Текст книги "Мемуары"

Когда до них дошел мой ответ, они сочли, что я чего-то опасаюсь, и герцог Эпернонский через посредников передал мне: лучше бы мне убраться в мое епископство, чем находиться при Королеве и навлекать на нее столько бед.

Сдобрив свой ответ такой же учтивостью, с какой и мне преподнесли мнение герцога, я велел передать ему: где бы ни находилась Королева, распоряжения отдает она; герцогу Эпернонскому не помешало бы это понимать; я явился к Королеве в Ангулем, не желая ничего, что было бы противно ее желаниям, и намерен оставаться там, покуда она того хочет, не переча при этом тем, кому прихожусь не по нраву; буду я полезен и тем, кто мне благоволит.

Минуло два дня, до меня не дошло ни одной вести о новых заговорах; но на третий день Королеве было вновь сделано предложение исключить меня из числа своих советников. Она этому воспротивилась, находя предложение тем более скверным, что я вошел в совет по их же просьбе; однако я счел, что лучше пока продолжать следовать смене их настроения, до чего Ее Величество, хотя и с большим трудом, соблаговолила снизойти.

Покуда продолжались все эти дрязги, граф Шомберг, прибывший, как я сказал выше, в Лимож, собрал рать, чтобы идти воевать Юзерш, где стоял гарнизон герцога Эпернонского. Он оценивал форпост в Ангулеме как чрезвычайно важный, который необходимо было сохранить во что бы то ни стало.

Он посоветовал Королеве написать Королю, так она и поступила, умоляя его не атаковать эту крепость, необходимую для ее безопасности, до тех пор, пока она не сообщит ему всего того, о чем ей необходимо ему поведать и о чем шла речь в ее предыдущих посланиях.

Ле Брёй, капитан Пьемонтского полка, человек большого сердца и такой же верности, находился в аббатстве, служившем укрепленным местом, с тремя или четырьмя десятками солдат, не более того. Многие вызвались атаковать город. И среди прочих Шамбрэ, гугенот, приобретший известность добрыми делами, свершенными им при жизни покойного Короля, человек безоглядный, в совершенстве владевший искусством ведения боя; он попросил пятьсот пеших и сотню конных воинов для атаки и удержания завоеванной крепости ввиду превосходящих сил графа де Шомберга.

Герцог Эпернонский, раздираемый внутренними противоречиями, не мог решиться ни передать инициативу комуто другому, ни возглавить атаку самому и внезапно напасть на противника, когда тот этого не ожидает. Он так долго раздумывал, что в день, когда все же выступил с пятьюстами конниками и двумя тысячами пехотинцев, отправляясь на бой с графом де Шомбергом, последний нагрянул в Юзерш, воспользовавшись помощью жителей, взял город, а затем и аббатство при посредничестве одного храброго священника из соседнего прихода, подсказавшего ему взобраться на холм с одной стороны и произвести подкоп с другой, после чего открылся проход в подвалы, через которые трое солдат проникли во двор.

Ле Брёй проявил чудеса храбрости и дрался до тех пор, пока аббатство не было полностью захвачено, после чего вместе с одиннадцатью товарищами, вооруженными лишь пиками и шпагами, укрылся в небольшой часовне, где его и вынудили сдаться на одиннадцатый день апреля.

Таким образом, герцог Эпернонский, подойдя к Юзершу, остался ни с чем и был весьма недоволен провалом предпринятого им броска, хотя и вызволил Ле Брёя и воздал ему по заслугам.

В то же время была получена весть о переходе верхней Булони под управление Короля, а нижняя Булонь принудила наместника, ставленника герцога Эпернонского, и его гарнизон покинуть городские пределы, о чем Королева была извещена 11 апреля письмом, полным к тому же жалоб на то, что покуда г-н де Бетюн дает ей всякие обещания, у нее из-под носа уводятся принадлежащие ей города.

