Текст книги "Мемуары"

Однако кардинал, понимая, что в важных делах ни на кого нельзя полагаться, кроме собственной силы, и предвидя, что голландцы, несмотря на их речи, недовольны тем, что их корабли направлены на подавление братьев по вере и не оставят их надолго на службе Его Величества, дал поручение Лонэ Рассили привести в срочном порядке шесть самых больших кораблей, которые только можно было найти в Сен-Мало; это было настолько кстати, что корабли подошли к Ла-Рошели три дня спустя после того, как голландские корабли снялись с якорей, получив секретный приказ из Голландии. Единственной незадачей можно считать то, что Манти был вынужден оставить Субиза в Портсмунде, а сам вернулся.

Если сердце Бэкингема переполнял яд в отношении нас, когда он посетил Голландию, можно себе представить, как он кипел, возвратившись в Англию.

Уезжая, он поручил графу де Карлейлю досаждать как только можно королеве и ее свите и готовить изгнание всех французов, о чем в открытую шла речь у короля Англии.

Он и сам способствовал этому и не упустил ни одной из представившихся ему возможностей доставить ей неприятности.

Бленвиль, требуя, чтобы ему выдали корабли Субиза, один из которых тот похитил в Порт-Луи, а прочие – у подданных Короля, натолкнулся на то, что под разными предлогами, лишенными каких-либо оснований, ему в этом отказывали.

Порты были закрыты; Бленвиль хотел послать своего секретаря во Францию, но того арестовали и дурно с ним обращались.

Король Англии отстранил одного из главных слуг королевы, и, дабы заставить мужа переменить решение, ей пришлось встать на колени и молить его.

Граф де Карлейль несколько дней спустя надоумил короля снова обнародовать указ против католиков, на сей раз отличающийся неслыханной жестокостью, – делалось это так, словно речь шла о завоевании Империи, а не о том, чтобы без всякого повода унизить юную королеву.

Английский флот, не преуспевший в своих действиях против Испании, вернулся в Англию в потрепанном виде, по пути встретив три или четыре наших корабля – некоторые из них также шли от берегов Испании – и захватив их под тем предлогом, будто одни не захотели приспустить паруса, а другие шли с грузом товаров, принадлежащих Испании.

Франция настоятельно потребовала вернуть ей корабли, доказывая, что захваченное англичанами имущество принадлежит подданным Короля. Один из кораблей, приписанных к Гавру, был отпущен в обмен на англичан, задержанных губернатором города.

Товары с прочих были проданы по низкой цене, прямо в присутствии Бленвиля, а торговцам, коим они принадлежали, не было позволено выкупать их по той цене, по которой они уходили с молотка.

Бэкингем явился туда, сделал вид, что огорчился, что в его отсутствие творится такое, всю вину переложил на Бленвиля, присутствие которого назвал вредным для ведения дел, и заявил, что, как может, успокоит Короля, хотя французы и обошлись с ним самим в Голландии не лучшим образом.

Но вместо этого взял да и уехал из города, чтобы в его отсутствие королева и католики подверглись дурному обращению, а его между тем нельзя было бы ни в чем обвинить.

Хотя все это предпринималось в рамках намерения изгнать всех французов с территории Англии, он не посмел тогда осуществить его до конца, и, пока он отсутствовал, все оставалось по-прежнему, вот только у посла ничего не ладилось.

Кардинал, предупрежденный обо всем, предвидел и худшее развитие событий, если ничего не предпринимать.

Он счел, что послом Короля в Голландии была допущена крупная ошибка: он от имени Короля ответил категорическим отказом герцогу Бэкингемскому во въезде во Францию, сочтя, что полученная им депеша предписывала ему поступить именно так; на самом деле предписание состояло в том, чтобы в беседе с герцогом просить его по приезде во Францию доставить Королю добрые известия;

эта ошибка тотчас обернулась отзывом голландских кораблей и, настроив Бэкингема против Франции, заставила его обещать любую поддержку гугенотам со стороны его государя;

в государственных делах тем труднее поправить ошибку, чем легче ее совершить; а для исправления этой ошибки лучшим средством было пустить в ход особое доверие, которым пользовались у англичан г-н и г-жа де Шеврёз.

