Текст книги "Мемуары"

Бленвиль сделал Королеве несколько предложений как общего, так и частного порядка, чтобы убедить ее отказаться в собственных же интересах от своих друзей.

Среди предложений частного порядка были такие, по которым Король обязывался полностью выплатить ей все недополученное ею жалованье, а также и прочие имевшиеся перед нею долги;

соглашался с тем, чтобы рота легкой кавалерии, принадлежавшая ей, была на ходу; с тем чтобы продолжалась выплата пенсионов, назначенных ею ее окружению;

считал справедливым, чтобы защитники Анжера не подпадали под указ об укрывателях.

А среди предложений общего порядка были такие:

достижение полного согласия и совершенного взаимопонимания между ним, Королем, его матерью, Королевой, и г-ном де Люинем;

позволение сохранить подле себя г-на д’Эпернона, служившего ей, но запрет сделать то же в отношении г-на дю Мэна и прочих, кто захотел бы последовать по его стопам.

Помимо этого, он предложил ей губернаторство в Нанте, при этом епископу Люсонскому, дабы облегчить дело, пришлось бы взять Нант на свое имя, что было отвергнуто.

Королева дала ответ следующего содержания:

обращая к ней подобные предложения, Король более печется о себе, чем о ней, поскольку, отказывая ей в должном, рискует поплатиться своей репутацией, она же – только своей собственностью;

она никогда ничего так не желала, как этого соглашения о достижении полного взаимопонимания;

нет ничего, чего бы она не сделала ради этого;

две вещи внушают ей подозрение: одна – стремясь вернуться к Королю и несколько раз обращаясь с просьбой, чтобы ей прислали г-на де Монбазона, она не только не дождалась его, но и убедилась, что было предпринято все, чтобы отвратить ее от этого намерения и все важные решения принимать без учета ее мнения – просто не ставить ее в известность; кроме того, терпимо относились к тому, что Господин Принц без всяких на то оснований выказывал ей пренебрежение;

и вторая – ей долгое время отказывали в том, к чему она так пылко стремилась, а потом разом предложили все при таком стечении обстоятельств, которое способно бросить тень на данное предложение и удивить самые стойкие умы.

Что же до г-на дю Мэна, то она понятия не имела о его намерении покинуть двор; но ежели взглянуть на то положение, в котором он теперь находится, становится очевидно: любой, оказавшись на его месте, поступил бы так же, а кроме того, его пример заставляет и ее бояться, как бы и с ней ее недруги не стали обращаться подобным образом; при нынешнем положении дел лучше было бы не оборачиваться назад и прийти к соглашению, покоящемуся на разумных гарантиях;

дабы показать, что она желает неукоснительно соблюдать данное ею слово, она готова предоставить гарантов – парламенты Королевства, ежели Король заблагорассудит согласиться с этим;

она также желает, чтобы по приказу Короля они отвечали перед ней за сказанное г-ном де Люинем; чтобы на них было возложено, не дожидаясь новых приказов, делать то, что они сочтут необходимым в случае, если одна из сторон нарушит свое слово;

ежели отыщутся другие, лучшие способы, она расположена рассмотреть их, умоляя Короля принять во внимание, что она не просит ничего иного, кроме как быть подле него и ничего не опасаться, как и должно матери подле своего сына.

После отъезда Бленвиля Королева отправила к Королю г-на де Броте, своего шталмейстера, дабы он передал Его Величеству то же самое, что было наказано передать г-ну де Бленвилю, с той лишь разницей, что начать следовало с вопросов общего, а не частного порядка и выразить Королю ее неодолимое желание видеть его и рассказать обо всем, что она сделала для этого, так и не преуспев;

что Его Величество сделал ей через посредничество де Бленвиля предложения, способные разрушить стену недоверия;

что ежели найдутся лучшие и более разумные способы сделать это, она готова их рассмотреть; ничего не желая так страстно, как быть рядом с ним и под его защитой от недоброжелателей, она полагается на доброе природное начало своего сына – Короля.

