Текст книги "Вечный мент, или Светоч справедливости"

– Ты вот что, – сказал князь, спустя несколько месяцев после возвращения Андрея из ханского становища, – поезжай к брату моему, на Дунай. Поможешь ему в делах ратных. На тебя в этом деле можно положиться.

Возразить Андрей не посмел. Княжеское слово – закон.

Вечером седлали коней. Выезжал не один, снова в сопровождении. Только на сей раз рядом были не татары, а свои. Но глядели на Андрея волками. В княжеской вотчине вовсю поговаривали, что в него сам диавол вселился. На душе было сумрачно не только по этой причине. Понимал, что князь отсылает. И чувствовал, что все в вотчине его ненавидят и боятся после того, как он, себя не осознавая, положил несколько десятков татарских воинов. И еще знал, что произошло с ним нечто совсем дурное и страшное. Что судьбу его определит на долгие-долгие годы. И боялся, что повторится помрачение рассудка. А раз так, то придется ему отныне самого себя опасаться. Иначе вытворит он такое злодейство, что сам с собою жить не сможет…

Злодейство в ту же ночь и свершилось. Князь отличался крайней предусмотрительностью, потому и приказал дружинникам в ту же ночь Андрея зарезать. В те времена такие вопросы проще решались. Человеческая жизнь совсем дешево стоила. Только ничего у них не вышло. Когда они стали подкрадываться к спящему воину с обнаженным мечами, тот взвился вдруг, закружился вихрем. И убил их всех одного за другим. Последнего настиг версты за три от того места, где его по приказу князя хотели лишить жизни, и прикончил ударом в спину…

Очнулся. Стоит посреди чистого поля и сжимает в руке красный от крови меч. А вокруг непроглядная темень и тишина, только ухают филины, и шелестит листва в березовой роще.

С тех пор так и пошло. Что ни месяц, то кровавое убийство. Чаще всего массовое. Лихие люди нападали на Андрея скопом, силились одолеть. Безуспешно. Случались и одиночки. Эти отличались отменной выучкой, с ними возни было больше. Чаще всего во время схватки Андрей терял память, но иногда пребывал в здравом рассудке, сам оберегал себя от смертельной опасности.

Со временем ко всему привыкаешь. Привык и Андрей. Убедил себя, что люди ему попадаются все больше плохие. К тому же, явно одержимые желанием его убить. И тогда он решил, что его призвание – бороться со злом во имя всеобщей справедливости.

До мысли такой он, конечно, не сам дошел. Архангел Гавриил постарался.

– А что?! – говорил он в небесном чертоге, глядя в глаза Сиятельного бога. – Идея хороша. Психологическая компенсаторика – вещь реальная и занимательная даже в той эпохе. Пусть будет служителем правопорядка во все времена. Так убийство многочисленных адских посланников, которые пожелают с ним расправиться, мы спишем на стремление избавить мир от плохих людей. В этой идее Светоч утвердится окончательно. И будет, несмотря на постоянные расправы, ощущать себя человеком добрым и правильным.

– Ну-ну, – отвечал Сам и грозил тонким пальчиком, – ты смотри, не перестарайся. У тебя есть некоторую склонность к перегибам, мой друг.

– О, мой бог, перегибы, конечно, случаются, но ведь и дело делается…

С этим поспорить было трудно. С архангелом Гавриилом, вообще, тяжело было спорить. Он даже самого бога умудрялся утомлять нелепостью аргументации и нежеланием слышать любые контраргументы. Зато имелось у архангела одно ценнейшее качество – ему можно было поручить решительно любое, даже самое сложное, дело, и он всегда оказывался на высоте.

Пока шел этот диалог в высоких сферах, Андрей сидел на берегу реки и мучительно думал, не утопиться ли ему, чтобы ненароком не причинить зло невинным. Татарку он оставил пару дней назад – боялся сотворить и с ней страшное.

Бес-искуситель очень нервничал, шептал в ухо скороговоркой, торопился уговорить Андрея покончить с собой, пока не объявился Гавриил. То-то смеху будет. Архангел вернется, а его подопечный уже дух испустил.

