Текст книги "Мемуары"

Беллюжон гарантировал появление при дворе депутатов от Монтобана, Кастра, Нима, Юзеса и Мило одновременно с депутатом от г-на де Роана, с тем чтобы они изложили Его Величеству свои просьбы согласно статьям договора от 7 мая; он также гарантировал:

что из округи будут удалены войска, введенные г-ном де Роаном, дабы силы Короля не вступали с ними в бой, в противном случае это имело бы последствия, обратные соглашению сторон, коего добивался Его Величество, желающий видеть своих подданных избавленными от бед, которые несут с собой гражданские войны;

что г-дам де Праслену и де Ларошфуко будет наказано сдерживать войска Короля, дабы по какой-либо досадной случайности не испортилось дело, уже идущее на поправку; при этом опасались, как бы, не дай Бог, корабли г-на де Субиза и ларошельцев не нанесли какой-нибудь ущерб подданным Его Величества;

что постараются как можно быстрее доставить адмирала Хоттина, дабы он присутствовал при обмене пяти кораблей и мог судить о качестве оных, а также о том, как поступить с находящимися на их борту командами, и о прочих частностях, если не будет сочтено, что важнее послать его ко двору, раз уж он у берегов Франции, из опасения, как бы обмен не совершился без него.

Из вышеизложенного видно: не было упущено ни одной предосторожности, ни одной спешной меры, дабы успокоить заблудшие души и склонить их к исполнению долга перед своим Государем.

Самым сложным было требование городов сровнять с землей Фор-Луи; не менее трудным было выплатить г-дам де Роану и де Субизу то, что было им обещано по договору, заключенному в Монпелье.

Первый из них, помимо этого, требовал назначить его командующим армейским корпусом, чтобы он посуху мог добраться до коннетабля де Ледигьера; а второй требовал возвести его в герцоги и пэры, а также использовать в Италии на кораблях Его Величества. В обмен на это Субиз обещал разрушить те фортификации, которые снова возвел на островах Рё и Олерон.

В июле гугеноты послали в Фонтенбло депутатов с просьбой о мире.

Его Величество удовлетворил большинство их просьб, но остался непреклонен в своем отказе разрушить Фор-Луи: на этом настаивал кардинал, а герцог де Гиз придерживался противоположного мнения, основываясь на соображениях, которые были в пух и прах разбиты кардиналом, хотя он и рисковал, ведь, случись что непредвиденное, виноватым был бы он. Он представил Королю это дело в следующем свете: хотя преступление г-на де Субиза и заслуживает поучительного наказания, а вовсе не прощения, Его Величеству надобно принять во внимание, что секрет руководства Государством состоит в том, чтобы превращать имеющееся в желаемое, а также в том, чтобы в данный момент смотреть на то или иное прегрешение сквозь пальцы и думать об удовлетворении общественного мнения, лишь бы не застопорились главные устремления, а позже можно разобраться с беспорядками и наказать кого следует;

что просьбы г-д де Роана и де Субиза – различного рода: одни личного характера, другие имеют отношение к их религии;

один желает получить назначение на пост командующего сухопутным отрядом в шесть тысяч пехотинцев и пятьсот конников в Италии, а также 150 000 экю, обещанные ему по договору, заключенному в Монпелье;

другой стремится получить назначение в Италию на пост командующего морскими силами – теми самыми кораблями, которые он захватил, плюс теми, что имел до того, и теми, что смог бы вывести из Ла-Рошели;

просьба, касающаяся положения гугенотов, у них была одна и та же: снести форт Ла-Рошель;

можно пойти навстречу г-ну де Роану и назначить его в Италию, однако дать ему под начало не более чем полк и роту жандармов. На этом он успокоится и перестанет вредить Королю; однако большее число войск, запрашиваемое им, позволит ему почувствовать свою силу, и как знать, не вернется ли он во Францию с тем, чтобы снова нарушить общественный покой и вредить Его Величеству;

что касается денег, Его Величество может пойти на это, не нанося урона своему авторитету, поскольку это было обещано, но не выплачено по вине тех, кто ранее управлял финансами;

г-н де Субиз обязан вернуть Его Величеству корабли г-на де Невера, и тогда Его Величество, водворив на них капитанов и солдат, сможет одолжить их его высочеству герцогу Савойскому и одобрить их присоединение к эскадре под командой г-на де Субиза; но нельзя позволить, чтобы он просто увел их, да он и не вправе этого требовать, ведь этим он выставит напоказ перед чужеземными державами стыд Франции и трофеи победы, одержанной им лишь благодаря внезапности и предательству.

