Текст книги "Замки, битвы и бомбы. Как экономика объясняет военную историю"

Обычно считается, что доктрина должна формулировать выбор средств поражения и обосновать сделанный выбор. Военная доктрина была необходима для распределения притязаний различных конкурирующих ведомств на ту или иную роль в стратегии сдерживания (или же, в случае с армией, на тактический ядерный потенциал). В определенном смысле доктрина казалась весьма прочной. Например, доктрина пропорционального сдерживания оставалась в силе на протяжении 1960-х годов и не только придавала вооруженным силам больше убедительности, но и предоставляла обоснования их ограниченного размера. По словам одного аналитика, вооруженные силы «считались пропорциональными стратегическому потенциалу политических интересов Франции»[475]475
  Kolodziej, 1974, p. 102. См. также Ifestos, 1988, p. 276; Gordon, 1993, p. 57.


[Закрыть].

В рамках второй, относительно стабильной доктрины военные действия с участием ядерных держав неизбежно влекли за собой непосредственное применение ядерного оружия. В 1964 году Сангинетти заявлял, что война против врага, обладающего ядерным оружием, потребует «тотального применения ядерного оружия, поскольку на кону будут стоять наша национальная территория и наш народ». Эта формулировка – что ядерное оружие будет использовано лишь в случае защиты родины – стала известна как «принцип защиты национальной неприкосновенности». А поскольку Советский Союз разделял подобные взгляды на неизбежность эскалации, ее угроза рассматривалась французами как наилучшее средство сдерживания (или разубеждения)[476]476
  Martin, 1981, p. 42; Holmquist, 1969, p. 83; Yost, 1986, pp. 153–54.


[Закрыть].

Но, если война начиналась и эскалация была неизбежной, для чего нужны будут неядерные вооруженные силы и какова будет роль тактического оружия? В данном случае консенсус найти не удавалось. Айере выступал за немедленный стратегический ответный удар в случае крупномасштабного столкновения неядерных вооруженных сил, а потому стремился отказаться от идеи разработки тактического ядерного оружия. Регулярная армия должна была стать своеобразным катализатором. Он даже рассматривал возможность развертывания неядерных сил вслед за нанесением ядерного удара. Другие были не столь убеждены, считая, что необходимо провести тактические ядерные «испытания» врага перед нанесением стратегического ядерного удара. В 1967 году Айере также выдвинул более противоречивую доктрину, известную под названием tous azimuts, что значило: стратегические силы должны быть готовы нанести удар по всем направлениям («по всем азимутам»). Представление об ударных силах глобального масштаба, в сущности, было предложено де Голлем в 1959 и 1961 годах, однако Айере пошел еще дальше. Он полагал, что Франция нуждалась в ракетах глобальной дальности для защиты от угрозы из любой точки планеты, и подверг резкой критике стратегию опоры на союзников. Де Голль утвердил новую доктрину в 1968 году, однако она никогда по-настоящему не была реализована[477]477
  Yost, 1986, pp. 133–34; Rynning, 2002, pp. 26–27, 34–34, 55; Kohl, 1971, pp. 158–59; Gordon, 1993, p. 63.


[Закрыть]. Так или иначе его администрация вскоре была распущена, а Айере с женой и дочерью погибли в авиакатастрофе на о. Реюньон, и это событие до сих пор, без особых на то причин, окружено разного рода теориями заговора.

Хотя в качестве наследия де Голль и Айере оставили впечатляющие вооруженные силы, оставались и сложности. Франция и Великобритания были единственными государствами, сумевшими разработать небольшие версии арсеналов сверхдержав, при этом арсенал Франции пользовался преимуществом независимости. Однако растущие затраты привели к сокращению расходов на другие сектора вооруженных сил. Бомбардировщик «Мираж IV» уже был в производстве к 1964 году, тогда как ядерным ракетам и атомным подводным лодкам пришлось ждать следующего десятилетия. Генералы де Голля были вынуждены произвести тонкие доктринальные корректировки. В 1958 году концепция заключалась в том, чтобы наносить удар, вступать в бой, выживать, тогда как пятью годами позже она выглядела следующим образом: сдерживать, вступать в бой, обороняться, что было уже более гибкой версией, учитывавшей более медленную, чем ожидалось, эволюцию ядерных сил[478]478
  Beeton, 1966, pp. 32–33; Gordon, 1993, p. 40; Morse, 1973, pp. 155–56.