Король ответил на оба ее письма 23 апреля следующим образом: он-де понимает, что ее рукой водит кто-то другой, поскольку письма ее лишены той искренности и правдивости, которые ей присущи, и хотя они полны заверений в приверженности благу его Государства и сохранению его власти, как и в ее верноподданнических чувствах, ее именем задолго до ее отъезда из Блуа прикрывались и продолжают прикрываться желающие восстановить против него все, что можно, как внутри, так и за рубежами Королевства, и не только вооружая и поднимая на борьбу с ним многочисленное войско, но и налагая руку на королевские финансы, подчиняя себе его подданных, нападая на его крепости и на графа де Шомберга, его генерального наместника в Лимузене; город Юзерш не принадлежит герцогу Эпернонскому, он самоуправно завладел им против королевской воли. Что касается Булони, Король объяснил ей, что жители, видя, что к ним стекается большое количество военного люда, стали протестовать, да ведь ни это укрепленное место и никакое другое не предназначены для того, чтобы она там укрывалась, поскольку ей вообще нет в том нужды, раз она в своем Государстве; в остальном он расположен внять всему, что она пожелает ему изложить, для чего подле нее находится г-н де Бетюн, готовый выслушать ее и обо всем доложить ему, но так и не сумевший вытянуть из нее ни словечка, какие бы усилия он к тому ни прилагал, что воспринимается им, Королем, как очевидное доказательство злонамеренности тех, кто диктует ей письма, предназначенные для него.

Королева была предупреждена о происходящем в цитадели Ангулема, в которой г-н Дантон, под чьим началом она находилась, благосклонно отнесся к переговорам с графом де Ларошфуко, не имея, однако, ни малейшего намерения что-либо предпринимать.

Поступили сведения о коварном поступке графа де Шомберга, который подкупил порохового мастера Ангулема с намерением взорвать запасы пороха ангулемской цитадели, что было вовсе не трудно, поскольку мастер в любое время имел доступ в пороховые склады для проверки состояния хранящегося там вещества; в результате мастер во время взрыва погиб по причине близости места проживания к складам.

Королева сетует, вопрошает, по какому праву, открыто обсуждая с ней условия соглашения, за ее спиной применяют силу, что идет вразрез с данным ей словом; но все тщетно.

Между тем герцог Эпернонский, не успев вернуться из Юзерша в Ангулем, узнает, что герцог Майенский подобрался со стороны Гиени к Шатонёфу, большому населенному пункту в трех лье от Ангулема, который герцог с самого начала намеревался защищать.

Поскольку у Королевы не вышло договориться с Королем, каждый начал смекать: кто-то из рук вон плохо заправляет ее делами. Рюслэ в открытую высказывался против герцога, и это снова так рассердило последнего, что их отношения достигли крайней степени обостренности; однажды Рюслэ, упершись рукой в бок, задел герцога, когда тот входил в кабинет Королевы.

Я бы не поверил в подобную наглость, если бы не услышал об этом из уст самого герцога; подобную выходку мог себе позволить только сумасшедший либо человек, намеренно стремившийся навстречу собственной погибели, ведь герцог находился в собственных владениях, имел преданных ему вооруженных людей и к тому же всей своей жизнью доказал, что не умеет сносить обиды.

Самонадеянность этого чужака основывалась на том, что дворянство, окружавшее Королеву из любви к ней, было на его стороне, а кроме того, маркиз де Мони, его близкий друг, командовал полком Королевы, и несколько рот этого полка располагались в городе. Рюслэ и правда держал весьма оскорбительные речи в отношении герцога Эпернонского, вне зависимости от того, совершил тот или нет подобную дерзость.

Отсутствие согласия в совете Королевы вкупе с пониманием всеми, что дела ее идут хуже некуда, привело к тому, что герцог Эпернонский вновь предложил Королеве призвать меня на совет и доверять мне, сказав, что, ежели вместо Рюслэ, человека неосмотрительного, до сих пор руководившего делами Королевы, руководство возьмет на себя человек с достойной репутацией, глядишь, все и изменится к лучшему.