Не сложилось. В самой неподходящий момент Гавриил вынырнул из реки и засадил бесу по сопатке. Светоч сей же миг очнулся, отшатнулся от темного омута, подхватил мешок и заспешил прочь. Дорога вела его в Великий Новгород…

***

– Что-то я не допонял, – посетовал я, глядя на Кухериала. – Как связаны смерть Чингиз-хана и рождение вечного мента?

– Все просто. После того, как наши шишки заключили пари, начались дискуссии в Чистилище, так сказать, переговоры на высшем уровне, где обговариваются все детали. Там уже Люцифуг Рокофал и Михаил расстарались. Рокофал семи пядей во лбу. Козлище из козлищ. Демонище из демонищ. Его в аду, знаешь, как все уважают. Он все дело так выстроил, что если бы не рождение Светоча, не было бы нашествия на Русь.

– Что, совсем бы не было?!

– Да кто его теперь знает. Может, и было бы. Только не такое. Он ведь хотел одним махом под это дело, то есть под спор этот самый, весь зарождающийся оплот Православия обратить в язычество. Так они с Люцифером договорились. Да не вышло. Слишком силы неравны оказались. Святые поняли, что к этому идет. И взялись за дело. Давай земли вокруг Москвы объединять, церковную столицу сюда перенесли из Владимира… Да еще Темуджина, будь он неладен, убедили, что чужие верования надо уважать. В общем, расстарались.

– Ничего себе, – пробормотал я. Меня все больше поражал размах дела, в которое я оказался втянут.

– Если откровенно, то последнее время они нас по всем параметрам опережают. Хотя мы им здорово крови попортили сначала с приходом Чингиз-Хана. Удивительный злодей был, – Кухериал мечтательно закатил глаза. – Как он говорил: «Счастливее на земле тот, кто гонит разбитого им неприятеля, грабит их добро, любуется слезами людей, им близких, целует их жен и дочерей». Историки, глупцы, по сию пору копья ломают. Откуда Империя Великого Синего неба взялась. Еще вчера ее не было, и вдруг появилась. Мусульмане говорили, что такое нагромождение ошеломляющих событий могло быть делом рук только сверхъестественного существа. И они чертовски правы, хе-хе. С тех пор у нас такого прорыва никогда не было. Только раз, когда по воле Люциуса Рокофала Ленин сотоварищи к власти пришли. И снова неожиданно. Об РСДРП в России тогда никто и слыхом не слыхивал. Что сделали мы? Пригнали толпу эмигрантов, продвинули абсолютно утопические идеи, привели к власти большевиков. Тут, ведь, в чем основной фокус. До революции власть принадлежала монарху – помазаннику божьему, и в соответствии с божественной волей происходила жизнь государства. А после революции кому? Народу? Даже не народу. А горстке самозванцев, выступающих под пропитанными кровью знаменами, ненавидящих бога и все, что с ним связано. Святые чуть с ума не сошли, увидев, что мы с их любимой православной страной в считанные недели сотворили. Звезды красные повсюду. Храмы разрушены. Религия под запретом. И мумифицированное тело в мавзолее в центре церковной столицы лежит. В общем, знатно повеселились. А потом откат пошел. Да еще, Светоч, будь он неладен, умудрился, все-таки, семьсот семьдесят шесть лет протянуть, несмотря на все наши старания. В общем, Васисуалий, на тебя вся надежда. Но действовать будем вместе. Один ты не справишься. Да еще заручимся поддержкой адских герцогов. С Гавриилом, знаешь ли, шутки плохи. Пикнуть не успеешь, как он тебя мечом надвое раскрои т.

– А что Светоч в другие эпохи делал? – заинтересовался я.

– В какие, например?

– Ну, вот ты мне рассказал, как он при татаро-монголах дружинником был, а потом что с ним было?..

– Притом, заметь, рядовым дружинником. Он, в общем-то, никогда особенно не высовывался. Те, кто не высовываются, Васисуалий, куда дольше остальных живут. Только в эпоху Ивана Грозного Светоч довольно высоко взлетел. Гавриилу тогда показалось, так лучше будет – спокойнее, надежнее. А мы своих усилий не оставляли – все время тех, кто может его прикончить, присылали. Но такой человек – один на миллион. Настоящего убийцу-профессионала воспитать нужно. В прямом смысле этого слова вырастить. Если бы ты знал, сколько с тобой было мороки. Ты, ведь, Васисуалий, поначалу рос мальчиком добрым, никак не хотел отбирать у других детишек игрушки. Это потом ты уже в школьном туалете запросто мелочь у первоклассников из карманов вытряхивал.

