Текст книги "Ожог от зеркала"

Глава 31

Декан сам вызвал к себе Ярослава.

Школяр раскрыл тяжелые двери тамбура – на втором курсе они внушали ещё большую робость, обернулся на Паллистину, та только пальчиками помахала: иди, мол, голубок... И вошёл, как в воду с вышки прыгнул.

Декан сидел за огромным столом, на котором прилепился хрустальный шар, и смотрел прямо на Ярослава. Руки его, скрещённые, спокойно лежали на столешнице.

Это считалось хорошо.

– Здравствуйте, – промямлил вежливый мальчик. Декан холодно кивнул.

– Вы считаетесь другом Тараса.

Реплика не была вопросом, поэтому Ярослав только обозначил невнятным движением, что да, мол, считаюсь.

– Так вышло, что я в некотором обязательстве перед вашим другом. И мне бы хотелось это обязательство погасить.

– Но он же в башне рыцарей.

– Да, разумеется. – Декан не делал ни малейшего движения. Если б не артикуляция, могло бы показаться, что с Ярославом разговаривает восковая кукла. – Он сейчас у рыцарей. И его, вероятно, приговорят к смерти.

Ярослав кивнул. Суд должен был состояться через несколько часов. Один из жестких запретов княжества гласил, что свободного человека нельзя держать в неволе. Виноват – казнь, жертва, штраф или арена. Не виноват – свободен.

– И вы сможете этому помешать?

– Да. – Взгляд декана был по-прежнему непроницаем. – Я могу использовать своё влияние с тем, чтобы его приговорили к арене.

– А... – Ярослав замялся. Вопрос так и не слетел у него с языка.

– Оправдать его нельзя, – ответил на междометие декан. – Зомбирование не является оправданием, тем более для мага. Бургомистр убит, стражники тоже. Единственное, что я могу сделать, это поручиться перед присяжными за сам факт зомбирования.

– И вы сделаете это?

– Конечно. Я сделал бы это в любом случае, поскольку факт зомбирования действительно имел место. Странный, неизвестный мне способ. Меня настораживает, что парень остался жив.

– Но это же хорошо, – вырвалось у Ярослава.

– Разумеется. Но зачем валчам оставлять свидетеля? Даже мне неизвестно, как оставить в живых зомби после выполнения задания. – Руки декана чуть дрогнули. – Может быть, его миссия ещё не закончена? Но как можно просчитать столь зыбкую ситуацию? Слишком много вопросов.

– Вы поможете ему?

– Это я ещё не буду считать за помощь. Это я сделал бы для любого из школяров. И на Арене постараюсь ему режим облегчить, знахарством помочь, питанием... Но вы, юноша, пожалуйста, проследите... – декан замолчал, пристально глядя Ярославу в глаза. – Заклятие делили?

Школяр кивнул.

– На троих? С цветным его, Никитой?

– На четверых. Ещё девушка.

– Молодцы. То-то я впросак попал с этим последом.

Декан мягко опустил ладонь на хрустальный шар, погладив безделушку. Затем лёгким движением снял послед, и Ярославу сразу стало легче.

– Проследите, чтобы Тарас, если выберется, пришел ко мне.

Ярослав кивнул. Декан, помолчав, продолжил. Рука его поглаживала хрустальный шар.

– Даже если ему что-то покажется неладно, даже если нужно будет бежать – в любой ситуации. Я ему должен и не нарушу своё слово.

– А Никита... – промямлил Ярослав.

– Ему я помощи не обещал. Но судьбы цветных иногда сдвигаются в близнец, и я подумаю.

Пальцы декана сложились в отпускающий жест, и очнулся Ярик уже в коридоре. Холодный пот заливал ему глаза. Он представил себе, каково общаться с начальством в иных ситуациях, и зарекся в таковые попадать.

Варька сидела у самой вахты и вроде как дремала, слушая разговоры ведьм. Подойти она пока не решалась.

– И чего, кума? Легче хоть стало?

– Знамо, полегче. Знахарь, он же с умом, не то что Михей со своими травками.

– Вот не нравится тебе Михей. Тот тоже многое умеет.

– Ага. За коленки он тебя хватать умеет, потому и защищаешь ты его.

– А хоть и за коленки. И травы разные знает, коли чего, так облегчение. Тогда, в августе, меня сразу отпустило.