Она велела передать ему также, чтобы он во всеуслышание заявил о неправдоподобии пущенного слуха, будто Королева желает войны и вооружается. Лонгеваль, присланный по этому поводу в Анжер, удостоверился в ложности этого слуха. Как и в том, что Ее Величество дала довольно доказательств того, как пеклась о всеобщем покое, будучи у кормила власти, и что подобные слухи – ухищрения тех, кто, желая войны, идет на все, чтобы вынудить Ее Величество заботиться не только о личной безопасности, но и предпринять что-либо из страха перед злом, в неизбежности которого ее желают убедить, тем самым переложив вину на нее;

чтобы, если с ним заговорят о тех, кто разделяет ее интересы, он отвечал им теми же словами, которые было поручено передать г-ну Бленвилю: Королева никогда ничего без них не предпримет.

В вопросах частного порядка – ежели обещания, доставленные Бленвилем, будут исполнены, пусть он даст знать, тогда она примет это как добрый знак, дающий надежду на осуществление и всех прочих ее чаяний; ежели обещания выполнены не будут, пусть он поторопит исполнителей и те покончат с этим совершенно правым делом.

Броте выполнил то, что ему было поручено, Бленвиль вернулся с письмом от Короля, в котором говорилось: миссию свою Бленвиль выполнил успешно, доставив ему приятное сообщение о том, в каком добром расположении духа застал ее, что заставляет надеяться на лучшее, и теперь он в другой раз отсылает его к ней с просьбой так же верить его посланнику, как она поверила бы ему самому.

Король давал Королеве возможность подумать столько, сколько надобно, для принятия решения и обещал выполнить его.

И впрямь часть вопросов частного порядка была решена: ей выплатили пятьдесят с чем-то тысяч экю жалованья, которое задолжали со времен Ангулема, позволили держать роту легкой кавалерии. Что касается гарнизонов Анжера и Пон-де-Сэ, как и пенсионов для ее придворной знати, то по этому вопросу было дано лишь письменное подтверждение, но не деньги; в отношении ее предложения, касающегося парламента, ей дали знать, что оно не на пользу королевской власти. Король предлагал нечто более подходящее и надежное: самому потрудиться над тем, чтобы ей были возвращены уважение и почет со стороны г-на де Люиня.

Королева ответила, что, поскольку парламенты получили власть из королевских рук, ничего предосудительного и обидного в ее предложении нет, при том, что в данном случае они действовали бы не в силу своих должностных обязанностей, а лишь по особому поручению Короля;

что ей невмоготу расставаться со своими друзьями, как потому, что она предпочтет скорее умереть, чем совершить столь недостойный поступок, так и потому, что никто не верен Королю так, как ее верные друзья, и раз злопыхатели желают ей добра, было бы большой неосторожностью с ее стороны расстаться с друзьями.

Однако Бленвиль так давил на нее, прося довериться слову Короля и решению Люиня служить ей, что она испросила три недели, чтобы иметь время посоветоваться с друзьями и вместе с ними подумать, достаточно ли этого.

Г-н де Бленвиль задержался в Анжере на три-четыре дня, чтобы убедить Королеву в том, что никто не собирается нарушать договоренности; в эти дни было решено передать Королю следующее: было бы желательно, чтобы он соблаговолил позволить Королеве поселиться в своем губернаторстве, а ее друзьям и преданным людям – в своих до тех пор, пока станут осуществляться обещания, данные ей и им, при этом связь между нею и ними не должна нарушаться, так чтобы, если обещания останутся лишь на бумаге, друзья и преданные люди могли присоединиться к ней для ее защиты; г-н де Бленвиль озаботился передать это.

Нерасположенность де Люиней к герцогу Эпернонскому из-за его привязанности к Королеве привела к тому, что они собрали в Шампани войско для облегчения задачи, поставленной ими в отношении Меца, жители которого вооружились, с тем чтобы овладеть городом и цитаделью и прогнать оттуда г-на де Ла Валетта; Люинь опередил их и разоружил; от войска, проходившего вблизи города, отделились семнадцать пехотных рот и с развернутыми знаменами перешли на сторону герцога Эпернонского.

Бленвиль посетовал на это Королеве, которая ответила, что снесется с г-ном де Ла Валеттом, дабы узнать подробности дела и известить о нем Короля;

что она уверена: действия де Ла Валетта не направлены против Короля, к которому он очень привержен;

что есть большая разница между тем, что предпринимается с дурными намерениями и направлено против покоя в Государстве, и тем, что предпринимается для собственной безопасности и ограждения себя от чужого гнета; первое – преступно и наказуемо в любые времена, второе – если и небезгрешно, то уж по крайней мере простительно в некоторых обстоятельствах, когда насилие отдельных частных лиц непомерно.