Я покраснел. В школьные годы образцовым поведением я не отличался, это правда. Что ни неделя – новый привод в милицию.

– А помнишь, того мальчика, Ваню, который за девочку заступился. Как ты ловко его по селезенке ударил? Его еще потом в больницу увезли. Я тогда на радостях портвейнов «13» накидался до зеленых ангелов. Думал, все, пошел Василек по кривой дорожке. Счастье-то какое!

– Ладно, хватит себя нахваливать, – потребовал я, – так это, значит, архангел Гавриил меня из поезда выкинул?

– Ну да. Вертит своим человеком, как хочет. А Счастливцев, между прочим, из-за этих вольностей давно утвердился в мысли, что он – опасный псих. Только представь, каково ему жить, осознавая, что он единственный из людей помнит эпоху татаро-монгольского нашествия, правление Ивана Грозного и самого Великого Петра. Ему гораздо проще думать, что все это – плод его больного воображения.

– Он говорил, когда мы познакомились, что у него бывают провалы в памяти, и он склонен в это время к насилию. Только я решил, что он шутит.

– Хороши шуточки, живого человека на полном ходу с поезда сбросить. У святых, вообще, методы еще те, я тебе скажу. Неугодных сразу в расход. Для них человеческая жизнь ничего не значит. Они, ведь, как рассуждают. Если ты человек хороший, то тебя после смерти райская житуха ожидает, а если ты мерзавец последний, так и поделом тебе – гори в аду. А Гавриил рассусоливать не любит. Он себя воином христовым числит. Знаешь, сколько с именем Христа на устах человеческих жизней загубили. Сколько беззаконий ужасных творилось. Кошмар, натуральный кошмар.

– Завязывай с проповедничеством, – попросил я, – расскажи лучше, как «вечный мент» дальше жил…

Онтологическая иллюзия
1350 год от Рождества Христова

В Обонежской пятине Светоч очень скоро сделался личным телохранителем местного боярина, доказал свою преданность и доблесть в деле и получил собственный надел, где именовался местным воеводой, а потом и головным старостой – согласно царскому указу за порядком в вотчине теперь надлежало следить не воеводе, а головному старосте. Вот только порядок в Обонежской пятине так до конца и не удалось установить. Лихие людишки, в простонародье называемые станишниками, никак не хотели убираться из этих мест. Никак не могли скумекать, что с новым головным старостой шутки шутить не стоит. Татей рубили мечами, вешали на осинах, даже публичные казни устраивали в назидание. Но время от времени они все равно выползали откуда-то, и все начиналось по новой: путников грабили на дорогах, притом как простых людей, так и государственных служащих, на мирных поселян совершались набеги – жгли избы, убивали людей без всякой жалости, вспарывая мирным смердам животы.

Вот и сейчас налетели на обоз с ямской почтой, ограбили, порубили сопровождающих. Государева подорожная не остановила. Да и что татям государь, если для них и божественные заповеди ничего не стоят.

Андрей станишников за людей не почитал, уничтожал по мере сил. Если сам выезжал с отрядом в места, где объявились тати, пленных не брали, в Разбойный приказ не отдавали никого. Убивали всех, трупы развешивали вдоль дороги в назидание остальным. Обонежский боярин, которому Андрей служил верой и правдой, добрым нравом тоже не отличался – пойманного в пятине вора травили до смерти голодными псами. Забаву эту боярин любил наблюдать в обществе верного старосты, очень он с ним сдружился – вместе вечерами хлебали медовуху, щупали в баньке сенных девок. Вот только в последнее время боярина все больше беспокоила удивительная моложавость Андрея. В самом деле, самому ему уже сравнялось сорок, воеводу он помнил еще мальчишкой, и с тех пор суровый борец с лихими людишками мало изменился. Тут уже черным колдовством попахивало. Боярин все намеревался спросить сотоварища напрямую, да так и не собрался. Боялся, а вдруг тот мигом сбросит личину и обратится в жуткое страшилище, а может и в самого нечистого перекинется.

