Текст книги "Ожог от зеркала"

Они двигались почти в полной темноте, и вода заливала ноги уже по колено. Вместо влажной почвы чавкала глубокая грязь.

– Сколько отошли? – спросил Ярослав.

– Саженей сорок. Маловато.

– Будем идти, пока получится.

– А может вода со всех сторон хлынуть?

– Может. И тогда мы пропали.

Лучник кивнул и продолжил идти, стараясь держаться как можно ближе к Ярославу. Магический кокон, в котором они двигались, был совсем небольшим, за ним сразу же смыкалось болото.

– Я, кстати, хотел спросить...

– Говори тише, – попросил его Ярослав.

– Да тут вода, ничего не услышишь.

– Всё равно, мне так спокойнее.

– Я хотел спросить, – повторил Лучник громким шёпотом. – Почему по этой лестнице, надо рвом, можно было пролезть, а по обычной – нет? Флейта сказал, что на стену даже крюк не разрешили забросить.

– Свароже. Это тебя сейчас интересует?

– Да.

Ярослав покачал головой, но ответил:

– Стащило бы вниз. Там давление такое, со всех сторон сразу, сложно объяснить.

– А с их лесенки почему не стаскивало?

– Там вдоль бревна проволока протянута. Жаль, что ты не рассмотрел. Это специальная магия двух проводов, очень редко встречается.

– А как оно работает?

– Да я толком не знаю. Знаю только, что один с другим не должны соприкасаться. Это с молниями связано. И там ещё в тине этой чёрной как-то... То ли соприкасаются они с ней, то ли, наоборот, нет... Не помню. Короче, эту лесенку они долго делали. Видно, давно так ходили.

– Понятно, – сообщил Лучник и вдруг провалился почти по пояс. Ярослав обернулся, но воин уже выбрался на относительно ровное место.

– Всё в порядке?

– Всё нормально. Главное, ты не упади.

Действительно, если бы сейчас упал Ярослав, кокон мог бы разомкнуться.

Риски был зол. Только что ему в глину сказали, что вокруг зельцкабины Девичьей башни регистрируются всплески. Поскольку ни в Старице, ни в Твери, ни на Соловках никто не появлялся, очевидно было, что школярам удалось поменять настройку. Если сообщение подтвердится, то бандиты сейчас уходили в какой-то неведомый район, и остановить их невозможно даже теоретически.

Уже отсвистелась Анна и ледяным голосом спросила, помнит ли он про свои гарантии. Только тут Риски сообразил, что брякнул про настройку. Конечно, тогда он был уверен в своих словах. Конечно, голову с него не снимут. Вряд ли снимут. Не должны, во всяком случае. Хотя от рыцарей, повёрнутых на своём кодексе, и не такой дурости можно ждать.

– Вас просили подойти, там поплавок шатается.

Риски посмотрел на молодого рыцаря, что принес сообщение. Поплавок у них шатается. Твою мать. Пить меньше надо, руки держать тверже, подумал он, но благоразумно проглотил эту реплику, поскольку с рыцарями ему теперь полагалось быть шёлковым.

Он был почти уверен, что бандиты или уходят через зельцкабину, или уже ушли. У него даже мелькнула мысль, а не сделать ли ноги самому, но он себя одёрнул. Ну не могла Анна всерьёз воплотить угрозу.

– Сейчас посмотрим, – нехотя сказал маг и пошёл за провожатым. Тот привёл его к правому колодцу. Местность ничем не выделялась, но на карте колодец обозначен был именно здесь. На поваленной берёзе сидели трое. Вернее, один лежал, задрав кверху желтое забрало. Риски мысленно выругался вальяжности этих поз и фальшиво улыбнулся.

– Ну, что тут у вас, господа рыцари?

Тот, что держал на коленях чашу, помахал ему рукой. Риски сморщился.

– Чашу следует держать ближе к солнечному сплетению. Так у вас пройдёт только сильный сигнал.

Рыцарь передвинул чашу ближе к животу, отчего зеркало воды дрогнуло, и поплавок поехал вверх.

– Понимаете, он нырял.

– Как нырял, когда? Сколько пробыл под водой, в каком месте находился?

– Ну вот... Минут пять прошло, наверное. А нырял, как рыба клюёт. Нырнул и снова поднялся.

– Вы это серьёзно?

– Что значит серьёзно?

– На прошлой неделе господа из первого звена устроили мне дурацкий розыгрыш. Напоминаю, мы с вами не на отдыхе.

