Текст книги "Мемуары"

Кроме того, ему объяснили, что союз был бы нежелателен для обеих корон, поскольку дал бы повод всем католическим князьям и государям Германии объединиться с королем Испании в католическую лигу и под предлогом защиты религии работал бы на величие Испании и во вред христианскому миру;

что Франция не питает надежд на перемирие с Испанией, но неразумно заранее отказываться от такой возможности.

Тогда Бэкингем снизошел до более мягких по форме предложений, сказав, что не желает более вести речь о союзе, но хотел бы, чтобы между двумя коронами было заключено некое соглашение, направленное на те же цели;

что, на его взгляд, разумно объединить дело Пфальца с делом Вальтеллины и Генуи, так чтобы не получилось, что одно решено, а два других нет.

Ему открыто заявили: его предложения не могут быть приняты к рассмотрению; убрать название и сохранить суть союза – это не поможет при решении сложных вопросов, поскольку от названия суть не меняется; в остальном неразумно объединять дела германские с итальянскими, ведь какие-то уже почти окончены, а за другие еще и не брались, и Королю это не по силам, учитывая, что в итальянских делах у него есть соратники – Венеция и Савойя, которые, действуя с ним заодно из собственных интересов, не пожелали бы вмешиваться в дело отвоевывания Пфальца, поскольку оно их не касается.

После чего Бэкингем предложил заключить мир с гугенотами, дабы полностью сосредоточиться на военных действиях с Испанией.

Кардинал ему на это отвечал: Король страстно желает дать отдых своему Королевству, но интересы Короля, его Господина, не позволяют ему о том распространяться, и ни один государь не вправе помогать, даже на словах, мятежным подданным другого;

если это общее положение верно, меньше следовало бы помогать гугенотам в силу особого рода их мятежа, осуществленного в условиях, когда они должны были бы биться до последней капли крови, поскольку речь шла не только о борьбе с чужестранцами, но и о том, чтобы возвратить свободу нашим союзникам, исповедующим ту же религию, что и они.

Герцог принял все эти доводы и более не настаивал. Однако дабы убедить нас, он дал понять: раз Франция не принимает эти предложения, король Англии будет вынужден искать дружбы с Испанией и добиваться возврата Пфальца по договору; тогда как если бы Франция снизошла к этой просьбе, он выслал бы флот, состоящий из сотни парусников, в Испанию, чтобы сжечь все корабли, которые окажутся в ее портах, и захватить Кадис, затем ввел бы во Фландрию 15 000 английских солдат и, если бы Король пожелал присовокупить к этому 6000 конников, эта армия, соединившись с войском Мансфельда, овладела бы Артуа; он был согласен, чтобы эта область отошла французской короне.

На это кардинал отвечал:

посылать или нет флот в Испанию и армию во Фландрию – это их дело; Король советует им, прежде чем идти на это, хорошенько поразмыслить о том, смогут ли они таким образом вернуть Пфальц; и если они могут добиться того же с помощью договора, он советовал бы им идти именно по такому пути, наиболее предпочтительному из всех;

в отношении Артуа, которое предлагалось ему в качестве подарка, Король заверяет: браком, заключенным между двумя королевскими домами, он вовсе не желает стяжать что-либо, надеясь лишь на союз и дружбу с королем Англии, своим братом; не для того он взялся за оружие в Италии и Граубюндене, чтобы что-то завоевать, а лишь с целью освободить от гнета своих союзников и возвратить им свободу, но если королю Англии, испробовавшему все мирные средства, не удается вернуть себе Пфальц, Его Величество, для которого интересы короля Англии – это и его интересы тоже, рассмотрит вопрос, какую помощь можно оказать ему в этом деле.

Его Величество прибег в этом вопросе к мнению своего совета, чтобы принять окончательное решение касательно мер, необходимых для блага христианского мира. Мнения разделились: одни считали, что надобно отказаться от всех предложений англичан из опасения, как бы они не помешали заключению мира с Испанией и не втянули Короля в военные действия.

Другие ссылались на то, что потребуется слишком многочисленная кавалерия, Король и без того много чего предпринял, не следует ввязываться в большее и тому подобное.

По этим и ряду других причин считали: лучше, чтобы англичане остались недовольными, чем обнадеживать их.