По поводу просьб ларошельцев относительно форта все понимали: теперь Его Величество не может снести его и даже подать на то надежду, потому что это будет выглядеть так, будто у Короля силой вырвано то, что могло быть позволено лишь милостью, и потому, что те, кто воспользуется плодами этого, сочтут себя обязанными г-дам де Субизу и Роану, которые тем самым преуспеют в своих намерениях возглавить партию гугенотов;

но Его Величество вправе позволить коннетаблю сказать ларошельцам, что Король всегда заботится об исполнении данных обещаний, чему в последнее время помехой были разного рода события, и что теперь как раз происходит нечто весьма важное, что должно заставить их воздержаться от подобной просьбы;

что надобно дождаться, когда закончатся известные события, из-за которых Король не может проявить свою обычную доброту; но потом им будет оказана милость, однако же и они со своей стороны должны постараться и первыми исполнить то, о чем договорились с Его Величеством.

Такое заверение могло быть дано ларошельцами без опаски по двум причинам:

первая: исполнение их пожеланий могло растянуться на годы;

вторая: возраст коннетабля скорее предвещал его кончину, нежели окончание этого дела, никак не могущего совершиться в короткие сроки.

В любом случае речь шла о том, чтобы не дать мятежникам сполна явить свою злонамеренность, ведь если бы потом они стали приводить в исполнение свои замыслы, они сами неминуемо довели бы себя до гибели.

Однако нельзя было допускать до этого дела герцога Савойского, поскольку, будучи чужеземным правителем, он мог при определенных обстоятельствах и в определенное время воспользоваться своими связями и авторитетом и вступить в некие союзы, к тому же следовало учесть его претензии на французские земли и его склад ума, толкавший его на то, чтобы его собственные земли любой ценой прирастали территориями соседей, пусть и более могущественных, чем он сам.

Депутаты от гугенотских генеральных штатов заявили, что не могут ни принять, ни одобрить самостоятельно то, что Король предлагает им, если герцог де Роан и Ла-Рошель будут против. Были посланы гонцы; герцог ничего не пожелал одобрить без предварительного обсуждения представителей церквей верхнего и нижнего Лангедока и получения их мнения на сей счет. А ларошельцы сомневались, как им стоит поступить в связи с недовольством, вызванным нежеланием уничтожать форт.

Было непонятно, что ждет Францию дальше: мир или продолжение междоусобицы; а поскольку обычно надеются на то, чего более всего желают, а таковым желанием был мир, герцог де Монморанси, которому предстояло взять под начало флот Короля, остался в Фонтенбло, не спеша приступить к исполнению своих обязанностей.

Королевский флот, состоящий из тридцати французских и голландских больших кораблей, направлялся к берегам провинции Пуату, где к нему должны были присоединиться двадцать шесть кораблей из Сабль-д’Олона; Субиз послал просьбу голландскому адмиралу по имени Хауштейн ничего не предпринимать до тех пор, пока окончательно не станет ясно, что дальше – мир или война, и со своей стороны обязался поступать так же.

Французский вице-адмирал Манти, которому не понравилось, что между Хауштейном и Субизом царит такое взаимопонимание, пытался переубедить первого, но тщетно. Они обменялись взаимными обещаниями и заложниками.

Однако тот, кто не верен Господу и своему Государю, не может быть верен ни себе подобным, ни самому себе; Субиз воспользовался своим обещанием, чтобы совершить вероломство в отношении Хауштейна несколько дней спустя: это произошло 16 июля, тридцать девять кораблей, и больших и малых, снялись с якорей и двинулись к месту стоянки адмиральского голландского корабля, затем с помощью двух соединенных между собой и подожженных дозорных судов взяли его на абордаж и подожгли – оно сгорело менее чем в четверть часа. Хауштейн с шестью десятками человек команды спасся на «Аквилоне», он хотел, чтобы и Манти последовал его примеру, но тот воздержался от этого. После чего Субиз хотел уйти, но Манти бросился преследовать его со всем флотом; погоня продолжалась четыре часа, однако ветер заставил его вернуться через узкий пролив у Антиохии, где он соединился с двадцатью двумя олонскими кораблями и встал на рейде Олона; Субиз же воспользовался рейдами Сен-Мартен-де-Рё и Шеф-де-Буа.

