Текст книги "Мемуары"

Началась подготовка к отъезду; два часа спустя все было готово, но тут явились Госпожа Графиня и г-н де Вандом и стали просить Королеву согласиться на заключение мира, каким бы он ни был, что, по их мнению, было лучше, нежели подвергать себя риску.

Я просил их в присутствии Королевы принять в соображение, что нет никакого риска в осуществлении нашего намерения, что дорога безопасна и нетрудна, что Королева будет уже в десяти лье отсюда, когда об ее отъезде прознают; что у нее в наличии имеется шесть сотен единиц легкой кавалерии, причем уставших разве что от нахождения в течение целого дня на солнцепеке в ожидании приказов, которых так и не поступило; что на довольно большом удалении отсюда имеются укрытия, и поэтому можно не спешить и останавливаться, когда нужно, что на той стороне реки стоят войска, не сумевшие прибыть к Королеве вовремя, до того, как ее постигло несчастье, и они послужат ей сопровождением; среди прочих был там и г-н де Руане; что лучший способ прийти к мирному договору – дать понять Люиню, что нас ничто к этому не вынуждает; что одна только новость о нашем переходе через реку заставит его выдвинуть чрезвычайно выгодные для Королевы условия, при том, что, оставшись, она с трудом сможет получить и посредственные.

Как их ни уговаривали, как бы стойко ни держалась Королева, переубедить их не удавалось.

Страх настолько безраздельно завладел сердцами, что для разума в них вовсе не осталось места. Госпожа Графиня боялась, что г-н дю Мэн, похвалявшийся надеждой жениться на ней, принудит ее к этому, коль скоро она окажется в его власти, а г-н де Вандом вообще не мог терпеть, чтобы кто-нибудь довлел над ним.

Эти настоятельные уговоры подействовали на Королеву, и она согласилась на мир на худших условиях, чем те, которые могла получить.

Г-да де Бельгард, де Санс и президент Жанен заключили мирный договор; г-на де Монбазона уже не было в этих краях, он подобру-поздорову убрался еще раньше, охваченный паническим страхом, овладевшим и г-ном де Вандомом. Потому-то мир заключали только оставшиеся г-да де Бельгард, де Санс и президент Жанен. К чести г-на де Люиня, стоит сказать, что он повел себя необычно: не воспользовался преимуществом, которое было на его стороне, а предложил все те же условия, что и незадолго до того.

Кардинал де Сурди и я были делегированы подписать статьи договора.

Король благосклонно принял нас, мы были обласканы г-ном де Люинем, равно как и Господином Принцем.

Однако даже и в самых ясных делах всегда найдется какая-нибудь загвоздка, и потому мы, хотя и были уполномочены подписать статьи договора, сочли, что негоже сразу же соглашаться на предложенные условия, надобно несколько повременить и сообщить о них Ее Величеству и ее окружению, заверив другую сторону, однако, что задержка с подписанием вызвана отнюдь не намерением привести к разрыву, но лишь желанием не злоупотребить данной нам властью.

Эти господа сочли наше предложение разумным, одобрила его и Королева; однако ее окружение, все еще насмерть перепуганное, упрекнуло нас в большой неосторожности.

Получив отчет, Королева постановила на следующий день послать нас обратно.

Нам было поручено – причем не большинством голосов, а единодушно – срочно заключить договор. Однако, оказавшись на месте, мы вновь не сочли это разумным, стремясь добиться кое-каких уступок; при этом мы учитывали, что обстоятельства таковы, что полного разрыва между сторонами опасаться не следует. Мы вновь вернулись с пустыми руками, что было одобрено Королевой, но не ее окружением.

На следующий день договор был подписан. Это произошло 10 августа, в него вошли условия Королевы: не лишать служивших ей людей ни должностей, ни званий, ни достоинства, а ее саму – свободы общения с Королем, ее сыном.

По заключении мирного договора было решено устроить свидание Их Величествам в Брейзахе, которое благополучно состоялось там шесть дней спустя.

Король отправил туда 26 августа декларацию, в которой признавал отсутствие вины Королевы и искренность… ее намерений и поступков.

В остальном те немногие дни, которые она там провела, прошли в бесконечном обмене любезностями; Король не упускал возможности засвидетельствовать ей свою любовь, она ему – свою радость по поводу окончания конфликта, в котором дело дошло до того, что стороны взялись за оружие.