Кардинал так же, как и все, желая мира, не разделял этих мнений и не считал, что избранный путь способен привести к заветной цели; Король велел ему высказаться по этому поводу, на что кардинал ответил: в этом деле желательно добиться трех вещей и избежать одной, главной;

три вещи, которых стоило добиться, были следующие: оставаться в добрых отношениях с англичанами, ввязать их в войну с испанцами и сохранить полную свободу заключения мира между нами и испанцами;

первое необходимо, поскольку напрасен был бы союз между Францией и Англией, если бы эти две короны не имели возможности получить какую-либо взаимную выгоду; если бы мы расстались не по-доброму, нас обвинили бы в беспечности, от которой мы бы первые и пострадали: они стали бы помогать гугенотам, чье восстание взялся подавить Король, возможно, они и помогли бы им, по крайней мере тайно, если бы, ни на что не надеясь с нашей стороны, рассчитывали бы получить многое, оставив эту занозу в нашей ноге;

второе: если бы мы находились в состоянии войны с Испанией, война англичан с испанцами была бы нам на руку и вынудила бы их поделить силы и без того уже занятые в разных местах;

если бы мы заключили с ними мир, нам было бы необходимо то же самое, чтобы их занятость в иных местах заставила их хранить верность договору, подписанному с нами; без чего они бы не стали этого делать;

третье: поскольку ничто не должно было нам помешать, заключив почетный и славный мир, извлечь пользу из побед королевских войск, до тех пор достойно проявивших себя в Италии, не было более удобного случая выйти из игры в выигрыше, учитывая, что Вальтеллина, служившая поводом для распри, была завоевана.

Он добавил, что следовало избежать открытого вмешательства в дела Германии, в противном случае есть опасение, что это помешает заключению сепаратного мира с Италией;

что пришлось бы совершенно разорвать отношения с католической лигой Германии, с которой, хотя и трудно оставаться на дружеской ноге, подспудно помогая Англии, все же можно рассчитывать на примирение и на роль полноправного арбитра в их споре. Из чего им был сделан вывод: Его Величество не должен противиться продолжению финансирования армии Мансфельда на тот период, на который Его Величество дал согласие;

Его Величеству надобно обеспечить исполнение тайного договора, заключенного для поддержания армии Дании в Германии;

Его Величество мог согласиться на набор кавалерийского полка в две тысячи конников, достаточного для осуществления задуманного англичанами, лишь бы погрузка на суда состоялась в Дьепе, а не в Пикардии, поскольку существует опасность, что близость границы не позволит англичанам войти в Артуа через территорию Франции, и лишь бы набор и содержание полка не осуществлялись за счет Короля; на что англичане, несомненно, согласились бы, ведь как иначе: не оказывать же им помощь на ином условии, нежели то, на котором они одалживают нам свои корабли, а именно: содержит тот, кто пользуется.

Таким образом, продолжал он, мы оставались бы в прекрасных отношениях с англичанами, втянули бы их в войну, поскольку они могли принять нашу помощь лишь на этом условии, к тому же мы оставили бы за собой право заключить перемирие в Италии, коль скоро не стали бы связывать себя обязательством не делать этого, то есть, по сути, мы не совершили бы ничего, что помешало бы Испании договариваться с нами по поводу Италии.

И добавил: если в начале нашего альянса англичане не могли надеяться на получение от нас помощи, то Франции не приходилось ничего ожидать от англо-французского брака, и если позволить угаснуть пылу, который их одушевлял в войне в начале царствования нового короля, когда взошедшему на престол как раз и хочется отличиться – в том числе и в деле с Пфальцем, в котором он был кровно заинтересован, – то никогда уж впредь этого пыла нам не видать, ведь порой многое свершается ради малого, но коль скоро это в прошлом, то и нечего к нему возвращаться.