– Ты мне, кстати, восемь ногтей с августа должна. Где они?

– Где, где... В августе. Сама не знаешь? Отстань. Расскажи лучше, как тебя знахарь врачевал. Каков он сам-то?

– Приятный такой. Моложавый, с бородкой. Ничего лишнего, не то что твой Михей.

– Обломилось тебе, значит.

– Ничего не обломилось, а ничего лишнего. А не будешь слушать, дура, так я рассказывать перестану.

– Ладно, говори.

– Так вот. Ничего заваривать он не стал и пить ничего не дал, только вначале чуть воды родниковой, подогретой. Раздеться велел, но так, куртку только, и через две призмы свет на меня навел. Солнечный свет, чистый. Всё чин по чину, всё прям, знаешь, как у богатых. Красиво, в общем.

– Ну.

– Вот. И потом отобрал травки сушеные, сложил их в ступочку, потолок немного и поджег. Но не так, чтобы пламя, а как уголёчки. И дымом этим всё время меня вокруг охаживал. Как кадят в христианской церкви.

– Подкоптил, в общем.

– Тьфу на тебя, дура. Сама как треска копчёная, не шутила бы хоть. Так вот. Потом ещё чашечку специальную взял, она у него раскрашена, будто изразцы такие, а в чашечке вроде обычная вода, пальцы смочил, самые кончики, взял две иголки длинные, с заушинами на конце, и мне вколол рядом с серёжками. Чуток больно, но даже как-то приятно. Вот. Потом пошептал что-то, как водится, светом ещё посветил, уже сквозь дым этот специальный, говорит, как трава прогорит, мне сразу легче станет. Пальцами ещё чуть покамлал, всё посолонь, как положено, по солнышку, да спросил ещё, где я сплю.

– А зачем ему...

– Да уймись ты, дура. У тебя одно на уме. Все страхи про трахи. Он спросил, как кровать стоит, в какой комнате да как засыпаю. Сказал чуть подвинуть, развернувши, чтобы солнышко было в головах.

– У тебя ж там окна нет.

– Окна нет, а он все равно говорит, важно это. Чтобы так было.

– А когда в головах-то? На рассвете али вечером? Или ты крутить теперь кровать свою будешь?

– Вот когда юг, когда центру оно проходит, тогда и в головах.

– И чего? Ты же в полдень не спишь.

– Это не важно. И не всем одинаково.

– А травка прогорела, так легче стало?

– Да ещё как горела попустило, будто хворь с груди сошла. А как прогорела, так и дышать стало просторнее. Веришь, кума, как и не болела. Только беречься теперь надо, говорит.

Собеседница критически её осмотрела.

– Ну, с виду так и есть. Много взял-то?

– Как и положено, за два дня моей работы. Но, говорит, если жалко али не при деньгах, можешь вовсе не платить, только не обманывай.

– Ты заплатила?

– Конечно.

– Когда, ты говоришь, он принимает?

Варвара уже час сидела рядом с вахтёршами, обсуждавшими разные пустяки. Казалось, любой попавший к ним факт немедленно перетирается с максимальной оглаской. Но по личному опыту Варя знала, что всё это совсем не так. И что ведьмы лесные не такие простушки, как иногда кажется.

Наконец она решилась.

Молча пересела ближе, вплотную к замолчавшим тёткам, и раскрыла ладошку. В пальцах Варвары перекатывалась зелёного огня брошь.

– Оппаньки, – вымолвила одна из тёток.

– Это ж Михайловны брошь. Ты что, али из наших будешь? Не похожа.

Варвара отрицательно покачала головой.

– Ну, говори. Михайловна только уехала, теперь в лесу на полгода, так что нам говори. Кто такая, чего стряслось?

– Я когда-то... В общем, мы с Михайловной друг дружке помогли. Так, немножко.

– За немножко она бы тебе зелёную брошь не дала.

– Да помолчи, кума. Дай сказать человеку.

– Не важно. Пусть множко. Жаль, что она в лесу.

– Ну ты же знаешь, у нас городские вахты по полгода. Без леса ведьма силу теряет. И твоя Михайловна, кстати, сейчас не годится никуда. Шесть месяцев среди пустого камня.

– Знаю, ладно. – Варвара всё не решалась начать основное. – Только вы не говорите никому, да?

