Текст книги "Ожог от зеркала"

Глава 4

Тарас ощутил странный спазм на запястье и сел на кровати. Он чувствовал сразу все браслеты, горячий пульс бился в левой руке, кровь хотела выбраться наружу, упираясь в три зовущих кольца.

– Что-то случилось, – толкнул Варвару Тарас.

Заспанная Варька почти мгновенно пришла в себя, набросила платье, схватила «крылья» и выскочила вслед за своим дружечкой. Тарас бестолково мотался вокруг коровника. Казалось, он к чему-то прислушивается. Рядом уже зевал Никита, а Лучник, напротив, как и не ложился – неизменный арбалет перекочевал из-за плеч в боевое положение, глаза настороженно поблескивали. Весталки, видимо, ещё спали. Зато показался Хвощ, крутивший в пальцах свои ножи, за его спиной огромной тенью маячил Свист, съехал с чердака дежуривший Муха. Вдруг, ни слова не говоря, Тарас показал рукой направление и ринулся в ту сторону. «Маги», Муха и Свист, не раздумывая, бросились следом. Хвощ прогудел в манок, на что прямо из окна выскочил Флейта. Ещё трое его бойцов выбрались наружу более обыденным способом – через дверь. Появился заспанный Бредень. Общей тревоги так никто и не объявил, поскольку никто не разобрался, что произошло. Тарас несся по южному лесу огромными скачками, огибая кусты, цепляя руками тёмные ветки, и вдруг резко остановился. Прямо перед ним в дерево вонзилась стрела. Школяр пригнулся, перекатом уходя в сторону, и очень вовремя – ещё две стрелы пронизали место, где он только что стоял. Брошенный с пояса файербол, похоже, прошелестел вхолостую – оранжевый хлопок обозначился слишком далеко, за густым кустарником, зато жезл подоспевшего Никиты нашёл свою цель – за деревьями кто-то взвыл и затрещал ветками, тренькнувшая тетива арбалета оборвала это движение. Лучник торопливо перезаряжал оружие. Муха исчез в кустарнике, а Свист, попытавшись обойти поляну, уже с кем-то столкнулся и, рыча, дубасил врага кистенём. Варька отстала, зацепившись рукавом за корягу, так что отвлёкся и Флейта, попытавшийся помочь, а заодно и разглядеть, что и где там распахнулось, за что едва не схлопотал по морде, но вовремя отпрыгнул, зато Хвощ, появления которого никто не заметил, вдруг проявился из тёмной листвы, коротко взмахнув руками, и сбоку, совсем близко от Тараса, послышался хрип, а на полянку вывалилось чьё-то тело. В глубине леса, судя по хрусту, кто-то убегал. Повинуясь знаку атамана, парни Флейты бросились следом. За кустарником послышался выстрел.

Вскоре они вернулись, виновато пожимая плечами.

– У него там кони. А Муха ещё одного подстрелил.

– Ушёл, паскуда. И увел всех лошадей.

– Сколько было лошадей? – спросил Флейта. В сторону Варьки он старался не поворачиваться.

– Пять.

– Значит, больше никого не осталось.

Два тела местных соглядатаев лежали посреди поляны. У одного меж рёбер зияли раны – ножи Хвощ извлек сразу после того, как закончились судороги, другому досталось и от болта, и от магического жезла. Татары. Короткие луки, длинные кривые ножи, панцири из прочной кожи. Нормальный клинок они должны были задержать, но заговорённая сталь пробивала их насквозь. Чуть в стороне вытирал кровь Свист. Разбойнику крепко досталось. Не особенно крупный татарин дважды успел полоснуть его саблей. Не слишком удачно – поскольку сам лежал с проломленной головой, но и не вскользь. Кровь рясно стекала по одежде разбойника, а сам он, поддерживаемый Бреднем, побрел к весталкам.

В глубине леса лежали трупы Зенона, шамана и одного из мужичков-людоедов. Кривой посох монаха валялся рядом.

– Татары, суки. Далеко забрались. До Крыма ещё полтораста вёрст.

– А эти-то куда шли? – хмуро спросил Никита.

– Не к дружкам своим? – подозрительно спросил один из разбойников.

