Текст книги "Происхождение видов"

«Внушения совести в связи с раскаянием и чувством долга являются важнейшими различиями между человеком и животным»

Но если верно это учение об истреблении бесчисленных звеньев, связующих современных и вымерших обитателей земли, а в пределах каждого последующего периода – менее древние вымершие формы с формами более древними, то почему же каждая геологическая формация не переполнена этими звеньями? Почему любая коллекция ископаемых не представляет нам всех данных, доказывающих постепенные переходы и превращения органических форм? Хотя геологическое исследование, несомненно, обнаружило в прошлом существование многочисленных звеньев, связующих значительное число живых существ, оно тем не менее не обнаружило тех бесчисленных тонких переходов между прошлыми и современными видами, каких требует теория; и это самое очевидное из многочисленных возражений, которые могут быть против нее предъявлены. И далее, почему целые группы родственных видов появляются, – хотя это появление нередко оказывается ложным, – как бы внезапно в последовательных геологических слоях? Хотя мы теперь знаем, что организмы появились на нашей планете в период, неизмеримо от нас отдаленный, задолго до отложения самых нижних слоев кембрийской системы, – почему же мы не встречаем под этой системой нагроможденных пластов, переполненных остатками предков кембрийских ископаемых? Ведь, на основании этой теории, подобные пласты должны были где-нибудь отлагаться в эти отдаленные, совершенно нам неизвестные эпохи истории земли.

Я могу ответить на эти вопросы и возражения только предположением, что геологическая летопись значительно менее полна, чем предполагает большинство геологов. Число экземпляров в наших музеях абсолютно ничтожно по сравнению с несметными поколениями несметных видов, несомненно существовавших. Родоначальная форма каких-либо двух или нескольких видов не может являться по всем своим признакам непосредственно промежуточной между ее измененными потомками, точно так же как скалистый голубь не является непосредственно промежуточным по особенностям своего хвоста и зоба между его двумя потомками – трубастым голубем и дутышем. Мы не в состоянии признать в одном виде родоначальника другого, измененного вида, как бы тщательно мы их ни изучали, если в нашем распоряжении нет большинства промежуточных звеньев; а вследствие неполноты геологической летописи мы не имеем никакого права рассчитывать на нахождение столь многочисленных звеньев. Если бы две, три или даже большее число связанных между собою форм было найдено, то многочисленные натуралисты просто отнесли бы их к соответственному числу новых видов, особенно если бы они были найдены в подразделениях различных геологических ярусов и хотя бы степень их различия была крайне мала. Можно указать много современных сомнительных форм, которые, вероятно, являются разновидностями; но кто же станет утверждать, что в будущем будет открыто столько ископаемых звеньев, что натуралисты будут в состоянии решить вопрос, следует ли или не следует эти сомнительные формы признать за разновидности? Только незначительная часть земного шара геологически исследована. Только органические существа, принадлежащие к некоторым классам, могут сохраниться в ископаемом состоянии, по крайней мере в сколько-нибудь значительном числе. Многие виды после своего образования не подвергаются дальнейшему изменению, но вымирают, не оставляя по себе измененных потомков; и периоды, в течение которых виды подвергаются изменениям, хотя очень длинные, если их измерять годами, вероятно, были очень коротки по сравнению с периодами, в течение которых виды сохраняли одну и ту же форму. Наиболее часто и наиболее значительно изменяются виды господствующие и широко расселенные, а разновидности часто бывают сначала местными, – два обстоятельства, делающие открытие промежуточных звеньев в пределах одной формации еще менее вероятным. Местные разновидности не будут проникать в другие и отдаленные области прежде, чем успеют значительно измениться и усовершенствоваться; а когда они распространились и мы открываем их в геологической формации, то они производят впечатление внезапно созданных на месте и попросту рассматриваются как новые виды. Образование большей части формаций шло не непрерывно, а продолжительность их существования, по всей вероятности, была более кратка, чем средняя продолжительность существования видовых форм. Следующие друг за другом формации в большинстве случаев отделены одна от другой пустыми промежутками времени огромной продолжительности, так как пласты с ископаемыми достаточно толстые, чтобы устоять от последующего разрушения, могли, как общее правило, образоваться только там, где значительные осадки отлагались на оседающем дне моря. В чередующиеся с опусканиями периоды поднятия и сохранения постоянного уровня геологическая летопись обычно остается незаполненной. В эти последние периоды, по всей вероятности, происходило наиболее деятельное изменение органических форм; в периоды опускания преобладало их вымирание.