Озадачивало кардинала лишь одно: как бы находившийся в Англии Бленвиль не возревновал к этим двоим. Однако, обдумав этот вопрос и предвидя, что необходимо либо искать выход из создавшегося положения, либо в открытую рвать с Англией – что было не ко времени, – кардинал задумал прибегнуть к помощи г-на и г-жи де Шеврёз: он сделал так, что Король, как будто устав от жалоб, доходивших до него из Англии, упрекнул герцога де Шеврёза в том, что тайные сношения, поддерживаемые им и его женой с англичанами, вредны для Франции и католической религии, и выразил желание, чтобы был найден способ поправить положение.

Герцог в качестве оправдания согласился, чтобы Ботрю отправился от его имени в Англию и от его лица заявил королю и Бэкингему о том, что желательно для Его Величества. Ботрю отправился в Англию, имея задание простодушно заявить, что, мол, послан г-ном де Шеврёзом, которого во Франции обвиняют во всем, что случилось во взаимоотношениях между двумя странами в последнее время. Видя, что дела могут дойти до крайности, кардинал желал убедиться, что не все потеряно.

Герцог также передавал, что его жена в отчаянии от того, что придется навсегда покинуть двор, если дела не заладятся;

что в своих личных интересах она не стала бы давать совет, который пришелся бы не ко времени; но если бы все как-то уладилось, она получила бы тройное удовлетворение: от того, что с ней не будут обращаться дурно ее близкие; от того, что ее не станут подозревать все подряд, и от того, что ей удастся осуществить желаемое;

герцог переговорил с министрами и узнал, что они никак не возьмут в толк, как он мог явиться во Францию, не привезя с собой никаких добрых вестей для Короля;

если бы он явился с добрыми вестями, Король был бы весьма расстроен тем, что не может из соображений собственного достоинства и государственных интересов принять его так, как желал бы.

Относительно жалоб, будто д’Эпесс, посол Короля в Голландии, говорил с ним в совершенно ином тоне, он уполномочен заявить: намерение Короля всегда соответствует тому, что он говорит, и г-н де Шеврёз прекрасно это знает, однако если английской стороной в ход будет пущено бахвальство, то французы могут пойти на мировую с Испанией.

О религиозных вопросах предписывалось говорить с ним так: их осудит весь мир, если они станут поддерживать мятежников другого государства; а поскольку пример дурной, последствия не могут быть хорошими; все это способно привести к полному разрыву отношений между их странами на долгие годы.

Герцог де Шеврёз поручил Ботрю доставить письмо герцогу де Бэкингему, в котором, помимо вышесказанного, был добавлен совет приезжать, если у него есть что сказать положительного по поводу кораблей Короля, как торговых, так и прочих, которые они удерживали, а также по поводу королевы. В противном случае он ему этого делать не советовал, так как его пребывание при французском дворе вряд ли доставит ему большое удовольствие;

однако во Франции ведется подготовка к войне как внутри страны, так и за ее пределами, и, по правде сказать, не видно, чтобы там боялись того или другого; это заставляет думать: во Франции много средств для достижения желаемого.

Ботрю явился в Англию с этими наказами в декабре. Переговоры имели успех; он вернулся с двумя чрезвычайными послами – графом Холландом и Карлтоном: первый, по разумению английского короля, должен был произвести приятное впечатление на французов, второй считался человеком, умеющим вести переговоры с иностранными государями.

Их путешествие чуть не прервал неприятный случай. Один бенедиктинский монах и один английский иезуит, служившие священниками Бленвилю, были задержаны, когда прогуливались по городу. Бленвиль потребовал выпустить их, ему отказали, и так несколько раз; дело дошло до того, что он заявил, что покинет двор, если не удовлетворят его просьбу. И уже готов был привести в исполнение свою угрозу, когда тех отпустили; хотя он обрадовался, все же обида не прошла.

