Текст книги "Мемуары"

Следует, однако, избежать первых двух; первый случай будет способствовать полной утрате авторитета правительством, и воры, уйдя от наказания, в будущем натворят еще худших бед; во втором случае вопиять, взывая к Богу, станут все невинные, пострадавшие за виновных.

Остается лишь выбрать один из двух последних вариантов, а именно: наложить денежное взыскание на самих виновных либо покарать их конфискацией имущества и телесным наказанием. Хотя народ и получил бы большое удовлетворение от показательного телесного наказания тех, кто выпивает его соки, лично он испытывает большое отвращение к тому, чтобы это дело завершилось подобным образом. К тому же не следует доводить этих людей до последней степени отчаяния; в нашем Королевстве во времена правления Генриха III был пример того, как преследуемый Видвиль бежал в Лотарингию и там уговорил своих друзей ссудить средства г-ну де Гизу, чтобы дать ход задуманному Лигой; следует опасаться, как бы злые и изобретательные умы, какими, как правило, являются люди, занимающиеся финансами, а также сеньоры, так или иначе связанные с ними либо могущие быть заинтересованными в них, не ударились во что-либо подобное; да и настоящий момент не слишком к тому располагает; приходится учитывать и корыстолюбивый нрав Господина Принца, и недовольство коронных чинов и сеньоров, лишенных пенсионов, которые они привыкли получать.

Отсюда вытекает, что надобно так повести это дело, чтобы виновные сами пожелали наложить на себя взыскание, причем довольно значительное, дабы общины и народ удостоверились: более строгими мерами Государство не добилось бы от них компенсации в таких размерах; к тому же, избрав этот путь, можно избежать больших расходов по содержанию преступивших закон, а также невероятных проволочек. С одной стороны, общество отметит милосердие власть предержащих, с другой – их приверженность закону; провинившиеся не смогут жаловаться, общины будут довольны, Король избавлен от неприятностей, народ – от новых поборов, хотя ему и придется прийти на помощь Государству иными способами.

Если не давать окончательного отпущения грехов ворам, те, кто окажутся самыми виноватыми, лишатся своих должностей, и это со всех точек зрения будет наиболее приемлемым; однако следует взыскивать с проштрафившихся финансистов суммы в соответствии с декларациями о доходах, собственноручно подписанными, при одном условии: если они не упомянут в них чего-либо из принадлежащего им имущества, оное подлежит конфискации, а они сами – новым преследованиям со стороны Государства.

Если за долги самых виновных принять то, что они одалживали Королю, и эту сумму предъявить в виде взыскания, ясно, что такое расследование вызовет расспросы; чтобы другим было неповадно, нужно наказать их примерно и лишить их хотя бы должностей, коими они злоупотребили, нанеся вред Королю, Государству и народу.

Не было ни одного управляющего финансами, который бы вместе со своими сторонниками не одалживал Королю денег, что является нарушением ордонанса Карла IX, обнародованного им во время заседаний Штатов в Блуа в 1560 году, запрещающего им действовать совместно с торговцами либо банкирами под страхом лишения имущества.

Что до третьего пункта, касающегося способов преуспеть в расследовании, справедливом и необходимом для Его Величества, то таковые имеются; нужно учредить судейскую палату, как для того, чтобы выносить приговор виновным, так и для того, чтобы наводить страх, дабы финансисты либо сами налагали на себя взыскание, либо подчинились взысканию, наложенному на них советом; а также издать указ, согласно которому все финансовые документы подлежат передаче новому судебному органу, дабы ни финансисты, ни их посредник и помощники не уничтожили доказательств своей вины.

Если преследование не встревожит тех, кто почувствует себя виноватым, до такой степени, чтобы они пали к ногам Его Величества и молили о спасении жизни ценой своего состояния, следует в неделю учредить такую палату и набрать в нее судей из всех парламентов, да таких, чьи имена сами по себе способны наводить страх, а также пустить слух, что Король намерен поместить всех виновных в Венсенский замок, где никому не будет позволено с ними разговаривать, разве что с разрешения совета.