Что касается отсутствия богатых ископаемыми пластов ниже кембрийской формации, то я могу только повторить гипотезу, высказанную в десятой главе, а именно, что хотя наши континенты и океаны сохранились в течение громадных периодов почти в современном их относительном положении, тем не менее мы не имеем оснований предполагать, чтобы оно было таковым всегда; следовательно, формации гораздо более древние, чем те, которые нам известны, могут оставаться погребенными под великими океанами. Что касается недостаточности для предполагаемых размеров органических изменений промежутка времени, который истек с той поры, когда наша планета затвердела, и того, что это возражение, упорно защищаемое сэром Уильямом Томпсоном, по всей вероятности, одно из самых важных, какие были до сих пор выдвинуты, то я могу только сказать, во-первых, что мы не знаем, как быстро изменяются виды, если выражать это время годами, а во-вторых, что многие ученые еще до сих пор не допускают, что строение вселенной и внутренности нашей планеты известны нам в такой степени, которая допускала бы сколько-нибудь достоверные соображения о продолжительности ее существования.

Что геологическая летопись несовершенна, допускают все; но что она несовершенна в такой мере, как это требуется нашей теорией, с этим, вероятно, согласятся очень немногие. Если мы будем иметь в виду промежутки времени достаточной продолжительности, то геология доставит нам ясное доказательство, что все виды изменялись, притом они изменялись именно так, как требует теория, так как это изменение шло медленно и путем постепенных переходов. Мы это ясно усматриваем из того факта, что ископаемые остатки последовательных формаций неизменно гораздо более сходны друг с другом, чем ископаемые из формаций, далеко одна от другой отстоящих.

«По-видимому, моему уму присуща какая-то роковая особенность, заставляющая меня излагать первоначально мои утверждения и предположения в ошибочной или невразумительной форме»

Таков итог главнейших возражений и затруднений, которые могут быть справедливо выдвинуты против теории; вместе с тем я вкратце повторил и те ответы и разъяснения, которые, как мне кажется, могут быть даны. В течение долгих лет я глубоко чувствовал важность этих затруднений и потому не сомневаюсь в их вескости. Но должно особенно обратить внимание на то, что наиболее существенные возражения касаются вопросов, по отношению к которым мы должны сознаться в нашем невежестве; мы даже не в состоянии оценить всю глубину этого невежества. Нам неизвестны все возможные переходные ступени между наиболее простым и наиболее сложным органом; мы не можем, конечно, претендовать на то, что знаем все разнообразные способы распространений организмов в течение долгих периодов времени или что мы знаем степень несовершенства Геологической летописи. Как ни существенны все эти возражения, их, по моему мнению, совершенно недостаточно для того, чтобы опровергнуть теорию общего происхождения организмов путем последовательного изменения.

А теперь обратимся к другой стороне доказательства. В состоянии одомашнения мы замечаем значительную степень изменчивости, причиняемой или по крайней мере вызываемой измененными жизненными условиями, но нередко проявляющейся в такой неясной форме, что мы склонны признать эти изменения самопроизвольными. Изменчивость управляется многочисленными и сложными законами – корреляцией развития, компенсацией, усиленным упражнением или неупражнением и определенным воздействием окружающих условий. Весьма трудно убедиться в том, насколько глубоки были изменения наших домашних организмов, но мы смело можем допустить, что размеры этих изменений были значительны и что самые изменения могут передаваться по наследству в течение долгих периодов. Пока жизненные условия не изменяются, мы имеем полное основание предполагать, что изменения, уже унаследованные многими поколениями, могут и дальше передаваться по наследству в почти неограниченном числе поколений. С другой стороны, у нас имеются данные, доказывающие, что однажды обнаружившаяся изменчивость в условиях одомашнения не прекращается в течение очень долгого периода; нам неизвестно, прекращается ли она вообще, так как новые разновидности все еще иногда возникают среди наших древнейших одомашненных организмов.