[Закрыть].

Ядерные силы в постдеголлевскую эпоху

Преемник де Голля Жорж Помпиду (1969–1974) унаследовал ядерные силы, отстававшие от графика развития, а также неядерные силы на грани истощения. Убежденный голлист, он сражался за ядерные силы в парламенте, но во время его президентства роль вооружений во внешней политике пришла в упадок. То же происходило и с военными расходами, поскольку именно спрос на воинскую национальную службу отчасти и привел к кризису в мае 1968 года, крупномасштабным демонстрациям рабочих и студентов, чуть не опрокинувших правительство де Голля. Одной из жертв кризиса стала стратегия удара по всем азимутам Айере. Его преемник на посту начальника штаба, Мишель Фурке, даже не упоминал о ней и вместо этого предложил, чтобы французские силы «как обычно, действовали в тесном сотрудничестве с вооруженными силами наших союзников». Подобный сдвиг от стратегии удара по всем направлениям был совершен легко, поскольку все остальные в военных кругах считали, что она лишь создавала перекос в военных расходах, делала национальную оборону излишне элитистской и парадоксальным образом была бы эффективной лишь в сильных союзах[479]479
  Anthérieu, 1963, pp. 27–33; Kolodziej, 1974, pp. 141–42, 147–48, 152; Kohl, 1971, p. 160; Morse, 1973, p. 156.


[Закрыть].

Сторонники ядерных сил утешались мыслью о том, что сокращение вооружений сверхдержав может укрепить относительную мощь Франции, но это едва ли решало их собственные проблемы. Одной из них было то, что «принцип защиты национальной неприкосновенности», в сущности, был вполне разумен: вооруженные силы не были столь же убедительны в качестве сдерживающего фактора для защиты союзника, но лишь для защиты самой Франции. Кроме того, как могла Франция предоставить убедительные гарантии, когда ее собственные вооруженные силы зиждились на сомнениях относительно гарантий американцев? Как Франция могла играть какую-то роль в сдерживании угроз Западной Европе, если ядро ее вооруженных сил не могло быть задействовано даже в сфере политики? Айере предлагал дислоцировать французскую армию в Западной Германии для заслона французской границы, но могла ли французская армия остановить вооруженные силы Советов, победившие американские, британские и германские силы? Требовалось что-то переходное, что позволило бы принять дозированные ответные меры в ходе того или иного кризиса. Фурке разработал «проверку намерений врага», которую можно было бы провести с применением неядерных сил или посредством малых или тактических ядерных ударов в тылу врага. Он пытался найти компромисс между существующим бескомпромиссным подходом и американской стратегией гибкого реагирования. Армия должна была стать чем-то больше, чем просто заграждением, и предоставить правительству дополнительное время для принятия решений об использовании атомного оружия. Просто так покинуть Германию было нельзя; подобная политика могла привести к основательно перевооруженному, возможно, ядерным оружием, соседу. Однако Франция не могла себе позволить и гораздо более крупную неядерную армию[480]480
  Kolodziej, 1971, p. 466; Wohlstetter, 1987, p. 11; Ifestos, 1988, p. 277; Gordon, 1993, pp. 66–68; Howorth and Chilton, 1984, pp. 10–11; Cimbala, 1988a, p. 250.


[Закрыть].

