Текст книги "Наследие Дракона"

– Кузина. – Бретан тепло улыбнулся надвигающейся армии. – Здесь почти все приходятся друг другу родственниками – кажется, мы, Меры, плодимся быстрее остальных. Моя мать считает, что в этом замешана соль. Ах, Элени, сладость моя! Ты снова превзошла саму себя.

Зееранимов, соляных торговцев и их охрану обслужили в первую очередь, но еды оказалось вдоволь для всех посетителей таверны: здесь были зажаренные целиком птицы, фаршированные фруктами, орехами и дикими злаками, высыпающимися из их дымящихся брюшек; зажаренная нога какого-то крупного жирного зверя; блюдо угрей и громадная красная рыбина с глазами навыкате; молочный теленок, фаршированный через зубастую пасть и запеченный в соленой корке. Аскандер придвинулся к столу и засвистел сквозь зубы, а Бретан ухмыльнулся тому, какое впечатление все это произвело на его спутников.

– Я же говорил, что вас хорошо накормят.

– И это действительно так, – рассмеялась Элени. – Мне посчастливилось поухаживать за асилским жеребцом. Я прикасалась к нему собственными руками. – Ее улыбка была лучезарной. В руках у девушки была закупоренная бутылка, которую она с мягким стуком поставила на стол перед Ани. – Примите мою благодарность, мейссати.

Привычным движением руки девушка выкрутила стеклянную пробку.

Бретан нахмурился.

– Элени…

– Они – наша семья, – фыркнула она, – или почти семья. Мы с мейссати Ани состоим в родстве по линии моего отца, а этого для меня вполне достаточно.

Из горлышка бутылки красного стекла донесся соблазнительный аромат.

Элени налила небольшое количество жидкости цвета крови и янтаря в крошечную рюмочку и протянула ее Ани. Другую рюмку она дала Аскандеру, третью – Бретану, а четвертую взяла сама. После этого девушка решительно вставила пробку в бутылку. Элени подняла крошечную рюмку, и Бретан последовал ее примеру.

– Дачу! – крикнули они в унисон и залпом выпили напиток.

Бретан немного захрипел, а Элени покачала головой и фыркнула.

В комнате стало тихо. Ани заметила, что прочие патроны таращились на них с открытыми ртами. Она с подозрением понюхала жидкость. У нее на глазах выступили слезы, а в горле запершило от жажды. Ани медлила, боясь как нанести оскорбление, так и умереть от яда.

– Что это такое?

– Это – дачу. – Бретан кашлянул и часто заморгал. – Его обычно не… эх… его нечасто предлагают чужестранцам. – Он бросил быстрый взгляд на Элени, которая не обратила на него никакого внимания.

Ани пожала плечами и глянула на Аскандера. Они разом подняли рюмки.

– Сегодня не худший день, чтобы умереть, – сказала истаза.

– Но он вполне хорош, чтобы выжить, – подхватил Аскандер. – Дачу!

Они вместе залпом осушили рюмки.

Напиток отдавал медом, ягодами и огнем. Огнем больше всего. Усилием воли Ани удержала рот закрытым, но по ее лицу побежали слезы. Аскандер выглядел немного встревоженным и пару раз засопел – только и всего.

Он за это еще заплатит!

А затем Ани показалось, будто ее охватило сияние, и она избавилась от недобрых мыслей, которые когда-либо проносились в ее голове в отношении этих чужеземцев. Ее сердце было теплым-теплым, как летний дождь, кровь текла по венам, точно обещание, произнесенное шепотом. Ани почувствовала, что могла бы скакать на лошади много дней… до четвертого круга Йоша. Она чувствовала, что могла бы много дней бежать на своих двоих, да еще быстрее Талиезо.

– Ммф. – Аскандер поджал губы и кивнул. Его глаза засияли, как кофейный напиток в солнечном свете. – Это… эх. Это недурно. Что там внутри?