Г-н де Люинь много раз заявлял там о своей приверженности Королеве. В качестве доказательства своей всегдашней доброй воли в отношении нее он подтвердил то, что было передано ей от его лица Бленвилем, а затем еще раз заверил ее в этом, послав к ней архиепископа Сансского.

Двор радовался примирению этих двоих, долгое время разделенных к великому вреду для Государства; Король же был вынужден выехать в Пуату, дабы своим присутствием положить конец назревавшим там волнениям. Королева договорилась с ним о дне, когда ей следовало прибыть туда вслед за ним, желая сперва позаботиться о разоружении своих войск, вознаграждении тех, кто служил ей, и возмещении ущерба, нанесенного военными действиями некоторым частным лицам. Она отправилась в Пуатье точно в назначенный срок, и могу сказать, что в первое время Люинь еще пытался завязать с ней какие-то отношения, однако его отвратили от этого желания, убедив измерить ту неприязнь, которую испытывала к нему Королева по причине нанесенных ей оскорблений.

Дабы утвердить его в этой мысли, я несколько раз ему говорил: ему достаточно добиться взаимопонимания с Королевой, которого она заслуживает как своим положением, так и примерным поведением, а уж я постараюсь об остальном – нет ничего, чего бы я для нее не сделал;

Королева не требует того, что могло бы нанести вред его благосостоянию либо положению при дворе; во взаимном понимании он может обрести и честь, и надежность;

и наконец, для того чтобы некое явление было прочным и долговременным, важно, чтобы каждая часть находилась на своем, назначенном ей природой месте;

удовлетворение народов было бы велико, когда бы они узрели, что долженствующие пребывать на главных государственных постах занимают их;

весьма неосторожно думать лишь о настоящем, когда благополучие Государства зависит от доброй воли Короля и его могущества; гораздо осмотрительней поступать так, чтобы его будущность зависела от доброго поведения сейчас – это так обязало бы и знать, и простой люд, что их сердца стали бы основным источником его силы;

ежели он станет относиться к Королеве с презрением, она наберется терпения и преисполнится еще большей решимости переносить невзгоды, но не делать зла; однако другие смогут воспользоваться этим как предлогом, чтобы обесславить его правление.

Дав ему эти ответы, я полагал, что он в них нуждается; однако его последующие действия показали, что надеяться не на что.

И все-таки, чтобы создать видимость, будто он старается примириться с Королевой, он предложил мне поженить своего племянника де Комбале и мою племянницу м-ль де Пон.

Королева одобрила сие предложение, посчитав, что это было бы способом установить хоть сколько-нибудь доверительные отношения.

Однако, предвидя, что сей брак увеличит количество моих недругов, я сделал все, что мог, дабы защититься от него, в то же время сохранив уважение к волеизъявлению моей Государыни.

Я изложил ей дело в том ключе, что г-н де Люинь желал лишь внешнего, но не подлинного дружеского взаимодействия с ней, что соединением наших семейств он подал бы моим друзьям повод к зависти, сделал бы мою персону подозрительной для ее собственных давних сторонников, служащих ей с усердием, и одиозной для всего Королевства; что ежели во время моего пребывания в Анжере он в каких только тайных сношениях меня не подозревал, дабы внушить знати недоверие к ней, то каких ухищрений следует ожидать от него под прикрытием нового альянса?!

что я уверен в своей невиновности и в правильности суждения обо мне Ее Величества; прекрасно понимаю, что любые его наветы не повлияют на ее мнение обо мне и не сделают меня подозрительным в ее глазах; однако они могут произвести впечатление на слабые умы других, и мне будет трудно поддерживать в них веру в меня, как того требует искренность моих намерений.

Хотя Королева и одобрила эти доводы, она все же велела мне со вниманием отнестись к сватовству, боясь, как бы Люинь, будучи от нас вдалеке, не составил себе какого-нибудь ненадлежащего мнения о наших намерениях и наша боязнь не подвигла бы его на новые дурные поступки.

Воля Королевы была исполнена, но далее все пошло так, как я и предвидел: сватовство еще ничем не увенчалось, а он уже попытался ославить меня как лицо своекорыстное и действующее в своих интересах. Сила де Люиня была так велика, что при его жизни не представлялось возможным сопротивляться ему, следовательно, до́лжно оправдаться после его смерти.

