Текст книги "Ожог от зеркала"

Глава 9

Яблоки, что они догадались взять на прогулку, оказались очень сладкими. Яблок осталось три. Все небольшие, краснобокие, источавшие слюну в измученном сухарями рту. Варька покрутила их в ладонях, затем отложила себе два покрупнее, а Тарасу выделила самое маленькое.

– Ёу-у... – негодующе сказал школяр. – Ты чего это так делишь?

– А я устала очень и люблю сладкое, – пояснила Варя и смачно захрумтела первым яблоком.

– Так я это... Тоже люблю сладкое... – Тарас попытался отстоять право на лакомство.

Варька сноровисто и быстро догрызала остаток.

– А ещё я маленькая, и меня утром чуть не зарезали. – Она потёрла царапину пальцем и перешла ко второму яблоку.

– Так не зарезали же. И не утром, а днём.

– Ага. Вот если бы меня зарезали, вот тогда бы ты начал делиться, да? – Варвара уничижительно посмотрела на Тараса. Острые зубы полоснули по огрызку второго яблока, источая белый и сладкий сок. Они шли вдвоём и уже подходили к лагерю – на этот раз Тарас распорядился, как и должно, поставить в тени деревьев две палатки.

Школяр понял, что ещё чуток – и Варвара сточит и его яблоко. Её собственная делёжка иногда казалась несправедливой. Он ничего не ответил, зато с хрустом откусил почти половину своей доли. Варвара проводила уходящее в Тарасов рот лакомство сожалеющим взглядом.

– Жлоб, – подытожила она.

– Ничего себе. – Школяр чуть не поперхнулся огрызком.

– Обжора и жлоб. Взял всё сожрал.

– Так это ж ты... – Тарас задумчиво повертел в руках остаток. Где-то треть яблочка ещё уцелела. – Ладно, страдалица, хочешь ещё кусочек?

Варвара радостно закивала. Тарас бережно счистил с яблока розовую шкурку, вынул семечко и отдал вкусное Варваре. Та, довольная, схрумкнула остаток.

Стражник опаздывал.

Завтра праздник, и ворота закроют раньше. Забыл, когда гуляли-пили с кумом. А теперь чего ж. Ночевать ему за городом. Ночью за стену не перебраться.

Фрол был уже весь в поту и первое время просто уговаривал себя идти быстрее, накручивал всякими тревожными мыслями. Пока не понял, что и в самом деле может не успеть.

Час назад вёзший его кум наткнулся на разваленный мосток.

Не проехать, хоть назад возвращайся. Тоже не сахар, надо сказать. Четыре версты по плохой дороге. Оно и надо было вернуться, а не хорохориться. Пока куму на прощание пьяной ручкой махал, пока через реку по бревну перебирался... Может, ещё подвезёт кто, что ли...

И на стену никто не выйдет, кричи не кричи. Окошко даже не откроют. Хоть стражником назовись, хоть бургомистром – устав ночные разговоры запрещает, и тяжёлые стрелы разбойничков, что нет-нет, да и ранят какого-нибудь лопуха, полновесно подтверждают этот пункт.

Конечно, если ты обычный деревенский олух, то стена городская не помеха. Сермяга найдет себе край пониже или деревце привалит – да и пролезет по заросшим зеленью камням, посмеиваясь над глупыми стражниками. Саму стену никто не охраняет, незачем. Только ворота.

Затем у сермяги зачешется спина, сначала чуть-чуть, потом сильнее и сильнее. Начнет свербеть, зудеть между лопатками, где и не достанешь, если не ярмарочный гимнаст, люди руки себе выкручивали, ногтями раздирая кожу. Как будто зверек малый одновременно и щекочет лапками, и вгрызается, и справиться с этим невозможно. Что ни делай, хоть ладонью чеши, хоть палочкой специальной – будет все хуже, пока проходимец волком выть не начнет, если только раньше городская стража не сцапает. Всяко бывает: и углями жгли, и кислотой, и чесали друг другу спины шершавыми подушечками – проныр-то хитротупых достаточно, чуть не каждую ночь находятся охотники. Подушную подать платить жалобно, пропуска с печатью нет, жезла нет, капюшона с цветной шнуровкой тоже. А в город хочется, и лезут, и лезут дармоеды.

Иногда хватает ума убежать обратно.

