Текст книги "Происхождение видов"

Специальные инстинкты

Быть может, ознакомившись с несколькими примерами, мы лучше поймем изменение инстинктов под влиянием отбора в естественном состоянии. Я выберу только три, а именно: инстинкт, заставляющий кукушку класть яйца в чужие гнезда, рабовладельческий инстинкт некоторых муравьев и строительные способности пчел. Два последние инстинкта обыкновенно вполне справедливо считаются натуралистами за самые удивительные из всех известных инстинктов.

Инстинкты кукушки. Некоторые натуралисты думают, что непосредственная причина инстинкта кукушки заключается в том, что она несет яйца не ежедневно, но с промежутками в два или три дня; поэтому если бы она устраивала свое собственное гнездо и сама высиживала яйца, то либо первые отложенные яйца оставались бы некоторое время ненасиженными, либо в одном и том же гнезде были бы и яйца, и птенцы разного возраста. В таком случае продолжительность периода носки и насиживания была бы невозможно велика, тем более что кукушка улетает очень рано, и первый выведшийся птенец, вероятно, выкармливался бы одним только самцом. Но американская кукушка находится именно в таком положении, потому что она устраивает свое собственное гнездо и имеет в одно и то же время и яйца, и птенцов, выведенных в последовательные сроки. Одни утверждали, другие отрицали, что американская кукушка иногда откладывает яйца в чужие гнезда; но я недавно слышал от д-ра Мерреля, из штата Айова, что однажды он нашел в Иллинойсе молодую кукушку вместе с молодой сойкой в гнезде голубой сойки (Garrulus crislalus), и так как обе птицы были почти оперены, то ошибки в определении их быть не могло. Я мог бы привести еще несколько примеров таких птиц, которые иногда откладывают яйца в чужие гнезда. Предположим теперь, что отдаленный предок нашей европейской кукушки имел привычки американской кукушки и случайно снес яйцо в гнездо другой птицы. Если благодаря этой случайной повадке старая птица приобрела преимущество в том отношении, что могла раньше улететь, или в каком-либо другом отношении, или если молодая птица могла извлечь из обманутого инстинкта другого вида то преимущество, что она стала крепче, чем в том случае, если бы была выкормлена своей собственной матерью, так как последняя до крайности обременена одновременными заботами о яйцах и птенцах разного возраста, то и старые птицы, и выкормленные птенцы получили бы некоторую выгоду. По аналогии мы должны допустить, что выкормленные таким образом птенцы, благодаря наследственности, могли усвоить случайную и уклоняющуюся привычку своей матери, могли в свою очередь откладывать яйца в чужие гнезда и, вследствие этого, успешнее выкормить своих детенышей. Я думаю, что если процесс такого рода продолжался долго, то своеобразный инстинкт нашей кукушки мог сделаться врожденным. Недавно Адольф Мюллер также привел достаточное доказательство того, что кукушка иногда откладывает яйца на голую землю, высиживает их и выкармливает своих птенцов. Такой редкий случай, вероятно, представляет собою возврат к давно потерянному первоначальному инстинкту вить гнезда.

Мне возражали, что я не обратил внимания на некоторые другие родственные инстинкты и приспособления в строении кукушки, которые, как говорят, безусловно координированы друг с другом. Но теоретические соображения по поводу инстинкта, известного нам исключительно у одного вида, во всяком случае бесполезны, так как мы не находим для этого никаких фактов, которыми мы могли бы руководиться. До последнего времени были известны только инстинкты европейской и непаразитической американской кукушки; теперь, по наблюдениям м-ра Рамсея, мы имеем некоторые сведения о трех австралийских видах, откладывающих яйца в гнезда других птиц. Следует обратить внимание на три главных обстоятельства: во-первых, обыкновенная кукушка, за редкими исключениями, сносит только по одному яйцу в гнездо, вследствие чего большой и прожорливый птенец получает корм в избытке. Во-вторых, яйца замечательно малы, не более яиц полевого жаворонка – птицы, которая вчетверо меньше кукушки. Что малая величина яиц представляет собой действительно явление приспособления, мы можем видеть из того факта, что непаразитическая американская кукушка несет яйца больших размеров. В-третьих, молодая кукушка, вылупившись из яйца, обладает инстинктом, заставляющим ее при помощи своей сильной, своеобразно устроенной спины выбрасывать своих сводных братьев, которые затем погибают от голода и холода. И это было смело названо благодетельным приспособлением, клонящимся к тому, чтобы молодая кукушка могла получить достаточно корма, а ее сводные братья погибали, прежде чем успеют развиться!