Свадьба была отложена до возвращения в Париж, потому я желаю отнести на то же время разговор о преимуществах, кои он желал хитростью извлечь из этого брака; а пока последуем за Королем, направляющимся из Пуатье в Гиень, дабы проверить в парламенте города По постановление совета в пользу здешних епископов.

А раз уж из этого проистекли беды, которые навлекли на себя гугеноты в качестве заслуженной Божьей кары, неплохо бы пролить свет на это событие, дабы показать справедливость вооруженных действий Короля.

Король Генрих Великий, восстановив Нантским эдиктом гугенотов в их владениях, также счел себя обязанным восстановить католическую веру в Беарне и в связи с этим получил отпущение грехов от Папы Римского. Он послал в беарнский край епископов и назначил им пенсионы со своего Наваррского домена в ожидании случая сделать большее.

Штаты, собравшиеся в Париже после его кончины, через Динэ, епископа Макона, потребовали от католиков вернуть собственность; заслушав в Фонтенбло стороны, Король, как мы о том рассказывали в разделах, посвященных предыдущим годам, издал постановление в пользу священнослужителей, назначив выплатить им 7800 ливров.

Вместо того чтобы согласиться с этим постановлением, они стали обсуждать на заседаниях Штатов, как помешать его исполнению; предлагали созвать ассамблеи, а поскольку от двора поступил запрет на собрания, они отправились в Кастель-Жалу, а оттуда в Тоннен. Парламент Бордо велел им убираться прочь. Они двинулись в Ортез в Беарне, откуда направили Королю письма о том, что они не желают, чтобы ассамблеи считались мятежными. Господин Ренар был послан туда для проверки эдикта о снятии запрета – на него натравили школьников и жителей Ортеза, те явились к дому в По, в котором он остановился, и всячески ему досаждали. Парламент По воспротивился проверке эдикта и повелел направить Королю ремонстрации.

Со всех сторон идет подстрекательство к бунту; перехватывают письма у переодетого стряпчего, его самого арестовывают в Бордо.

Король направляет им одно, второе повеление о принятии эдикта к исполнению – все напрасно.

Наконец, в прошлом году, когда пришло время назначать депутатов, они просят позволения собраться в Лудене. Им позволяют; первый вопрос, о котором заходит речь, – снятие запрета. Они посылают Королю различные предложения и среди прочих – о дальнейшем удержании залоговых крепостей, жалуются на неисполнение других эдиктов и принимают решение не расходиться вплоть до исполнения оных.

Король не желает принимать от них наказы в разрозненном виде, а только собранными воедино, в одном документе.

Эта ассамблея запрещает во всех городах, удерживаемых ими в залог, проповедовать иезуитам или иным священнослужителям, посланцам епископов.

Этому противится парламент, с начала этого года он запрещает, чтобы губернаторы, магистраты и должностные лица препятствовали епархиальным епископам отправлять службу под страхом быть обвиненными в оскорблении особы Его Королевского Величества.

В то же время Король посылает к ним Шабана и Мареско с требованием прекратить работу ассамблеи и свидетельствовать о том, что ему было нанесено оскорбление; требует, чтобы они назначили шестерых депутатов, дабы выбрать из них двоих, согласно положению; повелевает им разойтись в течение двух недель. Они присылают новых депутатов, направляют в провинции письма, в которых заявляют, что не разойдутся, пока не добьются справедливости.

Когда минуло время, отведенное Королем на исполнение его повелений, парламент объявил: ежели через три недели они не разойдутся, считать их преступниками, виновными в оскорблении особы Его Королевского Величества; это же время было определено и для назначения их депутатов.

Герцог Ледигьер и маршал де Шатийон вступили в переговоры об этом с Люинем.

Их просьбы преследовали четыре цели: продолжать удерживать крепости под залогом; восстановить губернаторство в Лектуре, утраченное в результате обращения в другую веру Фонтрайя; получить два места советника в парламенте; отменить беарнское снятие запрета.

Король соглашается с тем, что, ежели они самораспустятся в конце февраля, через три месяца будет дано удовлетворение по первым трем пунктам;

будет направлена грамота с пожалованием на четыре года крепостей, удержанных ими за собой; Лектур будет передан в руки дворянина, исповедующего их религию, внесен в роспись; два советника войдут в парламент; что же касается Беарна, то о нем позаботятся месяц спустя.