Преемник Помпиду Валери Жискар д´Эстен (1974–1981)принадлежал к неголлистским правым. Что освобождало ему руки для пересмотра оборонной политики Франции, что он и сделал. Полная замена неядерного потенциала на ядерный, за что в свои поздние годы выступал Галлуа, не получила широкой поддержки. Рассматривая акцент на ядерное вооружение как чрезмерный, Жискар вместо этого просто модифицировал его, делая при этом заказы на новые танки и боевые самолеты. Он также находился в заметно лучших отношениях с Америкой, получая взамен открытые заявления США о поддержке наращивания его военного потенциала. В то же время правительство рассматривало вопрос о том, следовало ли предоставить «расширенное обеспечение принципа защиты национальной неприкосновенности», то есть распространить французские ядерные гарантии на европейских союзников, однако реализуемость этого вызвала сомнения с самого начала[481]481
  Gordon, 1993, pp. 84–85, 104; Howorth, 1996, p. 33; Ifestos, 1988, pp. 279, 287–92; Gordon, 1993, pp. 92–93; Martin, 1981, pp. 25–27.


[Закрыть].

Тактическое ядерное оружие получило больше внимания. Генерал Клод Ванбремерш утверждал, что французское тактическое оружие «Плутон» окажется полезным, лишь если они (ракеты) смогут быть использованы до того, как атомное оружие будет применено Соединенными Штатами; таким образом, Франция сможет использовать их как сигнал готовности перейти на стратегический уровень для самообороны. Последовали любопытные реакции. Подход Жискара был вполне в духе сторонников атлантизма, согласно которому последовало бы участие французской армии в сражениях в центральной Германии. Чтобы пресечь эти зловещие тенденции, французские социалистическая и коммунистическая партии были вынуждены поддержать политику голлистов – полной ядерной независимости – и отбросить свою историческую оппозицию ядерным ударным силам.

Такие традиционные французские сторонники ядерного оружия, как Галлуа, обвиняли Жискара одновременно в пренебрежении к ядерным вооруженным силам и увеличении объема их стратегических задач. Однако колебание Жискара относительно приобретения нового поколения ядерного оружия имело практическую основу, поскольку выбор объектов ядерного удара становился все более сложной задачей. Огромная программа гражданской обороны Советского Союза заставляла задуматься об инфраструктуре административного контроля при определении целей и определенных экономических и промышленных объектов, известного как доктрина «важных рабочих объектов» или «жизненно важных центров». Данная концепция была умышленно неопределенна, и, кроме того, ей препятствовали относительно скромные размеры вооруженных сил Франции. В итоге от гибкой системы определения целей отказались при сохранении стратегии нанесения ударов по городам. Однако оставалось слишком много нерешенных вопросов для решительного внедрения каких-либо серьезных военных инноваций[482]482
  Yost, 1986, pp. 131–33, 135–36, 141–43, 152–53; Howorth and Chilton, 1984, p. 11; Gordon, 1993, p. 103; Gallois in Rynning, 2002, pp. xxii – xxiii.


[Закрыть].

Франсуа Миттеран, сменивший Жискара, выставлял свою кандидатуру на пост президента против Шарля де Голля в 1965 году и с тех пор был регулярным участником президентской гонки. В 1981 году он добился успеха, став первым президентом-социалистом Пятой республики. С идеологической точки зрения можно было ожидать крупных перемен во внешней, а следовательно, и военной политике. Но никаких перемен не произошло. Разумеется, он произвел некоторые изменения, такие как добавление ударных сил быстрого реагирования, учреждение штаб-квартиры для тактических ядерных вооружений, а также помещение обоих классов ядерного оружия и ударные силы непосредственно под свой президентский контроль. Ударные силы быстрого реагирования должны были дополнить ядерные вооруженные силы, предоставляя правительству усиленные средства сдерживания, хотя их непосредственная цель все же оставалась неясной. Несмотря на подобное расширение обычных видов вооружения, администрация продолжала полагать, что ядерное оружие могло лучше обеспечить сдерживание, чем неядерное. Тем не менее тенденции курса Миттерана позволили одному обозревателю заключить, что роль «ядерного приоритета» Франции, приводившего к «недофинансированию важнейших военных программ обычных вооруженных сил, уже не была столь преувеличенной»[483]483
  Chilton, 1984, pp. 155–56; Waites, 1984, p. 42; Ifestos, 1988, pp. 292–93; Cimbala, 1987, p. 181; Gordon, 1993, p. 181.