Хауштейн, будучи глубоко оскорбленным, решил заставить Субиза заплатить за свое коварство.

Несмотря на все происходящее, переговоры о перемирии не прекращались, шел обмен посланиями и гонцами. Было очень важно, чтобы сложилось мнение, что перемирие заключено, даже если это было не так, поскольку такое мнение облегчало задачу получения дополнительной партии кораблей от Англии: надеялись, что англичане не смогут отказать Его Величеству; о партии гугенотов на совете в Англии было сказано, что с ними следует считаться более, чем с Ирландией, дабы насолить Испании, а заодно ослабить короля этой страны в случае войны с англичанами.

Ради этой цели в ход пошло все, но ларошельцы твердо стояли на том, что форт должен быть снесен, в противном случае открыто выступали за продолжение войны.

К ним послали Пешарнана и Нуайана, чтобы те успокоили их и заверили в миролюбивых намерениях. Переговоры длились долго, что при дворе расценивалось как недобрый для Короля знак.

Кардинал, боясь, как бы Его Величество не оставил намерения даровать своим подданным мир из-за их слишком упорного нежелания подчиниться и стремясь избежать любопытства противников мира, советует тайно выслать навстречу переговорщикам Беллюжона, и если они будут с добрыми новостями, приказывает ему вернуться с ними, а если нет – задержать их, не допуская до двора; сам кардинал взялся написать всем, кто сопереживал Королю, и продолжил свой путь в Ла-Рошель, чтобы предпринять последнее усилие и заверить ларошельцев от имени коннетабля, что Король на самом деле настроен сровнять форт с землей, а дабы избавить их от опасения, что дело обернется иначе, предложить им следующее: Королева-мать и министры по велению Короля торжественно пообещают им просить Его Величество снести форт некоторое время спустя;

чтобы облегчить свою задачу и заставить напуганных людей поверить и подчиниться – раздать Лудриеру, графу де Лавалю и прочим трибунам и зачинщикам сорок тысяч ливров.

Он запасся для ларошельцев письмами коннетабля с призывом исполнить долг с пробелами для имен, а также письмами для Субиза по поводу трудностей, которые могут возникнуть у Пешарнана и Нуайана.

Тем временем герцог де Монморанси отправляется к месту службы, прибывают корабли из Англии, на них назначают французские команды и солдат, и они присоединяются к Королевскому флоту.

Как только соединение произошло, герцог Монморанси 14 сентября отправляется на поиски вражеской флотилии, которая стоит на рейде Фос-де-Луа, и обстреливает ее из пушек; неприятельская флотилия скрывается в небольшой губе, где с отливом садится на мель.

Г-да де Сен-Люк, де Ларошфуко, Туара и другие причаливают к острову Рё, высаживаются на него и овладевают им, подавив сопротивление войска де Субиза, который во время боя держится с пятью или шестью конниками за спинами сражающихся, ожидая, чья возьмет.

Как только ему становится ясно, что дело принимает для него дурной оборот и победа склоняется в сторону королевских войск, он садится в шлюпку, оставив свою шпагу и шляпу, которые, убегая, выронил, и плывет на остров Олерон. Корабли его застряли на мели в Фос-де-Луа; казалось, их уже не сдвинуть с места никакому прибою. Тогда принимается решение двигаться на Шеф-де-Буа и заморить его голодом, прервав какие-либо его связи с Ла-Рошелью.

Каково же было их удивление, когда на следующее утро Субиз, воспользовавшись попутным ветром, со всеми своими кораблями двинулся прямо на них. Адмирал Короля не терял времени даром и воспользовался ветром, чтобы одолеть мятежников.

Бой был жестокий, врагам нашим пришлось несладко, и они пожелали покинуть театр военных действий; ночь благоприятствовала их намерениям; за ними бросились вдогон, да так настойчиво их преследовали, что на заре следующего дня захватили восемь их кораблей.

Во время отлива «Пресвятая Дева» и «Святой Михаил» сели на мель и не смогли дойти до Олерона, к которому пристали остальные их корабли.

«Святой Михаил» был захвачен, «Пресвятая Дева» сопротивлялась и подожгла и себя, и еще четыре королевских корабля, пришвартованных к ней.

Хауштейн отличился в этот день, сражаясь как лев, воздавая Субизу за нанесенное ему оскорбление и вероломное нарушение договора между ними.