Изменчивость не вызывается самим человеком; он только бессознательно подвергает органические существа новым жизненным условиям, и тогда природа действует на их организацию и вызывает изменения. Но человек может отбирать и действительно отбирает изменения, доставляемые ему природой, и, таким образом, накопляет их в любом желательном направлении. Он, таким образом, приспособляет животных и растения к своим потребностям или прихотям. Он может достигать этого методически или бессознательно, сохраняя особей, наиболее ему полезных или приятных, без всяких расчетов на изменение породы. Не подлежит сомнению, что он может глубоко изменить характер какой-нибудь породы, отбирая в каждом последующем поколении индивидуальные уклонения, столь слабые, что их может заметить только привычный глаз. Этот процесс бессознательного отбора являлся великим фактором в образовании наиболее резко выраженных и полезных домашних пород. Что многие породы, произведенные человеком, в значительной степени носят характер естественных видов, доказывается неразрешимыми сомнениями, вызываемыми вопросом: разновидности ли многие из них или первоначальные самостоятельные виды.

Нет никакого основания, чтобы принцип, столь действительный при одомашнении, не мог бы также проявить свое действие и в природе. В переживании благоприятствуемых особей и рас при непрерывно возобновляющейся Борьбе за существование мы видим могущественную и непрерывно действующую форму Отбора. Борьба за существование неизбежно вытекает из размножения в быстро возрастающей геометрической прогрессии, присущего всем органическим существам. Эта быстрая прогрессия размножения доказывается вычислением – быстрым размножением многих животных и растений в течение следующих один за другим благоприятных сезонов и при натурализации в новых странах. Рождается более особей, чем может выжить. Песчинка на весах природы может определить жизнь одной особи и смерть другой, какая разновидность или какой вид будут увеличиваться в числе и какие пойдут на убыль или окончательно исчезнут. Так как особи того же вида вступают в наиболее сильную во всех отношениях конкуренцию, то борьба между ними будет обычно наиболее ожесточенная; она будет почти столь же ожесточенна между разновидностями того же вида и несколько слабее между видами того же рода. С другой стороны, борьба будет нередко ожесточенной и между существами, занимающими отдаленные места в системе природы. Самое слабое преимущество некоторых особей, обнаруживающееся в известном возрасте или в известное время года и дающее им перевес над тем, с кем они конкурируют, или хотя в ничтожной степени делающее их более приспособленными к окружающим физическим условиям, может со временем склонить весы в их сторону.

У животных раздельнополых в большинстве случаев будет обнаруживаться борьба самцов за обладание самками. Наиболее сильные самцы или те, которые наиболее успешно борются с жизненными условиями, будут обыкновенно оставлять наибольшее потомство. Но успех нередко будет зависеть и от того, что самцы обладают особым оружием или средством защиты или особенно привлекательны; даже слабое преимущество может повести к победе.

Так как геология ясно указывает, что любая страна подвергалась значительным физическим изменениям, то мы вправе ожидать, что органические существа изменялись в естественных условиях так же, как они изменялись в условиях одомашнения. А если в естественных условиях проявлялась изменчивость, то было бы решительно непонятным, если бы естественный отбор не проявил своего действия. Нередко утверждали, хотя это утверждение не поддается доказательству, что изменчивость в естественных условиях ограничивается очень узкими пределами. Человек, хотя он действует только на внешние признаки и нередко руководится только прихотью, может, тем не менее, в короткий период достигать больших результатов, накопляя у своих домашних организмов только индивидуальные различия; а никто, конечно, не станет отрицать, что и естественные виды обладают индивидуальными различиями. Но помимо этих различий все натуралисты допускают еще существование естественных разновидностей, настолько отличающихся друг от друга, что их признают заслуживающими упоминания в сочинениях по систематике. Никто еще не установил ясной границы между индивидуальными различиями и незначительными разновидностями или между более резко выраженными разновидностями и подвидами и видами. Не существует ли на отдельных континентах или в различных частях того же континента, разъединенных всякого рода преградами, и на отдаленных островах множество форм, которые одни опытные натуралисты признают разновидностями, другие – географическими расами или подвидами, а третьи – самостоятельными, хотя и близкими между собой видами!