Дабы избежать проволочек, коих стоит опасаться в связи с имеющимися у отдельных лиц привилегиями, позволяющими им прибегать к помощи парламента, надобно заявить: всем предстоит держать ответ перед комиссарами, поскольку неслыханное дело, чтобы короли наделяли кого-либо привилегиями, противоречащими собственным интересам; помимо этого, надобно одновременно запретить всем управляющим финансами покидать свои дома под страхом утраты должности, а тем, кто отважится на это, повелеть вернуться в течение недели и представить все бумаги, которые они намеревались похитить; и наверняка большинство, вместо того чтобы остаться дома и тем подтвердить свою честность, убегут, доказав свою вину; а это как раз то, что нужно.

Потребуется еще одна декларация, которую глашатай огласит под звуки трубы во всех публичных местах, дабы никто не мог утверждать, что не слышал; коей декларацией возвестить о том, что все стряпчие обязаны отыскивать в своих бумагах все контракты на приобретение недвижимости на имя управляющих финансами за последние двадцать лет – что сообразуется с ордонансом Франциска I от 1532 года; и если кто из них попадет под подозрение, его заключат под стражу, а на его имущество наложат арест до тех пор, пока он не оправдается, при этом жене и детям оставят на что жить.

В этой же декларации заявить, что все, кто поставил свои имена под договорами о приобретении либо под простыми обещаниями, либо утаивал имущества управляющих финансами, получат шестую часть, если заявят о том комиссарам; в случае же, если они этого не сделают, а утаенное будет обнаружено, они поплатятся собственным имуществом, которое будет конфисковано в пользу Короля, – что согласуется с ордонансом Карла IX, выпущенного в Гайоне в 1566 году.

Также можно было бы во время проповедей в парижских приходах обратиться к пастве с просьбой разоблачать виновных, обещая ту же часть имущества тем, кто донесет на них; но главное: потребуются другие кандидаты на их должности, поскольку неразумно допускать, чтобы они продолжали их занимать, ведь тогда они будут держать в страхе тех, кто до того имел с ними дело и мог бы донести о растрате ими казенных денег.

Было бы несправедливо, чтобы во время судебного процесса над ними им выплачивалось жалованье, за исключением разве что некоторой умеренной суммы, которая пошла бы на расходы, связанные с отправлением должностных обязанностей.

Не стоит опасаться, что все дела замрут, Шарло охотно возьмет на себя казначейство на тот срок, какой потребуется; Фэдо также не откажется помочь; многие зажиточные парижане будут рады послужить – такое уже практиковалось канцлером Л’Опиталем в 1561–1562 годах; тогда в течение восемнадцати месяцев от своих постов были отстранены чиновники, недолжным образом служившие Королю и обществу.

Было бы кстати обещать прощение тем, кто, вступив прежде в сговор с управляющими финансами, теперь заявит о том, что́ ему известно; такое практиковалось всегда, и закон это позволяет, учитывая, что иным способом трудно узнать о совершенных преступлениях, которые хотя и известны многим, но могут быть доказаны лишь теми, кто в них замешан; трудно предположить, чтобы человек пожелал ходить с отметиной на лбу только из желания погубить ближнего; к тому же подобные обвинения не остаются без последствий; римляне освобождали рабов и передавали их другим хозяевам, для того чтобы получить подтверждение иных преступлений, в которых те были замешаны; но главное, чтобы Его Величество заблагорассудило объявить при дворе, что будет считаться преступлением, если кто-либо, в каком бы звании он ни состоял, явится умолять его либо склонять к милости в отношении обвиненных во мздоимстве.

Таковых следует подвергнуть взысканию, причем в короткие сроки, если же они не согласятся с этим, надлежит поторопить суд применить к ним некоторые особые положения, дабы не увязнуть в проволочках, коих не терпит общественное благо, о котором печется Его Величество.

Одно из этих положений могло бы состоять в том, чтобы оценивать имущество управляющих финансами с точки зрения того, сколько они имели при рождении и сколько нажили; каковое положение не является чем-то из ряда вон выходящим и применялось ранее в отношении Ангерана де Мариньи, осужденного за непомерное накопление имущества, как написано о том у Поля Эмиля¹⁸⁷, одним из вопросов которого было: und tam immensae et tam repentinat divitiae*.