– Что-то неласково их «дружки» встретили, – сказал Тарас. Монах был убит стрелой в спину. Стрелу татары успели извлечь, но разрез, естественно, остался. Шамана и мужичка зарубили, последний из людоедов куда-то исчез.

– Уйти хотели, – сказал Хвощ. – Решили, что самим способнее.

Труп последнего мужичонки нашёлся в кустах. Судя по всему, он пытался убежать, но был настигнут сразу четырьмя стрелами.

Флейта быстро обшарил шамана и Зенона. Обыск начали татары – на поляне серебряной грудой лежали ногти. Флейта осторожно, двумя веточками, извлёк из-за пазухи Зенона серебряное зеркальце в резной оправе. У шамана нашлось несколько странного вида костей – то ли лисьих, то ли песцовых, и ещё парочка предметов непонятного назначения. Этими же ветками разведчик отодвинул артефакты в сторону Тараса, не желая даже прикасаться к магическим вещам. Тарас, в свою очередь, жестом дал понять, что всё серебро переходит в распоряжение банды. При нападавших не оказалось ничего подозрительного. Оружие, мелкие золотые монеты да клыкастые, по местной моде, ожерелья.

– Следили за лодками. Обычное ворьё.

– Один ведь ушёл, – повторил Флейта.

– Вряд ли кого приведёт. Скорее всего дал дёру. На ханских нукеров эти ребята не похожи. – Никита рассматривал посох. Вопросительно взглянул на Тараса. Тот думал.

– Браслета нет.

– Неужели у татарина?

– И Мухи нет. Только что ведь где-то здесь крутился.

– Всё равно лучше остеречься. Давай-ка сворачивать привал. И в лодки.

– Чего-то многовато здесь серебра. Людоеды ведь в башне не участвовали, – пробурчал Пихта.

– Много – не мало, – философски хмыкнул Флейта.

– Глянь-ка сюда. – Пихта вытащил из серебряной горки какой-то предмет. – Это ж Хобота доля. Ну да. И брошки эти были его.

Флейта осмотрел находку.

– От, суки. Достали Хобота. Недалеко, видать, свалил.

Пихта покачал головой.

– Маги, твою мать. Такое же ворьё.

Он сплюнул. Тарас не обратил на этот демарш внимания. Впрочем, возможно, к школярам это и не относилось.

– Как же они его достали? Хобот осторожно ходил.

– Небось в волков перекинулись, – снова сплюнул Флейта. Все в банде уже знали о способностях пришлых мужичков. – От зверя по лесу не уйдёшь.

– А с татарами чего ж?

– А сейчас когда? Время нужно. Да и попробуй зубами против сабли.

Варька осторожно подняла зеркальце.

– Можно?

Тарас кивнул. Никита толкнул его в бок и показал на посох. Поколебавшись, Тарас снова кивнул. Но кривая дубина переломилась при первой же попытке взять её в руки.

Яму копать не стали, да и лопаты ни у кого, естественно, не было. Все трупы вместе с обломками посоха закидали валежником.

* * *

Муха объявился примерно через час. Глаза у пацана бегали, сам он был взъерошен и совсем не походил на Муху, которому полагалось важно ходить по лагерю после удачного выстрела. Не каждый день пацану удаётся завалить татарского воина. Тарас попытался отозвать Муху в сторону, но тот не пошел. Тогда школяр спросил:

– У тебя браслет?

– У меня, – не стал отпираться Муха, сверкнув чёрными глазами, и школяр снова подумал, что этот молчаливый малец способен на многое. – Только я его не отдам.

– Почему? – спросил Тарас. – Передал бы мне или Никите. Или Ольге.

– Потому что я его добыл, – резонно сказал Муха. – Почему я должен отдавать своё Никите?

– Мы купим, – без особой надежды сказал Тарас, но Муха отрицательно покачал головой. К разговору с интересом прислушивались Флейта и Пихта, сбоку подходили Бредень и Укроп.

– Ты же не умеешь с ним обращаться, – сказал Тарас.

– Так и насрать, – сказал Муха. – И учти, с собой его у меня нет. А то вы наших за серебро режете.

– Ты за языком-то следи, – сказал Тарас. – Школяров с волколаками не смешивай. Не хочешь – не надо. Тебе можно его носить, по годам почти подходишь. Если добыл нормально.