В народе головного старосту не любили. Хоть и был Андрей их избавителем от разбойников и защитником от разного рода несправедливостей, обонежские его побаивались. Было в нем нечто глубоко внутри запрятанное, от чего хотелось оказаться как можно дальше. Да и вел себя воевода часто странно. Любил, к примеру, бродить по окрестностям в одиночку. Как будто не знал, что его то и дело пытаются убить. А, скорее всего, знал, но не боялся, а наоборот – искал встречи с очередным убивцем. В общем, личностью обонежский воевода был странной. Повсюду в Обонежской пятине и за ее пределами известной. Слава его по всей новгородчине гремела.

Когда воевода выезжал на дело, держался всегда впереди отряда, в гордом одиночестве. На плечах кольчужная рубашка, поверх сияющие зерцала на ремнях, островерхий шлем венчает голову, поножи, наручи – весь защитный комплект. К седлу приторочен боевой топор с длинной рукоятью. Пешим Андрей носил оружие на спине. При необходимости выхватывал мгновенно. Оглянуться не успеешь, а воевода уже топор в руках держит. И смотрит на тебя своим особенным взглядом, в котором с одной стороны тихо плещется голубой родник, успокаивая и внушая смирение, а с другой – царит нечеловеческая пустота, да такая, что жуть пробирает и бежать хочется без оглядки…

Андрей дернул повод, поднял руку. Дружинники придержали коней. Воевода глянул по сторонам, спешился, поднял что-то из дорожной пыли. Ближайшие к нему воины увидели – пластина с доспеха.

– Еще недавно здесь было жарко! – Андрей нахмурился. – Луки наизготовку.

Станишники – племя жадное. Им бы после успешного дела удариться в бега, но они чаще всего кружат по округе, ждут, когда выдастся случай еще приумножить добычу. Им все кажется, золота и серебра мало, и в другой раз они возьмут куда больше.

Осмотрели место, поняли, что тати ушли в поля, а оттуда, через жнивье, в лес. Отряд ринулся следом. Чутье Светоча не подвело. И на этот раз он оказался прав. Настигли воров в тот же день…

В лесу хрустнула ветка. Послышался шорох. По команде воеводы воины рванули на себя тетиву луков, выпустили на волю стрелы. В густой листве раздался отчаянный крик. Ответный залп не причинил боярским дружинникам никакого урона. Прыгая с коней, воины устремились в лес. И впереди всех Андрей, поигрывая топором. Всадил тяжелое лезвие во вражескую спину. Другого нагнал и ударил по голове обухом. Довершил начатое, вогнав в грудину окованное железом острое древко.

Порой тати сбивались в кучу, вступали в бой, но чаще бежали, сломя голову. Мало кто из них мог потягаться с отлично экипированным, обученным воинскому искусству дружинником.

На самой опушке Андрей наткнулся на раненого станишника. Стрела пробила бородатому кряжистому мужику бедро. Он истекал кровью, теряя с ней и жизненные силы, но все равно пытался уйти. Припадая на левую ногу, продираясь через колючий кустарник, упорно хромал через лес. Воевода настиг врага, вскинул топор. Бородач в страхе обернулся. Железо вошло в его тело пониже шеи, ломая кости, перерубая мышцы. Андрей добил его двумя сильными ударами, и устремился дальше.

Между стволов мелькали воины в кольчугах и броне. Время от времени раздавался чей-то крик. Вскоре лес расступился, и отряд выбрался на берег небольшой речушки. Станишники спасались вплавь. Но не они привлекли внимание воеводы. На другом берегу стояли в ряд три пушки с большими коваными стволами. Возле них суетились людишки. Один уже подносил факел к фитилю. Сам того не чая, отряд угодил в засаду.

Грянул залп, из пушки ударило картечью. Следом хлопнула вторая. Андрей упал на землю. Камни разлетелись веером. Один прошелестел над головой. Другой ударил в двух шагах.