Если законы не обязывают давать отчет о происхождении имущества, так это потому, что речь в них идет о тех, кто не причастен к распределению казенных средств; причастные же к ним обязаны декларировать источники своих доходов, заявлять о сделанных им подношениях, доставшихся наследствах и долях капитала, полученных от отца и матери. И вообще самый верный способ убедить их, что они обогатились за счет Короля, – это показать им, что законные доходы и жалованья от их должностей, а также разнообразные выгоды, которые они могут извлечь для себя, никак не сопоставимы со стоимостью их личного состояния.

Действуя таким образом, возможно одолеть финансистов, которые уже и теперь, как, например, Моран, просят прощения и ставят свое положение в зависимость от милости Короля, признавая: если судить их по всей строгости ордонансов, то и самые невинные из них будут приговорены к отстранению от должности без права жаловаться. Его Величество получит в таком случае более 12 000 000 должностей и упорядочение дел в данной области.

Однако совершенно необходимо, чтобы Его Величество довел свое решение до конца, ибо ясно: невзирая на запрет вступаться за финансистов, ему придется отбиваться от ходатаев – родственников, подкупленных лиц, просто сострадающих, хотя чему тут сострадать; Его Величеству придется пройти испытание на прочность, ведь чего только не может произойти за время судебного разбирательства: то судья благосклонно отнесется к частному лицу, то подкупленный свидетель встанет на защиту, то улика исчезнет, то ход дела намеренно затянут, не секрет же – коль скоро речь идет о

*Откуда такое огромное и внезапно взявшееся богатство (лат.).

больших преобразованиях, да еще в подобного рода делах, на пути встречается немало препятствий, и почти немыслимо пойти против воли небольшого числа частных лиц во имя блага большинства, не вызвав противодействия, осилив которое только и можно испытать подлинное торжество от одержанной победы; а поскольку во Франции только запрягают скоро, если и это дело не будет доведено до конца с надлежащим упорством и финансисты заметят, что внимание к ним ослабло, они решат, что у Государства духу не хватает, чтобы справиться с ними, почувствуют себя ни в чем не повинными, обнаглеют, и та мировая, которой от них потребуют, будет уже далеко не так выгодна для Короля, как могла бы быть.

В заключение кардинал сказал, что из всего вышеизложенного следует: если доводить до крайности расследование в области финансов опасно, то бросить его на полпути стыдно; нынешнее состояние дел требует такого расследования, оно важно и для будущего; надобно так повести дело, чтоб взять с финансистов по их мошне и повелеть: отныне не сметь наполнять ее в подобных размерах.

В соответствии с предложенным Король издал в октябре 1624 года в Сен-Жермен-ан-Лэ декларацию об учреждении судебной палаты, а вслед за этой декларацией еще одну – о порядке ее работы.

Палата предъявила обвинения нескольким финансистам, кое-кого взяли под стражу, кое-кто ударился в бега, и среди них Бомарше, тесть Ла Вьёвиля, – он первым бежал на остров Нуармутье. Обвинение против него было столь тяжким, что он был приговорен к повешению и удушению – казнь совершили заочно над его изображением.

Ла Вьёвиль оказался настолько замешанным в выдвинутых обвинениях, что судебная палата, полностью признав его соучастником всех преступлений его тестя, в указе, касающемся Бомарше, определила ряд мер в отношении его самого, а именно: заслушать и расспросить Ла Вьёвиля по обвинениям, выдвинутым в отношении его тестя, а также взять под стражу Бардена, канцелярского служащего, его правую руку.

Было доказано, что Ла Вьёвиль виновен в том, что: 1) позволил своему тестю утаить от Его Величества несколько миллионов; 2) своей властью изменял ведомости и росписи, составленные его предшественником на этой должности; 3) нанес вред финансам Его Величества и в нарушение существующих ордонансов способствовал вывозу своими сообщниками за пределы Королевства денежных средств; 4) сам и с помощью соучастников заключал незаконные сделки, давал письменные приказы о выдаче денег и приобретении патентов; 5) брал большие взятки; 6) наживался на продаже королевского леса в Шампани, неподалеку от своего имения; 7) пожелал свести дружбу с иностранцами, будучи взят под стражу. Были и другие обвинения – например, в том, что он замешан в убийстве Потренкура.

Несмотря на тяжкие обвинения, Его Величество по своей неизреченной доброте ограничился тем, что велел содержать его под надзором, дабы он не смог навредить, и не пожелал доводить дело до обвинительного приговора.