– Нет, я совершенно серьёзно. Поплавок нырнул.

– Сам по себе он не может нырнуть. Он ни к чему не привязан.

– Так и я о том же. Нам сказали, чуть что, звать вас.

– Более подробно движение описать можете?

– Он нырнул, и как бы к правому краю. А потом всплыл. Потом снова нырнул. Снова всплыл. И через время уже все видели, снова нырнул, потом всплыл – и всё.

Риски скорчил гримасу.

– Очень жаль, что поводки пришлось раздавать неподготовленным людям.

– Позвольте...

– Вас никто не винит. У нас было слишком мало времени. Видите ли, движение поводка, или поплавка, как вы его называете, очень многое обозначает.

– Нам сказали, что если он будет нырять, значит, они пошли под водой.

– Ну да. – Риски усмехнулся. – Примерно так. Только не если он будет нырять, а если он нырнёт. А он обязательно нырнёт и сдвинется именно в ту сторону, куда уходит синхрон. Если кому-то хочется, может взять у меня поводок и на городской подводке проверить. Но так, чтобы то нырять, то всплывать... Это ж не карась на пруду.

– Может, я держал неровно.

– Держали-то вы неровно, но суть от этого не меняется.

– Вы сомневаетесь в моих словах?

– Что вы, господин рыцарь. – Риски снова надел на лицо улыбку. – Поймите меня правильно, господин рыцарь. Вы видели нечто, что пытаетесь мне описать живым человеческим языком. А существует специальная терминология, к которой я привык.

– Но к простому языку вы тоже, надеюсь, привыкли?

– Разумеется. Но понятие «нырнул» можно трактовать очень по-разному.

– Позвольте, господин маг. А что, если, пока мы с вами говорим, они там, под водой, уходят?

Риски отрицательно помотал головой.

– Не волнуйтесь на этот счёт. Скорее всего вы видели обычные помехи.

– А если нет?

– Когда пойдут сто человек, поводок упрётся так, что ни с чем не перепутаешь. Да и когда трое идут, он не ныряет. Вернее, ныряет только один раз.

– А так чтобы... То вверх, то вниз?

– Это почти исключено.

– Что значит почти?

– Разве только они полезут под болото без отлаженного синхрона. Это такая глупость, которую я даже не хочу рассматривать. Никто в здравом уме на это не отважится. Кроме того, башенный конверт был в порядке, я сам его настраивал.

– А если всё-таки...

– Да что вы в самом-то деле. Там же не дети. Не будут же они специально его ломать. К сожалению, мне уже сообщили о вероятном пути их отхода. Но, господа, наблюдение надо продолжать. Если поводок ещё раз дёрнется, обязательно зовите.

Риски повернулся и пошёл обратно. Ему захотелось выпить вина.

Артур приподнял забрало, сел и сплюнул на грязный снег.

– Крыса канцелярская.

– Чего ты его так?

– Позвали – хоть бы посидел, посмотрел. Какой-то он сегодня странный.

– Он всё время с прибабахом.

– Сегодня особенно.

Вода прибывала все сильнее. Собственно, это была не вода – чёрная болотная жижа. Ноги вязли в ледяной каше, а свод провис так, что уже приходилось пригибаться. Зацепить головой кокон означало спровоцировать новый поток воды. Идти становилось труднее. Лучник больше ни о чём не спрашивал, Ярослав также молчал, лишь тяжелое дыхание обоих слышалось в холодном мраке, да однажды, зацепив обо что-то пальцами, Лучник зашипел.

Когда вода поднялась выше пояса, Ярослав остановился.

– Всё. Готовься, будем вы-ыбираться.

– Ещё... Ещё можно идти, – прохрипел Лучник.

– Ладно, да-авай ещё са-аженей двадцать, – согласился Ярослав, и они снова двинулись вперед. Зубы выплясывали знобкую дробь, и разговаривать было трудно. Ярослав отсчитал ещё несколько двойных шагов и почувствовал изменение в коконе. Они «упёрлись» в грунт, заболоченное озеро закончилось. Можно было повернуть правее, отойти вдоль берега ещё, но Ярослав остановился.

– Всё.

– Я могу идти дальше, – сообщил Лучник.

– Потом вылезти не сможем, – сказал Ярослав. Это было не совсем так, вода поднялась только до пояса, а критический порог был где-то на уровне груди, но сил двигаться у школяра уже не оставалось. Слишком холодной была эта вязкая мерзость. Он направил раструб конверта вверх и переключил фиксатор.