Воинов покосило изрядно. От отряда в тридцать человек осталось меньше половины.

Андрей приподнялся. Хотел скомандовать отступление. Но воины уже сами бежали к лесу. Бабахнула третья пушка. Несколько дружинников попадали. Одному перебило голень, и он, крича, задергался на земле, зажимая рану руками.

А станишники уже спешили к расстрелянному боярскому отряду, сжимая в руках сабли, шестоперы и деревянные колья, а один держал наперевес массивную алебарду.

Андрей вскочил. Татей было три десятка. Все хорошо экипированные. Некоторые в латах. Хорошо подготовились к приходу боярского отряда. То ли подозревали, что воевода со своими людьми пойдут по следу, то ли кто-то успел упредить.

Надеются одолеть наскоком, понял Андрей, порубить всех.

На берегу реки, между тем, помимо него осталось всего три воина, способных держать оружие. Прочие бежали.

«Ох, и будет им потом, коли уцелеем», – подумал Андрей. Нагнулся, извлек из-за голенища сапожный нож. Приготовился драться. Четверо против тридцати. Им поможет только чудо. Правда, к тому, что чудеса случаются, он уже успел привыкнуть.

Первого, вооруженного шестопером, староста рубанул по лицу топором. Ткнул ножом другого. Тот метил острием сабли ему в грудь. Получилось удачно, клинок вошел нападающему под подбородок. Сбив хрипящего станишника ударом кулака, Андрей перешел в наступление. Топором он владел мастерски. Сказывались ежедневные тренировки. Среди татей мастеров не наблюдалось. Действовали они резко, вкладывая в удар всю силу, глубоко уходили за разящим оружием, что позволяло Андрею вести их, подрубать ноги и бить острием по бородатым чумазым лицам. Хотя бился воевода мастерски, вскоре почувствовал, что враги одолевают. Слишком много было напавших. Уже прошлись вскользь шестопером по плечу. Саблей ткнули в грудь, хорошо зерцало защитило.

Дружинники оборонялись отчаянно. Но их прижимали к лесу. Хорошо, что почти все беглецы опомнились и вернулись. Страх страхом, но если кто прознает про трусость в бою, их ожидает неминуемая кара.

Андрей отбил топором нацеленный в голову клинок и ощутил, что сознание меркнет. Как и много раз прежде он погружался в сумрак. Уже знал, что за этим последует. Будто во сне привидятся странные незапоминающиеся картины, потом появится малая точка яркого света, затопит все вокруг, и он вынырнет в реальность. Так и получилось…

Воевода стоял на колене, держа в вытянутой руке топор. Железо на пару ладоней вошло в тело разбойника с алебардой. Оружие выпало из ослабевшей руки. Сам он захрипел и стал заваливаться на Андрея. Воевода вырвал топор, отпихнул врага тычком в грудь. И поднялся.

Боярских ратников уцелело шестеро. Среди татей только один. Дружинники вытащили разбойника из кустов, куда его отправил удар шестопера. Разбойник сидел, привалившись к стволу дерева, тяжело дышал, захлебываясь воздухом. Временами переходил на хрип. Ему переломало ребра. Отбитые легкие плохо справлялись с работой.

– Я тебя знаю, – проговорил Андрей с удивлением, – ты из Болотной пяди.

Мужик поспешно закивал. На воеводу он смотрел со страхом. Знал, что преступников тот не жалует и может придать самой лютой смерти. В ближайших деревнях говорили, лучше в Разбойный приказ угодить, чем к лютому воеводе на допрос.

– Ты же на земле сидишь. Почто в тати подался? Нешто оброк так велик?

– Не оброк тяготит… – выдавил мужик, – прину дили меня. Хотели тебя извести.

– Похоже на правду, – Андрей нахмурился. – Потому и почту Государеву взяли?

– Потому, – тать облизнул губы, – подманивали мы тебя. Знали, что сам поедешь с отрядом.

– Кто вас надоумил? – Этот вопрос Андрей задавал прежде много раз. И всегда получал неожиданные ответы. Люди, которым до него и дела никакого не должно было быть, он их и знать не знал и в глаза не видел, вдруг проникались жгучей ненавистью и нанимали убийц, чтобы с ним поквитаться. Вот и сейчас от ответа мужика из Болотной пяди Андрей не ждал новостей. Спрашивал просто так, по многолетней привычке. Знал, что тот назовет очередное неизвестное имя. Но мужик его порядком удивил.