Тогда через несколько пыточных дней зуд всё-таки пройдет. Ускорить это дело может только муравейник, пригоршня маленьких кусучих тварей, загрызающих невидимый ожог, переводя его в настоящий. Всё это любому стражнику известно, да и многим горожанам тоже, только сельские способны на такую глупость – стены городские перелезать. Ну или чужак.

В городе нарушителя возьмут – обереговое заклятие наложил ректорат Колледжа. Найти такого дурня обычно нетрудно, сидит себе и чешется.

Но ему-то сейчас что делать?

Пропуск только в воротах поможет, через стену лезть нельзя. Сожжет спину так же, как и сельскому. Или своих сразу звать, позориться... Затушат, конечно, но разговоров будет... Нет, в город после срока лучше не соваться. Но успеть ещё можно. Ещё нормально, ещё вполне можно успеть.

Наверное.

Фрол ускорил шаг, он уже почти бежал, неприлично бежал мелкой трусцой, так что если б кто видел, как колышется нажитое службой пузцо, авторитета в патруле сразу бы поубавилось. Рубаха пропиталась липким, противным, быстро остывающим потом. Но тут уж... Ночевать за городом – это можно и на лихих ребят нарваться. Дернуло же кума добавлять эту бутылочку... Надо было там и ночевать... Но про мостки кто же знал заранее... И завтра развод, а разводящему не прийти на развод – бригадир точно припомнит.

Стражник повел плечами, поправляя внушительный мешок с гостинцами.

Поднимаемый мост он увидел издалека.

Не успел, трясця его матери. Никто так и не подвёз, могли ведь, с другой-то дороги. И у стены народу нет – перед мостом сиротливо жались две опоздавшие телеги. К этим лучше не прибиваться – их Шкворень до утра обчистит. А он одного из ребят Шкворня в прошлом месяце в зиндан укатал... За дело, конечно, но сейчас уже другой счёт...

Фрол на всякий случай отстегнул от шапки петушиные перья. Сейчас лучше сойти за простого мужика.

Надо поворачивать вправо да лесом идти, тропинкой, там большой постоялый двор. Иначе тут до утра околеешь. Или костёр развести да перемаяться? Зайдет кто на огонёк... У стен лихого народу в избытке. Таких вот, опоздавших, и потрошат.

Из головы потихоньку выветривался хмель.

Ещё и мокрый весь, в поту, одежду бы просушить... Придётся на постоялый двор раскошелиться... Добраться бы хоть нормально.

Впереди хрустнула ветка, и стражник мгновенно замер. Да ещё и в тень подался, став почти невидимым на подернутой сумраком тропинке.

Блазнится, что ли?

Играет с ним дорожный... Фрол подождал чуток, махнул четыре жертвы Велесу и сторожко двинулся дальше. Мягко ступая, завернул за поворот, и как будто тень мелькнула сбоку, чуть изменилось что, он пригнулся, не успев ещё сообразить, отчего пригнулся, а над головой, сшибая ветки, просвистел кистень.

Мгновенно протрезвев, стражник рванул на груди застежку, свалившую на землю мешок, освободился, махнул из руки, из рукава, жало, сонным зельем подъяченное, да сквозь кусты в четыре иглы полную очередь, и вскрикнул кто-то, даже пискнул жалобно – как ребенок пищит или заяц. Зашуршал кистень, выпадая, стукнул о землю гирькой, хвала Велесу, отворотил, да и то, куртка знатная, только в живом бою возьмешь.

Стражник, дернувший было бежать, остановился, знобкими глазами вглядываясь в темноту. Там кто-то постанывал, пытаясь, видимо, подняться, как и должно, когда действует сонная игла.

И, кроме, было тихо.

Один, что ли? Обродень? Злыдень-одиночка?

Стражник вытащил из кармашка новую обойму и снарядил запястную пружину иглами. Вытянул из-за голенища длинный нож и, откатив рукав, шагнул в чащу.

Нападавшего увидел не сразу. Тот, прежде чем заснуть, успел отползти-откатиться под кусты, подальше от лежавшего в траве кистеня. Обычный ночной душегуб. Попал бы вот так своей гирькой, сволочь... И на стражника полез, ведунов не побоялся... Форменная куртка, она ведь и от магии броня, и в простом бою удача, один-то мало кто лезет, это дурнем надо быть.

Тут Фрол вспомнил, что сам снял с шапки петушиные перья. Тать просто не разобрал, кто идёт по лесной тропинке. И то, ожидать здесь ночью стражника магистрата...

