «Холодная война» была совершенно новой формой войны. Ядерное равновесие сил было на деле более устойчивым, чем в случае с обычными вооруженными силами, а также устанавливало ограничения для войны без применения ядерного оружия. Противники могли вести войну с применением обычных видов оружия, но одновременно оказывать психологическое давление посредством ядерного оружия. Бофр подчеркивал различия обычного и ядерного вооружения. Стратегия сдерживания, используемая малой державой, была реализуема, но лишь в чисто оборонительном плане. Он выступал в поддержку минимального сдерживания и был одним из немногих желающих поставить именно на данную концепцию. Бофр утверждал, что равенство между противниками достигается, если более слабая сторона может уничтожить, по крайней мере, 15 процентов людских и материальных ресурсов большей стороны[472]472
  Kolodziej, 1967, pp. 417–20, 422–23, 426–27.


[Закрыть].

Де Голль не проявлял большой склонности к теоретическим доктринальным спорам, довольствуясь серьезными проблемами и концептуальными обоснованиями (подробнее об этом позднее). Его интерес к ядерному вооружению возник задолго даже до его встречи с Галлуа. Стремительно завоевывая лидерские позиции, он заявлял, что ядерные силы были «прежде всего инструментом политики, средством достижения цели, состоящей в большей степени не безопасности, сколько независимости, дипломатическим преимуществом, укрепляющим статус этой страны и ее потенциальную роль». В 1959 году де Голль заявил французским офицерам на закрытой сессии, что Франция должна обладать ударными силами, что их основу должно составлять ядерное оружие, а сами они должны быть способны действовать в любой точке планеты, но только в случае крайней необходимости[473]473
  См. Regnault, 2003, p. 1227; Kolodziej, 1967, p. 450; Browder, 1964, p. 71. Неясно, цитирует ли Реньо де Голля или одного из его последователей.


[Закрыть].

Позиция де Голля привела к поразительным результатам. 7 января 1959 года Франция принялась за реорганизацию своих вооруженных сил, оцененную как самая значительная со времен Наполеона. Вооруженные силы должны были теперь состоять из стратегических ядерных сил, сил внутренней безопасности и сил вторжения. Ядерное вооружение находилось в центре всей системы, тогда как «все остальные аспекты национальной обороны служили ее дополнением». Пятьдесят самолетов с одной бомбой должны были явиться первым этапом, за которым следовали ракеты средней дальности и атомные подводные лодки. Хотя разработка плана испытаний в Сахаре уже шла полным ходом, правительство де Голля быстро двигалось к разработке более удобного полигона в Полинезии. Скорость разворачивающихся событий была удивительной, в особенности после присущей Четвертой республике склонности оставлять решение каждого крупного вопроса следующему правительству. Однако представляется маловероятным, что де Голль принимал подобные решения наспех. Он прекрасно воспринял концепцию минимального и пропорционального сдерживания, но демонстрировал уважение изменчивой военной фортуне, не принимая окончательного решения в пользу чего-то одного. Он оставил Францию, связанной (пусть лишь отчасти) с НАТО, тем самым Франция давала понять Советам, что в случае нападения на нее в войну неизбежно вступило бы НАТО. Подобная страховка, возможно, отражала его знание того, что военная доктрина, какой бы стройной она ни была, является слабым противником для противоречий военного или даже мирного времени. Кроме того, даже де Голль не мог помешать традиционному межведомственному соперничеству. Согласно Александру Сангинетти, влиятельному голлисту, «как только была принята доктрина ядерного сдерживания, различные ветви вступили в беспощадную борьбу за отныне ограниченные средства финансирования, чтобы сохранить как можно больше своих традиционных структур, представляя последние посредством изощренной аргументации, неотъемлемой частью стратегии сдерживания и, таким образом, подтверждая свою приоритетность». Де Голля никогда не заботили абстрактные понятия ядерной доктрины. На публике должностные лица разделяли его взгляды. Официальные военные доктрины об ударных силах «едва ли шли в официальных заявлениях далее самых общих предложений»[474]474
  Martin, 1981, pp. 39–40, 45–46; Morse, 1973, pp. 154–55; Browder, 1964, p. 49; Regnault, 2003, pp. 1224–25; Cimbala, 1998, p. 187; Zoppo, 1964, p. 126.


[Закрыть].