Когда он узнал о решении английского короля выслать вместе с Ботрю чрезвычайных послов во Францию – он не был поставлен об этом в известность заранее, – он никак не мог взять в толк, что случилось, и боялся, как бы они не привезли Королю каких-либо известий, представляющих в дурном свете его и английскую королеву, и потому попросил епископа Менда отправиться во Францию и предупредить Короля.

В качестве предлога он использовал намерение известить Его Величество о церемонии коронации короля Англии, которая готовилась на будущий год и которую король желал совместить с коронацией своей супруги, между тем как у той имелось стойкое предубеждение против этого, поскольку церемония должна была пройти по протестантскому обряду; она была бы очень рада, если бы Франция взяла на себя отказ от церемонии и ей не пришлось бы самой обижать своего супруга короля. Епископ Менд сказал королю Великобритании, что это важное событие, о котором необходимо уведомить Короля и кардинала.

Бэкингем был немало удивлен, но вел себя чрезвычайно любезно, а король Великобритании подарил ему прекрасный бриллиант. Он уехал в конце декабря, за день до возвращения на родину послов и Ботрю.

Король перед отъездом напутствовал его добрыми словами и велел передать Его Величеству и его матери, что он всячески будет заботиться о доме своей супруги; на кое-какие замечания, сделанные епископом по поводу невыполнения взятых им на себя обязательств, как словесных, так и письменных, никакого вразумительного ответа не последовало.

Дурное обхождение с королевой, с ее придворными, с английскими католиками и послом Его Величества, оскорбление, нанесенное тому не только неисполнением торжественно данных обещаний, но и обидами, чинимыми каждодневно его подданным и особе его посланника, – все это было следствием причудливого нрава Бэкингема, его желания заставить королеву сменить вероисповедание, дабы самому приобрести в парламенте репутацию ревностного протестанта, а также поссорить ее с королем из страха, что, юная, умная и хорошенькая, она покорит сердце своего супруга и в нем уже не останется места для него, Бэкингема, а также чтобы подготовить почву для отправки во Францию всех французских подданных, а на их место назначить англичан и окружить королеву своими ставленниками.

Он не принимал в расчет, что от этого страдают дела его господина и что Король Франции, задетый таким отношением к себе Англии, не пожелает с открытой душой помогать Дании в деле с Пфальцем, а также может пойти на сближение с Испанией, дабы избавиться от необходимости сносить от дурного союзника обиды, как и приступить к искоренению гугенотской партии во Франции, которая оттого так бравировала своим непочтительным отношением к Его Величеству, что Король Франции терпел ее из уважения к своему брату – английскому королю.

После морского сражения, в котором были разбиты ларошельцы, мятежники Лангедока и жители Ла-Рошели прислали к Королю своих депутатов с мольбой даровать им мир, признаваясь в совершенной ошибке и прося прощения.

На совете всесторонне обсуждался вопрос, как повести себя Его Величеству с учетом ведущихся им в Италии боевых действий: заключить соглашение с ларошельцами на любых условиях или же с Испанией, что позволит привести их в повиновение. После того как каждый высказал свое мнение, слово взял кардинал.

Выступая последним, он изложил свою точку зрения Королю.

Пока во Франции существует партия гугенотов, Королю не быть хозяином в своем Королевстве, не навести порядок, к чему призывает его чувство долга и о чем просит народ, не одержать верха над преисполненными гордыней вельможами, которые не желают подчиняться власти и посматривают в сторону Ла-Рошели – цитадели, в тени которой им вольно безнаказанно являть свое недовольство;

пока существует такой порядок вещей, нечего и думать о том, чтобы браться за то или иное славное дело, как, например, дать отпор притязаниям иностранных государей на наши территории, поскольку эта партия не сломлена, как показали события в Амьене и последние боевые действия, и пытается воспользоваться случаем;

а посему первейшей и главнейшей задачей Его Величества должно стать уничтожение внутреннего врага;

однако следует задуматься, благоприятствуют ли этому время и события, ведь наше внимание отвлечено теперь на внешние дела, толчком к которым послужил как раз мятеж;

чтобы дать правильную оценку, надобно взглянуть, что может послужить причиной продолжения оного и что может побудить нас отложить задуманное до следующего раза;