Г-н кардинал де Ларошфуко, за несколько дней до того прибывший в Ангулем, чтобы посмотреть, удастся ли ему привести стороны к согласию, то есть возложить на себя начатое г-ном де Бетюном, счел это дело более легким, чем ему представлялось раньше; в итоге в три дня появился текст соглашения, с которым г-н де Берюль принялся разъезжать от одной договаривающейся стороны к другой, разрешая возникающие трудности. Суть соглашения сводилась прежде всего к тому, чтобы предать прошлое забвению; к гарантиям Короля в отношении лиц, находящихся как в силу личных привязанностей, так и в силу должностных обязанностей подле Королевы; к 50 000 экю вознаграждения герцогу Эпернонскому за то, что он поступится Булонью; к обмену Нормандии, принадлежавшей Королеве, на Анжу, Анжерский замок, Пон-де-Сэ и Шинон; к 600 000 экю, пожалованных Ее Величеству за понесенный в связи с этим убыток.

Соглашение было заключено в последний день апреля; Король получил его в Сен-Жермен-ан-Лэ 2 мая, а пять дней спустя отправился в Турень, чтобы быть поближе к Ангулему и способствовать исполнению обещаний.

Губернаторство в Нормандии, которым обладала Королева, было особенно желанным для г-на де Люиня, намеревавшегося обменять его на принадлежащее герцогу де Гизу губернаторство в Провансе; но у него ничего не вышло, и он попытался обменять его на губернаторство в Бретани, что также не получилось; в конце концов он выменял его на Пикардию, в которой ему уже принадлежало немало городов; все это перестанет казаться странным, когда узнаешь, что в то же время он предложил заплатить из королевских средств больше миллиона с половиной ливров за некоторые города и крепости такой важности, что их смело можно назвать вратами Франции, через которые в нее попадали все чужеземцы.

Никогда еще соглашение не было настолько своевременным, ведь Ганнибал уже стоял у ворот, королевские войска были на подходе, еще немного – и Королева была бы вынуждена, дабы не сидеть взаперти в городе, коего осада была вполне предсказуема, отправиться в Ксент и либо оставаться там, либо перебраться оттуда в Бруаж, что означало бы ее несомненное поражение, ибо с тех пор подтвердилось полученное ею предупреждение о неверности губернатора Ксента, в которое поначалу так мало верилось, ведь сей губернатор, будучи племянником г-на дю Плесси, доверенного лица герцога Эпернонского, был когда-то воспитан герцогом, в силу одной лишь милости, оказанной ему покровителем, сделал очень выгодную партию, когда задумал жениться, был из уважения к герцогу назначен на пост губернатора и служил тому как своему господину; избежать этой ловушки было невозможно, коль скоро дошло до того, что г-н де Бетюн имел соответствующий приказ заставить этого губернатора выполнить обещание, данное им когда-то и состоявшее в том, чтобы задержать Королеву и герцога Эпернонского, если они прибудут в Ксент, за что ему полагалось вознаграждение; близкие г-ну де Люиню люди, задумавшие сей план, впоследствии не отрицали всего этого в разговоре со мной.

Рюслэ, как мог, препятствовал заключению соглашения; но, поскольку веры ему не было, усилия его оставались втуне. Он сделал ряд весьма необычных предложений Королеве, имевших целью только удовлетворение собственного желания мести. Однажды, сильно преувеличив свои заслуги перед нею и потребовав от нее клятв держать все в тайне, он ей сказал, что знает один очень выгодный способ вызволить ее из скверного положения, в котором она оказалась. Кроме того, он внушил ей, что Королеве не следует слишком полагаться на герцога Эпернонского и что ненависть, с которой относятся к нему Король и его фавориты, такова, что, если она предоставит им случай отомстить герцогу, нет ничего, в чем ей было бы отказано двором; что открыто вредить герцогу – значит покрыть себя позором, но он сможет подсказать ей такую уловку, что и самые ясновидящие ничего не прознают, а она останется в выигрыше.