«Инстинкты настолько же важны для благополучия данного вида при настоящих условиях его существования, как и особенности строения его тела»

Обратимся теперь к австралийским видам; хотя эти птицы кладут обыкновенно по одному яйцу в гнездо, но не редкость найти два и даже три яйца в одном и том же гнезде. У бронзовой кукушки яйца значительно колеблются по своим размерам, от восьми до десяти линий в длину. Если бы для вида оказалось выгодным нести яйца еще меньшего размера, чем те, которые он несет теперь, либо для того, чтобы обмануть известных приемных родителей, либо, что более вероятно, для того, чтобы птенцы вылуплялись скорее (так как утверждают, что существует соотношение между величиной яиц и продолжительностью их высиживания), – то ничто не препятствовало бы тому допущению, что могла бы образоваться раса или вид, которые откладывали бы все более и более мелкие яйца, так как последние могли бы с большей надежностью подвергаться высиживанию и уходу. М-р Рамсей замечает, что две австралийские кукушки, откладывая яйца в открытое гнездо, обнаруживают решительное предпочтение гнездам с яйцами, сходными по окраске с их собственными. Европейский вид заметно обнаруживает наклонность к подобному же инстинкту, но нередко и уклоняется от него, так как доказано, что кукушка кладет свои светлые, бледно окрашенные яйца в гнезда садовой завирушки с яркими зеленовато-голубыми яйцами. Если бы наша кукушка неизменно обнаруживала упомянутый инстинкт, он, конечно, был бы отнесен к тем инстинктам, относительно которых предполагают, что они были приобретены одновременно. Яйца австралийской бронзовой кукушки, по словам м-ра Рамсея, необычайно изменчивы по окраске; поэтому естественный отбор мог развить и закрепить всякое благоприятное изменение в этом направлении так же, как и в направлении размеров.

«Если бы трехлетний Моцарт стал играть на фортепиано не после поразительно малой практики, а совсем без практики, то справедливо было бы сказать, что он это делает инстинктивно»

У европейской кукушки дети приемных родителей обыкновенно выбрасываются из гнезда в течение трех дней по вылуплении птенца кукушки; а так как последний отличается в этом возрасте своей беспомощностью, то м-р Гулд сначала был склонен думать, что акт выбрасывания производится самими же приемными родителями. Но теперь он получил несомненные данные относительно молодой кукушки, которую действительно видели в тот момент, когда она, хотя еще слепая и неспособная поднять головы, сама выбрасывала своих сводных братьев. Один из них был снова помещен наблюдателем в гнездо и снова выброшен из него. Что касается того, каким образом мог развиться такой странный и противный инстинкт, то в случае, если бы для молодой кукушки было очень важно – как это, вероятно, и есть на самом деле – получить вскоре после рождения возможно больше нищи, я не вижу особого затруднения в том, что она приобрела постепенно, в ряде последовательных поколений, слепое желание, силу и строение, необходимые для акта выбрасывания, так как молодые кукушки, обладающие наилучше развитыми привычками и строением такого рода, будут иметь больше шансов быть выкормленными. Первою ступенью к приобретению соответствующего инстинкта могло быть совершенно бессознательное беспокойство со стороны птенца, когда он несколько подрастал и становился крепче, а затем эта привычка могла развиться и перейти на более ранний возраст. Это представляет для меня не большее затруднение, чем то, что невылупившийся птенец других птиц приобрел инстинкт пробивать скорлупу, или что молодые змеи имеют в верхней челюсти, по наблюдениям Оуэна, острый временный зуб для прорыва прочной оболочки яйца. Потому что, если каждая часть организма подвержена индивидуальным изменениям во всяком возрасте, и изменения имеют наклонность передаваться по наследству в соответствующем или более раннем возрасте – положения, которые нельзя оспаривать, – то инстинкты и строение молодой особи могут медленно изменяться так же, как и у взрослой особи; и то, и другое должно быть или принято, или отвергнуто вместе со всей теорией естественного отбора.