[Закрыть].

И все же сложно рассматривать правительство Миттерана как отличное в отношении к ядерным программам от кого-либо из его предшественников. Оно ратовало за статус-кво, все еще не забывало об американских гарантиях Европе, но сохраняло свои собственные силы сдерживания. То есть наблюдалась «поразительная преемственность вне зависимости от того или иного президента либо правительства». Политика прекрасно вписывалась в представления голлистов, следуя которым поддержке ядерным силам уделялось повышенное внимание в отличие от пренебрежения обычными вооруженными силами. «Голлистская модель поддерживалась всеми преемниками де Голля». В течение последних лет холодной войны администрация оставалась решительно голлистской в образе мышления, даже когда смена технологии (как, например, противоракетных систем) диктовала новые условия военной доктрине. А ввиду угрозы быстрого распространения ядерного оружия даже падение советского блока не привело к значительным изменениям в ядерной стратегии. Голлизм также читался в отношении правительства к Америке. Вооруженные силы были и оставались отчасти заменой чрезмерной опоры на Соединенные Штаты. И хотя правительство Миттерана в отдельных случаях сближалось с Соединенными Штатами, недоверие тем не менее делало американскую стратегию ядерного сдерживания менее надежной, что и явилось одним из катализаторов создания собственных сил сдерживания[484]484
  Ifestos, 1988, pp. 275, 297–98; Gordon, 1993, pp. 137–38, 163; Howorth and Chilton, 1984, p. 11; Wohlstetter, 1987, pp. 12–13; Larkin, 1996, pp. 27–28.


[Закрыть].

Один из последних президентов, Жак Ширак, был убежденным голлистом. Унаследованные им вооруженные силы не были обычными: крупнее, чем китайские, вдвое превышавшие по численности британские и уступавшие лишь сильно урезанным военно-промышленным комплексам Америки и России. Возможно, это объясняет, почему изначально он, казалось, сохранял приоритет ядерных сил и уделял лишь поверхностное внимание стратегии удара по всем азимутам, указывая на готовность расширить зону охвата французского «ядерного зонтика», что, по-видимому, означало возврат к концепции защиты национальной неприкосновенности и созданию новых районов неприменения ядерного оружия. Он предпочел иной путь. Единственной реальной остающейся силой были подводные лодки, действительно обладавшие преимуществом глобальной досягаемости. Но в целом, согласно Марку Телери, «впервые за сорок лет развития ядерное оружие утратило свою абсолютную привилегию в арсенале нашего вооружения». Полигон Франции в Тихом океане был закрыт, а два объекта производства расщепляющихся материалов были закрыты. Неудивительно, что Галлуа был недоволен, обвиняя Ширака в отказе от независимости. Возможно, это и преувеличение, но, если прав Телери, тогда сорок лет попыток замены независимыми ядерными силами других средств поддержания мощи государства, судя по всему, закончились[485]485
  Nussio, 1996, pp. 46, 57; Larkin, 1996, p. 26; «Впервые за последние сорок лет ядерное оружие теряет абсолютную привилегию в нашем арсенале»; Theleri, 1997, pp. 385–86; Gallois in Rynning, 2002, pp. xv, xxv.


[Закрыть].

Хотя ядерная программа претерпевала множество изменений, все же можно выделить несколько основных тенденций (см. табл. 7.1). Больше всех от переориентации на оснащение ядерным оружием пострадала армия. Даже в годы правления де Голля общие военные расходы были урезаны как доля ВВП. Однако расходы на ядерное оружие стремительно возросли даже при ослаблении поддержки общественности, и, несмотря на неоднозначное отношение к примату ядерного оружия, число ядерных боеголовок во французском арсенале неуклонно росло.