Поставленная об этом в известность ассамблея подчиняется, однако просит дать возможность собраться вновь в случае неисполнения обещанного. Первые три просьбы исполняются, что до последней – тут от них требуют подчинения Королю.

С этой целью Король тотчас после свидания с Королевой направился в Пуатье, туда же тотчас направилась и Королева.

Она послала в Гиень человека предупредить г-на дю Мэна о том, что ему надлежит разоружиться; почти вся провинция находилась у него в подчинении либо была ему обещана, по крайней мере он так считал.

Весть достигла его вскоре после воссоединения его войск в четырех лье от Ажана на земле Брассака; а поскольку он не получил более никаких известий о том, что произошло в Пон-де-Сэ, то и был чрезвычайно удивлен предписанию разоружиться вместо прямо противоположного – о выступлении в путь. Он собрал свой совет, в который входили Боэс де Пардайан и Панизо в качестве генерал-майоров его армии и прочие знатные персоны. На обсуждение был поставлен вопрос о разоружении: мнения высказывались различные, но мнения тех, кому было что терять и кто чувствовал, что защищен договором, заключенным в Пон-де-Сэ, перевесили мнения других, желавших продолжения смуты с целью извлечения выгоды для себя.

Почти в это же время прибыл г-н де Ла Салюди, доставивший от Короля приказ о разоружении и о явке г-на дю Мэна ко двору. Если уж состоялся большой совет по поводу разоружения, то что и говорить – еще более продолжительными были дебаты по вопросу, стоит ли подчиняться последнему требованию; хотя Ла Салюди был не слишком ловок и изобретателен в исполнении данного поручения, все же дю Мэн подчинился королевскому приказу. Он отправился в путь с маркизом д’Обтерром, его сторонником, получившим такой же приказ.

Они застают Короля в Пуатье, им оказан холодный, на их взгляд, прием; нет нужды быть физиономистом, чтобы понять, как им не хочется там быть: они собирались уж поворотить обратно и так бы и поступили, если бы г-н дю Мэн не получил весьма любезного письма от Люиня.

Король, будучи в Пуатье, был извещен, что Фонтрай, которому он поручил отдать Лектур в руки ефрейтора, посланного им туда, отказался сделать это, о чем Фавас, один из депутатов-гугенотов, заявил во всеуслышание, добавив, что гугенотская партия скорее отважилась бы потерять все, но только не этот город.

Эти неотложные дела дали Королю новый и благовидный предлог отправиться в Гиень.

В первый день г-да де Роан и де Субиз прибыли в ЛаМот-Сент-Эрэ, где приветствовали Его Величество.

Король проследовал через Сен-Жан-д’Анжели, жители которого приняли его с таким восторгом, что и г-н де Субиз, явившийся туда вслед за ним, имел возможность оценить это.

То, что вскоре случилось, навело меня на мысль, что Блэ был в такой же степени целью поездки, как и Лектур; ибо с того самого вечера, как Король въехал в город, маркизу д’Обтерру было предложено принять 100 000 экю и пост маршала Франции взамен отставки с поста губернатора города.

Не было возможности ни посовещаться, ни оспорить предложение, и он не торгуясь согласился на него. Гарнизон сменили, а крепость передали в руки г-на де Люксембурга, брата г-на де Люиня.

Состоялось обсуждение, стоит ли задержать г-на дю Мэна, однако Король, давши слово, был против этого.

Фавас тем не менее продолжал возмущаться; поспешили отправиться в Бордо.

Фонтрай, увидев там Короля, решил подчиниться и явился к нему.

Его Величество, пожелав удовлетворить приверженцев реформированной Церкви, передал губернаторский пост в Лектуре г-ну де Бленвилю-старшему.

Следует отметить, что, когда священнослужители Беарна увидали в Пуатье Его Величество, полного решимости продвигаться в деле с Лектурома, они, воспользовавшись случаем, стали нижайше умолять Короля о том, чтобы он точно так же, как согласно эдиктам о примирении, исполнял все требования сторонников реформированной религии, позаботился и о реституции их собственности, вступить во владение коей они так и не смогли со времен договора 1597 года, хотя это и было одним из основных его пунктов, ратифицированных множеством постановлений совета.