Муха, видно, не ожидавший такого поворота, открыл уже рот, собираясь что-то сказать, но теперь его захлопнул. Помолчав немного, он спросил:

– А что значит, если добыл нормально?

– Если не убил прежнего владельца, – не стал лукавить Тарас.

– Нет, – покачал головой Муха. – Он у него в одежде был.

– Тогда, считай, тебе повезло. Очень. Носи на здоровье и нас не бойся. Захочешь чего узнать – заходи, расскажу.

Муха промолчал, оглянувшись на бандитов. Те покивали. Мол, всё как надо, ерепениться не хрен. Сбоку подошла Маринка и обняла его руку, на которой виднелась насадка-крюк, положив голову Мухе на плечо. Последние недели Маринка откровенно уходила к Никите, но сейчас, как видно, надумала вернуться. Муха, у которого хватало ума не ревновать рыжую кошку, несмело улыбнулся.

Три петли... накид... три петли... накид...

Уля, сидевшая на крылечке со спицами, смотрела, как бреется Никита. Тот ежедневно снимал щетину острейшим ножом, и ей очень нравилось наблюдать за этим ритуалом.

Три петли... накид...

Движения Никиты были аккуратны. Клочья грязной мыльной пены стряхивались в небольшой тазик. Мускулистое тело парня отвлекло Улю от вязания, она засмотрелась, чувствуя, как по спине катится волна тёплого розового шёлка. Солнечные лучи пробивались над кронами примыкавших к постоялому двору деревьев.

Уля вспомнила про посуду. Тарас просил почистить чашки: что было – разбилось, а новые перед употреблением полагалось очищать. Во всяком случае, уважающий себя маг послед оставлять брезговал – глина очень долго хранит информацию.

Тут перекаливать или в печи, или на солнце. Уля разложила заготовленную посуду на столе так, чтобы ветерок проходил как должно. Утро было вполне подходящим.

И вернулась к вязанию.

Три петли... накид...

Гладко выбритый Никита провёл по коже горячим полотенцем, улыбнулся – Уля улыбнулась в ответ – и ушёл проверять цветные «калейдоскопы». Два военных сундучка, забранных из башни. Что в них было, Уля не интересовалась. Там перекатывались какие-то смешные колобки, но она предполагала, что применение этой магии вряд ли будет забавным.

Человек – как костер в степи. Она раньше этого не понимала. Как бы ни был горяч, самому холодно. Вокруг пустота. А сходятся двое – и греют друг друга. Или один погружается в другого – обоим становится тепло.

Три петли... накид...

Вот с Никитой было тепло. И дома так хорошо не было, как с этим странным, похожим на увальня-медведя парнем. Старается не обидеть. Старается понравиться. Её смешили его шутки, ей нравились его движения, она плыла от его запаха... И даже рыжая ей не мешала, пусть погреется. Всё равно Уля знала, чей на самом деле Никита, и это знание давало ей столько уверенности и сил...

Три петли... накид... три петли...

– Нет, ну надо ж так с утра нажраться!

Уля оглянулась. Бредень волок совершенно упитого разбойничка, отчитывая бесчувственное тело. Рядом топтался Укроп.

– Главное ж, его очередь коней смотреть... А он лыка не вяжет.

– И когда успел? – покачал головой Бредень. – Думают, раз в лодки посадили, так всё, дальше катать будут?

– Разотри ему уши, – посоветовал Укроп.

– Вот теперь десять серебрух вычтут, – посетовал Бредень. – Пару овец купить можно, дурень. А ты бутылку.

– Ау-мм... – прояснил свою позицию любитель спиртного.

– Ты думаешь, вот так тебя и повезут, если водочку жрать будешь? Ты, как один останешься, хоть залейся, а пока мы вместе – извини. Пьянь – она из леса сразу на тот свет попадает. Или на арену.

– Угу-мм... – видимо, раскаялся забулдыга.

– Всю ночь, видать, жрал. Один, что ли?

– А вот поищи второго, – посоветовал Бредень. – А то Хвощ найдёт, так и кишки выпустит.

– Не, кишки не выпустит, – не очень уверенно сказал Укроп. – Договорились же, десять серебрух.

– Ты его лучше поищи. – Бредень усадил пьяного на лавку и сбрызнул холодной водой. Тот открыл глаза, в которых не было ни грана разума.