Уловка состояла в том, чтобы Королева сделала вид, будто хочет отправиться на смотр полка своих гвардейцев под началом маркиза де Мони, стоящего в одном лье от Ангулема. Там будут присутствовать три или четыре приданные Рюслэ роты легкой кавалерии, Королева попросит герцога Эпернонского не счесть дурным ее желание отправиться в Бруаж, где г-н де Сен-Люк принял бы ее под свое покровительство; тотчас после отъезда Королевы Король выдвинется со своим войском в Ангулем и без труда овладеет им и Ксентом, отобрав их у герцога, и, коль скоро она поможет Королю наказать человека, ослушавшегося Его Величество, Король будет милостив к ней.

Это предложение показалось Королеве не только сумасбродным, но и настолько подлым, что она отбросила его, повинуясь собственному внутреннему позыву, в чем я поддержал ее после того, как имел честь быть поставленным в известность, подтвердив ей, что все лукавство ада не смогло бы подсказать ей худшего способа наверняка погубить себя.

Рюслэ, эта безнадежно пропащая личность, видя, что ему отказано, подправил свое предложение, умоляя Королеву об одном – вырваться из-под власти герцога Эпернонского и перебраться в Бруаж. Королева попросила дать ей время, чтобы обдумать это предложение, которое было расценено как из рук вон плохое ее ближайшим окружением: во-первых, Бруаж был в то время в столь плачевном состоянии, что не мог бы устоять и двух недель под натиском королевских сил; во-вторых, верность г-на де Сен-Люка Королеве внушала сомнения, так как Комменж уже несколько раз наведался к нему из Парижа с заманчивыми предложениями, и это произвело на него такое впечатление, что немного погодя он согласился на сделку, выторговав себе 20 000 экю и кое-какие привилегии, не спросив Ее Величество, что, на мой взгляд, имело последствием только то, что он лишился чести принимать ее у себя, а заодно и возможности предать ее в случае, если бы она переехала к нему; в-третьих, если бы Королева послушалась совета Рюслэ, хотя и не была согласна с замысленной фаворитами гибелью герцога Эпернонского, как того желал Рюслэ, делая ей первое предложение, герцог был бы, без сомнений, погублен, поскольку, стоило Ангулему остаться без Королевы, внушающей почтительное отношение, его взяли бы в двухнедельный срок; и наконец, если уж ее стали бы утеснять в Бруаже, ей оставалось бы только одно – положиться на волю ветров в каком-нибудь утлом суденышке, поскольку надежного корабля у нее не было. Ее Величество выслушала все эти доводы и, представив последнее соображение Рюслэ, услышала от него в ответ, что для нее оставалась возможность поселиться в Риме, в его собственном дворце, каковой ответ был верхом бесстыдства.

За всеми этими нелепыми предложениями, все более раскрывающими безумную и хитрую сущность Рюслэ, последовало еще одно, не менее вздорное. Он предложил Королеве выйти замуж за английского короля, о чем обещал договориться, покуда будет в Бруаже, для чего вывезти ее из Франции на английских кораблях, и, отдавая себе отчет, что все это спорно с религиозной точки зрения, он считал, что не стоит в столь важном деле сосредоточиваться на мелочах, главное, чтобы ей была предоставлена свобода вероисповедания и никто не притеснял бы ее в данном вопросе.

Это последнее предложение показалось ей такой бестактностью, что, не в силах сносить далее выходки этого человека, она решила изгнать его, от чего я не без труда отговорил ее. Я представил ей дело следующим образом: ей прекрасно известно, что Рюслэ мне не по душе, как и то, что, терпя его подле себя, она наносит себе вред, и что вопрос не в том, стоит ли от него избавиться, а в том, как это сделать.

