Текст книги "Вечный мент, или Светоч справедливости"

Онтологическая иллюзия
2010 год от Рождества Христова

Одинокая церквушка на окраине Москвы не привлекала лишнего внимания. Хоть и была единственным храмом в микрорайоне, прихожане сюда не заглядывали. Если обычный человек, не наделенный высшим знанием, подходил слишком близко, то немедленно ощущал сильную тревогу – и спешил покинуть неприятное место. Иногда кто-нибудь из представителей районной власти зависал над картой, морщил в напряжении лоб, думая «а что у нас в этом квадрате», но через минуту забывал о предмете своих раздумий.

Всех сбивала с толку и отводила мощная магия Ордена. Артемий Посадский считал, что во имя благого дела, избавления святой московской земли от всякой нечисти, можно и к магии прибегнуть. Но только в крайнем случае. В церквушке Посадский жил постоянно. Члены ордена собирались по мере надобности – являлись на зов.

Глава Ордена перекрестился, поцеловал икону и повернулся к длинному столу, за которым собрались священники. Правую руку он держал на перевязи. Достала пуля проклятого колдуна. А все потому, что он потерял бдительность. Не ожидал, что черный человек прибегнет к огнестрелу. Обычно они обходились другими средствами. А от них Артемий Посадский был отлично защищен.

– Ну, братья, помолясь, приступим к вечере, – сказал он, преломил хлеб и пошел с ним по кругу, раздавая каждому из присутствующих по куску. На столе помимо хлеба имелось также вино. Стояло напротив каждого в чаше.

Ломать хлеб было тяжело. Боль отдавалась в плече. Но Посадский даже не поморщился, привык сносить страдания стойко.

Когда все они отведали хлеб и пригубили вино, Артемий заговорил:

– Братья, сегодня мне было видение.

Все слушали, молча, никто не вмешивался. Знали, что Посадский будет говорить долго. Свои видения он всегда пересказывал тщательно, старался ничего не упустить. В деталях часто крылась суть, которую им предстояло разгадать вместе.

– Видел я яркий луч света, что бежал по земле. А кругом множество людей нагих, ходили хаотично, словно овцы, поводыря лишенные. Между них скользил луч. Долго скользил. Иногда в небесах сгущались тучи, но он все равно через них пробивался. А люди все суетились кругом. Потом один. С лица серый попытался луч руками схватить, но промахнулся, и упал. Другие кинулись следом. Они все ловили и ловили луч. А потом перестали, потому что отчаялись. И явился тогда, откуда ни возьмись, человек полностью черный. Не было в нем ничего светлого. Только сердце в большой груди горело алым, и билось о грудную клетку. И пошел он следом за лучом. А за ним двинулась его тень. И протянул свои руки. И почувствовал я в этот миг, что меня будто бы кто-то зовет, и подталкивает в спину, чтобы я его остановил. И видел я потом, как соединился тот черный человек с тем самым колдуном, что я видел на кладбище. И было мне откровение ясное, что он и есть тот самый черный человек и что мы должны его остановить.

Артемий замолчал. Глянул на рядовых членов Ордена. То, что он увидел, его рассердило.

– Нет, все не так! – выкрикнул Посадский: – Я не счеты с ним собираюсь сводить за ранение. Истинно говорю вам, было мне видение. Мы должны его остановить, пока он чего-нибудь дурного не наделал.

– Я скажу, – из-за стола поднялся крепкий священник средних лет, – даже если ты, Артемий, решил сводить счеты, я с тобой. Накажем изувера.

– Верно, правильно, накажем… – послышались голоса.

– Ну, что ж, – Посадский выглядел довольным, – если…

Его прервал протяжный вой сирены. Периметр прорван.

– К оружию!