– Чего жрал-то? – поинтересовался Бредень.

– А углан... Ну, малец по-вашему, несколько бутылок давеча припёр, – заложил Укроп. – Они их онучами обмотали.

– Договаривались же не покупать.

– Так Муха и не покупал, – усмехнулся Укроп. – Он их спер. По старой памяти.

– И что теперь?

– Да Муха ни при чём. Это наши козлы наехали на пацана, ты теперь весь в браслетах, проставляйся. Я только не думал, что так нажрутся.

– Ну, пока только один нажрался, – сказал Бредень.

– Где-то должны быть ещё, – философски заметил Укроп. – Не один же он квасил.

Проштрафившихся оказалось трое. Все они хлебали одну и ту же бурду, что сварили местные продавцы дымки. Все упились в дребадан. И каждому персонально Хвощ в итоге объяснил, что десять ногтей серебром – это им последний раз такое счастье. Потому как следующие десять ногтей он срежет лично. Вместе с Борей. А с пальцами или без, ещё подумает. А кому не нравится – пинком под зад. Иди хвастайся серебром перед местными. Или татарами.

Дисциплина восстановилась.

Вокруг начинались казачьи земли. Официального закона здесь было не слишком много, порядки приближались к лесной вольнице. Белёсые волны зимнего моря накатывали на усыпанный галькой пляж.

Чтобы не оставлять следов – лодки были слишком приметны, – решили пройти через Крымское ханство. Вернее, обогнуть его водой.

Глава 5

– Они где-то на побережье, – сказал Грач.

– А поточнее? – Лизо работал крохотным стило, накладывая на пергамент тонкие линии. Тёмная краска очень походила на кровь. Валч применял в орнаменте кельтские руны.

– Точнее не вижу.

– К сожалению, их четвёртый браслет поменял хозяина. И его взяли более прочно.

– Кто-нибудь из школяров? – спросил Грач.

– Этого не вижу, – сообщил Лизо.

Какое-то время Грач молча наблюдал, как его цветный наносит косые штрихи на полоску телячьей кожи. Заклинание получалось мощным.

– Стало быть, зря ты его отзывал.

– Слабого носителя? Просто что-то помешало.

– Что-то помешало, – эхом отозвался Грач. – У этих школяров неплохая удача. Может, оставить их в покое?

Лизо отрицательно покачал головой. Он отложил пергамент и взял в руки табличку ровного писчего воска. Тем же стило быстро прорисовал три летящие лодки над грубо набросанной поверхностью воды. Примерно так рисуют кораблики дети, только эти были чуть выше ломаных волн. У Грача это художество не вызвало даже тени улыбки. В верхней части таблички сгустились тучи, на центральной лодке появилась смешная фигурка, в которую ударила молния. Несколько знаков на непонятном языке, видимо, обозначили имя.

– Ты собираешься это окропить? – спросил Грач.

– Именно, – ответил Лизо.

– Это опасно, цветный. На таком расстоянии... Если они отведут удар, ты можешь попасть под нечто схожее.

– Я буду осторожен, – сухо улыбнулся Лизо.

– Стоит ли так рисковать? Очень далеко для атаки. Чтобы мериться удачей...

– Я хочу убить эту тварь. – Губы Лизо изогнулись в гримасе ярости. – Размазать. Уничтожить. Раздавить.

– А если он...

– Хватит. – Лизо ударил по столу ладонью. Потом проколол стило палец и добавил в краску каплю собственной крови.

– Это уже как татуировка, – сказал Грач.

– Тем более, – ответил Лизо. Стило хрустнуло, переламываясь в его пальцах, вынутым из щепоти огнём валч сжёг обломки и ночную бабочку. Затем щедро окропил краской оба рисунка и сложил их так, что оборотная сторона оказалась снаружи.

Грач молча наблюдал за этой процедурой.

Перелёт прошёл тяжело. После первых часов эйфории, когда вокруг развернулась морская гладь и стало ясно, что преследователи окончательно их потеряли, начались будни. Холодный ветер, оседающая на бортах соль, использование конденсирующейся влаги для питья и умывания, теснота на перегруженных лодках. Снующие вокруг чайки, намокшие рули, белые гривы облаков и пронзительные блики солнца.