Если Ее Величество его прогонит, многие обвинят ее в неблагодарности, ведь внешне все выглядит так, будто он оказал ей немалые услуги, а вовсе не навредил, но дальше так продолжаться не может, и этот во всем неумеренный человек никогда не находился бы рядом с нею, если бы не считал, что пользуется ее безраздельным доверием; следовательно, если Королева станет выражать ему свое недоверие, он, конечно, удалится, в каковом случае, по моему мнению, надлежит вымостить ему дорогу золотом, то бишь предложить выгодные условия, отблагодарив за якобы оказанные услуги, дабы Ее Величеству самой выглядеть лучшим образом и не уронить себя во мнении окружающих.

Герцог Эпернонский весьма противился тому и часто говорил Королеве, что нечего пригревать змею на груди и следует избавляться от нее как можно скорее. Теперь же он до такой степени был объят недовольством, что пожелал поколотить Рюслэ. Я, как мог, отвращал его от этой затеи, но Рюслэ продолжал высказываться о герцоге в таком тоне, что тот однажды прислал ко мне г-на де Тулуза с просьбой: пусть я и не одобряю то, что он собирается сделать с Рюслэ, но после того, как это будет сделано, успокоить Королеву и убедить ее не осуждать его за это.

Я ответил г-ну де Тулузу, что ежели герцог совершит нечто подобное, он погиб; что фавориты, до последней степени ненавидящие его, только и ждут, когда он оступится, чтобы воспользоваться этим как предлогом и расправиться с ним, заставив весь свет поверить, будто это делается в интересах Королевы; что они публично заявят о том, что Королева, находясь у него, не свободна в своих действиях, и докажут это обществу, не ведающему истинного положения дел с Рюслэ, что они могут даже отказаться выполнять условия только вступившей в силу договоренности; что сам он приобретет репутацию человека непримиримого с тем большей легкостью, что многие уже и сейчас находят его общество не слишком приятным; что этим он погубит и Королеву, и себя, а выиграет только в том, что ускорит выход из игры Рюслэ – и без того неминуемый.

Эти доводы были так замечательно изложены герцогу г-ном архиепископом Тулузским, его сыном, что он снизошел до них как сам по себе, так и выслушав мнение г-на дю Плесси, которому доверял. А Рюслэ знай себе продолжал клеветать, и не только по поводу герцога, но и Королевы.

Он предложил одной из камеристок Королевы 30 000 ливров за то, чтобы она передавала ему все слова, извещала обо всех поступках Королевы, которые сочтет важными. Он обвинил Королеву в неблагодарности по отношению к себе, заявил, что без него она все еще томилась бы в Блуа, что герцог Буйонский, кардинал де Гиз, принц Жуанвильский служили ей лишь из уважения к нему. И даже позволил себе наглость заявить в разговоре с Шантелубом, что некогда Тоскана, принадлежавшая роду, из которого происходила Королева, была собственностью его предков.

Шантелуб доложил об этом Королеве, и стало ясно: недовольство назрело со всех сторон; в конце концов однажды мне сообщили, что Рюслэ, в результате неких закулисных действий убедившийся, что будет принят при дворе, попросил Королеву об отставке и получил ее. Я тотчас выехал в Ангулем и по приезде обнаружил в своих покоях Сардини, который обратился ко мне с просьбой помирить Рюслэ с Королевой, чем я якобы мог превратить врага в друга, верного мне по гроб жизни. Я ответил ему, что почитал бы за честь сослужить тому службу, но не в ущерб своей Государыне; что же касается дружбы Рюслэ, то я уверен, что не смогу заручиться ею на приемлемых условиях и что я не сошел с ума, чтобы желать приобрести ее непомерной ценой, то бишь потерей расположения Королевы, но употреблю все свое влияние на нее, дабы она обращалась с ним так, чтобы каждый признал: ему есть за что благодарить ее.