Затем капитулировал форт Сен-Мартен-де-Рё. Герцог Монморанси поднял паруса и повел эскадру в атаку, желая выбить мятежников с острова Олерон и форта, который они там возводили. Субиз бежал с двумя или тремя кораблями в Англию; Манти преследовал их вместе с несколькими кораблями под началом Хауштейна.

Эта победа Короля над непокорными подданными, потребовавшая большого напряжения сил, ослабила наши действия в Италии, направленные на возврат Вальтеллины, которой овладели испанцы.

Армия коннетабля и герцога Савойского, насчитывающая двадцать шесть тысяч человек, с марта находилась под Астом и ушла оттуда 9-го. Коннетабль возглавлял авангард, а герцог Савойский – армейский корпус.

Они атаковали Аки, взяли его, Нови и несколько других укрепленных мест, которые не выдержали напора французского оружия.

Гави оказал им сопротивление и сдался только в последний день апреля.

Тем временем герцог Савойский со своими войсками двинулся в сторону реки Понан, чтобы подготовить путь для будущей осады Савоны. Все расступаются перед ним, среди прочих он овладевает Пьевом и Этажем, где берет в плен многих, причем знатного происхождения; тридцать знамен, захваченных в боях, он посылает Его Величеству – 24 мая состоялся их смотр.

Генуэзцы берут Оней, но вскоре герцог изгоняет их оттуда.

А вот войска Его Величества не дошли до Генуи по вине военно-морских сил, которые должны были доставить им провиант, но отклонились и погнались за Субизом.

Отсрочка дала республике возможность собрать до сорока галер и армию в десять тысяч пехотинцев и пять тысяч конников, у которой имелось четырнадцать пушек.

С этой армией республика нагрянула в Аки, гарнизон, введенный туда герцогом Савойским, не хотел вступать в бой, и губернатору пришлось сдать город.

Весть об этом заставила коннетабля, направлявшегося в Савону, вернуться. Хотя силы были неравны, он желал в открытом бою сразиться с неприятелем, но, сочтя, что тот находится в более выигрышном положении с точки зрения диспозиции, отошел в Пьемонт, к городу Канны.

Герцог де Ферия в то же время выступил в Нис-де-лаПай, оттуда через Гави, не пожелавший ему сдаться, соединился с генуэзской армией, затем вновь двинулся на Асти и в конце июля встал лагерем на расстоянии пушечного выстрела от него.

Коннетабль, находившийся там три недели во время своей болезни, вышел из города, на его место 3 августа вошел г-н де Креки с четырьмя тысячами солдат королевских войск.

Армия неприятеля уже шесть дней стояла на подступах к городу и окапывалась, когда туда прибыл г-н де Креки.

На следующий день, 4 августа, он вышел из города с той стороны, где располагался неприятель, и вынудил его покинуть мост на речке Верс, протекающей под стенами города; герцог де Ферия, отчаявшись взять город, снял осаду. Чтобы дать своей армии поразбойничать, он осадил Верю – город, выстроенный вдоль По на скале. Замок представляет собой старинное здание, состоящее из башни и ряда построек, без рвов и вала, а весь город с предместьем насчитывает не более сорока – пятидесяти очагов. Стали обсуждать, можно ли защитить предместье, и наконец во французах заговорила их природная храбрость, и было решено, что нельзя отдавать испанцам ни одного дома. Наши выстроили мост через По между Кресантеном и Верю и встали лагерем по обе стороны реки.

Осада началась в середине августа и продлилась до 7 ноября – в этот день коннетабль выехал из Турина в армию, куда пришло пополнение из шести полков под командованием Винёля; оглядев с высокого места вражеские укрепления, он велел их атаковать и менее чем четверть часа спустя захватил; неприятель настолько перепугался, что ввел в бой все силы, дабы вернуть утраченное, однако наши воины так его приняли, что ему удалось вновь овладеть одним из своих фортов.

Ночью отступили даже испанцы, бросив на произвол судьбы в своем лагере мертвых, раненых и часть обоза.