«Некоторые инстинкты, трудно поддающиеся объяснению, могут сначала казаться роковыми для всей теории естественного отбора, но это затруднение исчезает, если вспомнить, что отбор может быть применен к семейству так же, как и к отдельной особи, и в обоих случаях приводит к желательной цели»

Некоторые виды Molothrus, весьма своеобразного рода американских птиц, близких к нашим скворцам, имеют паразитические привычки, сходные с привычками кукушки, и представляют интересную последовательность в степени совершенства их инстинктов. Оба пола Molothrus badius, как это утверждает превосходный наблюдатель м-р Хадсон, иногда живут смешанными стаями, а иногда парами. Иногда они строят собственное гнездо, иногда же занимают гнездо, принадлежащее какой-либо другой птице, и при этом иногда выбрасывают чужих птенцов. В некоторых случаях они кладут яйца в захваченное гнездо или – что довольно странно – строят собственное гнездо поверх захваченного. Обыкновенно эти птицы сами высиживают свои яйца и сами же выкармливают детей; но м-р Хадсон говорит, что, вероятно, они иногда паразитируют, так как он видал молодых птиц этого вида, следующих за старыми птицами другого рода, причем они криками требовали для себя корма. Паразитические привычки другого вида Molothrus, именно M. bonariensis, развиты в гораздо большей степени, нежели у предыдущего, но еще далеко не совершенны. Насколько известно, эта птица неизменно кладет яйца в чужие гнезда; но замечательно, что иногда несколько птиц вместе начинают строить грубое, неправильное гнездо, помещая его в удивительно неподходящих местах, как, например, на листьях крупного чертополоха. Однако, насколько м-р Хадсон мог убедиться, они никогда не кончают постройки такого гнезда. Часто они откладывают в чужом гнезде так много яиц – от пятнадцати до двадцати, что высиживаются, вероятно, лишь очень немногие из них или даже ни одно не оказывается высиженным. Кроме того, они имеют странную привычку проклевывать яйца захватываемого гнезда, независимо от того, принадлежат ли они их же виду или приемным родителям. Наконец, они роняют много яиц на землю, где последние и погибают. Третий вид, североамериканский M. pecoris приобрел настолько же совершенные инстинкты, как кукушка, и никогда не кладет в чужое гнездо более одного яйца, вследствие чего выкармливание птенца становится совершенно обеспеченным. М-р Хадсон – решительный противник эволюции, но, кажется, был настолько поражен несовершенными инстинктами Molothrus bonariensis, что, приведя мои слова, спрашивает: «Не должны ли мы считать эти привычки не за специально ниспосланные или созданные инстинкты, но за небольшие следствия, вытекающие из одного общего закона, именно – закона постепенного перехода?»

Как уже было замечено, разные птицы иногда кладут яйца в гнезда других птиц. Эта привычка довольно обыкновенна у куриных и проливает некоторый свет на своеобразный инстинкт страуса. В этом семействе несколько самок, соединившись вместе, сначала кладут несколько яиц в одном гнезде, затем в другом, высиживаются же яйца самцами. Этот инстинкт, вероятно, может найти себе объяснение в том факте, что самки несут большое количество яиц, но, подобно кукушке, через промежутки в два или три дня. Однако у американского страуса, как у Molothrus bonariensis, инстинкт еще не достиг совершенства, потому что огромное количество яиц этой птицы рассеяно по равнинам, так что я в течение одного дня сбора нашел не менее двадцати оброненных и испортившихся яиц.

Многие пчелы также являются паразитирующими, постоянно откладывая свои яички в гнезда других видов пчел. Этот случай еще более замечателен, нежели паразитизм кукушки, потому что у этих пчел, в соответствии с их паразитическими привычками, изменены не только инстинкты, но и строение; у них нет аппарата для собирания пыльцы, который был бы необходим, если бы они сами запасали корм для своих личинок. Некоторые виды Sphegidae (насекомых, похожих на ос) также паразитируют, и г-н Фабр недавно привел несомненное доказательство в подтверждение того, что Tachytes nigra, хотя обычно и делает свои собственные норки, снабжая их для своих личинок парализованной добычей, однако в том случае, если это насекомое находит уже готовую, снабженную запасами норку другого сфекса, то пользуется добычей и становится время от времени паразитом. В этом случае, как и по отношению к Molothrus или кукушке, я не вижу никакого затруднения для того, чтобы естественный отбор сделал случайную привычку постоянной, если она полезна виду и если насекомое, чье гнездо и запасный корм захвачены столь преступным способом, не вымирает от этого.