Королева посылает к Королю виконта де Шармеля, чтобы известить его о том же самом и умолять его не поддаваться на уговоры дурнонамеренных людей, которые, в ужасном свете истолковывая поступки других, желают, используя это как предлог, довести дело до войны; она молит Господа не допустить до того и не позволить Королевству расколоться и погрузиться в пучину отчаяния.

Все это время ее неоднократно призывают ко двору, однако из-за того, что во время поездки в Тур ей ни разу не удалось поговорить с Королем с глазу на глаз по вине тех, кто постоянно вертелся подле них, она полагает, что ее присутствие там будет бесполезно для обуздания беспорядков.

Она боится, что большинство, которое судит о происходящем скорее по последствиям, чем исходя из доводов рассудка, убедившись, что ее присутствие не приведет к какой-либо отсрочке беспорядков, о которых всем известно, и не ведая о том страшном горе, которое причиняют они ей, утратит доброе мнение о ней и будет числить и ее среди зачинщиков столь неприглядных событий.

Словом, Люини приглашали Королеву ко двору и при этом чрезвычайно ее боялись. Королева же выказывала желание отправиться ко двору, но лелеяла прямо противоположное.

Люинь считал, что Королеве легко удастся погубить его, ежели она будет при дворе; она понимала, что не может чувствовать себя в безопасности там, где у нее столько сильных недругов, – и тот и другой напоказ выставляли одно, а помышляли о другом.

Она боялась, что, вернувшись ко двору, станет беспричинно возбуждать недоверие, подозрение в том, что плетет заговор с теми, кто водит с ней дружбу, что ее друзьям будут приписывать злые умыслы, как это уже случалось, чтобы погубить их и тем самым иметь предлог расправиться с нею.

Наличие в Шампани войска заставляет ее опасаться, что посягательство на Мец свершается с тем большей охотой, что, овладев им, пленят и ту, которая должна и могла испытывать от этого чувство досады.

Все эти соображения вынуждают ее отложить поездку и послать к принцу Пьемонтскому человека с просьбой служить поручителем за Люиня.

По получении письма он отправляет ко двору графа дю Вера, дабы тот представил г-ну де Люиню от его лица нарушения, допущенные против соглашений, коих по поручению Короля и по долгу службы он сделался гарантом, и дабы убедил оного не допустить того, чтобы совершенное им для собственного возвышения смогло сослужить дурную службу его репутации, которой он так дорожит, что скорее расстался бы с жизнью, чем стерпел позор невыполненного обязательства.

Во время этих переговоров Королева надеется на лучшее и поручает мне всесторонне обдумать создавшееся положение, при котором на кон поставлено ее будущее.

Я высказываюсь в том духе, что нужно быть слепым, чтобы не видеть всего зла, которое причиняют Франции дурные поступки фаворитов;

что велика ненависть, которую их дерзость навлекает на особу Короля, и, в частности, в отношении ее, лишенной чести пользоваться свободой и привилегиями, данными ей по праву рождения и в силу услуг, оказанных ею Государству;

что сложность не в том, чтобы распознать зло, но чтобы найти лекарство, не столь опасное, как сама болезнь;

что должно не только руководствоваться доброй целью, но и использовать достойные средства;

что есть лишь два выхода из создавшегося положения, которые разнятся и даже прямо противоположны одно другому: одно требует ее присутствия при дворе, другое – ее удаления от него;

первый состоит в сближении с Королем, в открытом заявлении коннетаблю о своих правах пещись о благе Государства и своем неприятии, но не фаворитов как таковых, а их действий; в изложении при любом представившемся случае пусть даже и нелицеприятной истины; в отказе от каких-либо личных выгод и в том, чтобы убедить Короля в необходимости придерживаться такой линии поведения, какой требует от него его собственное благо и благо его Государства;

второй же состоит в укреплении собственных позиций с помощью друзей, денежных средств, вооруженных людей и уж затем, после принятия всех этих мер, в усилении предосторожности, в требовании удаления от двора коннетабля и иже с ним как врагов Государства;

первый покажется ей предпочтительнее второго, оттого что он потребует со стороны Ее Величества лишь смелости и ума, способен праведными и законными путями привести к добрым последствиям и не способен породить зло;