– Секрет фирмы, – подмигнула Элени. Когда он потянулся к бутылке, она, перестав улыбаться, покачала головой. – Нет-нет. Больше вам не нужно, уж поверьте. Дачу нельзя принимать чаще одного раза в каждые две луны. Одна небольшая рюмка трижды в год принесет вам здоровье и долголетие. Но не чаще… – Она снова покачала головой.

– Поэтому мы и не подаем этот напиток чужеземцам. – Бретан бросил хмурый взгляд на Элени, которая обеими руками взяла бутылку и унесла ее прочь.

У Ани в области живота нарастало сияние, расходясь по ногам и рукам. Она не казалась себе глупой, как бывало после меда или уски, ей было просто… хорошо. Даже более того. Ани облизнула губы и улыбнулась, почувствовав, как ей обожгло язык. Ощущение было великолепным. Ани задалась вопросом, можно ли купить этот напиток у соляных торговцев.

Она все еще пребывала в сиянии дачу, когда дверь с треском распахнулась. В проходе стояли двое высоких мужчин: они были мокрыми до нитки, а их плащи развевались за спиной на ветру, словно кровавая дымка. За ними блеснула молния, в ответ прогрохотал гром, и на золотых масках байидун дайелов заплясали огни. Когда молния ударила снова, Ани заметила, что они тащат третьего человека, нагого и окровавленного.

Элени выбежала из кухни. В ее глазах сверкали штормовые огни.

– Закройте двери! Вы, козлоголовые мешки со свиными мозгами… Ой. Ох!

Ее глаза округлились, и она уронила стакан, который держала в руках. Он медленно падал в тягучей тишине, а потом разбился о каменные плиты, рассыпался на мелкие острые осколки, которые заблестели на ковре, словно крошечные звездочки.

– Ой-ой-ой. – Элени опустилась в таком низком реверансе, что, казалось, вот-вот распластается на полу.

– Две комнаты, – просипел один из людей в маске. – И еду´. Сейчас же.

Мужчины, закутанные в кроваво-красные плащи, потянули своего несчастного спутника к лестнице, оставляя двери открытыми. Ани никогда не слышала, как говорят байидун дайелы. В этих двоих ощущалось что-то необычное. С их масками что-то было… не так.

Пока они тащили мужчину к теплому свету огня и свечей из пчелиного воска, Ани в ужасе следила за ними взглядом. Темные волосы пострадавшего слиплись от крови, лицо опухло до неузнаваемости. Любому человеку, не привыкшему подмечать особое преломление света, он мог бы показаться обычным брюнетом с настолько непримечательными чертами лица, что их было невозможно запомнить.

Но Хафса Азейна научила Ани замечать каждую мелочь, и за чарами та разглядела человека с рыжими волосами. Несмотря на то что с Не Ату сорвали его бело-золотые одежды и черты его лица были затуманены каким-то заклятием, она, без всякого сомнения, узнала в нем брата Сулеймы.

Аскандер потянулся, чтобы ей помешать, но было уже слишком поздно.

Ани выпрямилась во весь свой незначительный рост и собрала свое ка, как учила ее Хафса Азейна много лет назад, когда они были подругами. Истаза позволила силе наполнить ее изнутри, там где все еще горел свет, точно рожденная на углях роза, и, заговорив, услышала, как буря зашумела в ее голосе. Ани не делала этого уже очень давно, и та незначительная сила, которой она могла управлять, была жалкой искрой по сравнению с яркой свечой повелительницы снов, но, может быть, противники не ждут отпора…

– Стойте! – зарычала Ани.

Они остановились.

Истаза встала из-за стола и прошла через всю комнату в такой тишине, что было слышно, как ворсинки ковра дрожат у нее под ногами и под подошвами ее сандалий хрустит стекло. Из-за золотых масок на нее смотрели, сверкая, темные пустые глаза. Ани видела страх на лицах присутствовавших в комнате людей – холодный, больной страх, как тот, что чувствует ребенок в ночи. Она слышала его запах… Но ураган страха пронесся мимо ее сердца, оставив его нетронутым.