Прошение было слишком справедливым, чтобы можно было его отклонить. Г-н де Ла Салюди был послан к г-ну де Ла Форсу, губернатору Беарна, с приказом явиться к Королю в Бордо и сделать так, чтобы парламент По послал своих депутатов, способных получить от Короля поручения относительно реституции означенной выше церковной собственности.

Правда, тут вышло затруднение, поскольку полагали, что, дабы вручить собственность в руки законных владельцев, нужно завоевать Беарн и вести военные действия либо, отказавшись от этого, признать преимущество, имевшееся у гугенотов в том, что касалось соблюдения их интересов, тем самым выказать слабость и неспособность двигаться дальше и оставить епископов без их собственности, что было явной несправедливостью.

Г-н де Ла Форс прибыл в Бордо, но без депутатов, которых ему было велено привести с собой; он заявил, что сделал все, что было в его силах, для того, чтобы парламент назначил их.

Положение было щекотливым, решили делать хорошую мину при плохой игре и послать парламенту Беарна поручение проверить эдикт о замирении, а затем ввести священнослужителей в подлинное владение их собственностью, в противном случае (так было добавлено) Король лично явится туда, дабы навести порядок.

Немногочисленные силы, имевшиеся в распоряжении Его Величества, и состояние дел, не располагавшее к началу боевых действий, заставляли поверить, что выбор между взаимоисключающими решениями дался с большим трудом, подтверждением чему служит тот факт, что однажды вечером г-н де Люинь позвал к себе г-д де Парабера и де Брассака и попросил их повидаться с г-ном де Ла Форсом и, не показывая, что это исходит от него, разъяснить тому, какой удобный случай угодить Королю ему предоставляется, а также открыть своим детям доступ ко двору и к любым должностям – такого случая у него не было уже два года. А кроме того, довести до его сведения: то, чего от него ждут, не заставит его соратников косо смотреть на него; напротив, мол, он убедится, что его хотят сделать инструментом для осуществления воли Короля, при этом не нанося вреда решениям, которые принимались ассамблеями в отношении Беарна. Они выполняют это поручение и уверяют Ла Форса, будто им известно из надежных источников, что Король по исполнении этого поручения, то есть после проверки эдикта парламентом Беарна, удовольствуется проявленным послушанием и вернется в Париж, поручив проследить за исполнением эдикта комиссарам, которые будут назначены. Под конец г-н де Парабер, добрая душа, добавил: он-де не боится сказать ему о том, что и так нетрудно заметить: Король желает ради поддержания своего авторитета лишь проявления внешнего уважения, пусть и неискреннего, и, ежели подлинной реституции собственности и не произойдет, епископам все равно не удастся добиться в парламенте проверки; однако, ежели Король встретит решительный отказ, он двинется дальше и, чего бы ему это ни стоило, вступит в невооруженный Беарн, дабы потребовать исполнения тех мер, о видимости которых пока только просит.

Г-н де Ла Форс отвечает, что ему вполне понятны эти доводы, и дает почувствовать свою добрую волю, чего от него и ждут. А Его Величество, дабы доказать, что он не оставил своего намерения в случае неповиновения идти дальше, выдвигается из Бордо на десять лье, останавливается в маленьком городке под названием Приньяк, по дороге в По, идущей вдоль моря, – нарочно, чтобы в дальнейшем можно было выбирать между сухопутным и морским путем, в зависимости от обстоятельств.

Ла Шене, дворянин, исповедующий реформаторскую религию, но преданный Его Величеству и свято исполняющий свои обязанности при нем, послан в Беарн, дабы держать Короля в курсе происходящего.

Должно думать, что г-н де Ла Форс, добравшись до По, не забыл ни одного довода, способного склонить парламент к так долго откладываемой проверке; два дня спустя Ла Шене послал курьера с донесением Его Величеству, что все идет как по маслу и вскоре состоится заседание, на котором и будет принято решение, которого он так ждет.

Те, кто был близок к г-ну де Люиню в то время, знают, как любил он свою жену, как томился вдали от нее и как ему не терпелось вернуться в Париж, куда она отправилась в качестве фрейлины Королевы.

Это чрезвычайное нетерпение проявилось в момент получения известия от Ла Шене, и не только в тех словах, которые у него вырвались, но и в отданном им приказе, предназначаемом отрядам конных латников королевской легкой кавалерии, полку охраны, вплоть до пажей: разворачиваться и идти прямиком в Блэ, дабы он сам, тотчас по получении новости о состоявшейся в парламенте проверке, мог посоветовать Королю возвращаться в Париж.