правду сказать, в осуществлении этого совета таится некая опасность больше для ее подчиненных, которые ради нее охотно пошли бы на риск, чем для нее самой, защищенной уже самим своим положением, поскольку непреложно: камни и те оживут, дабы защитить ее от посягательств тех, кто захотел бы лишить свободы или жизни ее, так часто встававшую на защиту этой самой свободы, дабы та не иссякала в Государстве;

со вторым дело обстоит сложнее, из него может проистечь много бед, одна из которых – война, само по себе величайшее зло, вызывающее в народах такой ужас, что, не разбирая, кто прав, кто виноват, они проклинают затеявших ее, словно они и есть ее причина;

Люинь, как бы он себя ни вел, имеет то преимущество, что находится в тени королевской власти, а это заставит народы оправдывать войну, которую он станет вести против Королевы, в той же мере, в какой она будет на самом деле несправедлива;

разум бесполезен без силы; сила же является производным от трех вещей: денег, крепостей и солдат;

что касается денег: те суммы, которые считались бы крупными в делах частного порядка, ничтожны, стоит зайти речи о непомерных расходах, предвидимых в делах иного рода;

что до крепостей, пригодные для мирного времени, они в военном отношении вообще не могут браться в расчет, поскольку не оснащены так, чтобы выстоять под натиском королевского войска;

что до солдат, будь то французы или наемники, – французы легкомысленны и легко меняют хозяев, у наемников не будет иной цели, кроме как собственные интересы во Франции, и кроме того, их усилия будут направлены на то, чтобы по возможности раздирать страну, к которой они не принадлежат, – словом, и те и другие станут преследовать свои выгоды, пусть и разные, либо следовать своим убеждениям; движимых добродетельными побуждениями будет меньшинство, прочих – большинство, но способов удержать их слишком мало, учитывая, что помрачение умов таково, что то, чем прежде довольствовался бы князь, теперь не устроит и его пажа;

это может привести к тому, что сразиться придется не только с теми, кто является ее явными врагами, но и с теми, кто числится среди ее сторонников;

гугеноты, несмотря на ее всегдашний отказ принять их помощь, все равно возьмутся за оружие – либо за нее, либо против; ежели это произойдет, она прослывет их соратницей и пособницей их мощи, что несовместимо ни в коей мере с рвением, явленным ею в делах подлинной веры и ее заинтересованностью в их ослаблении и возвеличении Короля, своего сына;

если они будут против нее после того, как множество раз добивались ее соучастия в своих дурных намерениях, они не преминут извлечь моральные выгоды из того, что, исполняя волю Короля, выступили против нее;

Люинь всеми ненавидим, она всеми любима; есть опасение, как бы война не изменила существующее положение вещей и не стала подыгрывать ее противнику, в таком случае она больше проиграет, чем выиграет, ведь в любви к ней народов и состоит ее главная сила;

она по-прежнему будет пользоваться большими преимуществами во мнении по поводу ее сил, в которых оружие играет преходящую роль; если ее военные действия закончатся неудачей, как того следует опасаться, она навсегда лишится какого-либо запаса доверия; часто весьма благоразумно бывает воздержаться от демонстрации всей своей силы, главным образом тогда, когда есть сомнение относительно последствий этой демонстрации;

сила ее зависит от ее друзей, связанных с нею либо недовольством фаворитами, либо любовью к ее персоне;

друзей последнего рода немного, поскольку голая добродетель встречается редко;

не стоит слишком рассчитывать на друзей первого рода, поскольку стоит исчезнуть причине их преданности ей, то бишь их недовольству коннетаблем, как поведение их тотчас переменится, а ведь всемогущий фаворит, преследуя одну лишь цель – погубить Ее Величество, ничего не пожалеет для того, чтобы переманить их на свою сторону;

в войне может быть только два исхода: либо поражение, либо победа; ежели поражение, то навсегда, поскольку невозможно умерить победу тех, кто настроен так воинственно и низко;

если в случае победы и представится возможность легитимным путем добиться низложения Люиня, то следует опасаться неприятного осадка, который останется у Короля, и того, что горе, испытанное им, не заслонит навсегда размеры преступлений его фаворита;