Если же животные и растения изменяются хотя бы крайне медленно и незначительно, то почему бы изменениям или индивидуальным отличиям, так или иначе полезным, не сохраняться и не накопляться путем естественного отбора или переживания наиболее приспособленных? Если человек благодаря своему терпению может отбирать изменения, полезные для него, то почему бы при изменчивых и сложных условиях жизни не могли часто возникать и сохраняться или быть отобранными изменения, полезные для живых произведений природы? Какой предел может быть положен этой силе, действующей в течение долгих веков и строго выслеживающей всю конституцию и образ жизни каждого существа, благоприятствуя полезному и отвергая вредное? Я не усматриваю предела деятельности этой силы, медленно и прекрасно приспособляющей каждую форму к самым сложным жизненным отношениям. Теория естественного отбора, даже если мы ограничимся этими соображениями, представляется мне в высшей степени вероятной. Я подвел, со всею добросовестностью, на какую только способен, итог высказанным против нее возражениям и затруднениям; теперь обратимся к специальным фактам и доводам, говорящим в пользу теории.

Рассматривая виды только как более резко обозначившиеся и постоянные разновидности и считая, что каждый вид существовал сначала в качестве разновидности, мы можем видеть, почему невозможно провести резкой границы между видами, происшедшими, как обычно предполагается, в силу особого акта творения, и разновидностями, происхождение которых приписывается действию вторичных законов. С этой же точки зрения мы можем понять, почему в какой-нибудь области, где возникло много видов одного и того же рода и где они в настоящее время процветают, эти виды представляют много разновидностей; там, где образование видов шло активно, мы вправе ожидать, как общее правило, что оно еще происходит; так оно и есть в действительности, если разновидности только зарождающиеся виды. Сверх того, виды больших родов, представляющие большое число разновидностей или зарождающихся видов, сохраняют еще до некоторой степени характер разновидностей, – они отличаются друг от друга в меньшей степени, чем виды малых родов. Близко родственные виды больших родов имеют, видимо, более ограниченное распространение и вследствие своего родства скопляются вокруг других видов небольшими группами, – две особенности, напоминающие разновидности. Эти взаимные отношения были бы очень странны, если бы виды были созданы независимо одни от других, но они вполне понятны, если каждый вид первоначально существовал как разновидность.

«Главным моим наслаждением и единственным занятием в течение всей жизни была научная работа, и возбуждение, вызываемое ею, позволяет мне на время забывать или совсем устраняет мое постоянное дурное самочувствие»

Так как каждый вид стремится в силу размножения в геометрической прогрессии безгранично возрастать в числе и так как измененные потомки каждого вида могут тем легче численно возрастать, чем разнообразнее будут их образ жизни и строение, что доставит им возможность завоевать наиболее многочисленные и разнообразные места в экономии природы, то естественный отбор будет постоянно проявлять стремление сохранять наиболее расходящихся между собой потомков какого-либо одного вида. Отсюда в течение длинного ряда изменений слабые различия, характеризующие разновидности того же вида, стремятся разрастись в более резкие различия, свойственные видам того же рода. Новые и усовершенствованные разновидности будут неуклонно замещать и истреблять старые, менее совершенные, и промежуточные разновидности; таким-то образом виды делаются в значительной степени определенными и самостоятельными. Господствующие виды, принадлежащие к большим группам в пределах каждого класса, стремятся породить новые и господствующие формы; таким образом, каждая большая группа стремится сделаться еще больше, а ее представители стремятся все более расходиться в своих признаках. Но так как все группы не могут таким образом разрастаться, ибо весь мир не вместил бы их, то более господствующие группы будут побивать группы менее господствующие. Это стремление больших групп к разрастанию и расхождению в признаках, в связи с неизбежным сильным вымиранием, объясняет, почему все живые существа располагаются в группы, подчиненные другим группам, причем все оказываются включенными в небольшое число классов, господствовавших во все времена. Этот великий факт группировки всех органических существ в то, что мы называем Естественной системой, окончательно необъясним с точки зрения теории сотворения.