Рабовладельческий инстинкт. Этот замечательный инстинкт был впервые открыт у Formica (Polyerges) rufescens Пьером Губером, наблюдателем еще лучшим, чем его знаменитый отец. Этот муравей находится в полнейшей зависимости от своих рабов; без их помощи этот вид, несомненно, вымер бы в течение одного года. Самцы и плодовитые самки совсем не работают, а рабочие, или бесплодные самки, хотя весьма энергичны и мужественны при захвате рабов, не несут никакой другой работы. Они неспособны устроить для себя муравейник или выкормить своих личинок. Когда старое гнездо становится неудовлетворительным и они вынуждены переселяться, переселение производится рабами, которые переносят своих хозяев в челюстях. Хозяева до того беспомощны, что, когда Губер запер около тридцати из них без рабов, но в изобилии снабдив их любимым кормом и оставив около них личинок и куколок, чтобы побудить их к работе, они ничего не делали, не могли даже сами есть, и многие из них погибли от голода. Тогда Губер пустил к ним одного раба (F. fusca), и последний сейчас же принялся за работу, накормил и спас уцелевших, сделал несколько ячеек, позаботился о личинках и привел все в порядок. Что может быть поразительнее этих совершенно достоверных фактов? Если бы мы не знали никакого другого вида муравьев-рабовла-дельцев, то было бы совершенно безнадежно обсуждать, каким образом мог развиться столь удивительный инстинкт.

Другой вид, Formica sanguinea, равным образом стал впервые известен как рабовладелец благодаря П. Губеру. Этот вид встречается в южных частях Англии, и его образ жизни был изучен м-ром Ф. Смитом, из Британского музея, которому я обязан этими и другими сведениями. Вполне доверяя показаниям Губера и Смита, я все-таки скептически отнесся к данному случаю, так как каждому, понятно, можно извинить сомнение в существовании у насекомых столь необычайного инстинкта, как рабовладельческий. Поэтому я сообщу здесь сделанные мною наблюдения несколько подробнее. Я вскрыл четырнадцать гнезд F. sanguinea и во всех нашел небольшое количество рабов. Самцы и плодовитые самки обращенного в рабство вида (F. fusca) были найдены только в их собственных владениях и никогда не наблюдались в гнездах F. sanguinea. Рабы черные и размерами не более половины своих красных хозяев, так что разница в наружном виде тех и других очень велика. Если муравейник потревожен лишь в слабой степени, то рабы иногда выбегают и, подобно своим хозяевам, весьма возбуждены и защищают гнездо; если же муравейник поврежден очень сильно, так что личинки и куколки оказываются снаружи, рабы вместе с хозяевами энергично трудятся над тем, чтобы перенести их в безопасное место. Отсюда ясно, что рабы чувствуют себя совершенно как дома. Три года подряд, в течение июня и июля, я по многу часов наблюдал разные гнезда в Суррее и Суссексе и никогда не видал раба входящим в гнездо или выходящим из него. Так как в течение этих месяцев рабы очень немногочисленны, то я думал, что они могут иначе вести себя, когда их бывает много; но м-р Смит сообщает мне, что в течение мая, июня и августа как в Суррее, так и в Гемпшире он наблюдал гнезда в разные часы дня и никогда не видел, чтобы рабы входили в гнезда или выходили из них, хотя в августе они весьма многочисленны. Вследствие этого он рассматривает их как исключительно домашних рабов. Напротив, можно постоянно видеть, как хозяева приносят материал для гнезда и разнообразный корм. Однако в июле 1860 г. я наткнулся на общину с необычайно большим количеством рабов и наблюдал несколько из них выходящими из гнезда вместе с хозяевами и направляющимися по одной дороге к высокой, находившейся на расстоянии двадцати пяти ярдов шотландской сосне, по которой они вместе взбирались, вероятно, в поисках тли или божьих коровок. По Губеру, который имел исключительные возможности для наблюдения, в Швейцарии рабы работают обыкновенно вместе с хозяевами при постройке гнезда, но они одни открывают и закрывают входные отверстия по утрам и вечерам; их главную обязанность, по решительному утверждению Губера, составляют поиски тлей. Разница в образе жизни хозяев и рабов в двух странах, вероятно, зависит просто от того, что в Швейцарии рабы ловятся в большем количестве, нежели в Англии.