в том случае, если силы будут равны и удастся прийти к миру, мир должен быть обеспечен либо словом Короля, либо крепостями и людскими ресурсами; ежели порукой ему послужит слово Короля – народу предстоит выдержать еще немало всего, а Королеве понести большие убытки без какого-либо улучшения в ее положении; ежели крепостями и людскими ресурсами – придется всем сторонникам Королевы собраться в одном месте, окопаться и держать оборону против Люиня, что будет выглядеть так, будто лагерь Королевы действует против своего Государя;

многие из ее приверженцев не способны ни воевать, ни оставаться в покое; будучи вдали от врагов, они грозятся, но, коль скоро дело дойдет до штыков, у них душа уйдет в пятки;

горе тому вождю, чья власть временна; дабы избавиться от тирана в лице де Люиня, ей придется столкнуться с двумя десятками тиранов, поскольку не подлежит сомнению: всякий, кто стал бы воевать за нее, был бы не только ее соратником, но и хозяином над ней;

в любом деле прежде чем во что-то ввязаться, нужно заранее представлять, как из этого выйти.

Королева вняла этим доводам и погрузилась в раздумья, не зная, какой из двух выходов предпочесть; однако, видя, что у первого было только два или три защитника – Марийак, отец Сюфрен и я, и что все тяготели ко второму по причине явной силы, имевшейся на ее стороне, она склонилась в пользу второго. Ей посоветовали действовать не вдруг, а постепенно: вооружить повсюду друзей, дабы повысить боеспособность своих сил, подать Королю советы, которые она считает необходимыми, напугать врагов вооруженной силой и терпеть до последнего.

Таковое решение было уже принято, но осуществить его не представлялось возможным по причине свалившихся на нашу голову бед.

Герцоги Вандомский и Лонгвильский, опасаясь ареста, удалились от двора: один выехал по дороге на Ане и оттуда на Вандом, другой – в направлении Нормандии. Так же поступил и герцог Немурский, а граф Суассонский и г-жа его мать вскоре после того последовали их примеру и двинулись в Дрё. Последний, кому удалось спастись, был шевалье де Вандом.

Главная причина, по которой граф Суассонский примкнул к партии Королевы, помимо застарелой ссоры между Господином Принцем и почившим графом Суассонским, крылась в глубоком взаимопонимании между Господином Принцем и герцогом де Люинем, на которого Господин Принц взирал как на своего освободителя, а также союзника, из-за предполагаемого брачного союза дочери герцога де Люиня и второго сына герцога де Гиза, чей старший сын должен был жениться на мадемуазель де Бурбон; способствовала тому и новая ссора, возникшая между Господином Принцем и графом Суассонским по поводу того, кому за обедом подавать Королю салфетку: Господин Принц утверждал, что эта честь принадлежит ему, а граф Суассонский настаивал, что это обязанность церемониймейстера, который к тому же еще и принц крови. Король, не желавший никак разрешить этот спор, поручил обязанность г-ну… В этой ссоре Господина Принца поддерживали герцог де Гиз и все друзья герцога де Люиня, а графа Суассонского – г-н дю Мэн и все те, кто был недоволен фаворитом. Каковая ссора и привела Господина Графа к Королеве-матери, отчего ее партия усилилась, но ненамного.

И все они, исключая герцога Лонгвильского, нагрянули в Анжер, что было страшно неосмотрительно с их стороны, ведь они не посчитали нужным предусмотреть, к чему это может привести, – довольно обычный недостаток, присущий молодым дворянам и принцам крови. Их появление у Королевы в Анжере обременило ее и доставило ей неудобства, поскольку было противно ее намерениям: не желая открытого военного противостояния с Королем, а только лишь ограничения власти Люиня, она с большой охотой восприняла бы известие о том, что они направили свои стопы в Нормандию, дабы сложилось впечатление, что силы их велики и раскиданы по всей стране.

Когда же они все явились в Анжер, совет Королевы раскололся, а вновь пришедшие пожелали в нем верховодить. Герцог Вандомский подначивал Господина Графа возглавить совет и убедил Госпожу Графиню в этом смысле влиять на сына. При этом все как один восстали против того, чтобы позвать в Анжер г-на дю Мэна, поскольку пришлось бы уступить ему пальму первенства.