Едва он успел это сказать, в стену церкви словно ударили тараном. Посыпалась известь, полетели мелкие камушки. Выбив окно, в помещение ворвался земляной демон. Выглядел он, как облепленная грязью гигантская птица с головой змеи и торчащими из груди восемью руками. Никто даже оружие не успел выхватить, а демон уже саданул одного из священников так, что тот отлетел шагов на двадцать и шмякнулся в стену. Громыхнуло несколько выстрелов. Первым из стрелявших был Посадский. Обрез из заплечной кобуры он извлекал за считанные секунды. Двухцветные монеты впились в тело демона. Он завизжал и ринулся на стрелков, ощерив пасть с парой длинных тонких клыков. Одному из священников посланец ада всадил зубы в горло, другому свернул шею, облепив голову множеством ручек. Следующим залпом демону размозжило голову. Тело его задергалось, забегало беспорядочно по залу, затем, источая чудовищное зловоние, стало на глазах разлагаться.

– Спаси и похорони, – проговорил Посадский, перезаряжая обрез. В разбитое окно задувал холодный ветер, трепал обрывки занавески. – Как он сюда попасть? На святую землю? – Артемий резко обернулся к своим людям. Над переносицей пролегла глубокая морщина. Взгляд тяжелый, помутневший от ярости.

Никто не ответил. Боялись. Скажешь слово, он совсем из себя выйдет. Хоть гнев – один из смертных грехов, знали – Посадский держать себя в руках не умеет.

– Землю осквернили! – Слова прозвучали резко. – И это кто-то из нас! Значит, – он погрозил указательным пальцем, – среди нас предатель… Пусть он знает, что никогда не выйдет из этой комнаты. – Посадский поднял обрез. – Лучше бы тебе сразу сознаться.

– Может, они просто нашли другой путь, – робко предположил один из священников.

– Нет, – отрезал Артемий, – никто из них не может ступить на святую землю. Храм осквернили. – Повторил он, и заговорил тихим, вкрадчивым голосом: – Ну же, вы все знаете, что я вижу людей насквозь. Неужто, я не опознаю того, чья душа почернела. – Он пошел вдоль стола, не спуская внимательного взгляда с лиц священников. – Сознавайся, змея, я жду… Даниил.

Бледный, худой Даниил вздрогнул, испуганно посмотрел на главу ордена.

– Артемий, ты же знаешь, я бы никогда…

– И так вижу, что это не ты… – Он двинулся дальше: – Лука.

– Нет-нет, это не я, уверяю тебя.

– Хорошо.

Нервы не выдержали у предателя, когда Посадский был в двух шагах. Он вскочил из-за стола, вскинул «Селезень»… получил пулю в живот и отлетел назад. Глава Ордена стрелял быстрее любого из них. Отбросив помповое ружье ногой, он приблизился к священнику, вглядываясь в лицо умирающего. Его всегда интересовало, что чувствует и о чем думает тот, кто уходит на ту сторону…

– Артемий, бес попутал, – захрипел раненый, – мне обещали…

Не дослушав, Посадский выстрелил предателю в голову. Повернулся к остальным:

– Надо уходить. Скоро здесь будет столько нечисти, сколько нам и в страшных снах не приснится. Поторопитесь…

И сам заспешил. Надо было собрать вещи, принести из подвала и упаковать оружие, боеприпасы и особые средства для войны с нечистым, вроде крестов и святой воды. Только арсенал был на порядок больше. Некоторых вещей, которые кому-то показались бы вполне обыденными, демоны боялись больше всего на свете. К примеру, они и помыслить не могли о том, чтобы прикоснуться к бутылке с божественным напитком – портвейн «777», который гнали по специальному заказу для борьбы с темными силами. Однажды Посадскому довелось использовать портвейн в качестве бутылок с зажигательной смесью. Подействовало так, что любо-дорого поглядеть. От брызжущих в разные стороны капель божественного напитка бесовские силы разлетались врассыпную с воплями, пребывая в диком ужасе. Если портвейн попадал на тело бесовки, демона или даже затрагивал сущность бестелесного духа, слышалось громкое шипение, и к небесам устремлялись облачка дыма от поврежденной черной плоти.