Однажды мне посчастливилось наблюдать переселение F. sanguinea из одного муравейника в другой, причем чрезвычайно интересно было видеть, как хозяева заботливо переносили в челюстях рабов, вместе того, чтобы быть переносимыми ими, как у F. rufescens. В другой раз мое внимание было привлечено десятками двумя рабовладельцев, бегавших по одному и тому же месту, очевидно, не в поисках корма; они нападали на независимую колонию вида, доставляющего рабов (F. fusca), но их энергично прогоняли; при этом иногда сразу три особи последнего вида цеплялись за ножки рабовладельца F. sanguinea. Последний безжалостно убивал своих маленьких противников и переносил их трупы на корм в свое гнездо на расстоянии двадцати девяти ярдов; но их не допустили завладеть ни одной куколкой для воспитания рабов. Тогда я достал небольшое количество куколок F. fusca из одного муравейника и положил их на площадку близ места сражения; тираны жадно набросились и схватили их, вероятно, вообразив после всего, что остались победителями в последнем сражении.

В то же самое время я положил на то же место несколько куколок другого вида, F. flava, вместе с несколькими особями этого маленького желтого муравья, еще прицепившимися к обломкам своего гнезда. Этот вид иногда, хотя и редко, также обращается в рабство, как это описано м-ром Смитом. Несмотря на свою незначительную величину, желтые муравьи отличаются мужеством, и я видел, как они ожесточенно нападают на других муравьев. Однажды я нашел, к своему удивлению, независимую колонию F. flava под камнем внизу гнезда рабовладельческого вида F. sanguinea, и когда я случайно тронул оба гнезда, маленькие муравьи с удивительным мужеством напали на своих крупных соседей. Теперь мне было интересно убедиться, могут ли F. sanguinea отличить куколки F. fusca, обыкновенно обращаемых ими в рабство, от куколок маленького и свирепого F. flava, которого они порабощают лишь изредка, и было очевидно, что они различили их сразу, потому что мы видели, что они энергично и быстро захватили куколок F. fusca, но были очень испуганы, когда наталкивались на куколок или даже на кусочки земли от гнезда F. flava, и поспешно убегали прочь; однако приблизительно через четверть часа, немного спустя после того, как все желтые муравьи удалились, они запаслись мужеством и завладели куколками.

«Случаи разнообразия инстинкта у одного и того же вида действительно существуют в природе»

Однажды вечером я посетил другую общину F. sanguinea и нашел, что большое количество этих муравьев возвращалось домой и входило в муравейник, неся с собой трупы F. fusca (это указывало, что мною наблюдалось не переселение) и многочисленные куколки. Я проследил длинную цепь муравьев, нагруженных добычей, почти на протяжении сорока ярдов, до густых зарослей вереска, откуда, как я увидел, вышел последний муравей F. sanguinea, несший куколку; но мне не удалось найти в густом вереске опустошенного гнезда. Однако оно должно было быть совсем близко, потому что две или три особи F. fusca в большом волнении бегали около, и одна из них, с собственной куколкой во рту, неподвижно стояла на верхушке ветки вереска, олицетворяя собою отчаяние при виде разоренного гнезда.

Таковы относящиеся к этому удивительному рабовладельческому инстинкту факты, которые не нуждались, впрочем, в подтверждении с моей стороны. Обратите внимание на то, какой контраст представляют собой инстинктивные повадки F. sanguinea сравнительно с повадками континентального F. rufescens. Последний сам не строит гнезда, не переселяется, не собирает корма ни для себя, ни для молоди и не может даже самостоятельно есть; он абсолютно зависит от своих многочисленных рабов. F. sanguinea, с другой стороны, имеет гораздо меньше рабов, а в самом начале лета даже крайне мало; хозяева сами определяют, когда и где должно быть построено новое жилище, и во время переселений переносят своих рабов. Как в Швейцарии, так и в Англии на рабах, как кажется, лежат исключительно заботы о личинках, хозяева же сами совершают экспедиции для захвата рабов. В Швейцарии рабы и хозяева работают вместе, собирая и принося материалы для гнезда; и те, и другие, но предпочтительно рабы, носят и доят, если можно так выразиться, своих тлей; и те, и другие собирают корм для общины. В Англии обыкновенно одни хозяева выходят из гнезда для сбора строительного материала и корма как для себя, так и для рабов и личинок. Таким образом, хозяева в Англии получают от своих рабов гораздо менее услуг, нежели в Швейцарии.