Жижа над ними раздвинулась, обвалившись на головы водой и грязными хлопьями – этого не должно было быть, и это свидетельствовало, что конверт на последнем издыхании – после чего стенки кокона затвердели. Вокруг образовался устойчивый колодец с темными стенками, по прочности напоминавшими каучук. Стенки эти были везде одинаковыми, никакого намёка на путь, которым они только что прошли, а количество воды под ногами сразу уменьшилось. Ярик поставил бесполезный уже конверт прямо в воду, снял с него твердеющую верёвку и забросил наверх. Над ними было всего четыре сажени, поэтому получилось с первого раза. Вытянув пробку-затычку, школяр подождал, пока верёвка затвердеет, и полез наверх, неловко упираясь ногами в стены колодца. Лучник ждал, баюкая на груди левую руку. Подниматься он даже не пытался.

Перевалившись через край, школяр огляделся. Он лежал на углу лесного озера, среди покрытых снегом камышей, и никаких признаков того, что где-то здесь находились рыцари, не наблюдалось. Ярослав мысленно обругал себя за осторожность. Нужно было тупо выбираться через верхний люк, не мёрзнуть и не мазаться в этой дряни.

– Хватайся, – сказал он Лучнику, упёрся ногами в край и вытащил того наверх. – Можно было не идти так далеко, – виновато сказал школяр, но тут они услышали голоса. Говорили в той стороне, откуда они пришли под заледеневшей гладью озера. Оба инстинктивно пригнулись. Слов было не разобрать, но вслушиваться они и не пытались.

Молча, стараясь не хрустеть ветками, Ярик и Лучник пошли в глубину леса.

За ними потянулся отчётливый мокрый след.

Глава 32

В белёсом до синевы небе мотался кусок прозрачной плёнки – упустил кто-то из паковавших вещи разбойников. Никаких других следов человека вокруг не было видно. По болотам шла вереница людей. Лодки по-прежнему несли – школяры опасались потревожить воздушным движением магическую сеть.

– Мы недалеко от дома. – Ольга шла рядом с Тарасом и, похоже, нисколько не тяготилась ситуацией.

– Ну, это как считать. – Школяр не был настроен столь оптимистично. – Вёрст восемьдесят будет.

– Всё равно. Можно за день добраться.

– Лошадей нет. Разве что на лодке.

– А ты чего хмурый такой?

Тарас замялся. Потом всё-таки сказал:

– Уж больно много мы народу покрошили.

Ольга округлила зелёные глаза.

– Пожалел, братик. Меня бы пожалел да остальных девок. Они вон, дуры, остались. Знаешь, сколько времени умирает весталка?

– Знаю. Я ж не за серебром в башню пришёл.

Ольга несколько смягчила тон.

– Всё равно зря этих уродов пожалел. Они там все козлы, как на подбор. Может, только два-три нормальных мужика и было.

– Там же служба. Их подбирать специально должны.

– Вот они, наверное, и подбирали. Чтобы не было симпатий. Хотя там всё равно припах специальный идёт и заклятия весталок, ну, ты знаешь.

– Да, я примерно в курсе.

– Желания, конечно, нет. Намёка на близость нет. Но службу несли всё равно уроды. Самое считается козырное место – ни войны, ни походов, а жалованье как на литовской войне. – Ольга поправила наплечную лямку. – Да и кормят. Они же всё у нас жрали. Девки мало едят, а любой запрос удовлетворяют, так эти... Один там был, особенно... А, ладно. – Она вдруг изменила тему. – В общем, не грусти, братик. Неси они службу как положено, ничего бы у вас не получилось. Так что сами виноваты. Лучше скажи, ты когда-нибудь свой браслет разглядывал?

– Конечно.

– Как думаешь, что там вместо камней? И нитки?

– Не знаю. Понимаю, что оно не камни, только видится как браслет. И нитка никогда не рвётся.

– Специально рвать не пробовал?

– Вот видно, что ты его в руках не держала. Это всё равно как ради любопытства горло перерезать.

– Непонятно.

– Ну вот, так же не хочется это делать. Не собираюсь пробовать, чувствую.

– Откуда ты можешь знать? Может, это и не опасно.

– Знаю. Чувствую.

– Как?

– Ну, как ребёнок чувствует, что на солнце нельзя смотреть. Никто ж ему не запрещает, он сам не смотрит. Так и нитка эта. И камни самоцветные.