Далее он сказал: неясно, будет ли у нас заключен с Испанией мир, ведь легат ни о чем таком не заговаривал, хотя ему и дали знать – пусть и по секрету, но основываясь на заявлении авторитетных лиц, – что из уважения к Папе и приверженности христианскому миру мы пошли бы на это, дабы затем выступать с весьма привлекательными для католической веры начинаниями;

г-н де Бетюн донес до нас ту неопределенность и изменчивость, которые сопутствуют принятию решений Его Святейшеством, находящимся под влиянием сторонников Испании;

трудно понять настроение испанцев, главные заповеди которых – дождаться своего часа и не упустить шанса, а главное упование – успех собственных дел, к разуму же их можно призвать лишь принудительным образом;

опыт показывает: при заключении союзов надобно действовать весьма осторожно и стараться не испугать самых слабых из союзников, ведь если испуг овладеет ими, они прибегнут к тайным соглашениям;

учитывая все это, не было никого, кто был бы настолько смел, чтобы посоветовать Королю действовать независимо от англичан; не полагаясь на Его Величество в том, что касалось Пфальца, они могли бы войти в то или иное соглашение с Испанией либо на виду у всего мира предпринять против нее боевые действия; из чего неминуемо вытекало, что мир между нами и ею был бы невозможен или по крайней мере крайне затруднен; что наши враги, набравшись смелости, не стали бы терять время, а наши союзники разочаровались бы в нас и перестали на нас надеяться.

Его Величество, стоило ему услышать это мнение, отверг его и согласился с тем, что осмотрительность и множество доводов перевешивают в сторону мира между нами и испанцами в делах Италии и вынуждают нас предоставить разбираться в германских делах Австрии, ее сторонникам и англичанам.

Его Величество велел доставить сей ответ герцогу де Бэкингему, а позднее подтвердил его самолично, прося преподнести королю Англии так, чтобы тот принял помощь, которая ему предлагалась, только решившись совершить усилия, способные переломить ситуацию с Пфальцем, и чтобы он заверил его, что не предпримет ничего в Германии без нашего согласия.

Тут подоспел и чрезвычайный посол Голландии, однако Король по тем же государственным соображениям не смог снизойти до его просьб.

Бэкингем, явившийся под тем предлогом, что надобно ускорить отъезд из Франции новой королевы Англии, просил об этом столь настоятельно, что 11 июня сестра Его Величества выехала из Парижа в Булонь, где ее ожидали корабли ее супруга, короля Англии.

Король сопровождал сестру до Компьеня, обе Королевы – до Амьена, а Господин Принц – до Булони. По приказу Короля во всех городах, где она появлялась, устраивались великолепные торжества, кроме того, она выпускала на свободу узников.

Кардинал, считавший, что принцесса, отправлявшаяся на чужбину, где господствует иное вероисповедание, нуждается в добрых и мудрых советах, способных помочь ей справиться с опасностями, коими она будет непрестанно окружена, и полагая, что спасительные заповеди должны исходить от лица, уважение к коему запечатлеет их в ее сердце, сочинил пространное наставление, исполненное предостережений и напоминаний о долге, и вручил его Королеве-матери, дабы та передала его своей дочери как самый ценный и последний залог материнской любви. Передача оного сопровождалась слезами с обеих сторон.

Королева Англии взяла его с собой и 24 июня взошла на корабль, а на следующий день вечером супруг уже встречал ее по ту сторону пролива в Дувре.

Оставим на некоторое время молодых, наслаждающихся радостью первого свидания, однако же не станем и упускать их из виду.

Теперь обратимся к легату и его весьма важной миссии, которая уже давно зовет нас и, будто пропасть, неодолимо тянет к себе.

Тотчас после приезда легата к Его Величеству, до того как начались переговоры, от имени Короля у него спросили: уполномочен ли он королем Испании принимать решения. Он заверил, что со стороны Испании одобрят все, о чем он договорится с Его Величеством. Впрочем, Папа дал такое же слово и г-ну де Бетюну, послу Его Величества в Риме, и потому Его Величество не стал далее откладывать прием легата, чтобы выразить особенное доверие, питаемое им к слову Его Святейшества, а значит, и к слову его посланника, и явить свою предрасположенность к мирному договору.

Первым предложением легата было прекращение на время боевых действий. Его Величество не мог и не должен был соглашаться на него, поскольку отсрочка не имела бы иных последствий, кроме возможности для противника собраться с силами для дальнейшей борьбы с Его Величеством и его союзниками; кроме того, было необходимо договориться о статьях мирного договора прежде, чем о передышке в военных действиях, согласно заведенному порядку, и было очевидно: условия ее выработать не менее трудно, чем условия главного пункта спора, который мог быть решен в малый срок на основе Мадридского договора, с добавлением статей религиозного содержания.