– Что вы делаете с этим человеком? – Ани скрестила руки на груди.

Сегодня не худший день для смерти, – подумала она. Прекрасный день, чтобы умереть с песней, когда бушует буря, продирающаяся к ее сердцу. Аскандер вытащил кинжал – обнажаемая сталь скрипнула в напряженной тишине – и начал чистить ногти.

Показушник.

Невысокий незнакомец в маске откинул голову назад, точно испуганная лошадь.

– Мы нашли этого мужчину… среди бури.

Его голос был похож на стук коробки, наполненной гравием.

– Вы нашли его в таком виде? Избитого и голого посреди улицы? На него, несомненно, напали бандиты.

– Дааааа. – Фигура повыше механически кивнула. Голос этого второго был железным кошмаром. – Вот именно. Да.

На мгновение единственными звуками, которые слышала Ани, были ее собственное дыхание и капанье воды, стекающей на пол с алых плащей мужчин. В свете огня железные застежки доспехов напоминали мокрую змеиную чешую. Капли дождя застыли на золотых масках.

– В таком случае я у вас в долгу. – Ани улыбнулась и расслабилась. Оба байидун дайела напряглись. – Этот человек – моя собственность.

– Собственность?

– Я купила его в невольничьих доках сегодня утром. Дала ему поручение. Несомненно, он заблудился среди бури, а эти ваши… бандиты застали его врасплох.

– Ты… лжешь, – прохрипел коротышка, и его рука потянулась к рукоятке красного меча, висевшего у него на поясе.

Зееранимы тут же вскочили на ноги. Мечи шептали: Смерть, смерть… Аскандер с беззаботным выражением лица подул на подушечки собственных пальцев.

– Мутаани, – улыбнулась Ани. – Джа’акари не лгут.

Конечно, этого нельзя было сказать о д’зееранимах, но она не видела смысла объяснять этим мужчинам разницу.

– Мутаани, – эхом повторили воины. Красота в смерти.

Двое мужчин в красных плащах и золотых масках долго стояли, застыв, словно дыхание покойника, а потом бросили третьего на пол.

– Говоришь, он принадлежит тебе? – обратился к ней один из людей в золотых масках.

У него были странные глаза, одновременно безучастные и напряженные.

– Его кровь останется на твоих руках, – сказал второй.

Они развернулись и исчезли в буре. Элени поспешила захлопнуть дверь и закрыть ее на засов, и комната взорвалась криками и испуганными смешками.

Ани подняла голову и заглянула в ясные глаза юноши в бычьем шлеме.

– Кишки и козлиная оргия! Что, говоришь, было в этом напитке? – спросила она. – Что бы там ни было, еще одна рюмка мне не повредит.

– Что бы там ни было, оно, похоже, не делает человека умнее, – нараспев произнес Аскандер. Он вернул кинжал в ножны и стоял, с сожалением посматривая на нетронутые яства. – Сдается мне, что нам все-таки придется выехать в бурю.

– Да, – подхватил Бретан. – Элени! Вам с девушками нужно все закрыть и уйти. Немедленно. Нам тоже следует убираться, и чем раньше, тем лучше. – Он посмотрел на Ани. – Надеюсь, этот человек того стоит.

Она подбежала к неподвижному окровавленному телу Левиатуса ап Вивернуса Не Ату, брата дочери ее сердца. Ани развернула его и облегченно вздохнула, когда его грудь начала подниматься и опускаться. Заклятие все еще действовало, хотя и начало немного отпускать его по краям.

Лучше взять его с собой, – подумала Ани, – и отправить записку Хафсе Азейне о том, что он в безопасности. В этом месте я не смогу отличить ужа от гадюки.

– Я тоже на это надеюсь, – сказала она вслух. – Файрусса, Гавриа, обработайте и перевяжите ему раны так хорошо, как сможете, и побыстрее. Нам нужно ехать.