– А они цвет когда-нибудь меняют?

– Нет. Мои были всегда тёмно-красные, гранат. Мне они кристаллом кажутся. Чем-то живым.

– А снимал вообще браслет?

– Ну... Надолго нет. И очень редко.

– А почему?

Тарас снова замялся. Наконец, поборов стеснение, сказал:

– Да мне отец когда-то... Понимаешь, он сказал, мол, если браслет снять... Ну, когда я маленький был. Мол, каждый раз, когда снимаешь, жизнь на год короче становится.

– И ты поверил?

– Ну, так отец же. – Тарас усмехнулся. – Не очень поверил, но всё равно не снимал. Мало ли, ведь целый год.

– Он, наверное, пошутил.

– Да нет. Он специально меня пугал, по малолетству. Чтобы не заигрался, не обронил. Сама ведь знаешь, если б я его потерял...

– Знаю. Интересно, как они там... Мама...

Тарас вдруг остановился.

– Слушай, а мы ведь можем...

– Да ты что. Там наверняка сеть стоит, засада по полной программе.

– Нет, не то. Это понятно. А если просто человека отправить? И, к примеру, Филиппку сюда привести? Он и новости расскажет, и за ним-то не следит никто. Не могут же они всё село пасти.

– Всё село не могут. А если он не захочет?

– Филиппка захочет. Ты его плохо знаешь. Он даже остаться захочет.

– Неудобно как-то. У человека свои дела.

– Во-первых, он мой друг. Я ему первый зуб выбил.

Ольга хихикнула.

– Обалденный показатель.

– Ну, всё равно. Кстати, зуб был молочный, так что не страшно. Мы тогда утёнка делили.

– Съесть, что ли?

– Да нет, конечно. Просто утёнка в луже поймали. В лесу была лужа, они там плавали, утки. В июле месяце. – Тарас улыбнулся воспоминанию. – А мы мимо шли, так они давай прятаться, нырять. А там мелко. Мы и поймали одного. А потом подрались.

– И кто кого?

– Да ничья. И утёнок удрал. Не в этом дело.

– А во-вторых?

– Что во-вторых?

– Ты сказал, во-первых, ты ему зуб выбил.

– Я сказал, что он мой друг, а зуб – это просто к слову. А во-вторых, даже если он остаться не захочет, я ему просто кошель серебра отсыплю. За беспокойство.

Ольга покачала русой головой.

– Всё распланировал. Ну, тогда нормально. А кого ты пошлешь?

Тарас поправил ей волосы.

– Да не я пошлю, Хвощ. Тут лучше чужого. Сейчас привал будет, мы и договоримся. Кстати, зачем ты этих котят прёшь?

Ольга засмеялась и сказала, явно передразнивая братика.

– Ну, во-первых, это храмовые ягуары. Котята редкие.

– А во-вторых? – улыбнулся Тарас.

– А во-вторых, они меня любят, я их люблю. Я их сама принимала. Это мои друзья.

– Чёрный зов, чёрные котята... Ты прямо как ведьма, а не весталка.

– А я такая и есть, – объяснила Ольга. – Исчадие рая.

Никита стоял возле костра и грелся. К вечеру ещё похолодало, и слепни-чинзана почти исчезли. Рядом несколько бандитов сооружали шалаши. Некоторые из них обтягивали жёсткой тканью, превращая в подобие палаток, прочие обкладывали еловым лапником. Костровой, глядя, как Никита переминается на промёрзших ногах, поколебавшись, сделал ему замечание.

– Ты хоть палки под обувку брось.

– Зачем?

– От, бакалавр городской. Ты же в снегу стоишь, он под ногами топится. Не сушишься, а наоборот.

Никита смущенно почесал голову. Заклятий здесь использовать не умели, но здравого смысла в разбойничках было с избытком. Он примостил под ноги несколько крепких веточек, так, чтобы под подошвой была опора, и сразу стало лучше.