весь народ, все общины и большинство независимых компаний Королевства настолько убеждены, что именно сейчас следует нанести решительный удар по гугенотам и именно сейчас их легко подавить, что даже объявляют плохими католиками тех, кто просто не разделяет этого чувства, порожденного назревшим недовольством;

надобно опасаться, как бы с прекращением боевых действий против гугенотов в сердце народном не возникло настроение, способное породить лигу, как бывало прежде;

беда нашего века в том, что ревностные католики, расправив со вздохом облегчения свои плечи, нанесут больше зла репутации людей с четками, чем самые мощные монархи мира ядрами своих пушек – своим неприятелям;

не стоит без особых на то причин пренебрегать клеветой, которую подобные люди умеют изрыгать против тех, кто, ставя перед собой те же цели, изыскивает иные пути для достижения оных; следует опасаться, как бы духовенство, жаждущее принять участие в этом деле, не взялось за него по-настоящему;

кажется, никогда еще не представлялось такого удобного случая действовать: Ла-Рошель находится в затруднительных обстоятельствах, а гугеноты во Франции и удивлены, и сражены уже тем, что их друзья за рубежами нашей страны – голландцы и англичане – не способны помочь им, поскольку отвлекаются на иные дела, да и сами нуждаются в нас. Если же дожидаться, пока представится случай, когда оба эти соображения исчезнут, есть опасность, что помощь городу извне все-таки будет оказана;

зимнее время года снимает опасность, что предпринятое испанцами наступление может отвратить Его Величество от такого начинания; очевидно одно: если иметь два месяца и выстроить дамбу в порту Ла-Рошели, никаким иностранным государям не спасти их;

время года способствует осуществлению замыслов против гугенотов, но грош им цена, если отложить их до следующего раза – например, пойдя с ними на мировую; если же эти замыслы осуществятся, Ла-Рошель настолько ослабеет, что будет принуждена вернуться к исполнению своего долга;

снятие осады с Верю должно помешать нам стремиться к примирению с гугенотами, тем более что наш успех сделает и испанцев сговорчивее. Надлежит подождать, каковы будут последствия этой осады, как и последствия захвата Кадиса, не могущие не повлиять на их поведение;

донесения, поступающие от командующих наших армий в Пьемонте и Вальтеллине, также располагают к тому, чтобы дождаться исхода боевых действий, прежде чем принимать окончательное решение относительно внутренних дел;

страстное побуждение нас к заключению мира со стороны г-на легата, кажется, тоже требует, чтобы мы набрались терпения и посмотрели, что будет по его возвращении в Рим, и хорошо, что это произойдет одновременно с поражением Верю и теми успехами, которые мы надеемся одержать в Италии, если все получится так, как мы рассчитываем.

Все вышеизложенное заставляет нас продолжать борьбу с гугенотами, однако следует принять во внимание и следующие факторы:

осмотрительность не позволяет вести военные действия одновременно на двух фронтах, необходимо сперва закончить войну в Италии, а уж потом заняться гугенотами – не возвращаться же к итальянским делам снова;

у нас имеются все средства и мирным путем покончить с гугенотами;

мирное соглашение с ними приведет и к мирному соглашению с Испанией – не захочет же она иметь с нами дело, когда мы развязали себе руки и можем обрушиться на нее всей нашей мощью;

войска Короля готовятся войти в Миланскую область как со стороны Пьемонта, так и со стороны Вальтеллины, а посему следует опасаться, что испанцы пожелают взять реванш на наших границах – единственный способ для них защититься от нас;

если внутри у нас будет мир, опасаться их нечего, возможно, благоразумие удержит их от того, чтобы пойти на это; но если мы втянемся в осаду Ла-Рошели, они, конечно же, не упустят случай поквитаться с нами, и мы будем вынуждены оставить Ла-Рошель;

мир с гугенотами возможен отныне лишь с потерей тех преимуществ, которые у нас теперь имеются и которые со временем привели бы к их поражению; заключи мы с ними мир – они, как никогда, возгордятся и поневоле станут часовыми Испании; им станет выгодно служить ей, а она решится на то, о чем они не раз ее просили, – дать денег, чтобы накормить бунтовщиков, сидящих у нас во чреве. Помимо этого, стоит опасаться, как бы Спинола с первого натиска не захватил какую-нибудь крепость, ведь потом будет нелегко отвоевать ее назад, что приведет к потере преимущества над Испанией, коего мы достигли в Италии;