До отбытия в Компьень Его Величество получил второе соглашение о примирении по поводу Вальтеллины, составленное Его Святейшеством.

Но поскольку в основе всякого правового решения лежат факты, которые надобно знать, прежде чем судить о чем-либо – то есть что было сделано и делается по тому или иному вопросу, о чем еще надлежит подумать, – вернемся к началу вальтеллинского вопроса и повторим вкратце, что произошло до сего момента.

Вальтеллина – это долина, в которой проживает около тридцати тысяч душ; длина ее может быть оценена в двадцать часов езды верхом; ширина составляет французскую милю.

Она принадлежит граубюндцам – народу, некогда частично завоеванному несколькими сеньорами, а позже, в силу того что те не оставили потомства, обретшему свободу; часть жителей выкупила себя, другая уклонилась от подчинения епископам Хура, еще часть – Австрийскому дому, уподобившись в том швейцарцам.

Несколько деревень, объединившихся в один судебный округ, сформировали коммуны, несколько коммун по налоговому принципу образовали провинцию и назвали ее лигой, то есть союзом. Всего таких лиг три, первая и самая древняя – Граубюндская, на ее гербе и на изречении девиза серо-белые цвета; вторая Кадея, некогда подчинявшаяся епископу Хура, но освободившаяся из-под него, хотя у него и сохранились кое-какие права, как то: чеканить монету, взимать дорожную пошлину и ряд других привилегий; третья – лига Десяти Юрисдикций – объединила тех, кто восстал против Австрийского дома, все еще пользующегося кое-какими правами в этих местах.

Все три составляют вместе государство, по названию первой лиги именующее себя Граубюнден.

У них общее управление, общая судебная власть, общий военный порядок, и в каждой из них власть во всем принадлежит народу.

В 1498 году они связали свою судьбу со Швейцарией, так что являются частью Гельветической республики, состоящей из тринадцати кантонов, кое-каких свободных народностей, пользующихся их покровительством, валисского народа и, соответственно, трех лиг Граубюндена.

Король Людовик XII с целью возвращения себе Милана в 1509 году заключил с ними союз, по которому они ему позволяли набирать такое количество солдат, какое ему потребуется, и всякий раз, как Король станет это делать, должны были держать открытыми свои горные проходы, чиня препятствия врагам Его Величества.

С тех пор договор нерушимо соблюдался и возобновлялся всеми нашими Королями, сменявшими друг друга на троне после Людовика XII, чем Франция и пользовалась без всяких помех до 1603 года.

Все это время и граубюндцы под сенью союза с Францией жили и не тужили, спокойно и мирно, как между собой, так и с соседями.

Однако так уж мы устроены: что имеем, не храним, а то, что принадлежит нам издавна, кажется нашим изначально и зависящим лишь от нашей воли, а отчего так, на самом деле забываем; вот и граубюндцы, позабыв обо всем доб ром, что вытекало для них из союза с одной лишь Францией, при том, что раньше они долгое время сопротивлялись предложениям венецианцев и губернатора Милана, в конце концов все же поддались на уговоры тех и в 1603 году, пренебрегая союзничеством с Францией, связали себя союзом с Венецией. Испания, жаждавшая этого союза в своих собственных интересах – сама она неоднократно получала от них отказ, а в 1578 и 1592 годах во время наших междо усобиц засылала к граубюндцам послов, – наконец в 1603 го ду настолько преуспела в своем продвижении на пути к заветной цели, что даже проработала статьи договора и считала, что он уже у нее в кармане, а потому не смогла стерпеть, что ей предпочли венецианцев, и попыталась угрозами и экономическими санкциями, то есть силой, заставить Граубюнден стать и ее союзником наряду с Венецией.

Король помог граубюндцам выстоять под натиском Испании, однако даже себе не признавался в наличии у них альянса с Венецией ввиду старых и добрых связей, сложившихся с этими народами, хотя их союз с Венецией и был весьма вреден для нас, ведь, согласно договоренности с венецианцами, им был разрешен проход по территории граубюндцев в случае конфликта с кем бы то ни было, без всяких исключений, в том числе и в случае конфликта с Францией. И хотя Его Величество предвидел множество бед, могущих проистечь из подобного состояния дел, да и венецианцы действовали малопохвальными методами – например, использовали имя и авторитет Короля, убеждая коммуны согласиться на этот союз, как будто Король не только дал на него добро, но и желал этого, – он не стал наносить им оскорбления и поручать своему посланнику дезавуировать их утверждения.