Рядом накрывали стол. Распорядок дежурства, или что там вместо этого было в банде, так и остался для Никиты непонятным. Каждый вечер хлопотали безликие замарашки, которых бандиты везде таскали с собой, да им помогал кто-нибудь из «младшего» состава. Маринка трудилась редко, никого из «бакалавров» к стряпне не привлекали никогда, и в этот раз без ругани и споров готовился харч на несколько десятков человек. Из длинных жердей сделали настил, на котором разложили всякую снедь, вместо скамеек положили брёвна. В этот вечер стол был богатым – два мешка тройного объёма Хвощ приказал полностью набить продуктами, благо разносолов в башне нашлось предостаточно. Пушистый – совершенно лысый, среднего роста бандит с белым пушком за ушами – нёс к столу из жердей огромную бутыль, переливавшуюся тёмно-красным, и вдруг поскользнулся на тонких, покрытых грязью ветках. Он нелепо раскорячился, пошатнулся, взмахнул руками, Свист и Флейта кинулись поддержать, вот только не товарища подхватили – тот таки грохнулся в склизкую грязь, – а бутыль, что заманчиво плеснула содержимым. Пушистый, чертыхаясь, перевернулся, пытаясь встать, теперь у него проехала рука, уже с меньшим грязевым эффектом, а разбойнички вдвоём держали посудину, оторопело разглядывая потерпевшего.

– Не разбилась? – обеспокоенно спросил Пушистый. Флейта отрицательно помотал головой, а Свист принялся разглядывать бутылку, проверяя, как она себя чувствует.

– Хреново мне что-то.

– Ничего, пообвыкнешь. – Никита был настроен оптимистично. – Пару дней, и войдешь в норму.

Тарас с сомнением покачал головой.

– Хреново мне здесь.

Никита встревожился.

– Что-то конкретное?

– Да нет. – Тарас прислушался к своим ощущениям. – И да. – Он смешно покачал головой, разминая верхние позвонки. – Что-то не так. Не как обычно.

Никита нахмурился. Цветный редко жаловался на жизнь.

– Голова болит, сердце? Мутит? В чем это проявляется?

Тарас снова помотал головой.

– Ну рассказывай уже, раз начал. А я тебя жалеть буду.

– Что-то изменилось. Но я не пойму, что именно. То ли четкости поубавилось, то ли цвета поблекли. Но это не глаза. И не блажь, что-то действительно изменилось. И ногти пульсируют.

– Ты уж подбери слова. Чай, не холопы, риторике обучались. И с ощущениями побогаче, пласт не тот.

Тарас кивнул.

– Да я понимаю. Не хватает даже понятий Колледжа. Где-то оно близко, из магического среза, но слова такого нет. И ощущения такого нет. Не было его у нас на лекциях, не давали. А у меня, выходит, было. – Он говорил очень медленно, выцеживая каждую фразу. – И чувствую я это через руки.

– И сейчас оно не исчезло?

Тарас помотал головой, чуть-чуть искривив губы.

– Слушай, а может, это с тебя последы сходят? Ты ж столько всего нацеплял?

Тарас отрицательно покачал головой.

– Нет, это точно нет. Совершенно не оно. Скорее наоборот. Внутри что-то просыпается. – Он чуть-чуть понизил голос. – Мне кажется, я чувствую всех этих мертвецов.

Трапеза получилась отменной, но торопливой, слишком мешали слепни. Больше всех пострадал Пушистый – он особенно приглянулся этим тварям, так что лицо у мужика распухло, а губы надулись толстыми валиками. Болеть оно не болело, только когда Пушистый наворачивал праздничную снедь, несколько раз, не ощущая, прикусил себе щеку. Соседи радостно сочувствовали, норовя утешительно погладить по голове, а бедняга отмахивался, бормоча что-то нечленораздельное.

Флейта, дурачась, украл у него серебряную ложку. Пушистый долго гонялся за командиром разбойников вокруг стола, а тот всё норовил подарить её кому-нибудь «насовсем», но потом всё же вернул хозяину. Как сказал Никита, «утратил интерес и выронил из пасти».

Лагерь разбили наспех, поскольку утром предполагалось движение продолжать.

– Слушай... – Лучник улыбнулся.

– Что? – не понял Ярослав.

– Лес слушай.

Тишина стояла удивительная. Ветра не было, ухо привычно искало городские шумы, пытаясь переводить в них редкое лесное потрескивание, порождая даже своеобразный морок. Птиц, по зимнему времени, также не было слышно, озёра подёрнулись ледяной корочкой безмолвия.

– Тихо как. Вообще никого. Будем на ночь становиться?

– На ночь нам нельзя. Догонят по следу.

– У тебя же рука...

Лучник посмотрел на свои пальцы и вздохнул. Опухоль всё увеличивалась.

– Порошки помогли? – Ярик час назад отыскал в заначке укрепляющее и отдал его товарищу.