из писем, изъятых у Пиколомини, следует, что Спиноле был дан приказ предпринять наступательные действия во Франции и что армии, измотанной осадой Бреды, каковой является его армия, выгодно на зимнее время овладеть каким-нибудь укрепленным местом, чтобы с приходом весны начать мощное наступление;

мнение коннетабля, Бюльона и их окружения склоняется в пользу мира с гугенотами, что внушает опасение, как бы этот добрый человек, но не слишком ревностный католик, видя, что во чреве Королевства разгорелся конфликт, не замедлил продвижение французских войск в Италии, которые и до сих пор не слишком продвигались вперед, делая это нарочно, дабы вынудить Короля пойти на то, что им втайне чаемо;

боязнь того, что в борьбе с гугенотами будут участвовать лица, не слишком блюдущие свой долг – так, например, доносят, что г-н Праслен не только не создает препятствия гугенотам, но, напротив, в ущерб собственной репутации позволяет им причинять зло подданным Короля, – должна нас удерживать от участия в предприятии, от коего приходится ожидать лишь вреда и стыда;

речи своенравного г-на де Монморанси, обещающего то горы свернуть, то при первой ничтожной обиде доставить кучу неприятностей, также должны быть приняты во внимание, хотя известно: француз хоть и поворчит, но дело сделает;

ненадежность нашей знати, среди которой так мало военачальников, коих можно поставить во главе регулярной армии, состоящей из старой гвардии, также не стоит сбрасывать со счетов;

нетрудно одолеть предубеждение, которое сложилось о нас у англичан и голландцев в связи с Ла-Рошелью, – заключив мир с гугенотами, можно подвигнуть их еще раз помочь Королю, ведь в их интересах, чтобы наши внутренние распри утихли теперь же; если дать им знать, что Король, наступая на собственные интересы, желает установления мира в своем Королевстве, дабы с большим вниманием относиться к их потребностям, они, несомненно, пойдут на открытую помощь Его Величеству;

если, напротив, продолжать войну, при том, что Бэкингем отзывается на это безосновательными обидами, есть опасность, как бы он не оказал Ла-Рошели тайком поддержку, что втянет нас в затяжной конфликт с непредсказуемым исходом, ведь французы переменчивы и подвержены влияниям;

в остальном, даже если будет заключен мир с Испанией – раньше чем через полгода ожидать этого не приходится, – испанцы не привыкли держать данное слово и соблюдать договорные обязательства, разве что в тех случаях, когда их припрет и иначе не получается;

из чего вытекает, что мир внутри Государства просто необходим, от него зависит и мир за его пределами; конечно, испанцы не оставят своих попыток отравлять нам существование, и договор с ними будет лишь формальным;

дела Германии в таком состоянии, что, если Король перестанет об них печься, Австрийский дом завладеет всей Германией и со всех сторон обложит Францию. Если Король станет отвлекаться на войну внутри Королевства, он будет не в состоянии помогать угнетенным германским государям; и напротив, если дома у него будет царить мир, он сможет, помогая тайком немецким государям деньгами, а англичанам – кавалерией, способствовать возврату свободы своим давним союзникам, восстановлению мира в Германии и равновесия в соотношении сил; если теперь об этом не позаботиться, Австрийский дом не позднее чем через полгода, завоевав все, что можно, в Германии, оборотится на Францию; а ведь стоит только одной крепости оказаться у австрийцев в руках, как появится опорный пункт для ведения боевых действий, и кровь они нам попортят;

а вот клевета недолговечна; успех, который можно было бы одержать во внешних делах, заглушит ее – достаточно, будучи отвлеченным на внешние дела, поддерживать состояние внутренних дел на том уровне, на котором они находились ранее; так что если, двигаясь вперед, Король даст своим подданным мир, выиграв битву, сохранив острова и подчинив себе гугенотов, мир этот будет славным и его станут осуждать лишь те, кого ослепит зависть или пристрастное мнение; нет ни одного разумного человека, который не знал бы: предпринимать войну на два фронта – означает более довериться фортуне, чем осмотрительности;