– Ты, девка, совсем дура, что ли? Али не знаешь, что такое верхний трёп?

– Я знаю. Я также знаю, что иногда оно всё же идёт куда не надо. А у меня разговор особый, против власти городской.

Тётки переглянулись.

– А нам ваша власть что оводы с болота. Кровя сосут, но не мешают. У нас главное, чтобы в густожитии порядок, а тама и обратно в лес.

– Коли ты своя, так говори, девка. Не боись.

Варвара глубоко вздохнула.

– Парень мой в беду попал. Судить его будут.

– Эва. Это который бургомистра стрельнул?

– Не стрельнул, а придушил. С четвёртого курсу.

Варвара кивнула.

– Ну так... И чего ж ты от нас-то хочешь? – Ведьма постарше опустила воздушный колпак, убирающий сквозняки и посторонние звуки. Говорили они теперь заметно тише.

– Я хочу узнать, можно ли как-нибудь... Ну, в лес его спровадить... Чтобы не убили здесь.

– И сама, стало быть, с ним... В избушку на курьих ножках... И заживете, как в сказке, так, что ли?

Варвара глянула исподлобья так, что развеселившаяся тётка осеклась.

– Можешь помочь – помоги. Отплачу. Не можешь – ступай к своему знахарю, лечи печёнки.

– Эва, какие мы гордые. Хотя правильно, девка. Так и надо себя держать.

– Ладно, ладно, раскипятилась. В лес-то спровадить да потеряться – оно дело нехитрое. Только стрелки, ежели ты против власти, рано ли, поздно ли, всё одно найдут. По такому делу они проверки не закроют.

– Эва, проверки. Ты как его вытащишь из-под такой охраны?

– Мне говорили, в управе служит один из ваших. Лешак в домовых.

– Ну так и служит. Понятное дело, в чистоте да порядке кажный хочет себя соблюдать. Но это ж не оладушки трескать. Он не пойдёт. И потом, твой парень, он же не в управе. Его рыцари допрашивают, в Светлой башне. А потом в зиндан.

Варвара сникла.

– Эх, девка, не поможем мы тебе здесь, не смогем. Мы, сама понимаешь, люди подневольные. Куда ведьме супротив магов городских.

Варвара молча встала и пошла к выходу.

– Погоди, вот... Возьми пару гребешков, может, пригодятся, при такой-то жизни.

– Это от погони?

– Ну да. Мало ли что. Может, как-то иначе удача тебе улыбнётся.

– Спасибо. – Варвара взяла гребешки.

– И заворотки вот с грибами возьми.

– А это зачем?

– А это съешь. Они жареные, вкусные.

Глава 32

За ухо стекала холодная капля.

Тарас очнулся. Некоторое время лежал неподвижно, опасаясь пошевелиться либо открыть глаза. Одежда была сырой и холодной. Очень сырой. Похоже, он вообще лежал в луже.

Издалека доносился однообразный плач, переходящий в подвывание. Надо полагать, бойцовская школа.

Тарас чуть приоткрыл глаза, осматриваясь. Крохотное окошко под потолком давало совсем немного света. Ни стекла, ни слюды, ни даже пузыря на нем не было. Вентиляция, соответственно, оказалась даже слишком хороша. Серые стены, запах влажной старой штукатурки, деревянный топчан в углу.

Никого. Точно школа. Впрочем, куда ж ещё. Раз жив – значит арена. Попал все-таки.

Делать вид, что он без сознания, в отсутствие зрителей не имело смысла. Тарас оперся на руки и сел. Избитое тело болело, а куртку, наверное, можно было выкручивать.

Покряхтывая, как старый дед, поднялся на ноги. Разделся и тщательно выжал одежду над сточным углублением в полу. Стало чуточку теплее. Сырости почти не убавилось, согрело движение. Рука работала нормально, на время он даже забыл про сломанную кость. Вспомнил, когда увидел шрам на запястье. Хорошо залатали. Вытянули, наверное, на временных допингах. Через пару лет аукнется. Спасибо, что вообще заштопали. А что будет через два года... Тут неделю бы продержаться...

У дверей стояла миска с перловой кашей, вода и большой ломоть хлеба. Судя по рациону, его могли использовать уже завтра. Тарас слышал, что ячмень гладиаторам добавляют, чтобы лучше свертывалась кровь. Хотя, может, тут каждый день так кормят.