– Хуже не стало, – дипломатично ответил Лучник.

– Так что ты предлагаешь? Я уже с ног валюсь.

– Придётся идти. Надо к утру добраться до дороги, там они нас потеряют. И лошадей неплохо раздобыть. А спать нам сегодня не светит.

Ярик с тоской оглянулся. Отчетливый след, темнеющий набежавшей водой, убеждал его в правоте товарища.

– До утра-то не догонят? – вздохнул он.

– Увидим, – кратко ответил Лучник.

Глава 33

Перед сном Тарас решил пролистать старые конспекты и то, что уже не нужно, выбросить. Даже в раскладном мешке тетради занимали слишком много места. Он снял тяжёлые обложки и начал прореживать некоторые лекции. Большинство листов, впрочем, оставалось.

Палатка была самой большой и тёплой, здесь спали все школяры, весталки и несколько старших бандитов. Хвощ ворочался. Наконец он хлопнул себя по щеке и буркнул:

– Слышь, ты, бакалавр.

– Чего надо, Хвощ? – В интонациях Тараса присутствовала грубоватая деликатность.

– Ты от этих мух поганых можешь заклятие наложить? Заснуть невозможно.

– Не, от мух не знаю. Вообще с насекомыми тяжело работать.

– Блин. Тебя что ни попроси, ты ни хрена не знаешь. Балбесом, что ли, числился?

– А чего тебя мухи так взволновали? Ты их сегодня в супе жрал за милую душу.

– В супе. В супе и ты их жрать начнешь, когда с наше по лесу побегаешь. Кусают, а потом чешется. Так бы пусть ползали, наплевать.

– Да сложно с чинзана работать. Тут же остатки боевого заклятия.

– С чем работать?

– Ладно, что-нибудь смонтирую. – Тарас, которому на шею уселся слепень, зевнул и раскрыл памятное стило.

– Как это – смонтируешь? – не унимался Хвощ.

– Так это. А ты думал, что я сейчас за ними гоняться начну?

– Да нет, конечно. – Хвощ снова почесался. – Но мух-то не будет?

– А вот погоди минут десять. И помолчи, думать мешаешь.

Хвощ поразмыслил над последней фразой, но все-таки замолчал. Он сел, по-восточному скрестив ноги, высморкался прямо на лапник и привалился к сложенным в кучу мешкам, откровенно наблюдая за Тарасом. Тот поводил в воздухе стило, рисуя замысловатую кривую, обвел черту вокруг палатки, пошептал немного и сжег на свечке толику синего порошка, щепоть которого достал из кармана куртки. Порошок прогорел довольно вяло. Хвощ ожидал чего-нибудь более эффектного. Заворочалась, забормотала во сне Варвара. Школяр посмотрел в её сторону и вернулся к чтению, подсвечивая свечой. Шершавый, который ещё утром был в зиндановской больничке, менял повязку на вытекшем глазу. Остальные спали. Подождав немного, Хвощ не выдержал.

– Это всё, что ли?

Школяр непонимающе посмотрел на него.

– А чего ещё?

Хвощ недоверчиво оглядывался.

– И всё? И мух не будет?

– Подожди, если не веришь.

Слепней в палатке действительно не было. Куда-то они все вдруг словно испарились. Только один тыкался в шов, пытаясь выбраться наружу, и это у него не получалось. Хвощ раздавил беглеца ногтем.

– Ловко. И надолго это?

– Пока луна круг не пройдет. На сутки.

– Класс. – Хвощ восхищенно прищелкнул пальцами. – А в других палатках?

Тарас молча показал ему шиш. Хвощ насупился.

– Тебе, значит, мои бойцы до задницы.

– У меня мало порошка. Это столичный. Ты-то завтра хочешь спать спокойно?

Хвощ покачал головой и показал Шершавому на Тараса. Мол, видел ты такого? Тот благодушно кивнул. Мол, наш человек.

* * *

И снова потянулись бесконечные болота. Разбойники никак не могли сориентироваться, выйти на знакомые деревни. Одно озеро было похоже на другое, а под снегом изменились и очертания берегов.

Двигались медленно. Ольга по-прежнему шла рядом с Тарасом.

– С ума сойти, ты пришёл только вчера утром.

– Скорее ночью, – уточнил Тарас.

– Всё равно, – Ольга улыбнулась, – кажется, прошло уже несколько недель. Ты так изменился.

– Ещё бы. Столько лет...