никогда турки, какими бы сильными они ни были, не воевали с персами, не заключив предварительно мирного договора с христианами. Император, ныне воюющий в Германии, не забыл заключить с ними мир и имеет в Порте своих агентов, дабы не позволить этому мирному договору быть нарушенным;

если Король движим этими доводами в своем желании заключить мир, Господь, проникающий помыслы, видящий святость его намерений, откроет их всему миру и благословит на первый успех, а затем и на последующий;

денежная помощь Королю со стороны духовенства небесполезна, Его Величество сможет с ее помощью приумножить свой авторитет, если же она до поры останется невостребованной, он распорядится пока к ней не притрагиваться, но сберечь, и, когда дурное поведение гугенотов того потребует, он ею воспользуется;

и в заключение, приняв во внимание все вышесказанное, следует заявить: две войны сразу вести неразумно; однако Господь часто являет Франции чудеса, это может случиться и на сей раз. И дабы никто не сказал, что идет борьба с тенями, главный совет состоит в следующем – держать дела в таком состоянии, чтобы установить мир внутри по своему желанию, однако при его заключении не руководствоваться следующими соображениями:

будто следует дождаться вестей из Италии, дабы знать, в каком состоянии дела и на что могут рассчитывать те, кто служит Королю; будто следует дождаться, покуда что-то решится в Лангедоке, хоть и нужно проворачивать тамошнее начинание возможно скорее; будто следует понять, какое действие произвел последний приказ, отправленный Бленвилю, коим ему дозволено в открытую обсуждать наболевшее, если он сочтет, что англичане упорствуют в своем нежелании дать Королю удовлетворение и расположены помогать Ла-Рошели;

будто следует ожидать новостей от г-на де Монморанси, чтоб уж тогда судить, готовы ли голландцы сослужить службу нашему Королю и выступить против Ла-Рошели или, как считал г-н де Туара, они этого не сделают;

будто следует ожидать, что скажут по этому поводу г-да Арсенс и Бэкингем. До приезда последнего – если таковой состоится – совершенно необходимо заставить говорить депутатов, которые направятся в Лангедок и Ла-Рошель, дабы избежать неприятностей и ходатайств в их пользу со стороны Бэкингема; а прежде расколоть ассамблею духовенства;

если отовсюду станут поступать неплохие новости – можно продолжать вести войну, втайне договариваясь о мире; если дурные – следует заключать мир;

поскольку весьма трудно вести дела так скоро, ныне не стоит ни заключать мирного договора, ни вести войну с гугенотами, и для этого, во избежание давления с их стороны, прибегнуть к следующему: надобно заявить депутатам Лангедока, что Король желает дать им мир, но что ради сохранения своего авторитета Его Величество не желает слышать о союзе, в который они якобы вступили с ларошельцами, поскольку это означает бунт и деление на партии;

посему им предлагается мир без союзов; если они на то не уполномочены – пусть пришлют кого-то способного повлиять на мнение Провинций;

надобно дать им понять, что разрыв отношений с ларошельцами, коего требует от них Король, не означает, что Его Величество не намерен дать мир и Ла-Рошели; важно, чтобы те приняли его на условиях, приемлемых для достоинства Его Величества и авторитета королевской власти, которая иначе будет оклеветана и осуждена некоторыми ревностными католиками;

необходимо, чтобы кое-кто из министров говорил не от имени Короля, но как бы от своего имени и в большой тайне и дал знать о тех условиях, на которых настаивает противоположная сторона; надлежит подать все это под каким угодно сладким соусом, заверив, что Король желает только с виду самых суровых условий заключения мира, дабы избежать осуждения со стороны католиков;

есть надежда добиться того, что один из депутатов от Ла-Рошели останется при дворе, а другой вернется домой с предложенными условиями и что Медиан и дю Кро отправятся в Лангедок, а Ла Милесьер и барон Лобе останутся здесь. Если дать знать Милесьеру и дю Кро, что есть желание даровать мир Ла-Рошели на сносных условиях, о которых их даже тайно оповестят, но только при непременном разрыве отношений с Лангедоком, – они несомненно удовольствуются этим.