Были у трех семерок и побочные стороны. Некоторые члены ордена всерьез начали злоупотреблять волшебным эликсиром, валялись пьяные по подворотням, забыв обо всем. Посадский не мог их осуждать. Божьи люди, что с них возьмешь. Все, что они хотели – приобщиться к свету. Не знали, что даже свет в разных своих ипостасях может разлагать, ибо человек слаб.

Мера вещей. Мера во всем. Вот, что занимало ум Артемия, и составляло суть его жизненной философии. Сам он являлся истинным аскетом. Обходился малым, посвятив свою жизнь борьбе с темными силами. Являющийся к нему в видениях дух нарек Посадского «воином Христовым». Этим званием Артемий гордился. Ему нравилось быть воином. И сейчас, когда зло активизировалось, в его намерения входило объявить решительный бой любым проявлениям тьмы. Он должен уничтожить этого черного человека, отправить его в глубины ада, где ему самое место, и тем самым послужить великому делу добра.

Собрались быстро. Выбрались из храма. Священники несли на себе поклажу – мешки с оружием и боеприпасами, сундук со священными реликвиями – иконами и крестами. Перед священным периметром остановились, вглядываясь в ночной мрак. Враги бога могли придумать любую ловушку. Посадский оттолкнул нерешительных братьев, первым двинулся вперед. Ничего не произошло. За ним направились остальные. Дошли до гаражей. Выгнали несколько джипов – техническое оснащение Ордена всегда было на уровне – загрузили машины и поехали по Москве колонной.

Артемий ехал в первом джипе, за рулем, показывал дорогу. О дополнительном убежище, пожалованном группе экзорцистов митрополитом еще в начале прошлого года, знал он один. Да еще отец Ефплампий. Он же готовил здание к приезду группы – окроплял святой водой, выставлял священный периметр, да и прочие работы, по отделке помещений, чтобы они стали пригодными для жилья, были закреплены за ним. До вступления в группу Ефплампий подрабатывал строителем.

Остановились у одинокой церквушки на окраине. Артемий выбрался наружу, ему предстояло оценить защиту нового места.

– Антоний, – позвал он. Священник по фамилии Сахнов, угрюмый малый крепкого телосложения с окладистой бородой, не так давно примкнувший к экзорцистам, приблизился. Посадский знал, что у Антония жена-красавица, женщина светского воспитания и образа жизни, и дочь, единственный ребенок в семье. Подобное положение вещей было весьма необычным для тех, кто входил в группу, поэтому Глава Ордена Сахнова выделял, приглядывался к нему. Посадскому казалось, вера Антония шатка, подозревал в новичке предателя. Во время недавнего нападения Посадский был уверен – виноват Сахнов. Но оказалось, поддался искушению другой экзорцист. Опытный участник группы. Не один шабаш вместе разгоняли.

– Пойдешь первым, брат Антоний, – приказал Посадский, – зажжешь свечи, ладанки, начнешь молиться. Мы войдем следом, когда атмосфера будет мягче.

– Будет исполнено, – Сахнов посмотрел на церковные купола, увенчанные железными крестами. Его не оставляли дурные предчувствия.

Сложенный из бревен храм разительно отличался от прежнего убежища. Он словно шагнул в современную Москву из глубокой древности. Небольшой, устремленный ввысь, он весь источал аромат утешительной святости.

Экзорцист перекрестился и вошел в церковь.

***

Кухериал отхлебнул портвейна, почмокал мокрыми губами:

– До чего же славное пойло.

– Ты рассказывай, рассказывай.

– Новгород занимал в то время обширнейшую территорию, – проговорил бес, – от верховьев Волги до Ледовитого океана и от Урала до Белого моря, и, по сути, представлял собой целое государство. Местное боярство, очень гордое своим положением на перекрестке торговых путей между Русью и Европой, Византией и Востоком, постоянно стремилось к независимости, что вполне понятно. Когда какой-то человек начинает жить в достатке, у него больше нет резона подчиняться бедному и слабому хозяину. К тому же, в других областях Руси правили князья, единолично навязывая свою волю, а в Новгороде делами заправляло вече. В общем, это и не город вовсе был, а Новгородская республика, разделенная для удобства управления на пятины и погосты. Между прочим, пятины – от святых название. А погосты – это уже мы придумали. Вот, в одной из таких пятин Андрей и обосновался. В пределах Новгорода.