– Да, верховная наставница. – Файрусса склонила голову. – Сегодня не худший день, чтобы умереть.

– Мутаани. – Ани мрачно улыбнулась. – Но давайте его все-таки переживем, хорошо?

37

Ханней впервые в жизни как равная ехала вместе с первой воительницей и пятеркой закаленных бойцов. Она много лет ждала своего первого шариба, мечтала, чтобы джа’сайани почитали и угощали ее вместе с остальными джа’акари. Но Ханней и представить себе не могла, что ее первый шариб пройдет после похорон – а усопшей окажется первая мать. Это было немыслимо. Чудовищно.

Кхутлани!

Теплый воздух ласкал смазанные пряными маслами виски, а косы были заплетены так туго, что кожа на лице была натянута, как на барабане. Одетая лишь в короткие воинские штаны, Ханней чувствовала себя нагой и свободной под солнцем. Чего еще могла пожелать женщина? Как будто теням в этом мире было негде спрятаться. Рядом с ней скакала блиставшая своим воинским убранством Сарета. Закрепленные на ее голове черные, зеленые, золотые и алые перья львиной змеи развевались на ветру, а длинный церемониальный пояс главной воительницы племени был повязан с одной стороны ее седла, сверкая на солнце золотой нитью. Крошечные медные колокольчики, прикрепленные к куртке Сареты, сочетались с теми, что украшали сбрую ее кобылы. При каждом движении колокольчики напевали веселую песню, провозглашая земле, что в этот день джа’акари едут с миром.

За стенами Эйш Калумма на берегах реки Дибрис стояла, простирая руки в приветствии, новая первая мать. Дракон Солнца Акари вздымал свои огненные крылья и благословлял народ, и простиравшийся перед ними шариб говорил о надежде, жизни и достатке. Когда ветер спустился к реке, пески запели, призывая Ханней, встречая ее и напоминая о том, что она наконец дома.

– Все так хорошо, как ты и мечтала? – спросила первая воительница, когда они спустились с лошадей и оставили их пастись под пристальным вниманием мелюзги.

Ханней кивнула едва доходившей ей до бедра большеглазой девочке, которая таращилась на них с немым восторгом.

– Все так, как я мечтала. Правда, кажется, что-то все же не так…

Ханней позволила ветру унести ее слова.

– Жизнь продолжается, юная воительница, – ответила Сарета. – Что бы ни случилось.

Она склонила голову.

Когда они заняли свои места среди джа’акари, на них обратила внимание дочь Нурати по имени Нептара. Девушка помахала обеими руками, точно отгоняя птиц с полей, а затем подобрала длинные юбки до колен и поспешила к ним присоединиться. На ее прекрасном лице сияла лучезарная улыбка. Было больно смотреть на Нептару и думать о том, что ее мать больше никогда не будет ходить среди них. Мир, лишенный умм Нурати, казался таким же бусмысленным, как Зеера без солнца, песка и лошадей.

– Ауэ, Ханней, только взгляни на себя! – Нептара сжала ладони подруги и расцеловала ее в щеки. – Ты просто великолепна! Наши враги скорее бросятся на собственные мечи, чем осмелятся с тобой сражаться. А какая у тебя кобыла! Неужели утракийская? Они ведь никогда не продают своих лучших лошадей. – У Нептары была заразительная улыбка. Ханней заметила на шее девушки жемчужно-эбонитовый обруч ее матери. – Ты светишься, как меч на солнце, эхуани. Еще вчера мы носились по улицам голышом, покрытые грязью, и воровали сладости из кухонь. И только посмотри на нас сегодня! Моя мать бы… – Ее улыбка исчезла, и глаза наполнились слезами. Нептара отпустила руки Ханней и попыталась отвернуться. – Прости меня, кузина. Это твой первый шариб джа’акари, и я не хотела… я не хотела…

Ханней положила руку на плечи девушке, которая была выше ее, и слегка ее приобняла.