Хреново.

Тренировать его, конечно, не собираются. Приёмы показать или ещё что... Значит, пойдет как «рубленое мясо». Или с крючьями вслепую, или с ножичком против опытного бойца. Ох, не в его пользу будут нынче ставочки.

Новичок в таких боях побеждает редко. Ветераны ведь не зря котируются. Разве что какой незнакомый, особенный приемчик... Вспомнить или придумать чего... Всё уже давно придумано.

Тарас тщательно размял кисти, затем принялся разминать ноги. Тело следовало подготовить как можно скорее, поскольку вытолкнуть на ристалище могли когда угодно. Это за фаворитами следят, чтобы выспался да в хорошей форме... А «рубленое мясо» не имеет претензий.

Хреново.

Как же его угораздило? Валчи красиво сработали. Наверняка они за бургомистром в Тверь и приезжали. А мелочь вроде Тараса – это так... Способ. Именно способ... Может, ещё повезет поквитаться... Хотя как тут поквитаешься? И бургомистра не вернуть, а мужик был славный. Кругом клинья.

Ладно, зомби. Хватит причитать. Кстати, как же он жив остался? На суде никто в зомби не поверил. Зомби выживать не должен. Если б не декан...

Тарас прислушался к собственным ощущениям. Не каждый день выходишь живым из прямого зомбирования. Ощущения были обычными, если не считать мелких побоев. Никаких идей или разгадок... Да и надолго ли он жив?

Спокойно, зомбик, причитать не будем. Будем думать.

Какой у нас актив? Амулет на щиколотке сохранился, но от магии на арене блокиратор. Ни зритель, ни боец ничего не сможет. Ни декан, ни даже ректор. Хотя декан сюда не попадет. Конечно, от арены не зарекаются, но он точно сюда не попадет. Да и снаряжение нужно, для боевой-то магии. Это в сказках волшебники пальцами щелкают да волоски выдирают. Вживую так много не наваяешь, только самые простые вещи, даже плюха слабая получится. Умение может и помешать – работать не будет, а само движение, шлепок, на автомате может проскочить. И будет потеряна важная секунда. Эк его, однако, угораздило.

Так, ладно. Тарас продолжал разминаться, не давая себе впасть в уныние. Могут вообще на убой поставить, другим в назидание... А может, повезет, и хоть оружие будет равным. Хотя бой с мастером... В шахматах тоже поровну начинают, а выигрывает всегда опытный игрок. Конечно, бой – не шахматы, но шансов у новичка мало. Вот если бы каски, «вслепую» – тут можно сконцентрироваться, чувство противника у него есть. Если глаза завяжут всем, то он останется как бы немного зрячим. Силуэт, но этого достаточно. Но вряд ли. Ланиста здесь опытный, столица всё-таки, должен знать, что умеют школяры. Глаза завязывать не станут. Или не знает? На арену из Колледжа давно никто не попадал. Да и бургомистров прежде никто... Эк его, однако, угораздило...

Ладно. Что ещё, что-то же должно быть, хоть какой-нибудь шанс... Потом поздно будет вспоминать. Воду сконденсировать? Зачем? Отвлечь. Воду получится, но зачем на арене вода? Если б не блокиратор... Ножи он метает хорошо... Что угодно с нормальной центровкой, даже ножницы... Но ножи надо заранее прикидывать. Как в густожитии, когда он хроны выиграл. Да и нет таких поединков, чтобы ножи друг в друга кидать. Дубинкой вроде получалось... Ох, тоска...

Зарежут на арене. Просто зарежут.

Может, использовать материал самой арены? Что там может быть? Кровь, золотой и обычный песок... Из крови-то много чего можно сварганить, но время нужно, и опять же блокиратор...

Глаза. Поймать зрачки. Это возможно. Теоретически. Но на арене фиксации не получится. Ничего в таких условиях не получится. Спокойно, Тарас. Спокойно. Должно получиться. Хоть что-нибудь, но должно получиться. Нам много не надо, нам подсечку провести, и ладушки.

Думай, Тарас...

Ему всё время слышался металлический лязг. Звук был тихим, размеренным, ритмом похожий на пульс. Сначала Тарас подумал, что это эхо зомбирования, тем более что в сорванных ногтях пульсация ощущалась особенно остро, но потом понял, что его состояние тут ни при чём. Это слышался магический барьер тверской арены. Тонкие ещё плёночки подживающих ногтей просто на него реагировали.