Дважды они еле выбрались из сумятицы штормовых волн, дважды их замечали с рыбачьих шхун, один из разбойников упал за борт, и его еле втащили обратно. Согревающий порошок расходовали по щепотке, до рези в глазах всматривались в небо в надежде заметить где-то рыскающих стрелков... Даже над морем можно было уйти от стрелка, разделив лодки. Опасались патрулей Чернигова, ближайшего северного княжества, но, видимо, так далеко они не залетали. Тем более не приходилось ожидать тверитян либо новгородцев.

Они шли над морем, вдоль дикого татарского Крыма, то и дело теряя из виду береговую полосу, ориентируясь на далёкие вершины гор. Ханство не жаловало чужаков, и подходить ближе не рисковали. Конечно, в экстренном случае пришлось бы высаживаться, но живописные скалы и деревушки, во множестве раскиданные по побережью, вполне могли обернуться резнёй. Крымчане и славяне друг друга не любили.

Приходилось идти без швартовки, без твёрдой земли под ногами, и через пару дней морская гладь восторгов уже не вызывала. По счастью, ни единой ошибки с зёрнами школяры не допустили – рядовые разбойнички так и не узнали, насколько близко был шанс булькнуть в сумятицу прибрежных волн и добираться вплавь к «гостеприимному» татарскому берегу. Столь длинный маршрут был на пределе возможностей лодок.

Когда больше половины морского пути было пройдено и вдали показалась изъеденная ветрами гора Димерджи, неожиданно налетел ветер. Тучи наползали странно, сразу со всех сторон, а лёгкий поначалу бриз, закручиваясь в кольцо, становился всё сильнее.

– Может, к берегу? – неуверенно спросил стоявший у руля Флейта. Никита отрицательно помотал головой. Ольга на соседней лодке расчёсывала волосы – весталки так набирали силу и вдруг отложила гребень. Что-то её встревожило. На берегу, сопровождая путешественников, гарцевали татарские всадники. Ветер меж тем быстро крепчал. Вдали послышались наползающие раскаты грома; гроза быстро приближалась.

– Рановато для такой погоды, – заметил низкорослый бродяга. Он хаживал на баркасах вокруг Крыма и был сейчас в роли лоцмана.

– Я чувствую магию. Я чувствую магию, Тарас! – Ольга почти кричала, через воду её плохо было слышно. – Это не просто гроза. Она нас убьёт!

Тарас молча кивнул. Он и сам уже почувствовал, что тучи на ясном небе собираются неспроста. Ветер так и ходил по кругу, несмотря на высокую скорость лодок. Складывалось впечатление, что непосредственно вокруг них зарождается ураган.

– Может, всё-таки к берегу? – крикнула Уля. Она находилась на одной лодке с Никитой и Флейтой.

– Можем усилить, – непонятно сказал Тарас, но Уля замолчала.

Чернота сгущалась. День как будто обернулся ночью, крайняя лодка, не удержав рули, едва не черпнула бортом.

– Что делать будешь, кудесник? Это магистрат нас так обложил? – Растрёпанные косички Хвоща колыхались по ветру, как праздничные ленточки.

– Или магистрат, или валчи, – хмуро ответил Тарас.

Ветер быстро усиливался. Пошёл дождь. Вдали сверкнула первая молния.

– Нужна жертва, – сказала Ольга. – Лучше всего девушка.

– Ты с ума сошла, сестра! – крикнул Тарас.

– Иначе всем будет очень плохо, – просто сказала Ольга.

Уля с ужасом посмотрела на Никиту. Тот молча обнял её за плечи, прикрывая собой.

– Найди другое решение, – крикнул Тарас. – Ты же по погоде спец.

– Ты сумеешь правильно ударить ножом? – спросила Ольга.

– Я сумею. Но делать этого не буду, – жёстко сказал Тарас. – Поворачивай к берегу. Может, прорвёмся.

– Погоди! – остановила его Ольга. – К берегу мы фрактал прорвём. На! – Она протянула ему клетку с одним из котят.

Тарас облегчённо вздохнул. Резать ягуара ему тоже не хотелось, но альтернатива... Котёнок был самкой.