Эта победа подняла престиж Королевских войск, которые в Италии навлекли на себя хулу: мол, так мало сделано за такой большой срок, в четыре дня неприятель отбил то, что завоевывалось три месяца. Нынешняя победа была столь славной, что все недовольство как рукой сняло. Положа руку на сердце, без всякой похвальбы можно утверждать: ею мы обязаны осмотрительности и непреклонности кардинала; Королю, увязшему в итальянских делах, вынужденному заниматься мятежом гугенотов, нелегко было поддерживать армию в надлежащем состоянии. Между тем в Германии для переброски в Миланскую область готовилось мощное войско в тридцать тысяч человек для помощи Испании – оно заполонило Пьемонт и осадило Верю.

Кардинал счел, что сейчас самое время сделать усилие ради поднятия престижа королевских войск.

Он постоянно подчеркивал: иметь благие намерения – ничто, если тщательно не готовить успех; война, не ведущаяся с умышленной смелостью и привлечением всех сил и изобретательности, никогда не приведет к победе; отсутствие смелых решений приводит к тому, что добиваются меньшего, чем то, на что рассчитывали; необходимо, чтобы подготовка намного превосходила то, что кажется достаточным для осуществления задуманного;

ничем не возьмешь испанцев, кроме беспримерной стойкости; именно в этом состояло до сих пор их преимущество перед нами, а значит, нужно набирать и набирать людей в войска для их обновления.

Говорить-то он говорил, да только никто не предпринимал никаких мер, то ли из-за отсутствия способности предвидеть, то ли из-за недостаточной приверженности делу Короля, то ли из-за недостатка в средствах. Наконец кардинал так нажал, что из шампанской армии выделили шесть тысяч пехотинцев и тысячу конников и срочно перебросили в Италию под начало г-на де Винёля, генерал-майора, а также отдали распоряжение о новом срочном наборе, чтобы закрыть брешь в численном составе шампанской армии; все это были весьма своевременные действия с точки зрения того, что планировалось на этом направлении.

Новый набор пришелся так кстати, что едва новобранцы прибыли к месту службы в Верю, коннетабль тут же послал их в бой и одержал победу, заставив испанцев дрогнуть под напором королевской армии и опровергнув их собственное высказывание: мол, только они умеют осаждать и брать укрепленные места, – ведь им оказало сопротивление такое худо укрепленное местечко, как Верю.

Это спасло Короля от позора, который неминуемо пал бы на его голову в связи со слабостью нашего итальянского войска, проистекающей из того, что силы были отвлечены на подавление еретиков внутри страны.

Мятеж, поднятый еретиками, помешал Королю сосредоточиться должным образом на итальянских делах, а также навредил защите крепости Бреда, которую мы хотя и не оставили полностью, но возможности отстоять все же не имели.

Нашим Королем совместно с королем Англии было решено послать туда Мансфельда с войсками: инфантерия – английская, кавалерия – французская. Можно было бы выставить и более многочисленные силы, если бы не внутриполитическая усобица.

Было несколько точек зрения относительно того, как перебросить туда войско. Граф Мориц упрашивал Короля использовать наземный путь, при этом предлагал четыре разных маршрута:

первый: по Фландрии вдоль берега моря до Дюнкерка, попутно захватив два форта, не способных выстоять против мощной армии и весьма удачно расположенных: будь они в руках Мансфельда, их было бы нетрудно удержать, доставляя по морю столько провианта, сколько потребуется, благодаря каналам Шёркен и Тент;

второй: ведя армию по Фландрии, но не вдоль берега, а между реками Лэ и Л’Эско либо в направлении городов Ипр и Брюгге, где имеются открытые и весьма богатые укрепленные населенные пункты, которые, без сомнения, были бы на стороне Спинолы;

третий: атакуя Артуа и Эно, в которых очень сильны позиции дворянства и имеются прекрасные города, – испанцы сделали бы все, чтобы не выпустить их из рук, страшась, что этот край со славными традициями, не привыкший оставаться добычей врага, окажет сопротивление;

четвертый: прямо на Камбрези и далее на Брюссель, в окрестностях которого и расположиться лагерем, заставить Брандшаттен платить контрибуцию, жечь и грабить всю округу; то же самое предстоит и в случае избрания трех других путей; если, несмотря на это, враг не захочет оставить Бреду, следует идти дальше, к городам Люмен, Тьенен, Хасселт и другим, добывая фураж, провиант и прочее необходимое, чтобы кормить армию, при том, что войска смогут помогать друг другу как оружием, так и советом в случае надобности.