После чего я тут же отправился к Королеве с предложением выдать Рюслэ 100 000 ливров в качестве компенсации за все то, что, по его мнению, он сделал для ее блага; Ее Величество сочла мой совет мудрым и послала к Рюслэ г-на де Сардини, дабы тот заверил Рюслэ, что в Париже ему выдадут означенную сумму. Рюслэ был так озадачен подобной щедростью, которой никак не ожидал, что не мог сразу решить, брать ли ему деньги; он попросил Сардини и других, подтвердивших ему это предложение, отвечать Королеве, что примет окончательное решение в Париже.

Получив его ответ, мы поняли: он поступает так, чтобы ничего не решать самому, а во всем следовать советам г-на де Люиня, опасаясь, как бы вознаграждение, полученное от Королевы, не навредило ему в глазах фаворита. Так Рюслэ исчез из ближнего круга Королевы; однако, вместо того чтобы удалиться в свои владения – будь он человеком чести, он бы не преминул поступить именно так, – он отправился ко двору, будто желал доказать всему миру, в каких дружеских отношениях не переставал находиться с де Люинем, бывшим тогда врагом Королевы.

За две недели до того покинул нас и маркиз де Мони, состоявший в заговоре с Рюслэ, воспользовавшись в качестве предлога отказом Королевы отдать ему в управление Анжер; еще несколько человек, не имевших большого веса, отбыли вслед за Рюслэ.

Никогда ни в одном уме не замышлялось столько всего недоброго, как в уме этого бедолаги. Он был секретарем Королевы, надеялся стать ее канцлером; затем, сменив перо на шпагу, пожелал быть ее придворным кавалером и стал посмешищем для всех, кто об этом прознал.

Он сделал все, что было в его силах, чтобы и сам город Анжер, и управление им перешли к маркизу де Мони – в этом союзе Мони был телом, а Рюслэ душой, – стараясь ради того, чтобы в случае если Королева поселится там, воспользоваться своим влиянием на нее и, принудив ее исполнять требования фаворитов, получать от них то вознаграждение, какое пожелает. Королева распознала его намерения и потому не смогла дольше терпеть его возле себя: если бы он не ушел по доброй воле, никак нельзя было бы удержать ее от того, чтобы расстаться с ним.

Уведя с собой кое-кого из своих сообщников, лишив ее преданных людей, он оставил иных в Ангулеме, причем с одной целью – вредить Ее Величеству; выходило, что она пригрела на своей груди целый змеиный выводок. Среди прочих были там некая дама де Монтандр и некий аббат де Морей, который в смуте всех этих событий пристроился к свите Королевы помимо ее желания, – эти две персоны состояли в переписке с Рюслэ и скрупулезно доносили ему обо всем, что узнавали; вскоре было перехвачено несколько писем аббата, тем более омерзительных, что, помимо всякого рода злоречивых клевет, они содержали сведения, полученные по меньшей мере путем нарушения тайны исповеди; наглость аббата дошла до того, что он писал Рюслэ: не может быть, чтобы у того не было вестей, ведь он исповедует большую часть женских особ из окружения Королевы.

Маркиз де Темин, капитан гвардейцев Королевы, пропитавшись настроениями Рюслэ, тотчас после того, как маркиз де Мони перестал претендовать на губернаторство Анжера, вбил себе в голову, что это губернаторство должно перепасть ему. Однако поскольку Королева отдала упомянутое губернаторство моему, теперь уже покойному, брату, Шинон – Шантелубу, Пон-де-Сэ – Бетанкуру, маркиз повсюду растрезвонил, что выбор ее неудачен и что он более других заслужил быть награжденным, из чего произошло немало ссор. Первая ссора случилась между Шантелубом и означенным выше маркизом, при этом у них дошло до поединка. Эта ссора открыла моему брату, что говорил о нем маркиз де Темин, и он дал тому знать, что также желает сразиться с ним. С этой целью они удалились за город, но поединок так и не состоялся из-за множества заступников с одной и другой стороны; дуэль была отложена.