Удрать, что ли? Дёрнуть сквозь стену. Декан и ректор, говорили, могут сквозь стены ходить. «Движение человека возможно в любом пространстве, кроме пламени». Школяр старательно тер темя, активизируя зону «третьего глаза». Проход сквозь камень. Он бы сейчас рискнул на любые шансы. Монады, граны, атомы, в разных школах называют по-разному, мельчайшие основы основ, сцеплены в молекулы, которые тоже сцеплены между собой... И на всех уровнях там пустоты, вещества почти нет, а копни, оно снова на пустоту распадается, одна частичка на десять тысяч объёмов пустоты, но как пролезть через эти сцепки... Теоретически возможно. Поубивать всю охрану тоже теоретически возможно...

Тарас даже вспомнил, что технически двигаться проще всего через металл. И понял, что больше вспоминать нечего. До декана ему ещё лет тридцать. А с этим барьером, может, и декан бы не прошел. Что же делать...

За дверью, обитой бронзовыми пластинами, послышались шаги. Тяжелая, спокойная, хозяйская походка. Так мог идти только охранник, и Тарас подумал, что посуду сейчас заберут. Съесть он ничего не успел, неаппетитно выглядело местное варево, но силы следовало поддерживать. Утки в яблоках здесь не дождаться.

Тарас разломил ломоть хлеба так, что из плоской корки вышло нечто вроде тарелки, и сгрёб туда почти всю кашу. Воду догадался перелить в старый глиняный горшок, стоявший на краю топчана. Судя по всему, этот горшок с надколотым верхом исполнял здесь роль кувшина. Текущей по стенам воды было предостаточно, но это всё равно что пить из лужи. Для естественных надобностей служило сточное углубление.

Охранник распахнул окошко в двери – Тарас и не заметил, что в бронзовых пластинах спрятан вырез, – и буркнул:

– Миску давай.

Школяр молча подал миску, оставив ради эксперимента пустую кружку у себя.

– И кружку давай, придурок.

Кружка последовала за миской. Впрочем, для чего ему могла пригодиться пустая кружка, Тарас и сам бы не сказал.

Окошко захлопнулось.

Хвощ играл с ребятишками лесника. Собственно, это они с ним играли, подползая вдоль сарая к бревну, на котором сидел атаман, шикая друг на друга и пугаясь каждого движения. Когда они подбирались почти вплотную, Хвощ резко разворачивался – и ребятня, восторженно визжа, драпала в огород. Нехитрая забава повторялась снова и снова, совершенно не надоедая детворе. Лесная сторожка не баловала их новыми лицами, а тут сам Хвощ... Змей Горыныч не смог бы произвести большее впечатление.

Этот дом разбойники не грабили. Лесники вообще не сдавали властям лихих людей – а те, кто пытался это делать, жили здесь недолго. По роду службы они обязаны были доносить о посторонних, но сообщали всегда с запозданием, через две-три недели, когда информация теряла всякий смысл. Разбойнички также старались не задевать подобные, «почти свои», семьи, запасаясь у них всякой мелочью, оставляя на излечение раненых и больных. Иногда, впрочем, негласное правило нарушалось как в ту, так и в другую сторону. То дочку или жену лесничего обидят, то сторожку спалят, то лесничий рыцарей наведёт... Но обычно всё обходилось миром. Вот как сейчас.

Банда не подходила к сторожке. Возможно, Хвощ не был уверен в лояльности собственных архаровцев. С лесничим беседовали Бредень и Свист, а сам атаман играл с ребятишками. Войдя в раж, один из мальчиков забрался на сарай и пополз поверху, считая себя невидимым и хитрым. Хвощ отследил этот манёвр, дождался, когда малец должен был доползти, и, зацепившись за выступ сруба, легко подтянулся навстречу. Выглянув сверху, храбрый воин почти наткнулся на лицо Хвоща, который якобы залезал на крышу. Перепуганный пацан соскочил в высокую траву, с воем ломанул вдоль огорода, перескочил пару отводных канав и в поисках спасения плюхнулся в третью. Остальные ребятишки, испуганные фиаско самого храброго, на всякий случай тоже отбежали, наблюдая, будет атаман догонять и кушать Ваську или всё ещё как-то обойдётся.