«Я хорошо знаю, что общие утверждения, без подробного изложения фактов, производят мало впечатления на ум читателя. Могу лишь повторить свое уверение, что я не говорю без веских доказательств»

Я не буду строить догадок относительно того, через какие ступени прошло развитие инстинкта F. sanguinea. Но так как муравьи, не имеющие рабовладельческого инстинкта, как я наблюдал, захватывают куколок другого вида, если последние лежат близ их гнезда, то возможно, что такие куколки, сначала захваченные для корма, успевали развиться во взрослых насекомых, а не умышленно воспитанные таким образом посторонние муравьи следовали своим собственным инстинктам и выполняли ту работу, на какую они способны. Если их присутствие было полезно для захватившего их вида, если для него было выгоднее захватывать рабочих, нежели рождать их, привычка собирать куколок, сначала для корма, под влиянием естественного отбора могла усилиться и сделаться постоянной для воспитания рабов с разными целями. Раз приобретенный инстинкт, развитый даже в гораздо меньшем степени, нежели у нашего британского F. sanguinea, который, как мы видели, получает от своих рабов меньшее количество услуг, нежели тот же самый вид в Швейцарии, может под влиянием естественного отбора развиваться и изменяться, – конечно, под тем условием, что каждое из его изменений полезно для вида, – пока в результате не получится муравей, настолько постыдно зависящий от своих рабов, как Formica rufescens.

Строительный инстинкт пчел. Я не стану обсуждать здесь этот вопрос во всех его подробностях, но сообщу только в общих чертах заключения, к которым я пришел. Только человек ограниченный может рассматривать удивительное строение сота, столь прекрасно приноровленного к своему назначению, не приходя в крайнее изумление. По свидетельству математиков, пчелы на практике решили трудную задачу устроить ячейки надлежащего объема для помещения в них возможно большего количества меда при затрате на их устройство возможно меньшего количества драгоценного воска. Было замечено, что даже для искусного рабочего, снабженного необходимыми инструментами и мерами, было бы очень трудно сделать восковые ячейки надлежащей формы, тогда как рабочие пчелы устраивают их, работая в темном улье. Можно как угодно относиться к инстинктам, но сначала кажется совершенно непонятным не только то, каким образом пчелы могут вывести все необходимые углы и стороны, но даже их способность узнавать, что все сделано правильно. Однако затруднение не так уже велико, как кажется на первый раз; я думаю, можно доказать, что вся эта прекрасная работа определяется несколькими простыми инстинктами.