Второе предложение имело отношение к удовлетворению интересов Папы в связи с событиями в Вальтеллине.

Легату было сказано: Король всегда соглашался лишь на временную передачу фортов под начало Его Святейшества, а именно на тот срок, который понадобился бы Его Святейшеству для приведения сторон к исполнению Мадридского договора;

что долгие переговоры, которые из этого проистекли, не привели к уничтожению фортов, а заявления, сделанные Папе господином де Бетюном от имени Его Величества, и различные решения, предложенные им к рассмотрению непосредственно перед восстанием граубюндцев – с целью побудить Его Святейшество найти эффективное средство против беспорядков, угрожающих спокойствию Италии, – в достаточной мере оправдали в глазах всего мира свершившееся там; при этом нельзя не вспомнить о том уважении, кое было проявлено маркизом де Кёвром ко всему, что связано с именем Его Святейшества, хотя папские войска и не давали ему покоя вплоть до Поскьяве, когда маркиз думал лишь о том, как овладеть проходом в Вальтеллине, не касаясь фортов, чтобы добраться до венецианцев и не испытывать недостатка в провианте, имея возможность запастись им в Брессане.

Благоволение, проявленное Его Величеством к Святому Престолу, было столь велико, что легат остался доволен: никоим образом не было задето достоинство ни Его Величества, ни Его Святейшества.

Третье предложение касалось безопасности католиков в Вальтеллине, графствах Бормио и Кьявенна и было связано с суверенитетом этих мест. Ответ звучал так: мало того что поступки Его Величества показали его беспрестанную заботу о прославлении Господа и католической Церкви, не меньшую, чем у Государя, предшествовавшего ему на троне, так он еще и в данном деле явил себя наихристианнейшим из королей и первым сыном Святой католической Церкви, согласившись на условия, более выгодные, чем даже те, кои поступили от вальтеллинцев; богопочитание его, точно алмаз чистейшей пробы, безупречно; однако он не вправе одобрить отказ вернуть Вальтеллину под управление Граубюндена, который есть ее законный правитель, в соответствии с законами божественного и человеческого права – вернуть каждому то, что ему принадлежит; отказ сей основан на вновь сформировавшемся мнении, отличном от точек зрения, ранее возобладавших в Риме; это новое мнение не может пройти проверку на прочность ни у теологов, ни у законоведцев; кроме того, в интересах государей не поощрять ни под каким видом бунт подданных против своего суверена, не позволять им по причинам религиозного характера быть изъятыми из подданства их настоящим и законным владыкам, оттого что подобные примеры и их последствия столь губительны для государей тех стран, в коих Господь (от которого они и получили свои скипетры) попустил по неисповедимым для смертных причинам разнообразие вероисповеданий; а также оттого, что это может привести к положению, при котором подданные, проникшиеся религиозными воззрениями, отличными от воззрений их государя, могут счесть себя избавленными от обязательств по отношению к нему. Его Величество, в частности, действует в данном вопросе как государь, пекущийся о своих союзниках и имеющий перед ними обязательство – не допустить лишения их суверенитета.

По поводу статей договора и проходов легату было заявлено: это настолько важно для самой Франции, потратившей за столетие миллионы на сохранение статус-кво в Граубюндене и Вальтеллине, что Король просто не в силах оставить своим попечением ни сами народы, ни проходы и все государственные интересы вынуждают его удерживать их за своей короной. И ревность его в данном вопросе не уступает усердию, проявленному на этой ниве его предшественниками, и направлена на то, чтобы использовать оные проходы сугубо на благо католической Церкви, помощь итальянским князьям и Святому Престолу, если они будут осаждаемы или угнетаемы.