– Ты и по характеру изменился. Нас тут просвещали насчёт характера. Готовили. Ты знаешь, очень немногие способны принести себя в жертву. Так, чтобы не ломать.

– Себя не ломать?

– Ну да. Несмотря на всю накачку магией.

– А ты ушла. Получается, ты не способна?

Ольга покачала головой.

– Я по самому краю. Способна, но в особом состоянии. В состоянии нормы слишком хочу жить.

– А Уля с Марией?

– Уля, как и я, на грани. А Мария почти в норме весталок. Просто она второй год, её ещё не успели обработать.

– А если просто приколоть? Вас ведь могут и не спрашивать.

Ольга фыркнула.

– Ну да. От такой жертвы пользы почти не будет. Так нельзя. Чему вас там учат, в Колледже?

– Да у нас про башню спецкурса нет. Информации никакой. Так, слухи. Только на шестом, по-моему... В Колледже тоже практикуют магическую привязку. С пятого курса, я не успел под неё попасть. Но у нас помягче. Насчёт секретов, преданности, и всё такое. Под нож ложиться не требуется.

Ольга помрачнела.

– Если бы просто под нож... Кстати, мне кажется, княжьих слуг на нас вывел твой браслет.

– Как это?

– Сама не очень понимаю. Я, когда на наш смотрела, ну, что сейчас тоже у тебя, вдруг это почувствовала. Это ведь в тот самый год случилось. А я не слишком подхожу для весталок. Я теперь понимаю, к кому им лучше было зайти. Но это уже не важно. А пришли к нам.

– Ты считаешь, браслет способен изменять события?

– Не изменять. Он как бы притягивает магию, усиливает её. Как оптический кристалл лучи света преломляет.

– И что, не подними я его тогда...

– Меня не увели бы в башню. Просто не зашли бы в наш двор.

– Понятно. – Тарас поправил лямку тёплой клетки. Котят теперь нёс он. – Ну, теперь чего уж...

– Но ты ведь не знал, что жрица из меня слабенькая? В смысле согласия на жертву?

– Нет.

– А как же ты решился на штурм? Ведь обычно весталки сами на всё согласны. Почти все наши остались. Меня ругают, наверное...

– Не проклянут?

– Весталка не способна на проклятие. Во всяком случае, пока она в башне. Так почему ты решил, что я уйду?

– Ты мне снилась. Плохо снилась, кошмары. В общем, не было покоя на душе. А как ты решилась «чёрный зов» использовать? Да в Девичьей башне?

Ольга улыбнулась.

– Жить хотелось, детей рожать. А из башни зов просто сильнее. Но стыдно было.

– Я слышал всего несколько раз.

– Ну, ты не сердишься?

Тарас обнял сестру и зарылся лицом в её волосы.

– Помнишь, как ты меня ёжиком пугала?

Ольга улыбнулась.

– А собаку мне делала на стене? И птиц...

Ольга снова улыбнулась.

– Я сейчас ещё рожицу научилась с волосами. Она рот открывает, и нос там. Забавная. И лося.

Тарас засмеялся.

– Покажи.

– До деревни дойдём какой-нибудь, чтобы хоть стенка была. – Зелёные глаза бывшей жрицы скользнули по мертвому болоту. – И свеча.

Вскоре Бредень – а именно он пережидал в этих болотах прошлую зиму – начал узнавать местность. Однако бодрости ему это не добавило. Он поморщился, прихлопнул на бородатой щеке слепня и подошел к Хвощу. Рядом стояли Свист и Тарас.

– Дальше надо осторожней.

– В каком смысле? – не понял Хвощ.

– Ну, осторожней. Людоеды дальше живут.

Свист недоверчиво хмыкнул.

– Ладно врать-то. Людоеды только в сказках бывают.

– В каких сказках? – не понял Бредень.

– Ты серьезно про людоедов?

– Ну да. Тут две жилые деревни. Рыбоеды и людоеды. Мы жили у рыбоедов, но это через озеро.

– И что за людоеды? Что они, коров развести не могут?

– Коров здесь слепни заедают. – Бредень вдруг замешкался, поправляя ножны. Что-то туда попало, и теперь он надумал проверить, насколько легко вынимается клинок. Всё оказалось в порядке, но действия обычно беспечного Бредня добавили тревоги. Свист тоже осмотрел притороченный к поясу кистень. Бредень меж тем продолжал:

– У них в литовскую войну голод был сильный, а слепни весь район отрезали. Ну, типа остров, обе деревни. В одну сторону мухи ядовитые, в другую топь. Тогда вот эти и оскоромились.