Узнав о произошедшем, Королева приняла все меры, чтобы примирить их; однако, поскольку зараза очень прилипчива и так просто от нее не отделаешься, ссора не осталась без последствий: мой брат все силы прикладывал к тому, чтобы дуэль состоялась. С этой целью он объезжал город в сопровождении одного только пажа, и не прошло и трех дней, как он встретил обидчика возле цитадели. Завидев друг друга, оба спешились и стали биться на шпагах. После ряда выпадов маркиз де Темин отступил и, прикрываясь своей лошадью, нанес удар, который обрубил завязанный узлом хвост лошади и пришелся прямо в сердце моему брату, что не помешало ему, смертельно раненному, вцепиться в ворот противника; подоспевшие свидетели разняли их, и тут моего брата настигла смерть, хотя случайно оказавшийся поблизости г-н де Берюль и успел, судя по стонам, которые издавал несчастный, отпустить ему грехи.

Я не вправе утверждать, что поединок закончился так в силу какого-либо обмана, и, по совести говоря, не думаю, что Темин желал подобного исхода; однако неоспоримым является тот факт, что, когда мой брат и он схватились за шпаги, поблизости оказалось еще два человека, державших шпаги наготове, – они следовали за маркизом, что, безусловно, является уже само по себе огромным преимуществом одной стороны перед другой. Я не в силах описать состояние, в которое впал после случившегося, и то безмерное горе, которое испытывал, – оно таково, что моему перу не под силу описать его; я давно бы вышел из игры, если бы интересы Королевы были мне столь же безразличны, как и мои собственные дела.

Самые высокопоставленные персоны, оставшиеся при Королеве, видя, что моего брата не стало, а маркиз де Темин удалился, вознамерились заполучить губернаторство Анжера. Однако Ее Величество, сочтя, что раз уж так все непросто в наше время и ей надлежит удерживать меня возле себя не только доверием, но и привязанностью к месту проживания и к месту в ее собственном доме, без чего я не смогу оказать ей должных услуг, по собственному желанию посадила на губернаторство в Анжере моего дядю, командора де Ла Порта, а некоторое время спустя передала должность капитана гвардейцев маркизу де Брезе, моему родственнику, за 30 000 экю, которые я уплатил маркизу де Темину, прекрасно принятому Королем.

Когда миновали все эти горькие события, Королева послала меня в Тур, чтобы подготовить встречу с Королем. Ей было нелегко решиться на это путешествие: то, как с ней обращались прежде и продолжали обращаться теперь, та нерасположенность к ней при дворе, которая проявлялась во всем, боязнь угодить к врагам – все это удерживало ее в большой нерешительности.

Люинь, тотчас после того, как Король прибыл в Тур, написал Королеве послание, которое передал с принцем Пьемонтским, намеревавшимся увидеться с ней в Ангулеме; послание было следующего содержания: он-де отваживается нижайше умолять ее принять его уверения в почтительном желании услужить ей и передать предназначенные ей дары, которые Король не только позволил, но и повелел преподнести ей, и, если это доставит ей удовольствие, он готов пожертвовать ради нее своей жизнью, как в силу того положения, которое она занимает, так и в силу того, что она положила начало его состоянию и много продвинула его, что накладывает на него обязательство не забывать о том никогда; о самом же важном он поручал переговорить с ней отцу Берюлю.

Королева не преминула откликнуться на столь учтивые предложения и велела передать ему, что с тем большей охотой принимает его уверение в почтении к ней, что им движет намерение подтвердить оное своими поступками на придворном посту; что очень рада тому, что он признал ее давнюю склонность к заботе о его благосостоянии, коей он может ожидать от нее и впредь, как и доброжелательности, вновь ею подтверждаемой; что ему следует пребывать в этой уверенности, ведь она исходит от той, чье слово нерушимо; а также что ей всегда будет дорого то, что почтит своим добрым вниманием Король.