На исследование этого вопроса меня натолкнул м-р Уотергауз, который показал, что форма ячейки находится в тесной зависимости от присутствия соседних ячеек, и потому высказываемый ниже взгляд, быть может, следует рассматривать только как видоизменение его теории. Исходя из великого принципа градации, посмотрим, не откроет ли нам сама Природа метод своей работы. На одном конце короткого ряда мы имеем шмелей, пользующихся для сбережения меда своими старыми коконами, к которым они иногда приделывают короткие восковые трубочки, иногда же устраивают отдельные, крайне неправильно округлые восковые ячейки. На другом конце ряда находятся ячейки пчелы, расположенные в два ряда; каждая ячейка, как хорошо известно, представляет собою шестигранную призму, у которой нижние края шести граней срезаны так, что образуется вывернутая пирамида из трех ромбов. Эти ромбы имеют определенные углы, и три ромба, образующие пирамидообразное основание отдельной ячейки на одной стороне сота, входят в состав оснований трех прилежащих ячеек противоположной стороны. В этом ряде, между крайне совершенными ячейками пчел и простыми ячейками шмелей, находятся ячейки мексиканской Melipona domestica, тщательно описанные и изображенные Пьером Губером. Сама Melipona по своему строению занимает промежуточное место между пчелой и шмелем, но стоит ближе к последнему; она строит почти правильный восковой сот из цилиндрических ячеек, в которых воспитываются ее личинки, и, кроме того, несколько крупных восковых ячеек для сохранения меда. Последние почти сферической формы, приблизительно равной величины и собраны в неправильную массу. Особенно следует обратить внимание на то обстоятельство, что эти ячейки строятся так близко друг к другу, что если бы сферы были полными, они или пересекали бы друг друга, или одна вдавливалась бы в другую, чего, однако, никогда не бывает, так как в тех местах, где сферы должны были бы пересекаться, пчелы устраивают между ними совершенно плоские восковые стенки. Вследствие этого каждая ячейка состоит из наружной сферической части и двух, трех или более плоских поверхностей, смотря по тому, прилегает ли ячейка к двум, трем или большему числу других ячеек. Когда одна ячейка упирается в три другие, что при приблизительно одинаковых размерах сфер бывает по необходимости часто, три плоские поверхности, сходясь, образуют пирамиду, которая, как замечает Губер, представляет собою грубое подобие трехстороннего пирамидального основания ячейки пчелы. Точно так же, как в случае с ячейками пчелы, три плоские поверхности одной ячейки и здесь обязательно входят в состав трех прилежащих ячеек. Очевидно, что при таком способе постройки Melipona сохраняет воск и, что еще важнее, труд, потому что плоские стенки между соседними ячейками не двойной, но той же самой толщины, что и наружные сферические части, и каждая плоская стенка образует часть двух ячеек.

Размышляя над этим, я пришел к заключению, что если бы Melipona устраивала свои сферы на определенном расстоянии одна от другой, делала их одинакового размера и располагала симметрично в два ряда, то постройка была бы настолько же совершенна, как и пчелиный сот. На этом основании я написал профессору Миллеру в Кембридже, и этот геометр любезно проверил нижеследующие соображения, сделанные на основании его указаний, и нашел, что они совершенно верны.

Опишем некоторое число равных сфер, центры которых расположены двумя параллельными рядами; пусть центр каждой сферы находится на расстоянии радиуса х V2, или радиуса х 1,41421 (или на еще меньшем расстоянии), от центров шести окружающих сфер того же самого ряда, и на том же самом расстоянии от центров прилежащих сфер другого параллельного ряда; тогда, построив плоскости пересечения сфер обоих рядов, мы получим двойной ряд шестигранных призм, соединенных пирамидальными основаниями, образованными каждое тремя ромбами; и все углы как ромбов, так и сторон шестигранных призм, по самым тщательным измерениям, будут соответственно тождественны с углами ячеек пчелиного сота. Но я знаю от профессора Уаймэна, который сделал множество тщательных измерений, что точность пчелиной работы весьма преувеличена, так как какова бы ни была типичная форма ячейки, она очень редко бывает осуществлена, если только это вообще бывает.

Отсюда мы можем с уверенностью заключить, что если бы явилась возможность хотя немного изменить инстинкты Melipona, вовсе не особенно удивительные в том виде, как они есть, то это насекомое возводило бы постройку, столь же замечательно совершенную, как и постройка пчелы. Предположим, что Melipona имеет способность устраивать правильно сферические ячейки одинаковой величины, что даже не было бы большой неожиданностью, так как до некоторой степени она уже выполняет это, а многие другие насекомые устраивают совершенно цилиндрические ходы в дереве, вероятно, вращаясь вокруг неподвижной точки. Предположим далее, что Melipona располагает свои ячейки ровными рядами, как она уже поступает со своими цилиндрическими ячейками; наконец, предположим, – в чем и заключается наибольшее затруднение, – что насекомое в состоянии до некоторой степени точно судить о том, на каком расстоянии становиться от соседей-рабочих, когда несколько особей строят свои ячейки рядом; но ведь она уже настолько далеко ушла в способности судить о расстоянии, что всегда описывает свои сферы так, что они должны пересекаться на известном протяжении, и, кроме того, соединяет пункты пересечения совершенно плоскими поверхностями. Я думаю, что таким изменением инстинктов, нисколько не удивительных в их настоящем виде, – и едва ли более удивительных, чем тот, который заставляет птицу строить гнездо, – пчела и приобрела под влиянием естественного отбора свои неподражаемые строительные способности.