– И как он там обосновался? Что, никто вопросы не задавал – откуда пришел и зачем?

– Задавали. Сказал, что пришел с севера. А больше никто ни о чем не спросил. Андрей нашел себе бездетную вдову и поселился у нее. На своднические делишки святые горазды, – бес поцокал языком. Короче говоря, стал обживаться. Потом его внесли в списки, взяли в боярскую дружину. Потому как к работе на земле он склонности не имел. Еще бы, он ведь родился Светочем справедливости, защитником обездоленных… – Кухериал скривился, как от зубной боли. – Ну и пошло дело. За карьерой его сам Гавриил следил. Так что развивалась она быстро. Всем бы таких покровителей в небесных чертогах…

Это в нынешние времена, тому, кто хочет уцелеть, лучше быть незаметным исполнителем, а тогда тому, кто желал подольше по земле ходить, надо было летать как можно выше. Если ты высоко сидишь, то на твоей стороне целая рать. Она тебя от любого ворога защитит. А если потребуется, можешь и сам в поход сходить. Главнокомандующий в бою участия обычно не принимал. Он в те времена, да и потом тоже, всегда позади был, на лихом коне. Там командиру войска точно ничего не угрожает. Увидит, что расклад не в его пользу, развернет лихого коня, и так же лихо помчит восвояси. Очень грамотная политика.

Так он и жил потихоньку, время от времени расправляясь с теми, кто на его жизнь покушался.

– Странная какая-то история выходит, – перебил я Кухериала.

– И что в ней странного?

– Непонятно, как это он весь такой славный и из себя положительный, и вдруг убивает всех. Нестыковочка тут какая-то.

– Ты, должно быть, толкуешь о заповеди «Не убий»?! – догадался Кухериал.

– А что?! – ответил я с вызовом. Очень уж подозрительным выходил рассказ. Как говорила моя бабушка, сыны лукавого всякому могут голову заморочить. Бабушке я доверял всецело. Во всяком случае, куда больше, чем этому рогатому вертопраху.

– Заповедь заповедью, но есть нюансы. Да будет тебе известно, само по себе убийство отнюдь смертным грехом не является. А в Библии черным по белому написано – «око за око, зуб за зуб», а еще – «кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет». Ты даже представить себе не можешь, Васисуалий, как извращенно могут мыслить святые, какая искаженная у них мораль. Да ее и моралью-то не назовешь. Вот скажи, Васисуалий, если бог – любовь, то почему он все время грозит с небес, внушает людям страх, почему при его упоминании смертным следует трепетать, бухаться на колени. И почему его именем совершается самое больше зло в мире. Во время крестовых походов вырезались целые деревни. Мы – другое дело, существа подневольные, низшего, так сказать, порядка, от нас мало что зависит. Но он-то всемогущ. Почему же в мире до сих столько зла?! Не скажешь?! – Бес замолчал.

– Ты у меня спрашиваешь?! А мне почем знать.

– Безнаказанность. Способность оправдать любые свои поступки. Вот, что ими движет. Они, видишь ли, могут объявить любого Воином Христовым – это такое почетное звание, которое дает вседозволенность. Так вот Вечный мент – Воин Христов. И Артемий Посадский, ad notam [18]18
  К сведению (лат.)


[Закрыть], тоже. А спроси меня, за что ему такая привилегия назначена – карать по своему усмотрению, я отвечу – не знаю. По мне, так это совершеннейшая дикость.

– М-да, – согласился я. – Двойная мораль получается… Им, значит, можно. А мне нельзя.

– И тебе можно, Васисуалий, – Кухериал быстро закивал, – они, конечно, тебя осудят. Но те, кто с тобой, кто вел тебя по жизни, никогда. А если ты Светоча убьешь, как мы с тобой задумали, тебя не то что не осудят, превозносить начнут. И станешь ты в роскоши купаться и наслаждаться вечной жизнью.