«Себялюбивые и недружелюбные люди не могут сплотиться, а без сплочения мало чего можно достичь»

Так как естественный отбор действует исключительно путем накопления незначительных, последовательных, благоприятных изменений, то он и не может производить значительных или внезапных видоизменений; он подвигается только короткими и медленными шагами. Отсюда правило: «Natura nоn facit saltum.» («Природа не делает скачков»), все более и более подтверждающееся по мере расширения наших знаний, становится понятным на основании этой теории. Мы можем видеть, почему повсеместно в природе одна и та же общая цель достигается почти бесконечно разнообразными путями, так как каждая особенность, однажды приобретенная, долго наследуется, и организации, уже изменившиеся во многих различных направлениях, должны приспособляться к одному и тому же общему назначению. Коротко говоря, мы можем видеть, что природа расточительна на разнообразие, хотя скупа на нововведение. Но почему существовал бы такой закон природы, если бы виды были созданы независимо одни от других, никто не сумел бы объяснить.

Еще много других фактов, как мне кажется, объясняется этой теорией. Как странно, что птица с общим обликом дятла охотится за насекомыми по земле; что горный гусь, очень редко или никогда не плавающий, имеет перепонки между пальцами; что птица, похожая на дрозда, ныряет и питается водными насекомыми и что буревестник имеет привычки и строение, делающие его приспособленным к образу жизни чистика! И так далее, почти до бесконечности. Но с точки зрения непрерывного увеличения численности каждого вида и при постоянной деятельности естественного отбора, всегда готового приспособить медленно изменяющихся потомков каждого из них ко всякому незанятому или плохо занятому месту в природе, эти факты перестают быть странными и могли бы даже быть заранее предсказаны.

Мы можем до некоторой степени понять, почему в природе так много красоты, так как и она может быть в значительной мере приписана деятельности отбора.

Что красота, согласно нашему понятию о ней, не представляет всеобщего явления, допустит каждый, кто взглянет на некоторых ядовитых змей, на некоторых рыб и некоторых отвратительных летучих мышей, морда которых представляет искаженное сходство с человеческим лицом. Половой отбор сообщил самые блестящие краски, самые изящные формы и другие украшения самцам, а в некоторых случаях и обоим полам многих птиц, бабочек и других животных. У птиц он во многих случаях придал голосу самцов музыкальность, привлекательную для самок, а равно и для нашего слуха. Цветы и плоды сделались заметными благодаря ярким окраскам, выделяющим их на зелени листвы, для того чтобы цветы эти могли быть легко замечены, посещаемы и оплодотворяемы насекомыми, а семена рассеивались бы при посредстве птиц. Каким образом случилось, что определенные цвета, звуки и формы доставляют наслаждение как человеку, так и низшим животным, – другими словами, как возникло чувство красоты в его простейшей форме, – этого мы не знаем, как не знаем и того, почему известные запахи и вкусы стали приятными.

«Если бы я увидел ангела, сошедшего на землю учить нас добру, и убедился на основании того, что и другие люди видят его, что я еще не сошел с ума, я бы поверил в предначертание»