Спит, сволочь. Запястная игла два золотых стоит, в обойме получается почти ноготь, а эта сволочь теперь спит. И будет до утра дрыхнуть. Стражник обыскал тело. Ничего нет. Обычный голодный дурень. Гирьку на цепь посадил и решил, что он теперь страшный разбойник. Хотя мог и приложить.

Фрол сноровисто связал парня кольцевой верёвкой, что «петушиные перья» таскают на такой вот случай. Утром, как проспится, приведёт его в магистрат. А сейчас пора на постоялый двор.

Отсюда уже видать окошки.

Лучник прогуливался вокруг стоянки. Ни лазутчиков, ни дичи не наблюдалось. Никита задумчиво подбрасывал в костёр дрова, рядом лежала изрядная груда хвороста. Ярослав налаживал стойки.

Разбивка лагеря становилась уже привычной.

Тарас и Варвара уходили на прогулку – иногда им просто хотелось побыть вдвоём. Небо уже багровело яркими вечерними красками.

Начинался закат.

Первым змейку увидел Ярослав. Он ничего не понял, только ткнул в её направлении топором, показывая на живность, увидел округлившиеся глаза Тараса, замахнулся, поскользнулся и упал – и сам потом не мог объяснить, отчего упал, едва не отрубив собственную ногу. Никита, не пытаясь топтать змею ногами, разрядил ей в голову чёрный жезл, что всегда носил за поясом, – трава перекинулась в пепел, как если бы вокруг было старое костровище, а змейка лишь чуть-чуть сбилась с пружинного ритма, методично просекая пленки радужной защиты, что лихорадочно ставил на её пути Тарас. Варька просто бросила в змею поленом, не попала, подхватила ещё одну деревяшку и стала тыкать ею в пропитанную магией тварь, не соображая, что ведёт себя, как неграмотная селянка. Варька вообще дурела, когда видела змей. Подбежавший Лучник в упор разрядил в змею арбалеты, болты сверкнули звенящим огнем и глубоко вонзились в землю, самую малость не оцарапав чёрную тварь. Изумленный Лучник потянул из ножен длинный клинок, зацепился локтем за арбалетное ложе, поскользнулся на сухой ветке и едва не вспорол себе живот собственной сталью.

С Тараса, как шелуха, слетали защитные пленки, он почувствовал, что подсекаются ноги, и тоже едва не упал, ощущая, как маленький убийца вгрызается в радужный кокон. Творение декана рассыпалось, как картон, боль плеснула под брови, будто змея уже вонзилась в тело, школяр вытянул из-за пояса дымчатый клинок и полоснул по змее сквозь собственную защиту. Последние плёнки лопнули под встречным ударом, сверкающая рунной насечкой сталь вспорола чешуйки так, как и должно стали, и чисто срезанная голова паучьим комочком скатилась в песок. Тело гадюки шевелилось ещё долго, корчась в агонии среди жёлтых осенних игл.

Тарас остановил Никиту, что собирался растоптать останки змеи.

– Лучше не трогай.

Поднявшийся Лучник убрал за спину арбалеты – школяр не стал ему говорить, что подстрелить обычным болтом такую тварь практически невозможно, – и теперь разглядывал совсем не страшный трупик лесной гадюки.

Тарас осторожно двумя палками отбросил тельце подальше в кусты. Следом улетела змеиная голова и сами палки.

– Здесь оставаться нельзя. Меняем место.

– Что это было? – спросил поднявшийся Ярослав.

Тараса передёрнуло.

– Видишь ведь. Гадюка.

– Я серьёзно. – Ярослав и на мгновение не поверил, что лесная мелочь могла устроить такой переполох.

– Ну, в основе своей гадюка. Как каркас. А сверху плетёнка из магии.

– Я поэтому поскользнулся?

– Конечно. – Тарас не был расположен давать пространные объяснения.

– А она что, по твоему следу шла?

Тарас нехотя кивнул. Никита внимательно прислушивался к разговору. Похоже было, что понимает он ненамного больше Ярослава.

– А так её вообще нельзя убить?

– Вообще-то можно. Попасть только трудно, с неё любой удар стекает, как с утки вода. Всё мимо уйдет, а то и в обратку.

– А ты как же?

– Я сквозь защиту бил, не стал дожидаться. Тут она была обычной змейкой. Отрицательное на отрицательное.