Одни требовали написания манифеста воинственного содержания, исключающего возможность примирения, и при этом были против подготовки к военным действиям; другие отказывались подписываться под таким манифестом под предлогом уважения к Королеве-матери, на самом же деле желая лишь того, чтобы она одна поставила под ним свою подпись, дабы в случае чего им легче было найти общий язык с противной стороной.

Все требовали денег и не скупились на обещания; первое они получили, обещаний же своих не сдержали, чем никого не обманули, поскольку никто на них никаких надежд и не возлагал.

Самым постыдным обманом, которому подверглась Королева, был обман со стороны герцога Флорентийского; Королева послала к нему капитана Гамозино, наказав передать ее справедливые жалобы на Люиня, поведать о помощи, оказываемой ей принцами и сеньорами, что давало надежду на достижение разумного соглашения между двором и ею, и просить герцога вернуть ей ее деньги, бывшие у него на сохранении, на что герцог Флорентийский ответил тем, что доложил обо всем г-ну де Люиню, после чего отдал лишь часть ее средств.

Королева находилась в стесненных обстоятельствах, а появление в Анжере высокопоставленных господ привело чуть позже к тому, что Люинь от имени Короля выслал к нам войска, тогда как ни защитников, ни провианта у нас не прибавилось, зато перерасходовались собственные финансы Королевы.

С момента их приезда мое участие в принятии важных решений свелось к минимуму, не потому, что государыня стала мне меньше доверять, а потому, что она сама была вынуждена приноравливаться к мнениям г-на де Вандома, который сплотил вокруг себя единомышленников, чтобы числом влиять на то, на что не мог повлиять силой своих доводов.

Господин Принц, предупрежденный об этих мятежных настроениях и испытавший мощь воздействия монаршего имени и монаршего присутствия на всякого рода бунты, а также понимая, как нелегко собрать войска под эгидой частных лиц, советует Королю не мешкая послать в Анжер войска, а г-ну де Люиню объясняет, какую опасность таит в себе отсрочка действий и как важна быстрота в подобных случаях.

Однако доводы Господина Принца не тотчас проложили себе дорогу в голове де Люиня, оттого что он боялся своих врагов и не доверял своим друзьям.

Он понимал: все благоволили Королеве и были настроены против него, никогда еще партия Королевы не отличалась такой силой, и дело тут не в деньгах – Королева никак не могла удовлетворить запросы даже малой части своих сторонников, – а в сострадании к особе ее ранга, находящейся в столь плачевных обстоятельствах из-за дурного с нею обращения, а также в том отвращении, которое вызывал он, Люинь, и предпринимаемые им действия.

Согласие между собой крупных и мелких конспираторов, упреки совести, Государство, из-за его ненадлежащего поведения подвергающееся угрозе, – все это внушало де Люиню страх, что фортуна обернется к нему другой стороной.

Он никак не мог ни на что решиться, более расположенный бежать и увезти Короля в Амьен (об этом меня известили тамошние священнослужители), чем защищаться, и тут ему донесли, что г-н де Лонгвиль, находившийся в Нормандии, собирается покинуть Руан, едва заслышав о приезде туда Короля.

Г-ну де Рувилю, человеку храброму, все не удавалось заставить его принять какое-нибудь смелое решение или, лучше сказать, вообще какое бы то ни было решение. Он посоветовал ему заручиться поддержкой старшего председателя кассационного и апелляционного суда Руана, не слишком расположенного к нему и пользующегося большим влиянием в городе;

поведал о том, что старый замок у него в руках, хотя губернатор на стороне Королевы-матери; сказал, что, овладев и самим этим местом, и губернатором, он станет хозяином города;

что ежели у него недостает храбрости для этого, следует побыстрее убраться оттуда и укрепиться в Кане, куда шевалье де Вандом послал лишь наставника Прюдана, оценив скорее его верность, нежели соответствие поставленной задаче, но герцог Лонгвильский так и не смог принять сторону ни одной из партий и при первом же сообщении о приезде Короля решил покинуть Руан.