– Звучит заманчиво, – сказал я.

– То-то и оно. К слову сказать, многие заповеди у меня очень большие возражения вызывают. Взять хотя бы эту: возлюби ближнего своего… Ближнюю ещё куда не шло, но ближнего… Так что рассудительно надо к Заповедям подходить. Ведь люди как думают? Услышали, что Христос де сказал то-то и то-то, и без всякой вдумчивости воспринимают их напрямую, не понимая толком, что имел в виду учитель, что он хотел на самом деле сказать. И еще по поводу морали хотел тебя просвятить. Мораль, она, видишь ли, меняется со временем. Надо же учитывать исторические реалии, особенности культур-мультур. Сейчас, к примеру, тоже очень непростые времена на предмет морально-этических норм. Многие просвещенные люди, и даже глубоко верующие, ad exemplum [19]19
  К примеру (лат.)


[Закрыть], уверены, что содомия – это нормально. Главное, полагают эти гей-гуманисты, чтобы люди любили друг друга. А каким способом они это делают, им абсолютно неважно. Они даже выступают за однополые браки. Ты, наверное в курсе.

– Элтон Джон – их любимый певец, – поддержал я. – Не люблю извращенцев.

– Среди певцов таких хватает. И за океаном, и в России. А возьмем мораль священной книги. Вспомнить хотя бы историю Лота, – Кухериал прищурился, – родственника Авраама, живущего в Содоме. Когда к нему в гости заявились святые, парочка ангелов, жители стали ломиться в дом, требовать гостей, чтобы немедленно «познать их». Славно обстояли дела в Содоме, нечего сказать. Приходишь к кому-нибудь в гости, а там такое… Лот гостей отказался выдать, зато предложил отдать им на потеху двух невинных дочерей. Согласно библии, Лот – настоящий праведник и поступает очень правильно. А тебе, Васисуалий, не кажется его поступок аморальным? Ты бы как поступил на его месте?

– Начистил бы содомитам рожи!

– Крайне непредусмотрительно. Их было много, они бы могли начистить рожу тебе, чтобы потом тебя познать… Куда мудрее было бы выдать им своих гостей-ангелов. Все равно они создания бесплотные, хотя и могут обретать форму, если потребуется.

– Ну, да, пожалуй, лучше было бы отдать содомитам гостей, – согласился я, подумав, что бес обладает поразительной способностью. Какие бы истины он не втолковывал, сразу хочется с ним согласиться. А если вернуться к его словам позднее, все, что он говорил – сущая ересь. На то он и искуситель, чтобы умело убеждать. На то я и человек, чтобы умело не поддаваться. – Так, что же, объект – убийца.

– Говоря по правде, – Кухериал решил проявить откровенность, – поначалу он никого не убивал. Был сущим тюфяком. Сильно переживал, обнаружив после очередного провала в памяти, гору трупов. Если бы не Гавриил со своей склонностью размахивать разящим мечом направо и налево, мы бы да-авно его кончили. Но потом он, что называется, вошел во вкус, почувствовал себя неуязвимым, поразмышлял на досуге и вывел теорию, что он де послан на землю, чтобы сеять справедливость. Затем поделил людей на плохих и хороших и принялся искоренять преступность. Методов не разбирал, шел напролом, чем доставил святым и, в частности, Гавриилу немало волнений. В общем, Светоч начал потихоньку съезжать с катушек.

– На его месте любой бы свихнулся, – заметил я.

***

– И что ты думаешь, – продолжил Кухериал, когда мы отпили еще портвейна «13», – святые таки устроили своего подопечного. Вот ведь пробивные сволочи. В конце тринадцатого великого индиктиона, пятьсот тридцати двухлетнего пасхального цикла, когда сила их была поистине огромной, а нам приходилось туго, пропихнули Андрея в Московию. А еще через несколько десятилетий сделали приближенным самого царя Иоанна.