Школяр быстро сжёг щепотку серого порошка, подготавливая основу, достал из ящичка специальный нож и, не глядя в глаза котёнку – храмовые ягуары свободно понимали речь человека, – достал его из клетки. Животное не сопротивлялось. Котёнка готовили защищать своих хозяев, и это был его бой.

Его смерть за весталку Ольгу.

Тарас дал Хвощу серебряную чашу и показал, как её держать. Короткий удар ножом – из маленького горла потекла кровь, глаза котёнка потускнели. Мрачный Тарас шептал слова отговора, сбрызгивая свежей кровью жертвы. Ветер как будто начал стихать. Во всяком случае, больше он не усиливался.

Казалось, жертвы хватило. Вдруг совсем рядом громыхнуло, и огромная молния вонзилась в воду в тридцати метрах от лодок. Затем ещё одна. И ещё. Один из разбойников начал креститься.

Тарас вытер со лба испарину. Жертвы действительно хватило, но ещё бы чуть-чуть... Ольга среагировала вовремя. Он почувствовал, как разжимается вокруг лодок невидимое звенящее кольцо.

На его руках лежал мёртвый котёнок. На соседней лодке вытирала слёзы Ольга. Уля просто рыдала, уткнувшись в грудь Никите. Рядом всхлипывал Пушистый. Осклабившийся Флейта трепал его по плечу.

На следующий день все лодки благополучно обогнули полуостров. Когда позади остался узкий пролив между Чёрным и Азовским морями, разделявший земли Бахчисарая и Кубань, школяры вздохнули облегчённо. Тарас скомандовал привал, и вся ватага вывалилась на сушу.

Больше половины пути до Стамбула было пройдено.

Зима здесь уже отступала. Снега почти не было. Поначалу вокруг терлись несколько ребятишек, потом подъехали казаки. Они обступили нечаянных гостей, настороженно поглядывая на флотилию летающих лодок. Здесь, на окраине русской земли, инородцев привечали меньше, да и поводов к тому агрессивные соседи давали предостаточно. Славянские лица «купцов» внушали доверие, и вскоре напряжение исчезло. Когда же выяснилось, что гости хорошо платят чеканными серебром ногтями, к ним и вовсе потянулись местные тётки с самыми различными припасами и снедью.

На берегу разбили основательный лагерь с шатром и палатками, с постоянно кипящим чаном горячей воды, с навесами от непогоды и косыми стенками от ветра.

Отдыхать собирались не меньше недели.

У входа в шатёр широко, в полторы пасти, зевал Пушистый, демонстрируя ещё крепкие зубы и покрытый тёмными точками язык. Лощеная лысина празднично поблескивала. Пушистый был свеж – наконец добрались до изобилия пресной воды – и весьма собой доволен. Поглядев на хмурого Флейту, он недовольно принюхался. Тот чесал подбородок, погрузившись в глубокие размышления. Думал Флейта долго, всё это время продолжая скрестись. Обработав подбородок и шею – пальцы его механически скатывали и бросали наземь комочки грязи, – доблестный начальник разведки принялся чесать глаз. Розовый от недавнего купания Пушистый поморщился. Он повёл носом в сторону товарища и наконец не выдержал.

– Слышь, Флейта... – Опасаясь реакции разведчика, Пушистый явно подбирал выражение поделикатнее. – Ты, эта...

– Чего?

– Ты когда бабу трахнешь, после моешься?

– Ну да, конечно, – неуверенно сказал Флейта.

– Хорошо, – вздохнул Пушистый. – Тебе, Флейта, давно уже пора бабу трахнуть.

Разведчик задумался над столь сложным пассажем, а Пушистый, подхихикнув, от греха ушёл. Когда до Флейты наконец допёрло, срывать злобу было уже не на ком. Он ещё раз вдумчиво почесался и действительно пошел к берегу, где, отгороженный длинным куском богатой портьеры, кипел здоровенный чан с водой.

Муха подошёл к Тарасу и тронул того за плечо.

– Слушаю, – повернулся к пацану школяр.

– А магия – это очень сложно?

Тарас задумался.

– В целом, конечно, да. Как и любое дело, требует терпения. И таланта, пожалуй. Но бояться тут нечего.

– А я мог бы чему-нибудь... – замялся Муха. – Ну, хоть немного.