Фавас, прекрасно зная, что парламент еще не приступил к работе, а уже отдан такой приказ, и представить себе не мог, что́ именно явилось причиной столь поспешного ухода войск; напротив, судя обо всем согласно давним понятиям гугенотов, он немедля сделал вывод, что произошло нечто важное либо в Париже, либо на порубежных территориях Франции, вследствие чего, поверив в это, срочно передал своим друзьям в парламенте По: не подлежит сомнению, что ситуация изменилась, и он увещевает их проявить твердость, не праздновать труса и не подтверждать статьи, ведь, как ему известно, они предпочли бы скорее умереть, чем способствовать осуществлению того, о чем шла речь в этих статьях.

Он добавил, что на доходы с церковной собственности содержатся их пасторы и семинарии – основа их веры.

Сей совет как нельзя лучше пришелся людям, не оченьто рвущимся подчиняться, что привело к тому, что они собрались на заседание, да и отказали в проверке присланного акта.

Г-н де Ла Форс и г-н де Ла Шене тотчас послали сказать Королю, что парламент, вразрез с их надеждами, категорически отказался принять на проверку представленный документ; однако, поскольку ни тот ни другой (или по крайней мере последний) не знали, с чем это было связано, в их известии Королю звучало крайнее удивление.

Новость эта несказанно огорчила г-на де Люиня – очевидцы свидетельствуют: едва лишь г-н де Ла Виль-о-Клер кончил читать донесение, Король обернулся к г-ну де Люиню и молвил: «Нужно идти туда».

Вся ночь ушла на отдание приказов войскам возвращаться назад; Король понемногу перемещался в сторону Гранады, туда, где и надлежало быть войскам.

При дворе с изумлением восприняли новость об отказе парламента, с не меньшим удивлением отнеслись и к продвижению войска Его Величества по направлению к По. Наиболее мятежно настроенные пытались поправить положение; срочно собрался парламент, проверили представленный на его рассмотрение акт и выслали его с депутатами к Королю.

Те сообщили ему, что проверке-де мешал шум бряцающего оружия, что было ложью.

Его Величество подошел совсем близко и узнал, какая суматоха царит в этой провинции в связи с его неожиданным появлением; так что уж никак не мог ни отступить, ни проявить испуг.

Король решает самолично туда явиться; добравшись до Гранады, удаленной от тех краев на расстояние двух дней пути, он посылает акт обратно. Г-н де Ла Форс является к нему и пытается убедить его проследовать мимо, однако ему это не удается.

Жители По рады приветствовать августейшего гостя, но Король отвечает, что вошел бы в их город как суверен, если бы имелась хоть одна церковь, в которой он мог бы обратиться к Богу, а поскольку таковой нет, то не нужно ему ничего – ни торжественного приема, ни места, где преклонить голову: не пристало, мол, его благочестивой особе получать почести там, где он никогда еще не бывал и не воздав должного Господу, чьим помазанником является.

На следующий день Король приказал убрать соответствующим образом большой храм и вернул его законным владельцам.

По принял его восторженными приветствиями, а все другие города прислали туда своих градоначальников, дабы порадоваться его счастливому явлению в их края.

Всего этого не добились бы, если бы Наваррен – цитадель Беарна, со всеми его пушками и складами, не находился под охраной королевских солдат. Вот отчего безотлагательно посылают к г-ну де Салю, губернатору, и поторапливают его; он ведет переговоры и в конце концов сдает крепость Королю: г-н де Ла Виль-о-Клер без проволочек вступает в нее.

Его Величество направляет свои стопы в крепость, меняет гарнизон, назначает губернатором г-на де Пуайана, возвращается в По и уже тогда спокойно и уверенно воздает должное своим католическим подданным, не нарушая при этом прав прочих, согласно уступкам, оговоренным в эдикте покойного Короля, своего отца.

Его Величество восстанавливает епископов и аббатов Беарна в совете По, дабы они имели доступ туда, как в прежние времена; восстанавливает всех церковнослужителей в их собственности и прерогативах и возвращает католикам большой храм.