Тут легат уперся: мол, никак нельзя посоветовать Его Святейшеству сохранить в силе договор, по которому вальтеллинцы находятся в подчинении у граубюндцев, поскольку, как глава Церкви, Его Святейшество не одобряет того, что некогда было порешено между двумя королями, и просто до поры до времени закрывал на это глаза; он, мол, делал бы это и дальше, если бы Испания желала следовать договоренностям. На что легату возразили: Его Святейшество позволял граубюндцам и вальтеллинцам самим, без вмешательства со стороны преодолевать возникающие трудности, а потом соизволил одобрять их решения, что является его прерогативой. С этим легат согласился, но просил передать все форты Вальтеллины без каких-либо условий Его Святейшеству, дабы никто не сказал, будто вальтеллинцы добились этого силой.

Ему ответили: первое – если и могла идти речь о силе, то только применительно к граубюндцам, поскольку вальтеллинцам, согласно договору, оказывалась милость, ведь общеизвестно: тот, кто по договору получает милость и ничего не теряет, не может претендовать на то, чтобы вообще выйти из договора под предлогом применения силы;

и второе – форты не должны быть возвращены, поскольку его Святейшество не в силах дать гарантий, что управление Вальтеллиной, которое он не желает признать за граубюндцами, останется у них по договору, который обе стороны заключили бы меж собой;

а посему следует отказать испанцам в претензиях на проходы, а форты сровнять с землей.

Легат не оставил попыток снова и снова возвращаться к данному вопросу, уверяя, что Его Святейшество не станет препятствовать тому, чтобы вальтеллинцы и далее оставались подданными граубюндцев;

что Его Святейшество снесет форты; что он заручился словом испанцев, которые взамен на возвращение фортов согласились бы на требования Франции относительно проходов; однако письменного обещания он не имел, поскольку испанцы не желали в открытую признавать, что форты должны перейти к ним, а не к Папе.

На все это ему прямо заявили: если речь заходит о договорах, тут надобны подлинные, убедительные документы; а это все слова, на них невозможно положиться; если бы речь шла только о слове Папы, Король доверился бы ему охотно и совершенно, но вальтеллинцы могут ведь и подвести, что уж говорить об испанцах, которые отличаются способностью не исполнять обещанного.

Легат уверял: такого не случится, но что, если выйдет против воли Его Святейшества, он не отдаст форты ни испанцам, ни французам, а оставит их себе.

Его Величество счел невозможным, чтобы, пообещав союзникам способствовать возвращению прежнего положения Вальтеллины относительно Граубюндена, Его Святейшество оставил дела в большем хаосе, нежели до того, как дело дошло до вооруженного столкновения; однако на все предложения в качестве гарантий давалось лишь слово Папы, при том, что исполнение данного слова зависело от воли вальтеллинцев и испанцев, а последним очень хотелось бы затянуть конфликт, как они поступили в отношении Мадридского договора, и заставить вальтеллинцев плясать под свою дудку.

В случае если бы вальтеллинцы и испанцы пожелали нарушить обещание, у Папы, без сомнений, имелся способ повлиять на них; но мало того что Его Святейшество не вечен, предлагалось еще и сохранить за ним форты, а это было смерти подобно, поскольку и то и другое лишало граубюндцев их прав и свободы. Легату предложили представить себе, как по какому-нибудь недоразумению – пусть даже случайному – весь христианский мир обнимет пламя. На что последовал ответ: будь в его власти потушить оное своей кровью, он охотно отдал бы ее всю без остатка, но делать других предложений он не уполномочен.

Кардинал, видя, что дело зашло в тупик при всех усилиях продвинуть его хотя бы на толику вперед, чтобы при этом Король не поступился своим авторитетом и интересами союзников, 3 сентября написал Королю из Лимура и посоветовал в этом чрезвычайно важном деле, в коем речь шла о покое христиан, репутации Франции и сохранении ею своих союзников, прибегнуть к предосторожности, бывшей в пору его малолетства в ходу у его матери, да и у его предшественников в подобных случаях, а именно: собрать на чрезвычайный совет первейших и наиболее сведущих людей Королевства, представить на их рассмотрение данное дело и трудности, стопорящие его, и спросить их, как быть, а уж после решать.