– Когда ругаться перестанешь, – пошутил Тарас. Впрочем, по интонациям было понятно, что в шутке изрядная доля правды.

– Я попробую, – вздохнул Муха. – Я уже меньше стал ругаться.

– А вообще магию использует любой человек. Это его естественное состояние.

– Не понимаю.

– Ну, даже в детстве мы выдумываем какие-то правила. Выпадет – не выпадет, угадает – не угадает, любит – не любит. Ходим, не наступая на трещинки, прыгаем по солнечным пятнам, обходим чёрных кошек, соблюдаем тысячу мелочей. И кое-что действительно работает. По чуть-чуть, конечно.

– Так это разве магия?

– Да, магия в зародыше. И ей ребенка никто не обучает. Это нормальный путь человека. А потом забывается. Если не развивать.

– А как развивать? Ты помог бы?

Тарас задумался.

– Если выполнишь несколько условий.

– Кроме Маринки, – сумрачно сказал Муха.

– Да с Маринкой сам разбирайся. Мне до неё никакого дела нет.

– Тогда какие?

– Первое – ругань прекратить. Это обязательно.

– Я попробую.

– Начнём, только когда получится. Иначе всё впустую.

– А ещё?

– Денежка. Всё за твой счёт. Обучение – штука дорогая.

– И сколько это стоит? – спросил Муха.

– Не годишься ты пока, – сказал Тарас.

– Почему?

– Потому что с руганью попробуешь, а с денежкой торгуешься, – хмуро сказал школяр. – Стоит это дорого, но не в цене дело. Возвращайся, когда поймешь.

Муха пошёл, явно огорчившись. Тарас смотрел ему вслед. Он не обижал пацана – даже первый ряд «отхаркивающих», рвотных трав, позволяющих почувствовать струны, стоил весьма заметных денег. Но дело было не только в этом. За него когда-то платил Колледж. А изначально Ольга. Но и в этом случае требовался определённый настрой, готовность на жертвы, и летние экзамены оплачивались кровью. А просто любопытствуя...

Так магию не изучить.

В станицу поехали Никита и Бредень. Кое-что необходимо было разузнать, купить магические компоненты и арбалетных болтов – мало кто из разбойников хотел полировать деревянные стрелки, добиваясь нужной балансировки.

В Никите, несмотря на молодость и затёртую одежду, явно просматривался старший, и все торговцы, с которыми им довелось общаться, обращались исключительно к нему. Бредень, нисколько не тяготясь своим временно подчиненным положением, потягивал из закрытого бокала пиво и озирался по сторонам. То, что ему нечасто приходится бывать в городе, заметил бы любой соглядатай. Но здесь, на стыке Востока и Запада, было столько странных людей, что парочка не привлекала к себе внимания.

Поначалу Бредень опасливо косился на стражников. У него хватало ума не пялиться впрямую, но выражение лица изменялось. Никита при случае цыкнул на него, и с той поры его спутник, завидев патруль, начинал изучать какую-нибудь безделушку на прилавке или рассматривать собственный ноготь. Так было легче контролировать эмоции. Вскоре Бредень попривык к новой роли и стал более свободно поднимать глаза. Казачьи стражники, по-местному – разъезды, отличались от тверских. Чувствовалась близость границы. Почти все были на лошадях и при длинных, богато украшенных шашках. Морды лоснились так же, как у тверитян, – видимо, это было общим свойством профессии, но вид казался более лихим и воинственным. На некоторых виднелись колючие пояса из плетей какого-то растения, вроде ежевики. Иногда это были целые кольчуги, будто скрученные из колючей проволоки. Такая броня могла ослабить сабельный удар, но главное её предназначение было, очевидно, магическим. Среди шипов проглядывали странные завитушки, да и вся конструкция казалась настолько жёсткой и неудобной, что непонятно было, как такое может надеть нормальный человек. Под «кольчугами» проглядывали плотные, почти войлочные то ли куртки, то ли рубахи. Никита толкнул Бредня в плечо, и тот обнаружил, что уж слишком пялится на местных воинов. И только один раз они увидели мерцание световой брони.

Купив у подвернувшейся казачки нитку сушёных бычков, Бредень снова воздал должное местному пиву. Тверское было лучше, но после долгого воздержания разбойник смаковал каждый глоток.