Так как естественный отбор действует путем конкуренции, то он приспособляет и совершенствует обитателей каждой страны только по отношению к другим ее обитателям; поэтому нам нечего удивляться тому, что виды какой-либо страны, хотя они с обычной точки зрения созданы и специально приспособлены для этой страны, побеждаются и вытесняются натурализованными организмами других стран. Не следует изумляться и тому, что все приспособления в природе, насколько мы можем судить, не абсолютно совершенны, как, например, человеческий глаз, или что некоторые из них не соответствуют нашему представлению о приспособленности. Нечего удивляться и тому, что жало пчелы, направленное против врага, причиняет смерть самой пчеле; тому, что трутни производятся в таком большом числе ради одного-единственного акта, а затем умерщвляются своими бесплодными сестрами; той изумительной трате пыльцы, которая наблюдается у нашей сосны, той инстинктивной ненависти, которую пчелиная матка питает к своим собственным плодовитым дочерям; тому, что наездники питаются живым телом гусениц, и вообще ни одному подобному случаю. Согласно теории естественного отбора, скорее представляется удивительным то, что не открыто еще большего числа подобных случаев отсутствия абсолютного совершенства.

Сложные и малоизвестные законы, управляющие образованием разновидностей, насколько мы можем судить, идентичны с законами, которые управляли образованием отдельных видов. В обоих случаях физические условия оказывали, по-видимому, некоторое прямое и определенное действие, но как велико это действие, мы не можем сказать. Так, при переселении разновидностей в какое-нибудь новое местообитание, они иногда принимают признаки, свойственные видам этой местности. Как на разновидности, так и на виды упражнение и неупражнение, по-видимому, производят значительное действие, так как невозможно отрешиться от такого заключения при виде, например, толстоголовой утки с ее крыльями, непригодными для летания почти в такой же степени, как у домашней утки, или при виде зарывающегося в землю туку-туку, порою слепого, и некоторых кротов, постоянно слепых и с глазами, покрытыми кожей, или, наконец, при виде слепых животных, живущих в американских и европейских темных пещерах. В отношении как разновидностей, так и видов немаловажную роль играла, по-видимому, и коррелятивная изменчивость, так что когда одна часть изменялась, по необходимости изменялись и другие. Как у разновидностей, так и у видов иногда наблюдается реверсия к давно утраченным признакам. Как непонятно, с точки зрения теории сотворения, появление время от времени полос на плечах и ногах различных видов рода лошадей и у их гибридов! И как просто объясняется этот факт, если мы допустим, что все эти виды произошли от полосатого предка, точно так же, как различные домашние породы голубя происходят от сизого с темными поперечными полосами скалистого голубя!

«Ребенок – постоянный компаньон и друг в пожилом возрасте, который всегда будет чувствовать себя заинтересованным лишь в одном: быть объектом любви, быть тем, с кем играют»

Почему с обычной точки зрения, согласно которой каждый вид был создан независимо, видовые признаки, т. е. те, которыми виды одного рода отличаются друг от друга, более изменчивы, чем признаки родовые, по которым они все друг с другом сходны? Почему, например, окраска цветка более изменчива у одного из видов данного рода, если цветы других видов окрашены различно, и менее изменчива, если у всех видов цветы одинаково окрашены? Если виды – только хорошо выраженные разновидности, признаки которых стали в высокой степени постоянными, то мы можем понять этот факт: они уже изменялись с того момента, когда они ответвились от своего общего предка, но изменялись только по некоторым признакам, которые составляют их видовое отличие, и потому именно эти признаки должны оказаться более способными к дальнейшему изменению, чем родовые признаки, неизменно передававшиеся по наследству в течение громадного периода времени. На основании теории сотворения невозможно объяснить также, почему часть, необычайно развитая только у одного какого-нибудь вида данного рода, и потому, как мы вправе заключить, весьма важная для этого вида, особенно изменчива; но, с нашей точки зрения, эта часть уже испытала с того времени, когда различные виды ответвились от общего предка, значительную степень изменчивости и видоизменения, а потому мы можем вообще ожидать, что эта часть и до сих пор сохранила свою склонность изменяться. Но часть может быть развита самым необычайным образом, как, например, крыло летучей мыши, и тем не менее быть не более изменчивой, чем всякая другая часть, если эта часть оказывается общей для целой группы подчиненных форм, т. е. в том случае, когда она передавалась по наследству в течение весьма долгого периода; потому что в этом случае она уже сделалась постоянной вследствие продолжительного естественного отбора.