Это его решение внушило Люиню смелое намерение повезти в Руан Короля, которого он первым делом повел в парламент, где в ином свете представил все то дурное обращение, которому подвергал Королеву против воли Короля, сделав вид, будто от нее одной зависело прибыть ко двору ко всеобщему удовольствию, а также заставил нунция написать ей письмо, в котором, по-прежнему исходя из того, что она не права, ее заклинали не давать еретикам возможность укрепить во Франции свои позиции за счет истинной религии, и послал г-на дю Перрона, архиепископа Санса, герцогов Монбазонского, Бельгардского и президента Жанена в качестве депутатов от Его Величества с письмом, писанным монаршей рукой, в котором было следующее: он-де неприятно поражен – вместо того чтобы узнать, что она пошла ему навстречу в те временные рамки, которые испросила у него через г-на де Бленвиля, он извещен о происках, которые творятся в Провинциях от ее имени; он заклинает ее не следовать за теми, кто желает нажиться на крамоле, но содействовать общественному спокойствию; и дабы побудить ее к тому и подтвердить обещания, которые были им даны, а также развеять внушенные ей подозрения, он высылает к ней герцогов Монбазонского и Бельгардского, а также господ архиепископа Сансского и президента Жанена, с тем чтобы угодить ей, и молит ее верить им, как ему самому.

Они пустились в путь 3 июля, после того как г-н Ле Гран днем раньше был утвержден герцогом и пэром в парламенте.

Эта депутация, снаряженная под предлогом примирения и достижения договоренности, на самом деле имела целью вызвать ревность у друзей Королевы, которые были вдалеке, застать ее врасплох обещаниями или же удалить от Короля людей, чья честность и приверженность благу Государства внушали Люиню подозрение.

Весть об этой депутации достигла Анжера, и мнения относительно того, стоит ли ее принимать, разделились. Епископ Люсона считал крупной ошибкой недопущение их к Королеве; г-н де Вандом – преступлением открыть им ворота и большой неосторожностью оставить их на свободе; выслушав все мнения и подсчитав голоса, выслали курьера, чтобы велеть им возвращаться назад, однако Королевамать, обладавшая непререкаемым авторитетом, тотчас отменила это приказание, не желая наносить оскорбление высокопоставленным особам, а тем паче своему сыну Королю, назначившему их депутатами.

За их приездом последовало возвращение великого приора и большого количества курьеров с вестью о взятии Кана, а также об опасном состоянии дел.

Король выехал из Парижа 7-го, направился в Руан, заночевал в Понтуазе, где депутаты Кана явились к нему, заверили в преданности горожан и извинились за то, что не пожелали войти в открытое столкновение с замком, как того желал г-н де Бельфон, присланный к ним Его Величеством, поскольку на них было направлено жерло пушки и разумнее было рассеяться и дожидаться подкрепления военной силой, которая могла бы защитить их от угрозы, исходящей от замка; а между тем они добились преимущества: ключи от городских ворот с позволения Прюдана оказались в их руках.

Его Величество поблагодарил их за преданность и выслал к ним маркиза де Мони, тот появился у них уже на следующий день, 8 июля, и заверил в том, что маршал де Праслен через шесть дней будет у стен их города с двумя тысячами единиц французской пехоты и пятьюстами швейцарцами, дабы противостоять губернатору.

Указанного 8 июля Король выехал из Понтуаза и переночевал в Маньи; однако его гоффурьеры отправились в Руан, чем настолько поразили герцога де Лонгвильского, что он тотчас покинул этот город и поспешил в Дьеп, правда, по пути, во второй половине этого дня, завернул в парламент, где произнес речь, чтобы расшевелить парламентариев и принести извинение за содеянное, кое он объяснил тем, что его оболгали перед Королем и, дабы не угодить в тюрьму, он был вынужден покинуть двор.

В тот же день полковник д’Орнано прибыл туда же и был принят с большим воодушевлением. Его первой заботой, после того как он заглянул в парламент и к эшевенам, было дать слово губернатору старого замка, что Король рассчитывает на него как на своего слугу в связи с тем, что он не вошел ни в какие сношения со своей дурнонамеренной родней – президентом Бутрудом и Сент-Обеном, покинувшими город и ослушавшимися Его Величества, повелевшего им явиться к нему. Вышеназванный губернатор дал слово служить Королю и на следующий день, 9 июля, подстегиваемый лишь своей совестью, никем не замеченный, удалился; это явилось причиной того, что г-н полковник овладел старым дворцом, согласно приказу Господина Принца, прибывшего туда двумя часами ранее, при этом дворец покинуло полторы сотни человек, находившихся там сверх положенного гарнизона.