– Твоя мать стоит реки слез, эхуани. – Ханней чувствовала неловкость, говоря о недавно умершей женщине, но, в конце концов, они с Нептарой были подругами. – Она улыбается тебе вместе с солнцем.

– Кхутлани, – предостерегающе произнесла первая воительница, но выражение ее лица оставалось мягким. – Слишком рано говорить о подобных вещах. Клянусь солнцем, приятно тебя видеть, умм Нептара.

Нептара опустила глаза:

– Клянусь солнцем, приятно тебя видеть, первая воительница.

– Умм Нептара? – Ханней пискнула в совсем не воинственной манере. – Умм Нептара? Когда же это произошло?

Нептара – умм Нептара – стерла слезы с лица тыльной стороной ладони, и Ханней заметила у нее на руках тонкие медные браслеты будущей матери.

– Около четырех лун назад, – усмехнулась она. – Не поручусь, в какую именно ночь это случилось.

– Ты все еще с Зиви?

– Для меня нет никого, кроме Зиви, – залившись румянцем, кивнула Нептара.

– Значит, он хорошо к тебе относится?

– Да. Когда я ему об этом сообщила… – Она бросила взгляд на первую воительницу и наклонилась к Ханней ближе, прежде чем прошептать: – Он расплакался.

– Хорошо, в таком случае мне не придется его убивать. Я рада за тебя, эхуани. И так скоро!

В конце концов, Нептара избрала себе гайатани только в прошлом году.

– А ты уже выбрала себе гайатани?

– Еще нет. Но день только начинается!

Девушки дружно рассмеялись под светом солнца. Это было хорошо.

Первая воительница оказалась права: жизнь продолжается.

Сарета хмыкнула; в ее глазах играло веселье.

– За фик, вы обе. Сейчас вы приметесь за обсуждение причиндалов того или иного жеребца, а мои дни любования мужскими задницами давно прошли. Увидимся на вечернем пиру, Ханней Джа’Акари?

Ханней низко склонилась; казалось, что ее лицо подсвечивается солнцем изнутри.

– Сочту за честь, первая воительница.

– Да уж, сочти, – подмигнула Сарета. – А! Вивер Мунвал! Мне нужна минутка твоего времени…

И она ускакала, окруженная облаком белого шелка и пестрых перьев.

Нептара вздохнула ей вслед.

– Когда я была маленькой девочкой, все, чего мне хотелось, – это стать первой воительницей. Носиться по пустыне на доброй, закаленной в битвах кобыле, хранить покой племен и топтать врагов каблуками своих сапог.

– А теперь?

Ханней была не в силах понять, как можно отказаться от такой мечты. Она и сама всю жизнь только об этом и грезила.

Ее собеседница беспечно пожала плечами:

– Теперь я склоняюсь к тихой жизни. Я занималась рисованием с мастерицей Луваной, и она говорит, что у меня талант к иллюстрации. Я это обожаю. Во мне зреет будущее племени. – Нептара коснулась своего живота тем причудливым жестом, который отличал будущих матерей. – А ты, моя подруга, станешь первой воительницей и будешь защищать эту малышку.

Ханней покачала головой, глядя на безмятежное лицо Нептары.

– Неужели ты предпочитаешь рисовать красивые картинки и рожать детей, вместо того чтобы нестись следом за ветром?

– А ты предпочла бы скакать навстречу опасности вместо возможности поцеловать щечку собственной дочери? – Нептара рассмеялась. – У каждого цвета на картине свое место, эхуани. Разойдемся с миром, кузина. Кто знает, что принесет нам завтрашний день? Может быть, мне предстоит нестись навстречу смерти, а тебе – наплодить полдюжины малышей?

– Ай йех, не дай Ату такому случиться! Но я счастлива за тебя, если это именно то, чего ты желаешь.