– Это какого Иоанна? – С историей у меня было не слишком хорошо, но даже я помнил, что Иоаннов в России было несколько. Не меньше четырех.

– Грозного. Его в народе еще Кровавым называли. Очень удачным правление для России оказалось. И в народе, аd vocem [20]20
  К слову (лат.)


[Закрыть], царя любили и почитали. Я тогда таким честолюбивым не был, как сейчас. Мне достаточно было, что мой человек греховодничает, взятки берет, холопов обижает на государственной службе. В общем, спокойно мне тогда жилось. На большее я и претендовать не мог, дюже крепкий и наглый ангел-хранитель попался. А уж для Андрея Гавриил расстарался. Карьере его любой мог бы позавидовать. Так на самый верх возносятся либо сынки высокопоставленных чинуш, либо любимцы богов. В том, что Андрюша – любимчик бога-отца можешь даже не сомневаться. В общем, рассказываю все по порядку…

***

В середине шестнадцатого века Андрей сделался опричником, вошел в личную «тысячу» Ивана Грозного, и его возможности существенно расширились. Он, ad exemplum [21]21
  К примеру (лат.)


[Закрыть], имел теперь право карать любого преступника, не спросив высшего позволения.

Воин Христов в шестнадцатом веке распоясался до такой степени, что уже не отягощал себя более тягостными моральными страданиями. Потому что твердо уверовал – всякий, кто совершил преступление, достоин смерти.

Что касается Ивана Грозного, то он поспешности в судебных делах не одобрял. Был он малость не в своем уме, это правда, о чем его приближенные знали не понаслышке – приходилось иногда испытывать на себе гнев Государя, вызванный его душевным нездоровьем. Хотя в детстве он, находясь под влиянием фаворита матери Ивана Овчины-Телепнева-Оболенского, был склонен к излишней жестокости, развлекался тем, что сбрасывал с колокольни кошек, и даже, находясь в болезненном припадке, забил лично до смерти несколько человек, в деле вынесения смертных приговоров, обладал удивительной щепетильностью, без особой надобности не карал. А если и посылал кого на казнь, то после долгих, тяжелых раздумий. Не такими были прочие монархи из «цивилизованной» Европы, где счет жертв исчислялся тысячами. Поговаривали, царь Иван проявляет такое благодушие, потому что боится кары небесной. Набожность царя тоже была довольно странного свойства – она проявлялась время от времени, доходя от совершенного безбожия до абсолютного фанатизма. В эти периоды государю казалось, будто видит он нечто особенное, недоступное взгляду обычного человека. А ведь так и должно быть – только помазанник божий различает свет, дарованный Господом. А все остальные – пребывают во мраке неведения. На самом деле, странности в поведении царя объяснялись причинами куда более прозаическими. Он страдал раздвоением личности. Точнее говоря, в царе Иоанне уживались целых четыре личности. Между прочим, некоторые современные историки так и говорят, что не было, дескать, Иоанна Грозного, а было целых четыре царя. В принципе, они недалеки от истины.

В один из дней, когда царь Иван «был с богом на короткой ноге» – верх взяла личность кроткая и в высшей степени богобоязненная – случилось ему встретить простого мытаря. Рядовой сборщик налогов, по должности волостной воевода, оказался представлен Государю. Вышло это совершенно случайно – воевода в качестве телохранителя сопровождал опричника, которому исправно служил на протяжении многих лет. Царь сразу разглядел в этом человеке нечто особенное, а именно – божественный свет. Он один отчетливо видел, что тот источает тончайшее сияние, какое бывает исходит от икон, когда они слышат, что помазанник Божий к ним обращается. Пребывая в сильном волнении, царь поднялся с трона, подошел к мытарю и спросил, заглядывая в голубые глаза:

– Скажи, как на духу, кто ты?

– Служу богу и государю на этой земле, – ответил Андрей. – И больше мне о себе рассказать нечего. – Глаз при этом не отвел. Хотя перед Государем все испытывали робость, поспешали уставиться в пол, как только он обращал на суровый взор…

– Как звать тебя? – спросил царь.