– Не думал, что радужку так легко прогрызть, – вступил в разговор Никита.

– Декан сказал, что хватит до Стамбула, – хмуро ответил ему Тарас.

– М-да. Ещё до Старицы не доехали.

– Это были валчи? – догадалась наконец Варвара.

Тарас кивнул.

– Её наводил тот же человек, что сделал из меня зомби. По остаточному следу.

– А ты откуда знаешь?

– Ну... Мы теперь друг друга чувствуем. Побыли, как говорится, единым целым.

– Так они ещё такую же могут запустить?

Тарас отрицательно помотал головой.

– Вряд ли. Последа больше нет.

Ярослав опасливо посмотрел за кусты, в которых исчезла разрубленная змейка.

– Что значит нет? Разве твой след куда-то делся?

Тарас поморщился. Видно было, что ему хочется прекратить этот разговор.

– Не след, а послед. Это как ниточка, когда клубок разматывается. Она по нему прошла, ниточку на себя смотала, теперь пусто. Но ночевать мы всё же уйдем в другое место.

Лучник, не принимавший участия в разговоре, уже укладывал вещи.

Глава 10

Конь, всхрапывая, бил тяжелым копытом. Вблизи его шерсть уже не казалась шелковистой, в ней попадались и свалявшиеся волоски, и мусор, и даже крохотные катышки навоза. Запах был соответствующий, конский. Никита поморщился. Ему пока не доводилось ездить верхом, он только слышал, что это не так просто, как кажется, и можно растереть, так сказать, нижние подмышки.

Столичный житель вообще не склонен к поездкам. Разве в Кашин, помолиться святым мощам. Да в Осташков-град, на чистые озера, отдохнуть, порыбачить свежей водочки. Ну, в ученый Ярославль на книжные ярмарки.

А ещё куда? В дикую Европу, где народ лимоны с деревьев жрёт? И скучно там, и неспокойно. Вместо медовухи вина кислые, вместо еды нормальной незнамо что. Как там за женщиной ухаживать, когда она за всю жизнь ни разу в бане не была? Ездили, правда, в просвещённую Грецию да к ацтекам, за океан, мотались через зельц учиться магии. Но и в этих вариантах конь столичному жителю не надобен.

Так что теперь Никита не знал, как подступиться к новому транспорту.

Конечно, ежели ты воин либо по купеческим делам, то мотаться в седле приходится изрядно. А так... Рейсовая гондола уютнее пыльных и тряских колясок. Летать быстрее. Да и вообще на дороги Великого княжества приятнее смотреть сверху, сплевывая вниз шелуху подсолнухов. Как его, почти бакалавра, угораздило заделаться всадником? Ноги натёр, ступни набил, теперь ещё задницу в порядок привести. И дальше его понесут в паланкине.

Никита наконец взгромоздился в седло, вспоминая уроки Тараса. Тот шёл рядом, поглядывал с усмешечкой, сейчас издеваться начнет. Что он там говорил... Двигаться, приподниматься, чтобы коню спину не стереть... Мол, можно холку набить, особенно если вскачь. Ну, вскачь мы пока не будем, нам бы шагом поболтаться...

Конь всхрапывал, чувствуя неумелого всадника, и косил на Никиту круглым глазом.

Грач орудовал серебряной лопаточкой, терявшейся в мощных пальцах, сноровисто раскладывая по ячейкам цветные порошки. Лизо сидел напротив, развалившись в кресле, и слушал музыку. Неожиданно Грач встрепенулся, как бы почувствовав неладное, и еле слышно выдохнул:

– Он убил ее.

Лизо открыл глаза и посмотрел на своего цветного, вопросительно приподняв тонкую бровь.

– Он убил змею, – пояснил Грач. – Этот школяр становится проблемой.

На мгновение лицо Лизо перекосилось.

– Странно. – Его голос был подчеркнуто невозмутим. – Это действительно странно. – Он привстал в кресле и вытащил из-за уха звуковой кристалл. Затем вдруг швырнул его в стену. Грач даже вздрогнул от неожиданности, а кристалл разлетелся тысячью зеркальных осколков. – Это просто чёрт знает что такое, – выругался Лизо.

Грач промолчал.