Таковой была точка зрения кардинала, взятая на вооружение Королем; и надо же было случиться, что своенравный ла-рошельский народ, несмотря на слабость и крайность, в которые он впал, не пожелал принимать мир на этих условиях; это привело к тому, что год закончился, а вопрос не был решен; послы Англии успели прибыть, чтобы помочь их уговорить, надеясь увеличить этим свои шансы вернуть Пфальц.

В Италии по поводу войны в Вальтеллине вышли две скверные книги, без имени автора; дабы скрыть, откуда они появились, их распространили сперва во Фландрии, причем тайно их автором назывался Буше, но в письме к друзьям он от этого отрекся. Первая книга – «Политические тайны», а вторая – «Предостережение, коим кратко, но ярко показано, что Франция подло и постыдно создала нечестивую лигу и ведет несправедливую войну с католиками, коей будет нанесен вред религии».

Содержание книги соответствовало ее клеветническому и лживому названию; в ней доказывалось, что помогать голландцам в борьбе с испанцами, Пфальцу в борьбе с герцогом Баварским, Савойе в борьбе с Генуей, Венеции в борьбе с Вальтеллиной означало вести войну непосредственно против католиков, нарушая все божеские и человеческие установления. Все это было изложено в язвительной манере. Автор по ходу дела осыпал чудовищными оскорблениями кардинала, которого именовал поджигателем этой войны, движущей силой англо-французского брака и создателем последней лиги с державными государями и прочими дурными католиками.

О справедливости намерений Короля в деле Вальтеллины нетрудно судить по описанным нами выше событиям; о чистоте помыслов в отношении брака между двумя коронами свидетельствует разрешение, полученное от Его Святейшества.

Что до правомерности борьбы за Пфальц, то она достаточно очевидна, поскольку сами германские католические государи желают возврата Пфальца, и в этом их останавливает лишь то, на каких условиях это будет сделано.

Союз с Голландией, не менее законный, первым подвергся оклеветанию, при этом был использован наиболее лживый предлог, чтобы обмануть народ, а посему этот вопрос заслуживает того, чтобы мы задержали на нем свое внимание; однако в связи с тем, что аргументы в пользу справедливости этого союза несколько длинны, мы ограничимся тем, что включим их в рассказ о конце этого года, позволив тем, кто пожелает их прочесть, сделать вывод, что книги, осуждающие поведение Короля в деле Вальтеллины, в союзе с Голландией, при заключении франко-английского брака и союза с Венецией и Савойей, были написаны не по влечению христианского сердца, но по страстному влечению к Испании. [Этот документ в рукописи отсутствует. – Примеч. фр. издателя.]

Вот отчего, посланные во Францию и распространенные там – подобно кометам, предвещающим бури в государствах, кои мы не раз наблюдали в прежних распрях, – они побудили докторов с богословского факультета Парижа попросить кое-кого из собратьев ознакомиться с ними, дабы затем доложить остальным, и вместе выработать отношение к ним на основе христианского учения.

Месяц спустя – это было 26 ноября – доктора богословия заявили, что книга полна подстрекательств к бунту и под маской защиты католической религии призывает вельмож Королевства к отступничеству, а народ к восстанию;

отвращает подданных от послушания светским властям;

ловко манипулирует Священным Писанием, истолковывая его в искаженном свете, против воли Святого Духа;

и наконец, содержит много всего, противоречащего подлинной церковной доктрине.

По каковым причинам они умоляли господ священноначальников и светских судей употребить власть и запретить хождение сего труда в продаже, а также покарать авторов.

Генеральная ассамблея духовенства, состоявшаяся в то же время, сочла необходимым подвергнуть сей зловредный труд цензуре и поручила епископу Шартрскому представить в письменном виде свои предложения по этому поводу. Что он и исполнил 3 декабря сего года, из чего вышло много шуму.