– Мы обе счастливы. – Нептара хитро улыбнулась. – Давай поищем Таммаса Джа’Сайани и проверим, не сможет ли он прибавить тебе счастья. Не дело, чтобы такая хорошенькая девушка, как ты, оставалась нетронутой. – Она неодобрительно цокнула языком. – Сегодня ты получишь свой головной убор, и настанет время взять то, что принадлежит тебе как воительнице. Ты такая красавица, что он едва ли посмеет тебе отказать.

Ханней и вправду чувствовала себя красивой. Ее пропитанные ароматными маслами косы, раскачиваясь, поглаживали кожу на спине, а груди были обнажены под солнцем, как и подобает воину-новобранцу. Истаза Ани как-то со смехом сказала, что в первый год взрослой жизни воительницы ни один мужчина не смеет встречаться с ней глазами, и была права. Каким бы неудобным ни казался Ханней тяжелый, расшитый бусами корсет, она чувствовала, как ее сердце наполнилось гордостью под многочисленными восхищенными взглядами. Ей даже хотелось ответить на некоторые из них – джа’сайани казались такими красавцами в своих небесно-синих туарах! – но на уме у Ханней была конкретная жертва.

В конце концов, жизнь джа’акари была лишь частью ее детской мечты. Другой частью был…

Толпа расступилась перед Ханней, точно по велению ее мысли, и она увидела другую часть своей мечты во всей ее мускулистой, украшенной ямочками красоте.

– А я уж думала, сколько времени пройдет с момента твоего появления, прежде чем сюда заявится мой братец, – поддразнила подругу Нептара. – Ты просто обязана его заполучить, Ханней, у вас будут очень красивые дети.

И то правда, – подумала Ханней. Таммас унаследовал грациозность матери, однако черты его лица были скорее мужественными, чем нежными. Его глаза светились весельем. А эти кудрявые волосы… Ай-йех. А эти плечи…

– В конце концов, это – мой первый шариб. Было бы вполне справедливо…

В этот самый момент Таммас поднял голову, и их взгляды встретились. Ханней почувствовала, как что-то дикое и теплое закипело внизу ее живота, словно проснувшийся после долгого сна Дракон Земли Сайани. Внутри нее зажглось пламя, которое одновременно подпитывало ее страсть и само питалось ею, и девушка ахнула, впервые увидев, как в мужчине разгорается ответное пламя.

Таммас в несколько длинных прыжков сократил расстояние между ними.

По его походке кажется, будто весь мир лежит у его ног, – подумала она.

– Ханней Джа’Акари. – Его голос, подобно взгляду, был теплым, сладким и пьянящим. Она никогда бы не подумала, что можно утонуть в пустыне. – Ханней. Клянусь солнцем, рад тебя видеть и желаю тебе хорошего шариба. Как джа’сайани, я почту за честь тебе сегодня служить… если ты пожелаешь.

– Таммас Джа’Сайани, – ответила Ханней и зарделась от звука собственного голоса. – Я бы очень этого хотела.

Его смех прошуршал по ее обнаженной коже, но глаза продолжали не отрываясь смотреть на нее.

– Чего бы ты ни пожелала в этот день, достаточно только попросить, – промурлыкал Таммас. – Хотя заранее не угадаешь… Я ведь могу попросту отказаться.

Он наклонился вперед и поцеловал ее в губы.

Сердце Ханней замерло. Дракон Солнца Акари прервал свой долгий полет на другой край неба, и его золотая чешуя поблекла, устремившись к закату.

Музыка остановилась вместе со смехом, запахами и звуками шариба, и все в этом мире застыло, когда Таммас впервые поцеловал Ханней. Ее рука непроизвольно поднялась и сжала прядь его волос. Девушка прильнула к нему, не замечая ничего, кроме вкуса и прикосновения, запаха и тепла.

Подушечками пальцев она чувствовала пот, выступивший у него на затылке. Ханней ощущала, как напряглись его губы, когда он прильнул к ее рту. Земля у нее под ногами содрогнулась так же сильно, как ее собственная плоть, когда Сайани перевернулась во сне, пробужденная ото сна их общей страстью.