На третьей кружке – он пил не торопясь, Никита рылся в каждой магической лавке, – Бредень обратил внимание на крохотную старушку.

Нищенка сидела чёрной морщинистой куклой, выставив руку лодочкой, в которой сиротливо блестели две монеты. Стражники, которым полагалось гонять подобный люд, брезгливо обходили её стороной, очевидно, не желая связываться. Выполнение этой части обязанностей считалось гребостным, и старух гоняли только безусые новички. Да никому она вроде и не мешала, тихо раскачиваясь из стороны в сторону и что-то беззвучно шепча.

Но нищим полагалось просить у храма, а не возле хлебных рядов.

Хозяин ближайшей лавки, толстощекий купец, кисло улыбаясь, смотрел в сторону чёрной старухи. Увидев, как очередной покупатель завернул к его конкуренту – кто знает, может, он и без старухи бы туда завернул, – торговец принял решение.

Отклеившись от стойки, он взял черствую булку и решительно шагнул к старухе. Та, безучастно глядевшая в пространство, вдруг вскинулась, как змея, и зашипела в его сторону, подняв маленькую сморщенную ладошку. От неожиданности купец даже попятился, споткнувшись о собственный порожек, и сел прямо на ступеньку. Никита, почуявший магическое воздействие – от проклятия по улице ощутимо повеяло «холодом», – отвлёкся от разносортицы мелких зеркал.

Нищенка встала, расправив чёрный подол, прочертила на лавке воздушный крест и пошла восвояси. Купец так и остался сидеть на своей ступеньке, протягивая в пространство чёрствый крендель. Бредень, бывший уже под хмельком, пьяненько хихикнул, потом оглянулся на Никиту – не случилось ли чего – и хихикнул ещё раз. Бабка явно была из «глазливых», и удача надолго отвернулась от торговца. Никита автоматически поставил «бортик», отгибая ковшиком скрещённые ладони, не желая цеплять даже край этих нечистот. Затем ещё раз взглянул на прилавок с зеркалами и пошёл дальше.

Бредень, улыбаясь своей богатой и правильной свободе – это было новым, очень праздничным ощущением, – двинулся следом. Даже заплечный мешок не мог подпортить ему настроение. Кружку он спрятал за пазуху, на петлю, где обычно висел топор. Купленная утром за половину серебряного ногтя, хорошо сделанная, с гравировкой и крышечкой – у него теперь была собственная кружечка. И он в любой момент мог наполнить её пивом. И наполнял.

К вечеру Никита заглянул в цирюльню. Вместо восточного мужика в расписном халате, что рисовался в его воображении, там ожидала европейского вида девочка.

– Мастер скоро подойдёт? – не слишком вежливо спросил Никита.

– Я и есть мастер, – спокойно ответили ему.

Девочка разложила на скамейке инструменты.

– Тебя как зовут, красавица? – исправляясь, сказал школяр, мысли которого были далеки от знакомства.

– Линьлен, – колокольчиком отозвалась мастерица, взмахнула ножницами, и на землю упал первый локон давно немытых, плохо расчесанных волос. Девочка долго трудилась над его косматой гривой, периодически окуная верхнюю часть Никиты в металлический таз, так что школяр, пытавшийся сосредоточиться на важном, только подбулькивал, стараясь не мешать, пока его голову макали и поворачивали, хладнокровно передвигая вправо и влево.

– Чего за имя такое странное? Линьлен.

– Это прозвище, – тихим голосом ответила девочка, и Никита приготовился слушать историю, но, в пику известной болтливости цирюльников, его мастер ничего не рассказала. Линьлен. Похоже на китайский колокольчик.

– И лицо у тебя не местное, – пригляделся школяр. – Ты из благородных, что ли?

Девочка встретила его взгляд в крупном осколке зеркала и неохотно кивнула.

– Здесь вроде не жалуют благородных-то, – не унимался школяр.

– Меня никто не обижает, – спокойно ответила девочка, провела мокрой тряпкой по непривычно чистой шее и чуть подтолкнула ладошками. – Всё.

Сразу потеряв к ней интерес, Никита взял мутноватый осколок и принялся в него смотреться. Придраться было не к чему. Из лохматого молодца, взъерошенного солёными ветрами, получилось вполне интеллигентное существо.