Первый путь до Дюнкерка казался ему самым безопасным и выгодным, поскольку являлся самым коротким, не требовал огромного количества повозок, лошадей и прочего, без чего не обойтись большой армии; этим путем можно было двигаться без опаски встретить сопротивление, в любую погоду, при любом отливе, под защитою форта, возведенного Его Величеством на границе возле Гравелина; кроме того, этот путь позволял без труда овладеть городами Дюнкерк, Бурбур и рядом крепостей по соседству, после чего вся округа, очень богатая, была бы принуждена платить контрибуцию; и наконец, взяв два форта, расположенные на канале, армия пополнила бы запасы, обзавелась недостающим, чтобы не везти ничего из Франции и не давать испанцам повод жаловаться.

Второй путь также показался ему вполне приемлемым и довольно-таки безопасным; однако он боялся, что от него будет мало проку – как потому, что Спинола не испугался бы, что большие и богатые города могут быть взяты тотчас после взятия Бреды¹⁸⁸, так и потому, что его не слишком испугало бы нашествие наших войск, ибо он понимал, что затруднительно получать какую-либо помощь от Англии или Соединенных Провинций; кроме того, он мог выслать навстречу нам войска барона Ангальта и новобранцев из Артуа и Эно, не уменьшая численности своих войск под Бредой, где ему также не грозило быть атакованным армией Соединенных Провинций.

Третий путь, через Артуа и Эно, казался ему сложнее двух первых, поскольку большинство городов там хорошо укреплено и вся равнинная округа стала бы стекаться туда и снабжать их необходимым.

Тамошнее дворянство многочисленно и не робкого десятка, народ обучен обращаться с оружием и вместе с уже действующими отрядами местной милиции мог бы оказать такой отпор нашей армии с самого ее появления в этих краях, что продвигаться было бы ох как трудно, если, конечно, французская кавалерия не оказала бы ей поддержки; и даже если по пути она не встретила бы сопротивления, такой рейд нельзя признать действенным и способным снять осаду Бреды, которую Спинола считал делом первейшей важности; Артуа и Эно все равно не нанести такого урона, который не был бы устранен в несколько дней, если даже отправиться туда со всеми имеющимися силами после взятия укрепленного места. И все же местные жители стали бы просить нашей помощи и защиты от иноземного, испанского, правления, а это вкупе со страхом, что Его Величество пожелал бы открыто помогать Мансфельду, было бы весьма неприятно для испанцев.

Четвертый путь казался самым рискованным, но и самым действенным после первого, но в том лишь случае, если Мансфельд получит подкрепление, и главным образом кавалерией, дабы сломить первый вражеский натиск;

ибо все города и сам равнинный край были бы объяты смятением, видя себя застигнутыми внезапно налетевшей бурей, и каждый, ожидая еще больших потрясений, стал бы обращаться к Спиноле с просьбами о защите, а самому ему пришлось бы решать: погибать от голода под Бредой или отступать, будучи зажатым между двумя могущественными армиями, что чревато разгромом для обессиленных долгой осадой войск;

во исполнение задуманного надобно было действовать быстро, тайно и в полном согласии с голландской армией, дабы всем делом руководил один и тот же ум, которому все бы подчинялись; это дало бы хорошие результаты, если бы дела Короля позволили ему усилить войска Мансфельда французской конницей в тысячу голов или по крайней мере послать кавалерию и пехоту на границы, далеко от того места, где Мансфельд должен был бы вступить на территорию страны, чтобы внушить врагу неуверенность и зависть.

Эта точка зрения голландцев была хороша для них, но не для Короля, поскольку совершить такое, не порвав окончательно с королем Испании, было невозможно: тогда армия, частично состоящая из французов, вступила бы на территорию его Провинций из Франции и стала бы опустошать их.

Вот почему кардинал предложил Его Величеству посадить армию на корабли в Голландии – что и было исполнено в марте. Инфантерия сошла на берег возле Лангестрата выше Гертруденберга, часть французской кавалерии взошла 7 марта на пятьдесят два корабля, а остальные 13 марта погрузились на пятьдесят пять кораблей, разбросанных по гаваням Голландии и Зеландии.

Инфантерия состояла из тринадцати тысяч англичан и тысячи немцев, а кавалерия – из двух тысяч французов, двухсот англичан и трехсот немцев.

В апреле умер граф Мориц после попытки овладеть Антверпеном, которая наверняка удалась бы, если бы осуществлялась подобающим образом. Эта неудача укоротила его дни.