Позаботившись, таким образом, о Церкви Господней, он пожелал сделать то же и в отношении государственных интересов и издал эдикт о присоединении нижней Наварры и суверенного Беарна к французской короне, а также об объединении советов означенных выше провинций в единый парламент, по примеру других парламентов Франции. Г-н Обри, государственный советник, 20 октября представил данный эдикт в совете По, и он был в тот же день зарегистрирован. Однако, отправившись с ним в Сен-Палэ и представив его на рассмотрение в канцелярии и при дворе нижней Наварры, он столкнулся с тем, что мнения разделились, хотя и не по поводу присоединения Наварры к Франции, но по поводу объединения двух корон; дабы рассудить означенное постановление, обе стороны послали депутатов в совет, а уж окончательно дело решилось только на будущий год.

Совершив все это, Его Величество оставляет г-на де Ла Форса в прежней должности, и его дети приступают к исполнению своих обязанностей.

После счастливого завершения всех этих дел Король спешно возвращается в Париж, немного погодя г-н де Саль, бывший прежде губернатором Наваррена, под каким-то неубедительным предлогом овладевает важным и очень удачно расположенным местечком под названием Монжискар. Г-н де Пуайан внезапно из ревности входит туда, предупреждает двор и готовится атаковать другое местечко, не прекратившее начатое возведение фортификационных сооружений, как то было предписано. Одновременно он посылает сказать г-ну де Ла Форсу в По, что ему требуется подмога людьми.

Тот принимает это известие благосклонно и отвечает, что поможет, словно речь идет о месте, находящемся в его подчинении, поскольку желает одного – служить Королю. Однако, воспользовавшись предлогом, вооружает всех, кого может, так что даже Пуайан считает, что, будь это какое другое место, а не Монжискар, так много и не потребовалось бы; Пуайан теснит Саля, ведет с ним переговоры и заставляет вернуть Монжискар; однако после этого г-н де Ла Форс и не думает разоружаться. Пуайан предупреждает об этом Короля, который принимает решение заставить Ла Форса разоружиться.

Для этого снова выслан Ла Салюди; а поскольку можно было предположить, что возникнут затруднения, коль скоро речь идет о г-не де Ла Форсе, тому же Ла Салюди была вручена депеша для г-на д’Эпернона, в коей ему предписывалось в срочном порядке выступать с вооруженным отрядом на Беарн.

Такая альтернатива не была излишней, ведь после того как де Ла Форс высказал свои соображения Ла Салюди, его действия не соответствовали тому, чего от него ожидали. Ла Салюди отправился к г-ну д’Эпернону, тот с воодушевлением принял приказ, быстро снарядился и выступил в направлении Беарна.

Г-н де Ла Форс, предвидя надвигающуюся на него бурю, уступает, распускает всех, кого можно, по домам и с несколькими самыми верными ему людьми – примерно человек двести – отходит к Бержераку, Сент-Фуа и Клераку, где закладывает основы успеха, речь о котором впереди.

В открытую говорили, что как только король удалится, жители Наваррена нарушат установленный им порядок; Королю посоветовали предупредить эти беды и завладеть городом, как он и поступил, лично явившись туда.

Вслед за тем, 7 ноября, Король на перекладных возвращается в Париж, покрытый славой и с трофеями, объединив мирным договором, заключенным в Пон-де-Сэ, умы, разошедшиеся было в разные стороны, и одержав победу на религиозном поприще там, откуда религия вот уже шесть десятков лет как была изгнана.

Почти в это же время в Париж прибыла и Королевамать.

Что до королевского войска, то оно расположилось в гарнизонах провинций Пуату и Гиени.

Тотчас после того, как Его Величество усмирил и подчинил себе Беарн, только и разговоров было что об ассамблеях гугенотов в различных городах королевства. Они собирались в Алэ, Мило, Монтобане, а на 26 ноября была назначена генеральная ассамблея в Ла-Рошели.

Его Величество, будучи об этом предупрежден, выпустил 22 октября в Гранаде декларацию против тех, кто прибудет на ассамблею, объявив их преступниками, виновными в оскорблении особы Его Королевского Величества, и повелев, чтобы против них в качестве таковых были предприняты действия, однако в связи с тем, что это был период парламентских каникул, декларация была проверена лишь 14 ноября. Градоначальник Ла-Рошели, которому она была направлена, в качестве ответа сержанту только и сказал, что тот выполнил свое поручение и может идти.