Варвара и Тарас устроились на деревянной лавочке, на которой и одному лежалось бы тесновато, но больше оказалось негде. Земляной пол маленькой хижины был влажным. Охотничья избушка. Привыкший к спартанским условиям Тарас уснул достаточно быстро, а Варвара всё ворочалась, не пытаясь перевернуться с боку на бок, что физически было невозможно, просто ёрзая в надежде найти наконец расслабленное положение. Ей мешала одежда, в которой она не привыкла спать, жесткое дерево под боком, сквозняк снизу, слишком близкое дыхание Тараса и, самое главное, недостаток места. Наконец она не выдержала.

– Мне руки некуда положить. – Она капризно пихнула Тараса в бок. Тот проснулся.

– Что случилось?

– Мне руки мешают. Девать их некуда, – сообщила Варвара часть своих проблем. Школяр поглядел на неё с неподдельным участием и деловито поинтересовался:

– Тебе они полностью мешают, от локтя или только пальцы?

– Уже не мешают, – мгновенно сориентировалась Варвара.

Остальные, намаявшись за день, спали молча.

Утром первыми поднялись Тарас и Лучник. Варя, освобожденная от соседства, вольготно разлеглась на лавке. Никита и Ярик плотно кутались в спальные мешки.

Лучник щепил полено на растопку. Нож его работал механически, и видно было, что мысли витают где-то далеко. Наконец он спросил у Тараса:

– Варвара вчера говорила, что магия везде. Это как?

Тарас ухмыльнулся и ответил заученной фразой:

– Магия окружает нас повсюду.

Лучник огляделся. Охотничья избушка не содержала ничего магического. Несколько испорченных шкурок в углу. Дрова. Узкое оконце, затянутое не стеклом даже, а бычьим пузырем или какой-то мутной пленкой. Стены обиты старой фанерой, на ней топорщатся остатки обоев, таких, что сейчас и цвет не угадать. Старательно-неумелый рисунок собаки, то ли углем чертили, то ли чёрным грифелем, прямо по фанере. Видно, что лапу пытались исправлять, размазали, да так и бросили в кривом и грязном варианте. Покупная ловушка для комаров, дырявые ведра в углу, сгнившая сетка, удочки, сломанный арбалет.

– Ничего не вижу.

Тарас ногой отгреб в сторону стружки.

– Да везде. К примеру, ловушка для насекомых. Носик отломил, мухи-комары слетелись. Тут с внутренним заклятием переборщили однажды, мало кто знает. Наш деканат работал, так были ловушки, отломил, а она не только комнату чистит, так что налипают, но ещё и тянет отовсюду внутрь. Со всей улицы, аж по стеклам чёрная жижа.

Лучник ухмыльнулся.

– Зачем же такая нужна?

– Да не нужна, конечно, просто не рассчитали. Слишком большой радиус, – добавил он непонятное Лучнику слово. – Потом отрегулировали, но жалоб было много. А вот смотри, снасти.

– И чего?

– Свисток для рыбы – раз. Чтобы в сети шла. Прикормка – два. Чтобы рядом паслась. Вплётка по сетке – три. Конечно, можно просто на червя ловить или острогой колоть, но и тут приворот не помешает.

– Ладно рыба, охота, то дело такое. Про арбалет не надо, там все знаю. Можно и без заклятий, но хуже. И ремонтировать чаще. А ещё?

– Да пожалуйста. Свет этот я могу разложить или огонь. Пылинки видишь? Только пузырь снять надо.

– Как разложить?

– На составные части. Но тут не очень практическая магия, вернее, не повседневная. Погоду можно узнать, о землетрясении, о солнечных вихрях. Можно судьбу свою просчитать, но только на смерть.

– Ух ты... И что, ты знаешь, когда умрешь?

– Да нет, оно же на день. Можешь, так сказать, определить шансы. Обычно, конечно, нулевая величина. Но иногда показывает, что неплохо поберечься.

– Полезная штука.

Тарас мотнул головой.

– Как раз не очень. Если б у меня завтра был поединок, эта величина могла бы за половину заскочить. Но изменить-то всё равно ничего нельзя. А что поединок опасен, я и так знаю. Но иногда может помочь от внезапной неприятности.

– Это всё по солнцу видно?

– По лучам его, конечно. Дороговато, правда, но реально. Даже с тем, что у меня с собой. Можно разложить и глубже, но здесь уже специальные инструменты нужны. Можно повлиять на погоду. Можно не снимать этот пузырь, и тогда я смогу кое-что рассказать про бычка либо корову, я отсюда не вижу, и как его кололи, и про стадо.