Что касается инстинктов, то, как ни поразительны некоторые из них, они по теории естественного отбора последовательных, незначительных, но полезных изменений представляют не большие трудности, чем строение тела. Мы можем, таким образом, понять, почему природа, наделяя различных животных того же класса различными их инстинктами, подвигается только постепенными шагами. Я пытался показать, как много света проливает этот принцип постепенности на поразительные архитектурные способности обыкновенной пчелы. Привычка, без сомнения, нередко принимает участие в изменении инстинктов, но, очевидно, в ней нет необходимости, как мы видим на примере бесполых насекомых, не оставляющих по себе потомства, которое могло бы унаследовать последствия продолжительных привычек. Допуская, что все виды того же рода произошли от общего предка и унаследовали много общих особенностей, мы можем понять, каким образом сходные виды, находясь в самых различных жизненных условиях, руководятся почти одними и теми же инстинктами; почему, например, дрозды тропической и умеренной Южной Америки обмазывают свои гнезда грязью, так же как и наши британские виды. С точки зрения медленного приобретения инстинктов путем естественного отбора, нам не представляется удивительным, если некоторые инстинкты несовершенны и ведут к ошибкам, равно как и то, что многие инстинкты причиняют страдания другим животным.

Если виды – только хорошо выраженные и постоянные разновидности, то для нас тотчас же становится ясным, почему их гибридное потомство следует тем же сложным законам в степени и характере сходства со своими родителями, как и гибридное потомство заведомых разновидностей, т. е. постепенно поглощаются одни другими при последовательных скрещиваниях и т. д. Это сходство представлялось бы странным, если бы виды были независимо созданы, а разновидности образовались бы в силу вторичных законов.

Если мы допустим, что геологическая летопись в крайней степени несовершенна, тогда доставляемые ею факты являются сильным подтверждением теории родственного происхождения путем изменений. Новые виды появлялись на сцене медленно и через последующие промежутки времени, причем размеры изменения за равные промежутки времени были весьма различны для различных групп. Вымирание видов и целых групп видов, игравшее такую выдающуюся роль в истории органического мира, является почти неизбежным следствием принципа естественного отбора, так как старые формы замещаются новыми и усовершенствованными формами. Ни один единичный вид или группа видов не появляются вновь, если раз была прервана цепь обычных поколений. Постепенное распространение господствующих форм с медленным изменением их потомков производит такое впечатление, как будто по истечении значительных периодов времени органические формы изменялись одновременно на протяжении всей земли. Тот факт, что ископаемые остатки каждой формации представляются по своему характеру в известной степени промежуточными между ископаемыми, которые заключены в формациях, лежащих над и под данной формацией, просто объясняется их промежуточным положением в родословной цепи. Основной факт, что все вымершие существа могут быть соединены в одну общую систему со всеми современными существами, естественно, вытекает из того, что и современные, и вымершие существа являются потомками общих предков. Так как виды в течение долгого периода своего развития и изменения постоянно расходились в своих признаках, то становится понятным, почему более древние формы или ранние прародители каждой группы часто занимают до некоторой степени промежуточное положение между ныне существующими группами. Современные формы в целом обыкновенно признаются и более высоко стоящими на органической лестнице по сравнению с древними формами; они и действительно должны занимать более высокое положение в том смысле, что позднейшие и более усовершенствованные формы победили в борьбе за жизнь формы древнейшие и менее усовершенствованные; также и их органы обычно в большей степени специализировались для выполнения различных функций. Этот факт вполне совместим с существованием многочисленных организмов, еще сохранивших более простое, мало усовершенствованное строение, приспособленное для простых условий их существования; он вполне совместим также и с тем, что организация некоторых форм регрессировала, делаясь на каждой стадии исторического развития более приспособленной к новому и деградировавшему образу жизни. Наконец, удивительный закон продолжительного сохранения близких форм на том же континенте – сумчатых в Австралии, неполнозубых в Америке и других подобных случаев – вполне понятен, так как в пределах одной и той же страны существующие и вымершие организмы тесно связаны общим происхождением.