Оправдание силы

Поскольку практически все, что касается военных действий с применением ядерного оружия, – лишь теория, на вопрос о замене обычных ядерными видами вооружения нельзя ответить без рассмотрения теорий, сформировавших основания и для теории, и для практики, включая теоретическую практику, ядерных вооруженных сил и стратегии. Предстоит ответить прежде всего на два вопроса. Во-первых, сместила ли Франция акцент в военных расходах и расходах на безопасность с обычного на ядерное вооружение? Во-вторых, был ли ядерный арсенал создан для выполнения сходных с обычными вооруженными силами задач, которые они, судя по всему, заменили?

Самым весомым аргументом в пользу ядерного вооружения являлось то, что Франция не могла выиграть, используя лишь обычные вооружения: «Необходимо признать, что для Франции невозможно сражаться лишь с обычными вооруженными силами против обычных вооруженных сил СССР. Именно по этой причине правительство решило разработать программы по применению атомной энергии в военных целях». Такое оружие действовало как стабилизатор, против которого оборона была бессильна[486]486
  «Следует признать, что у Франции нет возможности сражаться в одиночку с классической армией против классических армий СССР. Именно потому правительство решило обратиться к разработке ядерного вооружения»; Dollfus, 1960, pp. 70–71; Chaliand, 1994, pp. 995–96.


[Закрыть]. Могло ли оно поэтому стать заменой обычных вооруженных сил?

ТАБЛИЦА 7.1. Тактико-технические характеристики Франции, 1946–1995

Примечания: a. 1960. b. 1967. c. 1993. d. 1968.

Источники: Martin, 1981, pp. 54, 58, 364–367, 370–371; Gordon, 1993, p. 36; Hecht, 1998, p. 243; Larkin, 1996, p. 229; Theleri, 1997, appendices; Chappat, 2003, p. 37; Stockholm International Peace Research Institute (various years); Norris and Arkin, 1997.

Величие

Как и сама бомба, величие Франции было настолько тесно связано с образом де Голля, что легко забыть, что он не являлся его изобретателем. Четвертая республика была чрезвычайно мотивирована необходимостью удержать Францию в рядах великих держав: ядерная технология должна была стать «вторым освобождением» для французов; обладание атомной бомбой могло «полностью изменить ухудшавшуюся ситуацию»; без ядерного вооружения Франция была бы «второсортной державой». Подобные опасения имели гораздо больше влияния, чем какие-либо рассуждения о военной безопасности[487]487
  Scheinman, 1965, pp. 116, 191; Hecht, 1998, p. 201; Browder, 1964, pp. 15, 37.


[Закрыть].

Определенные соображения военной безопасности все же сыграли свою роль. Для Четвертой республики бомба была необходима, однако не предполагалось, что она заменит собой обычные вооруженные силы. Ядерное оружие было ключевым, но еще не всем. Четвертая республика не собиралась переходить исключительно на ядерное вооружение. Ее министр обороны в 1956 году действительно сказал, что «с армией, не обладающей атомной бомбой, никто не будет считаться», но он, судя по всему, предполагал, что вооружение это должно было быть продолжением уже существующей армии, а не ее заменителем. Нельзя отрицать, что французы сохраняли интерес к сильным неядерным вооруженным силам, поскольку не желали проявлять какой-либо интерес к ведению еще одной катастрофической войны с применением обычного оружия. Ее обычные вооруженные силы поэтому должны были быть «достаточно сильными, чтобы спровоцировать действительно массированную советскую атаку, достаточную для осуществления угрозы ответного ядерного удара». Атомное вооружение также обусловило более терпимое отношение к неядерному перевооружению Германии. А вслед за Суэцким фиаско поддержание национальной мощи стало еще более актуальным идеалом. По высказыванию из журнала «Carrefour», «если Франция вновь желает эффективно конкурировать с другими державами на международной арене, ее первоочередной задачей является создание стратегического и тактического ядерного потенциала для принятия активного участия в решениях судеб мира». В глазах общественности актуальности этому придавало снижение эффективности американских сил сдерживания, а также принятые Великобританией и Америкой решения сократить численность своих войск и ориентироваться в большей степени на атомное оружие. Англосаксы могли быть варварами, но в делах военных их нельзя было просто игнорировать[488]488
  Browder, 1964, pp. 17, 20, 25; Martin, 1981, p. 38; Chaliand, 1994, p. 1052; Gordon, 1993, pp. 38–39; Scheinman, 1965, pp. 171, 188–90. Отрывок в переводе Шейнмана.