– Бо… боярин наш. Семен Тимофеевич Глинский.

– Не врешь? – Андрей помрачился челом.

– Не сойти мне с этого места.

– Что ж, все ясно, – процедил воевода, глянул на мужика исподлобья. Понял, что тот говорит правду. Чтобы такую засаду устроить, потребно много денег иметь. В первую голову нанять столько людей для засады – сребра немало уйдет. Пушки – тем паче расходная статья. Шутка ли, три рубля одно ядро. Железный и каменный жребий, само собой, много дешевле обошелся. А пригнать длинноствольные орудия на место, а вкопать их – сколько времени и сил потребно. На такие затраты только родовитый боярин сподобится. Значит, и вправду, Глинский. Больше некому.

– За то, что честен со мной, останешься жить, – порешил Андрей.

– Спасибо, – раненый едва не прослезился, – век не забуду твою доброту, воевода…

– Ты лучше о спасении души подумай. И о том, как перед боярином будешь оправдываться, что не сделал того, о чем тебя просили.

– Уйду, – пообещал неудавшийся убийца, – вот токмо вернусь в Болотную пядь, вещички соберу, какие имеются, бабу свою, ребятишек прихвачу. И немедля уйду. К другому барину подамся. Токмо с земли буду кормиться…

– Здраво мыслишь, – одобрил Андрей, – а будешь баловать, закончишь дни на дыбе. Детишек си ротами оставишь. Закон, – он поднял указательный палец, – чтить надобно.

– Ты о каком законе толкуешь? – поинтересовался мужик. – Божьем бо человеческом?

– И об том, и об этом, – назидательно заметил воевода, – основание у них одно. От одного корня. И видится мне, что со временем сольются и вовсе воедино заповеди Господни и указы государственные, для страны и народа пользительные.

Так глубоко мыслил воевода, что мужик даже рот разинул, дивясь изливающейся на него мудрости. И такого человека хотел боярин Глинский уморить! Да за это его самого надо псами потравить.

– Век буду заповеди и законы чтить, – пообещал раненый, кашляя, – и детям своим накажу.

Потом сидели у костра. Перед обратной дорогой – не меньше полутора суток – решили сделать привал, и затем уже двигаться без остановки, до самой Обонежской пятины. Воины неспешно закусывали. В дороге еда всегда скудная – вяленое мясо да сушеная рыба. Воевода сидел в стороне, начищал тряпицей зерцала, призванные не только защитить спину и грудь, но и ослепить врага ярким блеском. Потом занялся топором – чистил от ржавчины, точил, трогая кромку лезвия большим пальцем. Попутно думал. Стоит ли возвращаться к боярину? С одной стороны, пообвыкся он в Обонежской пятине, жизнь его вполне устроена, терем стоит, людишек в услужении почти десяток. С другой – если боярин задумал от него избавиться, то попыток этих уже не оставит, потому как характер имеет злой и упрямый.

К тому времени Андрей уже понял, что отличается от других людей. Поначалу он почитал недугом то, что не старится. Даже пытался поделиться рассказами об особенностях своего тела с другими. Но народ на Руси дюже суеверный. Стоило Андрею только заикнуться о том, что он уже очень давно живет на белом свете, как немедленно люди подозревали в нем нечистую силу и пытались учинить какую-нибудь пакость. Раз он просидел в порубе почти неделю. Удалось бежать, подкупив охранника. В другой раз его едва не подвергли пытке, почитая черным колдуном. А уж попыток его убить и сосчитать нельзя. Каждую неделю какое-нибудь заурядное покушение случалось.

***

– Падшие старались? – поинтересовался я с пониманием.

– Конечно, падшие, пари есть пари. Старались так, что тебе и во сне не приснится. Но ему все, как с гуся вода.

***

За долгие годы Андрей привык хранить свою тайну. Понял, что пусть лучше он один за собой удивительное свойство знает. Целее будет. Подумал, и решил, что это не недостаток или болезнь, а дар, данный ему богом. В принципе, так оно и было.