Провинции передали его должности Хейндрику, его брату, который 2 мая в последний раз отправился с армией попытать счастья и помочь Бреде – скорее ради того, чтобы не разочаровать своих сограждан, чем в надежде на успех.

На следующий день и Мансфельд выступил со своим войском. Принц Оранский атаковал один из фортов маркиза Спинолы, но был отброшен и вернулся в свои ретраншементы, послав осажденным весть о смерти своего брата Морица, о безуспешной атаке, предпринятой в надежде помочь им, об утрате веры в возможность сделать это и с пожеланием держаться, если это в их силах.

И все же они не собирались сдаваться, не получив предварительно подписанного им приказа, который он им тотчас отправил, повелевая сдаться без отсрочки, поскольку они были в ответе не только за укрепленное место, но и за себя, и за бывших с ними солдат. По получении этого приказа они капитулировали, 25-го город был сдан.

В армии Мансфельда начались болезни, он потерял большую часть своей английской инфантерии; беспорядочно отступали и французы, возвращаясь во Францию кто как мог; Мансфельд повернул к Рейну с остатками войска и пятью тысячами ландскнехтов и вернулся в Вестфалию, чтобы соединиться с силами короля Дании, который в связи со своим Гольштейнским герцогством был избран наместником и собрал большое войско, расположенное на Везере, где с одной стороны Тилли с армией католической лиги, а с другой Фридланд со своими войсками противостояли ему.

Пока Бреда защищалась и после, когда она принуждена была сдаться, маркиз де Кёвр в Вальтеллине и в графствах Кьявенна и Бормио, захватив все форты, осадил форт Рив – единственный, остававшийся в руках неприятеля.

Папа, видя, что у испанцев недостает сил, чтобы противостоять маркизу, решает послать во Францию кардинала Барберини, своего племянника, легата, пожаловаться на урон, причиненный ему захватом фортов, которые были отданы ему на сохранение, просить о возврате их и особо настаивать на том, чтобы у граубюндцев было отобрано управление Вальтеллиной.

Король, получив известие об этом намерении Папы, поручает г-ну де Бетюну помешать его исполнению, поскольку оно способно умалить его монаршую славу и повредить его союзникам.

Ничего не выходит. Легат выезжает из Рима, 21 мая является в Париж, где его принимают со всеми приличествующими его сану почестями, в середине августа служит в Фонтенбло мессу, на которой приобщает Святых Тайн Короля и обеих Королев; 19-го ужинает с Его Величеством; пребывание его самого и его свиты оплачивается Королем с подобающей французскому Государству щедростью.

Едва прибыл легат, как Бэкингем, фаворит короля Якова, а также – в силу какого-то совершенно необыкновенного везения – его сына, 24 мая появился во Франции в качестве чрезвычайного посла, под видом изъявления радости его величества короля Англии в связи с женитьбой, но на самом деле с двумя другими целями:

первая: помешать заключению мира между нами и Испанией, о чем косвенно свидетельствовал приезд легата;

вторая: дать ход всегдашнему, ведущему начало со времен утраты Пфальца, намерению англичан составить с нами наступательный союз.

Он не забыл ни о чем ради успеха своего посольства, однако Королю советовали не идти ни на первое, ни на второе, ни на оборонительный, ни на наступательный союз, ни на то, чтобы связать себе руки и не иметь возможности пойти на перемирие с испанцами.

Бэкингему дали понять, что желают возврата Пфальца, но вместе с тем не считают разумным до такой степени связывать себя, чтобы входить с кем-либо в наступательный или оборонительный союз; что заинтересованность тех, кто желал бы вернуть Пфальц, различного рода:

первое: тот, кто утрачивает свои государства, заинтересован в этом как в прецеденте;

второе: тот, кому стыдно выносить оскорбление, нанесенное государю, лишенному своего государства, заинтересован в его возврате из соображений чести;

третье: все, кто желает того, чтобы христианский мир пребывал в равновесии, чтобы ни одна держава не превосходила другие и не могла их поглотить, заинтересованы в этом из соображений государственного порядка;

король Англии руководствуется всеми этими интересами, поскольку:

трона был лишен его брат;

он является единственным близким лицом, которого касается это дело и в чьей власти изменить положение;

это дело общее для всех государей; Франция же заинтересована в нем лишь в силу третьей причины, из соображений государственного порядка, и не так в нем завязана, как Англия.