[Закрыть].

И все же основной ядерный идеал Четвертой республики отличался от идеалов де Голля:

Центральное значение ударных сил для голлистской концепции стратегической угрозы сложно переоценить. Предполагалось, что она будет быстро реагировать на внутренние и внешние стратегические угрозы, национальные и общесистемные, по плану правительства де Голля. Они должны были стать инструментом французской дипломатии и восстановления величия. Они должны были способствовать внутренней сплоченности и экономическому и социальному прогрессу. Наконец, они служили вызовом господству сверхдержав. Они играли ключевую роль в критике голлистов нестабильности и нелегитимности сложившейся международной системы. Их создание было не только свидетельством того, что Франция была великой державой, но и доказательством того, что национальное государство все еще является жизнеспособной формой общественной организации, материально способной защитить своих граждан, а потому имеющей моральное право требовать от них лояльности. Неудивительно при столь высоких ставках, что голлистская Франция должна была тщательно обосновать необходимость создания ударных сил, построенных на военных, дипломатических, психологических, экономических, технологических и научных основаниях[489]489
  Kolodziej, 1974, pp. 96–97.


[Закрыть].

Мнения относительно того, было ли это серьезным сдвигом или просто уточнением сферы применения, разделялись. Голлистская политика, как считалось, соблюдала «преемственность», а его правительство играло роль «исполнителя» актуальной политики; полагают, что он просто добавил необходимые средства и волю для реализации уже существовавших идей и позиций. Другие, однако, отмечали, что де Голль желал использовать ударные силы для освобождения себя от союзов, будь то альянс с Соединенными Штатами либо НАТО[490]490
  Scheinman, 1965, pp. 192–95; Gordon, 1993, pp. 4–5; Kohl, 1971, p. 47; Martin, 1981, p. 23.


[Закрыть]. Если доводы голлистов действительно были убедительны, тогда вопрос о замене рассматривался бы иначе; Четвертая и Пятая республики, возможно, обе обращались к принципу замещения, но необязательно ради одних и тех же вещей.

Все различие сводилось к следующему. При Четвертой республике атомное оружие рассматривалось с точки зрения обороны Франции. Шарль де Голль думал об атомном оружии, думая о Франции. Де Голль намеревался, как показывает вышеприведенная цитата, использовать вооруженные силы для восстановления положения и традиции страны, то есть репутации и тех ценностей, за которые она всегда сражалась. Величие нации обладало особым значением в глазах генерала, будучи связанным со статусом, независимостью и национальным достоинством страны. Деголлевская «концепция Франции основывалась на международном престиже Франции». Для выживания Франции – а он подразумевал под этим не только физическое выживание – она должна была быть самодостаточной. «О да! Оружие независимости! Независимость – прежде всего; поэтому мы должны обладать средствами ее достижения!» Это означало независимость от западной сверхдержавы, от конфликта сверхдержав, а также от западного альянса. Для многих ядерное испытание в Реггане представляло возрождение Франции как великой державы. Эта независимость рассматривалась с точки зрения политики, а акцент ставился на предотвращении войны (и поражения), на создании национальной неприкосновенности и на отвоевании государственной мощи. Высшее руководство не выказывало большого интереса к деталям ядерной доктрины; используемые для защиты концепции понятия по большей части были неопределенными. Один аналитик послал де Голлю книгу о проблемах ядерного вооружения, за что генерал выразил ему благодарность, однако добавил, что для него единственной проблемой было: «Останется ли Франция Францией?»[491]491
  Browder, 1964, pp. ii – iii; Morse, 1973, p. 17; Gallois in Rynning, 2002, p. xiv; Kohl, 1971, p. 157; Hecht, 1998, p. 209; Howorth and Chilton, 1984, p. 12; Kohl, 1971, p. 150.