Испанцы в сентябре этого года принялись возводить форт Фуэнтес на холме, расположенном чуть ли не на территории граубюндцев, при первом удобном случае намереваясь завладеть проходами Вальтеллины и стать хозяевами этого края. У подножия холма в устье озера Комо они выстроили другой форт, поменьше, и разместили там свой гарнизон, чтобы отслеживать, какие товары доставляются из Милана и в Милан через Вальтеллину.

Граубюндцы, видя себя зажатыми этими двумя фортами в тиски, начали, пусть и поздно, раскаиваться в своем неблагоразумии, приведшем их к ошибке – заключению еще одного союзнического договора, помимо того, который имелся у них с Францией, и отступлению от единственно возможной для их государства линии поведения – неукоснительного соблюдения нейтралитета по отношению к соседям, ведь только так и можно было остаться с теми в дружеских отношениях.

Осознав, что вступили на гибельный путь, они в 1604 году направили к Королю Генриху Великому депутацию, умоляя избавить их от угрозы рабской зависимости, нависшей над ними.

Его Величество ответил им на это: если венецианцы, их новые союзники, пожелают помочь им в соответствии со взятыми на себя обязательствами, он также не откажет им в поддержке, однако было бы несправедливо, чтобы он один взвалил на себя весь груз военных расходов, не являясь более их единственным союзником.

Венецианцы, стараясь избежать расходов, заявили, что не считают возможным требовать либо добиваться с оружием в руках разрушения укрепленного места, отстроенного испанцами на собственной территории, однако пообещали, что в случае если губернатор Милана пожелает воспользоваться фортом против граубюндцев, не откажут тем в поддержке, согласно договору. Так форты с внушительным гарнизоном остались стоять, а испанцы продолжили свою политику, направленную на достижение желаемого союза, покуда наконец в 1606 и 1607 годах не были составлены некоторые статьи договора, чему способствовали первые люди этого края – Белли и Бальзельга, сторонники союза с Испанией; однако они почти тотчас были за это наказаны, а статьи договора уничтожены.

Все эти беды, павшие на головы граубюндцев из-за альянса с Венецией, вкупе с прочими неприятностями, посыпавшимися на них со стороны Венецианской республики, привели к тому, что в 1611 году, когда истек срок данного договора, они дали знать Венеции, что не станут возобновлять с ней союзнические отношения, ограничившись добрососедскими отношениями.

В качестве довода они привели тот факт, что, согласно обязательствам, им пришлось бы поставлять большее количество рекрутов, нежели их страна могла предложить, в случае если бы французский Король и швейцарцы одновременно обратились к ним с просьбой о помощи живой силой в соответствии с договорами; что у них не имелось иного, лучшего способа побороть или по крайней мере уменьшить ревность Габсбургов, от которых они столько натерпелись; что они и в будущем не перестанут помогать Венецианской республике солдатами, если она обратится к ним с такой просьбой, причем гораздо охотнее, поскольку без принуждения.

Венеция, не пав духом в связи с их отказом ратифицировать договор, прислала к ним чиновника, который ранее уже служил у них, – ему подтвердили отказ.

Она направила туда еще несколько человек, одного вслед за другим, и даже посланника, назначенного в Англию: уж он-то использовал все ухищрения, чтобы добиться своего.

Все это привело к тому, что в марте 1617 года договор о союзничестве между ними все-таки был подтвержден.

Когда г-н Гефье, посланник Его Величества в Граубюндене, ознакомился со статьями этого договора, он опротестовал их как наносящие урон союзу этой страны с Францией, поскольку условия и оговорки, обещанные Гефье Падавеном, представлявшим Венецию, не вошли в текст договора.