– Это медвежий пузырь.

– Ну и ладно. Пусть медведь, про медведя расскажу. – Тарас не смутился своей ошибки. – Шкуры можно расспросить, как их кололи-снимали, но это дорого, или просто использовать как сырьё. Но шкуры здесь старые, хреновенькие. Показать?

– Не надо.

– По воде, вон, с ведрами, не меньше чем по солнцу, много всего, но здесь жаб подсобрать надо, лепесточков разных. И сами брёвна... Ну здесь так, по солнцу да по ветру ориентировали. А можно было домик иначе развернуть, для сердца полезнее. И более сложные уровни есть. Не только это.

Лучник обалдело покрутил головой.

– Какие ещё-то? Да ещё сложнее? Здесь уж больше нет ничего.

– Ну, как же нет. – Тарас, похоже, входил во вкус. – Вот собачка нарисована. Или тоже медведь?

Лучник присмотрелся.

– Нет, собачка.

– Видишь ты собачку?

– Вижу.

– Четко видишь, собачка?

– Ну.

– А где она?

– Ну вон.

– Что вон? Где она, эта собачка?

– Так на стене.

– Да? Ну, подойди к стене, погладь собачку.

– Нет, ну там же её нет.

– Но ты же её видишь?

Лучник задумался.

– Там рисунок только, – наконец, выдал он.

– Правильно, рисунок, – охотно согласился Тарас. – А что есть рисунок? Ты хотел поглубже, следи теперь. Это ведь несколько царапин на фанере, заполненных углем. Правильно?

Лучник помедлил и кивнул.

– Правильно.

– Ещё раз говорю, несколько царапин. И всё. Где же собака?

Лучник задумался.

– Выходит, нет собаки? – неуверенно сказал он.

– Нет собаки, – эхом отозвался Тарас. – Но тот парень, что собачку рисовал, он о чем думал? О собаке? Или о медведе?

– О собаке. Он собаку рисовал.

– А ты что видишь?

– Собаку и вижу. Чёрт. Выходит, есть собака?

– Есть собака. Не ругайся, сколько раз тебе говорил. – Тарас улыбнулся. – Для тебя собака есть, для него собака есть, а самой собаки нет.

Лучник почесал затылок.

– Правильно, так это и называется рисунок.

– Это не рисунок. Это магия изображения. Слово «рисунок» только передает комплекс магических приемов, которые присущи любому человеческому существу.

– Как-то ты говоришь... Существу. Сказал бы – человеку.

– Пусть будет человеку. Там есть нюанс, но сейчас мы его жевать не будем. Суть не меняется – ты наносишь на фанеру несколько штрихов углем, думая о собаке, под определенным углом, и получается изображение. И приходит другой человек, смотрит на эту фанеру и понимает, овчарку ты рисовал либо таксу. Либо медведя.

– Погоди. Запутал ты меня. Где тут магия? Дети могут рисовать, никто их магии не учит.

Тарас усмехнулся.

– Правильно. Правильно. Любой человек может. Любое человеческое существо. А вот обезьяна не может, хотя пальцы у нее точно такие же. И собак она видела, и медведей, и карандаши с мелками ей дай, а рисунка не будет. Не дано обезьяне этой магии, от рождения не дано. Создал Создатель человека по образу и подобию своему, и сие одна из граней созидания.

– Ну ты, блин, заговорил.

– Сам напросился.

– То есть... Ну да, чёрточки просто... С ушками. А что обезьяна будет рисовать?

– Просто каракули. И потом ещё, подумай, это ведь определенное расстояние нужно, определенный свет. Слишком близко – и от картины останутся только чёрточки углём, слишком далеко – и всё в одно пятно сольётся. В инфрасвете... Хотя ладно.

Тарас быстро, в несколько штрихов, набросал кота со смешными усами.

– Вот это что?

– Кот, – уверенно ответил Лучник.

– Правильно. А ведь здесь обозначены только усы, глаза да уши. Нечто плоское, процарапанное на листе.

– М-да. Никогда об этом не задумывался. Ты проще мне скажи. Где была эта собака?

– У тебя в голове.

– А когда я не смотрю на рисунок, она там есть?

– Вот! – Тарас восхищенно прищелкнул пальцами. – Отличный вопрос. Считается, что её там нет, только мыслеформа. Но давай-ка уже подъём устраивать, потому как этак нам с тобой до вечера общаться.