[Закрыть]

Де Голль не был непрактичным – у него было больше личного опыта ведения дел с великодержавными политиками, чем у кого-либо из французских современников. И опыт неприятный; он испытал горькое унижение, будучи лидером ФФЛ (Свободных французских сил). Вероятно, это объясняет его цель (или одержимость?) применительно к стратегическому будущему Франции. В речи 1959 года он ясно дал понять, что атомная бомба должна была снова сделать Францию мировой державой. Один из его министров, Жак Сустель, назвал бомбу «пропуском в мир подлинно великих держав». Это глобально-политическое представление основывалось на такой военной реалии, как разрушительная мощь нового оружия. Как и Галлуа, де Голль полагал, что природа военной мощи изменилась. «Таким образом, отныне сфера сдерживания для нас открыта». С одной стороны, равновесие террора между сверхдержавами нейтрализовало их мощь и создавало возможности для средних держав, с другой – «ни одна независимая страна не может иметь надежную военную оборону без способности угрожать ядерной войной». Это был элемент международной безопасности, который могло обеспечить лишь ядерное оружие. Де Голль не размышлял ни эмоционально, ни иррационально. Он хотел преодолеть сопутствующее биполярной системе холодной войны игнорирование интересов других государств, в особенности, конечно же, Франции. Он был достаточно практичным, чтобы понять, когда биполярный порядок не разваливался, на что он очень рассчитывал, что у его стратегии независимости есть свои ограничения, и, как следствие, он никогда полностью не порывал с Соединенными Штатами или НАТО[492]492
  Browder, 1964, p. 47; Scheinman, 1965, pp. 192–95; Morse, 1973, pp. 149–51; Kolodziej, 1971, p. 457; Zoppo, 1964, p. 114; Kolodziej, 1974, p. 45; Waites, 1984, p. 40; Morse, 1973, pp. 92–95; de Carmoy, 1969, p. 433.


[Закрыть].

Де Голль, однако, действительно надеялся укрепить свои позиции в Европе – и здесь не приходилось долго думать о выборе между голлистами и другими. Де Голль намеревался использовать ядерное оружие для достижения этой цели. В качестве средней ядерной державы Франция могла стать главным стратегическим выразителем интересов Европы. Эта цель основывалась на реалистичном представлении о том, что Франция не могла напрямую соперничать с сверхдержавами. Переход Америки от стратегии массированного контрудара к стратегии гибкого реагирования был на руку де Голлю, поскольку Европа могла стать ареной боевых действий: денуклеаризация вновь сделала Европу «безопасной» для ведения военных действий с применением обычного вооружения, за которым должны были, вероятно, следовать ядерные военные действия. В этом заключался парадокс уменьшения зависимости от ядерного оружия либо его численности. Неудивительно, что Галлуа позднее жаловался на то, что «каждый ведет себя так, как будто по эту сторону железного занавеса в интересах всего мира разоружиться, пока война вновь не станет реальностью и, по всей вероятности, будет проиграна»[493]493
  Ifestos, 1988, p. 276; Browder, 1964, pp. 65–66; Haftendorn, 1996, p. 5; Howorth and Chilton, 1984, p. 8; Gallois, 1961, p. 169.


[Закрыть].

Будучи плодовитым писателем, Галлуа всесторонне обосновал создание ядерных военных действий, но в конечном итоге его влияние сошло на нет. Он был склонен доводить стратегические идеи до их логического, или алогического, завершения. В более поздние годы он утверждал, что каждая страна нуждалась в ядерных силах сдерживания, что альянсы были бесполезны, что бомба сделала крупные и малые державы равными и что не было необходимости увеличивать обычные вооруженные силы, которые оказывались лишь удобной мишенью и истощали ядерные ресурсы. Те, кто были с ним не согласны, были либо «идиотами, либо продались за американские доллары». Однако он сделал две важные вещи: он настоял на том, что ядерное оружие будет использоваться лишь для самообороны страны в борьбе не на жизнь, а на смерть, что сделало ядерное оружие привлекательнее с политической точки зрения, а также разработал доктрину пропорционального сдерживания, которая помогла ядерному оружию выглядеть вполне уместным[494]494
  Gordon, 1993, p. 58; Aron, 1965, p. 122; Gordon, 1993, p. 58; Kohl, 1971, pp. 152–53.