Суть этих условий и оговорок заключалась в том, чтобы предоставить Венеции право набирать рекрутов в свои вооруженные силы только после того, как Король Франции наберет то количество рекрутов, которое сочтет необходимым; чтобы в статью договора, обязывающую их вести боевые действия против кого бы то ни было, было внесено: «кроме Короля Франции, его друзей или союзников»; чтобы в том месте договора, где речь шла о перекрытии проходов, было добавлено: «кроме сил Короля Франции, для которого они будут открыты, против кого бы он ни выступал, даже против самой Венецианской республики»; и чтобы в конце договора была добавлена особая статья, гласящая, что наряду со всем обещанным в предыдущих статьях подразумевалось, что альянс с Французской короной останется в неприкосновенности, без единого нарушения в какой бы то ни было его части.

В том же году граубюндцы заключили еще один союз – с Испанией, от которого, как и от договора с Венецией, тотчас отказались.

Дабы впредь жить в мире и согласии и не позволить никому из них вести секретные переговоры в пользу той или другой стороны – отчего у них было столько неприятностей и беспокойства, – граубюндцы в 1619 году определились наконец с некоторыми обязательствами в отношении друг друга.

Новым преследованиям не было дано ходу, поскольку это перерастало в разбой и убийство; обе партии, ратовавшие одна за союз с Испанией, другая за союз с Венецией, совершали великое множество жестокостей, в зависимости от того, какая партия брала верх в тот или иной момент. В конце концов в начале июля 1620 года Помпей Планта, глава мятежников происпанской партии, приговоренный в предыдущем году к четвертованию, выступил с шестнадцатью тысячами солдат, набранных на средства испанского короля в небольших кантонах, и принялся завоевывать нижний Энгадин, который тем не менее не смог подчинить себе.

Граубюндцы, будучи атакованы бунтовщиками, снеслись с посланником Венецианской республики, чья резиденция находилась в Цюрихе, и просили, невзирая на указ, выпущенный ими же о запрете на въезд в их земли посланнику любого чужестранного государя, явиться ввиду грозной опасности в Хур и помочь им своими добрыми советами.

Он ухватился за эту возможность возобновить союзнические отношения, и все уже было готово для подписания нового договора, когда губернатор Милана, не имея иного повода помешать этому, призвал вальтеллинцев восстать против граубюндцев.

Со времен заключения Граубюнденом договора с Венецией в 1603 году, как мы видели, это государство жило в бесконечных распрях и смуте, различные партии – профранцузская, провенецианская, промиланская – совершали друг против друга множество несправедливых и жестоких актов, стоило одной из них заполучить власть. А поскольку во времена гражданских усобиц до власти добираются не лучшие, граубюндские судьи и чиновники вымогали у народа все, что только можно, и главным образом у католической части населения, слабейшей, а значит – у жителей Вальтеллины, где католиков больше всего.

Дурное обращение привело к тому, что вальтеллинцы свергли иго граубюндцев; однако, поскольку опереться им было не на кого, кроме Испании, они пошли по этому пути, но лишь тогда, когда губернатор Милана, действуя в интересах Венеции, союз с которой был, по его расчетам, уже делом решенным, посоветовал им так поступить, обещая помогать.

Вслед за чем 19 июля 1620 года Робюстели, вальтеллинский дворянин, вошел в Граубюнден с войском, состоящим из католиков, занял несколько крепостей, перебил всех протестантов, поддержал изгнанных мятежников, которые появились там со стороны Тироля и заняли ближайшие горные проходы, по которым граубюндцам могла прийти помощь со стороны Венеции и Цюриха; так что войска из Цюриха и Берна, посланные туда, были вынуждены идти длинным путем, в обход. По прибытии в Вальтеллину они одержали верх и в неделю отвоевали всю Вальтеллину; однако губернатор Милана выслал дополнительные силы, которые без боя изгнали их оттуда и, чтобы как-то утвердиться в своей победе, велел выстроить четыре форта – в Морбеньо, Сондрио, Нова и Рива.

Граубюндцы, пав духом, не зная, что делать, обратились к французскому Королю, своему давнему и доброму союзнику, и умоляли его не дать им погибнуть.

Его Величество, которому было больно смотреть, как страдает этот свободолюбивый народ, и по ряду соображений заинтересованный в их спасении, обещал им помочь вооруженной рукой, если не удастся мирно разрешить конфликт.