– Андрей Избашев, – откликнулся Андрей. Имена ему приходилось менять довольно часто. Последним именем он назвался впервые почти пять лет назад. Род Избашевых знатностью не отличался, к тому же, порядком захирел. Во время последнего мора сразу несколько отпрысков мужского пола отправились на тот свет.

С тех пор и началось. Карьера Андрея резко пошла вверх. Сначала его определили в Разбойный приказ, следить за порядком в столице, да не простым человеком, а начальником над доброй сотней стрельцов, а потом назначили и в Стрелецкий приказ – наблюдать за тем, чтобы пищали и пушки были только у государевых стрельцов, чтобы царская власть уважалась, и закон не нарушался. Андрей взялся за дело старательно, со всей тщательностью, на которую был способен, и вскоре достиг больших успехов на службе. Грозный был им весьма доволен. Вызывали у него сомнения только методы нового столичного воеводы. Действовал Андрей на редкость жестко, порой даже жестоко, подвергая преступников немедленному наказанию. Поркой и ямой дело не ограничивалось, чаще всего нарушителей закона ожидали крепкий сук и веревка. Не очень-то вязались эти действия с исходящим от этого человека божественным светом. На воеводу поступали все новые доносы, в которых говорилось, что это сам дьявол скрывается под личиной божьего человека. Впрочем, ближайший сподвижник царя Ивана, Сильвестр, Андрея признал и предложил сделать окольничьим в Избранной раде.

– Не бойся сильных и славных, похитивших почести и губящих своим насилием бедных и немощных, – напутствовал Иван Грозный Андрея, – не верь и ложным слезам бедного, который напрасно клевещет на богатого. Все рассматривай с испытанием и доноси мне истину.

И Андрей стал решать, кого карать, кого миловать. Действовал он, не столько исходя из собственных понятий о справедливости, сколько полагаясь на принятый тогда же свод законов – Судебник и Стоглав – свод церковных правил. Несмотря на честную службу, народ окольничьего невзлюбил. Что, в общем-то, понятно. Разве можно любить власть, обладающую правом карать или миловать. Слишком многих по несправедливому доносу Андрей отправил на дыбу и в пыточную, чтобы получить признание в преступлениях, которые они не совершали.

Покушения на жизнь царского окольничьего случались регулярно. Но всегда безуспешно. С тысячу пятьсот пятьдесят пятого по тысячу пятьсот пятьдесят девятый год Андрея пытались убить около трехсот раз. Такая удачливость не может оставаться незамеченной. В народе поползли слухи о том, что Избашев общается с темными силами. И с дьяволом на короткой ноге. Но Иван Грозный упорно не желал ничего слышать. Хотя даже его супруга Андрея невзлюбила страстно, и всеми силами старалась сделать так, чтобы его убрали подальше от Москвы – охранять рубежи от набегов, строить заводы и мануфактуры где-нибудь за Уралом.

После того, как царица Анастасия внезапно скончалась, обвинения в чародействе посыпались на Андрея одно за другим. Умерла она, само собой, не случайно – наши постарались. Думали, царь Иван впадет в страшный гнев и сам покончит со Светочем. Вскоре действительно состоялся специальный собор, на котором бояре признали Андрея Избашева виновным в страшных злодеяниях. Якобы, он дьявольской хитростью втерся в доверие государя, а сам, черным колдовством уморил царевича Дмитрия, а за ним и царицу.

В народе государыню обожали. Слухи о том, что Андрей Избашев – преступный чародей и приговорен на соборе к смерти за убийство Анастасии, мгновенно разнеслись по всей Руси. От немедленной расправы Светоча спасло только то, что он по воле святых находился в дальнем военном походе.

Андрея арестовали в Дерпте. Посадили под стражу. Оттуда через два дня он с божьей помощью бежал. А в Москву, опасаясь гнева государя, отписали, что, дескать, Андрей Избашев в заключении скончался…

Ad notam [22]22
  К сведению (лат.)