[Закрыть].

Вклад Бофра был более эффективным, поскольку он казался более разумным. Он никогда полностью не отказывался от союзов. Почитатель британского стратега Бэзила Лидделла Харта, он приспособил «стратегию непрямого воздействия» последнего к использованию ядерного оружия, в особенности его использование для формирования у супердержав неуверенности посредством умножения числа независимых центров принятия решений. Независимые силы должны были стать подспорьем, а не препятствием союзов. Он обоснованно назывался «самым креативным и интересным французским ядерным стратегом» голлистской эпохи[495]495
  Gordon, 1993, p. 62; Chaliand, 1994, pp. 1025–26; Kohl, 1971, pp. 155–57.


[Закрыть].

Возможно, свою главную роль такие генералы, как Галлуа, Бофр и Айере, сыграли, однако, в оправдание нового подхода перед ее наиболее важной аудиторией: военными кругами. Де Голль унаследовал вооруженные силы сломленными, ожесточенными, деморализованными и враждебными. Их представители участвовали в двух попытках переворота и даже крупной кампании по покушению на него. Вооруженные силы следовало реорганизовать и модернизировать, а также сделать лояльными государству. Наращивание мощи и ликвидация множества связей с НАТО обеспечили военных новыми миссиями. Их политическая обособленность и правые тенденции могли подвергнуться атаке. Ядерные силы были «средствами, с помощью которых старая дихотомия постоянной армии и гражданского ополчения, правых и левых концепций обороны могла быть ликвидирована». Атомное оружие должно было «стать компенсацией профессиональным вооруженным силам», благодаря чему армия вернула бы себе прежнюю роль, а напряженность в отношениях между армией и нацией была бы ликвидирована. «Оборона Франции должна быть французской». Однако она была бы уже другой армией. Намечался разрыв между армией прошлого и будущего. Армия модернизировалась, как и вся страна, в последнем случае, как полагалось, посредством сопутствующих технических усовершенствований[496]496
  Morse, 1973, p. 153; Howorth and Chilton, 1984, p. 5; Gordon, 1993, pp. 42–43; Kolodziej, 1974, pp. 104–5; Anthérieu et al., 1963, pp. 9–10; Menard, 1967, pp. 229–32.


[Закрыть].

Генералы – сторонники ядерных сил внесли лепту в эти дебаты двумя важными способами. Во-первых, они действовали в качестве переводчиков, рекламируя принципы ядерного вооружения офицерскому корпусу, не понимавшему либо не симпатизировавшему возможным последствиям внедрения нового вооружения. Офицеры, только что вернувшиеся после изнурительных кампаний в Индокитае и Алжире, могли не понимать значимость нового оружия для военных целей, хотя обращение их внимания на катастрофы Дьенбьенфу и Суэца, вероятно, изменило их мнение. Обладание ядерным оружием могло вернуть престиж Франции в мире и, безусловно, повысить престиж военных во Франции. Во-вторых, генералы ясно представляли себе, насколько тесными были взаимосвязи военного и политического контекста ядерного вооружения. В определенном смысле дихотомия между вооруженными силами и ядерными силами была несущественной, поскольку множество стран создавали обычные вооруженные силы, чтобы произвести впечатление на своих соседей; теперь же технологии требовали нового оружия, однако основополагающие принципы все еще существовали. Если война является продолжением политики, только другими средствами, ядерное оружие было просто наиболее эффективным способом осуществления политики в периоды конфликта между неядерными войнами.