Некоторое время спустя ей пишет Король, прося ее приехать свидеться с ним, и высылает к ней в связи с этим герцога де Монбазона. Г-н де Люинь со своей стороны заверяет ее в наилучшем обхождении. Она благодарит Короля за милость, которую он соизволил выказать ей, пожелав встретиться с нею, и пишет о своем желании видеть его, но умоляет не счесть непозволительной нижайшую просьбу, переданную ему чрез г-на де Монбазона, состоящую в том, чтобы Королю было угодно позаботиться о тех, кто ей помогал, как он ей обещал и как его обязывают поступить его совесть и честь.

Ответ этот был сочтен не только достойным, но и похвальным. Г-н де Люинь свидетельствует Королеве чрезвычайное удовлетворение, полученное им от переданных г-ном де Монбазоном новых заверений с ее стороны в желании поддерживать с ним доверительные отношения и благосклонно принимать его услуги; выражает радость, доставленную ему ее решением явиться ко двору после данного им слова; уверяет, что ее ожидает там приятное обхождение, что, помимо Короля и двора, она осчастливит и лично его, позволив преданно служить ей, что он и сделает с превеликим удовольствием в соответствии с тем, что было ей обещано через посредничество г-на кардинала де Ларошфуко и г-на де Бетюна относительно тех, кто служил ей при известных обстоятельствах; обещает ей свободу распоряжения своим домом, который будет ей сохранен, причем не боится давать ей в том заверения, поскольку извещен о добрых намерениях Короля в отношении этого, в чем ручается своей честью, а касаясь вопроса ее появления при дворе, уверяет: она вольна оставаться там столь малое время, какое ей только заблагорассудится, и дает ей в этом слово; убеждает ее не страшиться – как она страшится теперь, судя по тому, о чем сообщил ему г-н де Монбазон, – что ей окажут дурные услуги в отношении Короля; клянется, что, если кто и донесет до нее некие ложные вести, он будет рад развеять недоразумение.

И дабы придать больше весу своим словам, он подтверждает ей через отца Арну все сказанное прежде и настоятельно приглашает ко двору, уверяя, что ей будет оказан достойный прием; что он с тем большей охотой дает ей это заверение, что не сомневается: все обещанное ей будет выполнено, и порукой тому его честь.

В конце концов всякого рода клятвами, не исключая и письменных, та сторона подтвердила свои обязательства по отношению к Королеве. Она со своей стороны обещала им нерушимую дружбу, передав сие обещание через г-на де Монбазона.

А между тем шел захват городов и крепостей, находившихся под управлением сторонников Королевы. Дабы изгнать маркиза де Ла Валетта из Меца, подстрекают восстать против него жителей города, у которых достает смелости на такой отчаянный и неблаговидный поступок, подающий дурной пример. На подмогу жителям даже высылают войска, однако маркиз де Ла Валетт опережает их, вводит в Мец вооруженный отряд, подчиняющийся его отцу, обезоруживает жителей и пресекает зло.

Пытаются склонить на свою сторону губернатора Ксента; делают заманчивые предложения губернатору Лоша; плетут интриги вокруг Анжера, где губернаторское место еще не освободилось; оставляют безнаказанными ряд проступков гугенотов в качестве вознаграждения за мнимую верность короне, в силу коей они якобы отказались служить Королеве, при том что она их о том и не просила, великодушно отклонив их предложение о помощи. Все, вплоть до Деажана, одного из самых преданных им исполнителей, ощутили злонамеренность, все еще вынашиваемую по отношению к Королеве; он был удален ими от Королевы, поскольку им померещилось, что он раскаивается в своей ошибке.