Он умолял его вспомнить, как часто, стоило им случайно остаться с глазу на глаз, говорил он ему: не стоит полагаться только на его мнение, надобно принять во внимание точку зрения всех, кто имеет честь служить Его Величеству; и вот теперь он умолял руководствоваться воззрениями первейших людей Королевства;

велеть всем принцам, герцогам, пэрам, коронным чинам, первым президентам и генеральным прокурорам парламентов, главе счетной палаты, городскому голове Парижа прибыть в назначенный день в указанное место;

а также приказать ассамблее духовенства прислать туда четырех прелатов, дабы выслушать, что угодно сообщить священноначалию касательно предложения г-на легата.

Кардинал считал, что:

Его Величество нуждается в том, чтобы данное собрание оказало ему поддержку, одобрило решение совета, признало его правоту и осудило за беды, которые несет с собой военное лихолетье, только тех, кто в том повинен, а также предупредило наветы, кои враги короны с помощью своих обычных происков могли бы обнародовать, и подтвердило, что от Его Величества и его совета зависит, будет ли возвращен мир христианам;

ассамблея знати позволит Его Величеству обрести душевный покой, потому что были изучены и всесторонне обсуждены с различными сведущими людьми соображения Его Величества по поводу данного мирного договора, затрагивающего честь как Короля, так и его Государства, а также потому, что было предотвращено зло, поскольку дурной мир – это начало новой войны, порой худшей, чем та, которой желали положить конец;

все подданные Его Величества, имея честь высказать свое мнение через первейших людей Королевства, призванных на этот совет, прониклись бы святыми намерениями и великодушными решениями и тем более стремились бы в случае необходимости положить свой живот и достояние на алтарь служения Его Величеству; а главнейшие компании Королевства, зная о справедливой подоплеке событий, охотнее выделяли бы: одни – людей, другие – средства, могущие потребоваться в данных обстоятельствах, в коих и духовенство будет призвано подсобить Государству в его нужде; а если они и не дадут денег, то хотя бы осудят тех, кто советует г-ну легату и стал бы советовать Его Величеству даровать мир своему Королевству: это опровергало бы дурные слухи, что ни день распространяемые некоторыми особами, будто Его Величество и его совет открыто защищают еретиков;

можно было бы выиграть время, дав понять г-ну легату, что Его Величество даст окончательный ответ лишь после общей ассамблеи, отложенной на понедельник или любой другой день, как заблагорассудится Его Величеству;

все это вместе заставит г-на легата задуматься и не позволит ему уехать, не заключив договора о мире, поскольку авторитет Папы несовместим с продолжением войны; что же до г-на легата, то его участь предстанет в незавидном свете, вернись он в Рим ни с чем.

Кардинал, к удовольствию Его Величества, сумел по-новому сформулировать спорные пункты, то бишь в таких выражениях, кои были желательны для этих господ, и если бы они не стали ничего предпринимать – чего быть никак не могло – и встал бы вопрос о том, чтоб подольше задержать г-на легата – последнее было необходимо, дабы успеть заключить мир с гугенотами и дождаться, пока будут введены в дело новые рекруты Его Величества и сформированы новые части, а испанцы потеряют надежду на примирение, – можно было бы ввести в игру союзный договор с Венецией и Савойей, по которому Его Величество не мог предпринимать никаких действий без согласования с ними, а поскольку их послам были неизвестны намерения их государей, Его Величество был не вправе лишить их возможности поставить тех в известность. Таким образом, Его Величество сделал бы все мыслимое, чтобы умиротворить христианский мир, и горе тому, кто отважился бы нарушить сие благое начинание.

После этого письма Король получил еще записку, в которой кардинал молил его созвать тайный совет, тем более что через одного человека, вхожего к легату, стало известно: упорство противной стороны опиралось на мнение, что им удастся все, что они пожелают, потому что Франция любой ценой стремится к миру; этому источнику можно было доверять; противная сторона обсуждала отсутствие у Короля достаточных средств, вспыхнувшую с новой силой междоусобицу, а также непопулярность этой войны у подданных-католиков; все это еще больше укрепило кардинала в мысли о необходимости созыва ассамблеи, покуда все перечисленное не подтвердилось; кроме того, было важно, чтобы не думали, будто Его Величество желает отъезда легата.

Король, сочтя такое мнение чрезвычайно полезным для себя, повелел как можно быстрее созвать ассамблею.