Его Величество обратился к королю Испании с просьбой вернуть все в прежнее состояние, и с этой целью в Испанию был направлен чрезвычайный посол, г-н де Бассомпьер, который, не имея возможности лично изложить порученное ему дело королю Филиппу III в связи с болезнью того, передал ему свою верительную грамоту и письменно изложил суть вопроса.

Король Испании, найдя предложение справедливым, согласился с ним, к чему его понудило и настоятельное пожелание Папы, изложенное в послании, тогда же им полученном.

Однако смерть помешала королю Испании, его намерение довелось осуществлять уже Филиппу IV, его сыну, согласно оставленному в завещании указанию; в связи с чем 25 апреля 1621 года в Мадриде был подписан договор, по которому форты надлежало снести, а все остальное привести в то состояние, в коем оно находилось ранее.

Ожидали, когда пункты договора станут воплощаться в жизнь, однако гугенотские бунты во Франции вынуждали короля Испании со дня на день откладывать исполнение договорных обязательств; наши еретики собрались против воли Короля 26 ноября 1620 года на генеральную ассамблею в Ла-Рошели, затем в Монтобане и не пожелали расходиться, несмотря на приказ Его Величества сделать это под страхом быть объявленными преступниками, виновными в оскорблении особы Его Королевского Величества. Это вынудило Короля выдвинуться в Сомюр, который был им взят, затем в Сен-Жан, который был им осажден и взят, и в Монтобан, который также был взят им в кольцо осады, но так и не сдался.

Испанцы, надеявшиеся, что смута во Франции затянется, откладывали исполнение пунктов договора, так что уже во время осады Монтобана в открытую говорили: судьба Вальтеллины зависит от того, возьмут или не возьмут этот город. Испанцы, задумавшие недоброе, повсюду вредили нам.

Первое: герцог Сена принудил вальтеллинцев обратиться к Папе Григорию XV с мольбой отсрочить исполнение договора.

Президент д’Асколи под предлогом того, будто он направляется в Нотр-Дам-де-Лорет, уехал в Рим, чтобы оказать давление на Его Святейшество.

Испанцы устроили так, что к вальтеллинцам из Милана был выслан канцлер, уполномоченный передать жалобы эрцгерцога Леопольда на то, что вальтеллинцы ропщут, а также доводы как нравственного, так и государственного порядка в пользу неисполнения Мадридского договора.

А когда началась осада Сен-Жан-д’Анжели, испанцы на совете уже в открытую выразили свою заинтересованность оставить Вальтеллину себе; они пожелали воспользоваться затруднениями Его Величества, заявив, что королю Испании больше никогда не представится столь удобного случая сосредоточить в своих руках все виды оружия, в том числе и духовное, и стать единственным арбитром мира.

Изложили они и то, как важно, чтобы Папы были преданы Испании, и какую ошибку допустил Филипп II, не подчинив себе Италию во время войны лиги, ведь, став ее полновластным хозяином, он мог законно претендовать на то, чего не достиг Карл V.

Затем, в 1622 году, в Аранхуэсе они выдвинули новые коварные предложения, надеясь, что посол Франции их выслушает и они смогут новым договором подменить существующий.

Губернатор Милана, не считаясь с обещаниями, данными нашему Королю, своему повелителю, и что ни день заверяя его в своей доброй воле, одно за другим слал граубюндцам послания, прося их отступиться от приверженности Его Величеству и заключить новый договор с Миланом, помимо договора с Францией, а также запрещал торговать с нами, дабы вынудить пойти на то, чего не мог добиться уговорами.

Во Франции испанцы действовали и напрямую, и в обход; напрямую: король Испании поручил своему послу маркизу де Мирабелю, сговориться с министрами Короля о неисполнении Мадридского договора, при этом в 1622 году в ход были пущены такие методы, что, когда бы это удалось, маркиз был бы дезавуирован своим господином; в обход: испанцы не забыли использовать все, что могло нанести нам урон, как внутри, так и за пределами нашего Королевства, и лишить нас возможности силой заставить их хранить верность договору.

Тем временем в Англии стало известно о недовольстве, вспыхнувшем в Туре в связи с разрушением гугенотского храма; посол Испании постарался так раздуть это дело с помощью находящихся на содержании Испании членов обеих палат парламента, что еще немного – и пуритане открыто выступили бы в поддержку восстания.