В тот же день принял решение. Отправил дружинников и раненого татя на Обонежье, повелев отпустить на все четыре стороны, как достигнут границ пятины, а сам развернул коня и поехал восвояси. Пока не знал, где осядет, и что будет делать…

Да и место для дальнейшей жизни выбирал вовсе не он, а архангел Гавриил, исходя из наибольшей безопасности для своего подопечного.

«Может, какая-нибудь ближайшая к Москве волость?! – думал Гавриил, поглаживая нимб, – там, вроде бы, поспокойнее. Главное, не на окраине государства, чтобы без крупных набегов обошлось. А то ливонцы, свены, татарва и прочие понаедут. Глаз не хватит за всеми уследить».

***

– Обалдеть! – сказал я, отхлебывая портвейн. – Ну и история. Складно рассказываешь, бес. Мне нравится.

– Это потому, что эту историю я не от одного черта слышал, а от чертовой дюжины чертей. Правда, все они по-разному трактовали события. Но суть все равно одна.

– Ты давай трави дальше свои байки. Что с ним потом было?

– Гляди-ка, заинтересовался, – осклабился Кухериал. – А я вот возьму, и не буду дальше ничего рассказывать. И что ты тогда сделаешь?

– А я тогда не буду никого убивать.

– Эй-эй-эй, ты это мне брось, – переполошился бес, – звезды зла Алголь над тобой нет. Ладно, слушай, раз ты такой любопытный. А дальше было вот что… Пришло время, когда князь, у которого Андрюша в дружине служил, заметил, что помимо странного поведения, этот богатырь почему-то совсем не старится. Все ровесники его давно с белыми бородами ходят, а он как был добрым молодцем, так и остался. Очень это князю не понравилось. И начались у Светоча очередные проблемы. Князь решил от черного колдуна избавиться. Повязали его прямо на княжеском пиру, определили в острог. А на следующий день подослали к нему людишек, чтобы удавить по-тихому. Тут Гавриил опять забрал сознание Светоча. Андрюша убийц отдубасил, словно ниндзя какой. А когда пришел в себя посреди бездыханных тел, понял, что прощения ему не будет, и пустился в бега. Он потом часто перебирался с места на место. И все время при органах правопорядка обретался. Легенду поддерживал, что он не простой человек, а натуральный Светоч справедливости, как святые за него порешили. Из-за выключений сознания, у него, между прочим, натуральный сдвиг по фазе наметился. Стал он, ad exemplum [17]17
  К примеру (лат.)


[Закрыть], сильно поддавать – переживал из-за своей нездоровой психики и прочих непоняток. Я тебе больше скажу. Он не верил, что столько лет на свете прожил. Все казалось ему, это он в очередном горячечном бреду придумал. Несколько раз он в дом, где безумцев держат, сам себя сдавал. Иной раз его туда другие люди определяли. Но неизменно Светоч выходил на волю и возвращался к привычной деятельности. Надеялся, что выздоровел. Как бы не так. Наступал определенный момент, и Гавриил снова завладевал его сознанием. Поскольку Светоч порядком сдвинулся и уже без вмешательства архангела стал странные вещи творить, святые целую секту создали, чтобы те заботились о его спасении. Да ты их видел. Из ружей в нас шмаляли над лесом. Хорошо, что экзорцисты эти небессмертные. И подстрелить их очень даже можно.

– Что я с успехом и проделал, – заметил я с гордостью.

– И еще проделаешь. Есть у меня предчувствие, что прежде чем Светоча прикончить, придется нам всю эту шайку-лейку пострелять.

– Эй, на это я не подписывался, – возмутился я. – Не хватало еще шмалять всех забесплатно.

– А кто сказал, что забесплатно. Тебе за экзорцистов щедро заплатят. За каждого. По тарифной сетке адской сокровищницы. Чистым золотом заплатят.

– Мне золота не надо. Ты мне евро давай.

– Хочешь евро – получишь евро, – согласился Кухериал. – У герцога предела алчности, его мракобесия Мамона, все четко, бухгалтерия работает день и ночь, подсчитывая, кому и сколько причитается…