– А рыбоеды что ж?

– Ну, у тех место побогаче. А у людоедов наоборот – кругом трупаки.

Свиста передёрнуло.

– Уроды.

– Да не скажи. Я одного слушал, гладко застегивает. Мол, глупо же столько мяса закапывать. Вы, мол, все вместе с жиру беситесь. Убивать вам нормально, а тело употребить грех.

– Натуральные уроды, – продолжил полемику Свист.

– И потом, шаманы у них сильные. Магия на крови. На невинно убиенных. Кто забредёт – не возвращается.

– Так, может, это волколаки? – догадался Хвощ.

– Не, – помотал головой Бредень. – Волколаки там тоже появились, но только последний год. Пришлые. А так просто, обычные людоеды.

– А что же рыцари? – заинтересовался Тарас. – Столько лет, прямо в тверской земле, и такая нечисть?

– А вот и ни хрена. За нами гоняются, а этих не трогают.

– Почему?

– А жалоб нет. Это ж первое правило. И потом, в законах княжества про людоедство ничего не сказано. Слишком уж дикий грех.

Хвощ, внимательно молчавший рядом, на этой фразе хрюкнул.

– Так что, рыцарям людоедство нормально?

– Ну не так, конечно. Но в уставе ихнем про это ничего нет. Разбой там, убийство – это да. Вот за убийства они сюда наезжали. Но местные по болотам разбрелись, и ладушки.

– И чего?

– А возвращать людей в святую веру, да чтобы плоть не ели – так это не рыцарей задача, а миссионеров. А те приезжали только один раз.

– И чего? – снова поинтересовался Хвощ.

– Да ничего. Съели их здесь.

– Я же говорю, уроды, – подытожил Свист.

К вечеру они забурились в такую топь, что и шалаши строить было не из чего. Когда солнце село, поняли, что окончательно сбились с дороги – где-то среди бесчисленных озёр свернули не в ту сторону. Злые, измотанные дорогой разбойники стали устраиваться на ночлег. Попадали где придётся, едва «младшие» установили хоть какой-то полог.

– Может, обогрев вокруг поставим? – Никита спросил небрежно, но видно было, что вопрос волнует его всерьез. Тарас, собиравшийся предложить то же самое, теперь надумал возразить.

– Вот ещё, вытяжку тратить. Что уж мы, совсем ребята никудышные?

По тону Никита понял, что уговорить цветного очень даже можно.

– При чем тут никудышные? Сегодня холодно, лёд скоро ногу будет держать. Для того она и нужна, чтобы не мерзнуть.

– Остальные же не мерзнут. Кострами обложатся, и нормально.

– Они мерзнут. Просто у них возможности такой нет. Поставь им тепло, тебе же спасибо скажут.

– Скажут про нас, мол, маменькины дети.

– Тарас, ты хочешь тут легкие застудить?

– Да у нас вытяжки раза на четыре хватит. А ещё вся зима впереди.

– Вот она и началась. Как-нибудь перетрётся.

Тарас поработал с жидкостью-вытяжкой, перекачав под настил из лапника окружающее тепло. Вокруг шалаша земля оттаяла, и четко проступило кольцо инея, обозначив центр согревающего заклятия. Сдержав обещание Хвощу, Тарас сжёг щепоть синего порошка, выгоняя слепней, но кривую провёл неправильно, и все они скопились в углу палатки. Впрочем, оно уже никого не волновало. Все спали. Уля и Мария, некстати оказавшиеся в «слепневом» углу, не просыпаясь, переползли в сторону, приткнувшись под бок Флейте. Тот открыл соловые глаза, разглядел подкативших весталок и обнял крайнюю, благоразумно не пытаясь провоцировать большую близость. Слепни остались обиженно жужжать в одиночестве. От всех воняло болотом.

Никита от усталости забыл снять наколенники, да так в них и уснул. Часа через три перетянутые ноги взбунтовались, он проснулся и стал ворочаться, пытаясь снять мягкие кольца. Раздеваться, как оно бы следовало, было и холодно, и лень. Заволочь сна ещё не покинула его, так что Никита стаскивал наколенники прямо сквозь ворох теплой одежды, запустив руку глубоко внутрь широких холщовых штанов. Соседей он старался не тревожить, но не получилось. Чуткий на ухо Хвощ встрепенулся.