Легат, не желая ждать, выехал на следующий день после получения вести о победе на море, одержанной над Субизом и еретиками, но обещал задержаться в Авиньоне и дождаться последней воли Короля, передавшего ему письмо для Его Святейшества, в котором излагал причину, почему мир не был заключен, а именно: на предложенные Его Святейшеством условия Его Величество согласиться никак не мог, не имея права позволить, чтобы его давние союзники граубюндцы лишились всего, чем владели; кроме того, он писал, что всегда будет твердо отстаивать свое решение, ибо оно желательно для католической Церкви; что Его Святейшество вряд ли захочет посоветовать ему иное; и что можно заверить его, что Его Величество не совершит никогда ничего, что было бы недостойно счастья быть наследником нескольких самодержцев, кои блюли верность Святому Престолу в те времена, когда он был угнетаем прочими государями; и что нет никого в мире, кто сравнялся бы с ним в почитании и подлинной любви к Его Святейшеству.

На ассамблее, поручив канцлеру огласить повод, по которому состоялся общий сбор, кардинал говорил о желательности мира, но такого, который послужил бы росту авторитета Его Величества и был полезен всему Королевству; о том, что в намерении легата содержалось нечто противоположное этому и все, что им предлагалось, лило воду на испанскую мельницу и делалось с оглядкой на итальянские события, стоило успеху переметнуться на нашу сторону, – нас просили о мире все равно на позорных для нас условиях, а случись с нами беда, они бы первые стали презирать нас и соответствующим образом с нами обращаться; говорил он и о том, что, дабы отвратить нас от военных действий, в ход пускалось три аргумента: рассредоточение части наших войск в Италии, расстроенные финансы и мятеж наших еретиков. На все три довода имелся один ответ: репутация Государства превыше всего, без нее все войска и все золото мира нам ни к чему, а наши жизни и достояния станут добычей чужеземцев. Далее речь шла о том, что Король объявляет набор, который превратит его армию в устрашающую силу; о том, что суперинтенданты заверяют: имеются достаточные средства для четырех полных войсковых смотров, при этом нет надобности урезать текущие расходы, в случае же, если придется прибегнуть к чрезвычайным мерам, компании и добрые подданные Короля наверняка не пожалеют ничего на столь богоугодное дело;

что до гугенотов, то победа Короля над ними так принизила их, что им уж не подняться;

поступающих от духовенства средств должно хватить, чтобы полностью подавить мятеж, не прикасаясь к финансам Короля, предназначенным для войны с внешним врагом, к которой кардинал и подвел.

Легат, получив решение ассамблеи, поставил в известность Его Святейшество, тот написал Королю, призывая его к заключению мирного договора, остальное поручив передать нунцию, который заявил, что Его Святейшество намеревается послать в Вальтеллину шесть тысяч солдат.

Король в качестве ответа заверил Его Святейшество, что никогда не имел иного намерения, кроме как всеми силами способствовать успокоению христианского мира;

что Его Святейшеству хорошо известно: подлинный способ достижения и поддержания мира – помешать тому, чтобы сильный подавлял слабого, и это единственная причина, по которой он предпринял защиту своих союзников, – в чем и Италия немало заинтересована;

что он обещает не делать ничего, что свернуло бы его с пути, ведущего к миру, и признается: его, свято почитающего особу Папы, чрезвычайно заденет, если тот станет принуждать его к принятию решения, противоположного принятому, о коем г-н де Бетюн ему доложит подробнее.

Тем временем, не слишком полагаясь на швейцарцев – надо сказать, что герцог де Ферия набрал в католических кантонах три полка, всего семь тысяч человек, которых выставил в своей итальянской армии против сил Короля в споре о Вальтеллине, далеком от завершения, – и дабы побудить их не щадить себя в столь решающих обстоятельствах, Его Величество решил послать в Швейцарию в качестве своего чрезвычайного посла маршала де Бассомпьера.

Он поручил ему передать, как прошли переговоры с г-ном легатом и что Король не забыл о своей сердечной привязанности к республике Гельвеция и о своем монаршем достоинстве, несущем благополучие и покой союзникам, дабы убедить Его Святейшество, со всем полагающимся в таких случаях почтением, способствовать восстановлению прежнего положения вещей в Вальтеллине и мира в Италии;