Обошлось. Хвощу надоела игра в Бармалея. Он порылся в кармане и вытащил горсть кедровых орешков – привозное лакомство, которого не было в здешних лесах. Жестом Хвощ предложил угощение. Дети сразу притихли, как и вначале, когда они вежливо подходили здороваться. Затем, подпихиваемый остальными, подошёл мальчик постарше и робко протянул руку. Высыпав ребятишкам орехи, Хвощ окончательно потерял к ним интерес.

Единственной вещью, что всё же украли в сторожке разбойники, был огромный рулон туалетной коры. Стянул его Бредень, вечно маявшийся брюхом, прямо из деревянного сортира. Он бы, может, и спросил, да постеснялся миловидной жены хозяина.

Пришлось спереть.

– Это ты, школяр?

Почтения в вопросе не было. Тарас хмуро посмотрел на громилу, что, ухмыляясь, пялился ему в глаза.

Выходить из камеры Тарасу разрешили накануне. На жестком режиме здесь держали только первые три дня, затем давались послабления. В частности, в определенные часы разрешалось перемещаться внутри корпуса.

Ещё и рожу скривил, хамло, что ни ответь, докопается. Не для беседы подошел, рядом ещё четверо. Ножа нет, и то славно. У самого Тараса руки были заняты большой миской рисовой похлебки, в которой плавали нарезанные овощи. Её следовало разнести по каморкам гладиаторов. Разлить по мискам специальным черпачком. Дежурство, мать. Поначалу тут сплошные дежурства. Видно, придётся нарушать. Тарас сделал попытку обойти вопрошавшего, но тот наглухо закрыл проход, оперевшись рукой о стену. И наклонился ближе, так, что раскосые, налитые злобой глаза оказались у самого лица Тараса.

– Я задал вопрос, придурок. Или у тебя память отшибло?

Четверо у стены заржали. Тарас наклонился в сторону громилы, чуть повернул голову и приблизился ещё больше. Их лица почти соприкоснулись, на таком расстоянии оптика взгляда изменяется, зрачки попали в особый контур. Школяр слегка покачивал головой и сильно прикусил щеку, вызывая болевую активизацию и слюну. Со стороны это незаметно, только зрачки начали расти. Верхняя губа на оскал, обнажая клыки, включаем инстинкты, оптику и заволок.

– Я школяр, – тихо произнес Тарас, не выпуская из рук миску с горячим варевом, готовый опрокинуть харч на ожидающих. В глазах громилы качнулась неуверенность. Он ожидал совсем другой реакции. Народу в раздаточной было слишком много, чтобы напасть просто так, а каждая секунда противостояния перекачивала из него силу и злость. Тарас, напротив, свирепел.

– Ну так иди, куда шел. – Громила усмехнулся, пытаясь придать своей фразе пренебрежительный окрас. – Чувырло.

Тарас продолжал смотреть ему в глаза, чуть поволакивая зрачками из стороны в сторону. Громила качнулся, ещё сохраняя остатки независимости.

– Стоять, гнида. – Шёпот Тараса адресовался лично в руки, так что никто не слышал, никто не видел, да и не важно это стало, поскольку подрагивающий, мягкий, волоком наползающий взгляд школяра уже завладел волевым центром.

– Да я те...

– Не надо, малыш...

Громила уже потерял уверенность и даже о спутниках забыл, качнулся назад, едва попятившись, но и этого было достаточно. Сила Тараса крепла.

– Надо быть вежливым... – так же тихо продолжил школяр, решив не унижать недотепу. А то ведь оклемается да ударит в следующий раз со спины, без всякой словесной раскачки. – Надо спросить, если хочешь чего сделать...

Громила покачнулся чуть иначе, у него потемнело в глазах. Веки задрожали. Дрогнуло колено, едва не подломившись. Мгновенно покрывшая лоб испарина крупными каплями нависла на бровях.

– Я могу идти? – наконец слабо выдавил он.

– Иди, дружок, – отпустил оппонента Тарас. Кольцо зрителей, ставшее заметно шире, расслабилось, кто-то засмеялся. Шагнувший в сторону громила остановился, встрепенулся, осовело мотнув головой и щелкнул в подвернувшееся ухо, причем даже не того, кто только что ржал.

Тарас понёс миску с рисом дальше.