[Закрыть], – бес заметно оживился, – с кончиной самого Грозного потом крайне забавный случай произошел, над которым историки по сию пору голову ломают. А тут и ломать нечего. Наш великий князь ой как любит такие штуки проделывать. Причем по большей части с теми, кто на виду. В общем, дело было так. Иван Грозный приказал привезти к нему всех известных воронежских ведьм, дабы они ему предсказали судьбу. Почему воронежских? Поговаривали, ворожба там знатная. И были, надо сказать, недалеки от истины. Ведьмы и напели Грозному, что он помрет на исходе этого же дня. Очень Иван Грозный расстроился, ну и осерчал, само собой, как и положено царю, сей же час приказал кинуть ведьм в острог и вечером казнить. Не успели. Как только солнце за горизонт ушло, тут Грозный и помер… А наши ведьмочки разлетелись кто куда, благо к тому времени воронежский шабаш намечался, и им следовало поспешать, если хотели успеть. А они, само собой, хотели. Для всякой ведьмы шабаш – первое дело.

– В 1492 году от Рождества Христова заканчивалась седьмая тысяча лет от сотворения мира. Весь Христианский мир ждал предсказанного многими прорицателями конца света. Но он так и не наступил. По причине того, что семь тысяч лет – слишком малый срок для творения, в которое вложено столько стараний. В то время Андрей снова оказался в Москве, только теперь в положении менее почетном, впрочем, его все вполне устраивало. Главное, бороться за Справедливость, остальное дело десятое…

В шестнадцатом веке ему опять пришлось сменить род занятий, потому что кое-кто уже подозревал его в черном колдовстве. И снова он нашел дело по душе. Стал недельщиком при районной администрации в окрестностях Москвы. Недельщики осуществляли розыск правонарушителей, их арест и передачу в Разбойный приказ. Светоч и на этом месте проявил себя самым лучшим образом. Но вверх не пошел. Сам не пожелал. Хотя продвигали… Только Гавриил карьерный рост Андрея притормозил – не хотел, чтобы он опять на самый верх забрался, опасался за жизнь своего подопечного. Покушения продолжались с регулярностью восходов и закатов. Ох, и старалась адская канцелярия покончить со Светочем, чтобы сатана мог выиграть это пари, будь оно неладно.

Семнадцатый век диктовал новые условия жизни. Андрей Счастливцев встретил его в Москве в числе одного из девяти городских объезжих голов, утвержденный в этой должности еще в тысячу пятьсот девяносто седьмом году.

***

На объезжего голову Белого города, наделенного «Наказом о градском благочинии», а потому почти всесильном, старый нищий смотрел снизу вверх и трясся от страха. На Библии бы поклялся, что видел его много лет назад. И был тогда объезжий голова таким же молодым и полным сил, как и сейчас. Вместе служили в Разбойном приказе аж двадцать годков назад.

«Может, то сын его», – пришла спасительная мысль.

К несчастью, голова старика тоже узнал. Склонился из седла.

– Что, пропил все, Тимоха?

– Пропил, ваша милость, – забормотал нищий, уверенный, что это дьявол в обличии человека явился, чтобы наказать его за грехи.

– А ну подойди ближе, – приказал голова, лишая попрошайку последней надежды.

«Все, встретил черта, – решил он, – теперь жди беды. Впрочем, куда уж хуже». Названный Тимохой давно уже привык питаться отбросами, живя на подаяние. Выползал к утру вместе с другими оборванцами к местной церквушке, сидел у ограды с утра до вечера, глазел на народ, таращил глаза, тянул грязную ладонь. Знал по опыту, прихожане не столь зело злы, как остальные люди – может, и кинут полушку, о спасении собственной души позаботятся.

– Как же ты дошел до жизни такой? – спросил страшный человек. Рядом с ним на лошадях восседали стрельцы, глядя на нищего с брезгливостью.

– Не был ко мне Господь благосклонен, – забормотал старик, – сыновей не дал, а доченьку единственную прибрал в младенчестве, а потом и супруга моя померла. А сам я по болезни немощен стал, да никому не нужен.