Наконец Таммас отстранился – всего на пядь, и Дракон снова впал в спячку. У них над головами закричал ястреб, и их замело гомоном шариба, словно песком в бурю. Рядом кто-то смеялся резко и неприятно; казалось, будто это каркает почтовая ворона.

– …Нужно подыскать палатку.

– Тсс! – зашипела Нептара. – Это айам бинат, и Ханней имеет на это право.

– Ханней Джа’Акари, выбираешь ли ты этого мужчину своим гайатани?

При звуке голоса первой воительницы дыхание Ханней наконец вернулось к привычному ритму. Девушка на шаг отступила от Таммаса. Он сделал то же самое… Однако она все еще ощущала на себе его жар.

– Да, – сказала Ханней и снова вспыхнула. – Если он согласится.

– Охххх, я согласен. – Голос Таммаса был таким глубоким и хриплым, что она не смогла противиться желанию и снова наклонилась к нему.

– А я-то думала, этот шариб выйдет пресным. – Голос первой воительницы был сух, но в то же время искрился весельем. – Что ж, в любом случае вы друг другу подходите. Ну уж нет! Подождите до обеда, дети. – Их оплели руки, которые разделили их тела и отстранили друг от друга. – Ханней Джа’Акари, полагаю, тебе лучше оставаться со мной, пока не закончится церемония. Негоже тебе пропускать первый шариб, верно? Прежде пообедай, а потом уж хватайся за десерт, девочка.

На этот раз смех был доброжелательным. Ханней вздохнула, когда толпа в синих туарах окружила Таммаса и увела его прочь. Его духовный вашай, великолепный Дайруз, подбежал ближе и уставился на нее своими желтовато-зелеными глазами. Раскрыв пасть, он обнажил перед ней клыки и развернул свой розовый язык, пробуя ее запах на вкус, а затем, удовлетворенно рыкнув, покачал головой.

Ты подходишь, – сказал вашай напрямик. – Достойная самка, хорошая охотница для него. Я одобряю.

– Кот. – Ханней склонила голову.

Он окинул ее напоследок долгим взглядом, а затем отвернулся, не говоря больше ни слова.

Сарета внимательно следила за Ханней. По ее лицу ничего нельзя было понять, но девушке показалось, что та чего-то не одобряла.

– Первая воительница, я знаю, что мне следовало вначале спросить разрешения у его матери, но…

– Я ручаюсь, что Нурати благословила бы тебя, Ханней Джа’Акари. Она давно приметила тебя для Таммаса. Эхуани, теперь слишком поздно сожалеть…

Ханней ни о чем не жалела.

Даже если бы сам Акари запретил мне обладать этим мужчиной, – подумала она, – я бы этому воспротивилась.

Нептара толкнула ее в плечо и усмехнулась:

– Я думала, что вы собирались…

– Хватит, девушка. – Старшая женщина, короткая, приземистая, разодетая в пестрые желто-зеленые одежды, вложила в руку Ханней мех с вином. – Это должно тебе помочь. В твоем возрасте я прошла через то же самое. Сначала я и смотреть не могла на своего Хадида, и вдруг меня точно молнией поразило.

Ханней поднесла мех к губам, пытаясь стереть из головы образ целующихся людей среднего возраста, и набрала в рот немного джинберрийского вина. Оно было свежим, сладким и пахло летними днями на берегу реки.

– Прими мою благодарность, верховная мастерица. – Девушка попыталась вернуть Сарете мех с вином, но та отступила, подняв в воздух обе руки, и на ее круглом лице появилась улыбка.

– Ох, оставь его себе, девочка. – Она подавила смешок. – Тебе понадобится вся помощь мира. Я хорошо помню, что такое айам бинат.

Ханней рассмеялась и сделала еще один глоток вина. Когда Таммас исчез из виду, ей стало легче, но она продолжала чувствовать, как ее дух тянется к нему, точно он был магнитом, а она – пригоршней железной стружки.

Или скорее железной страсти.

Остаток дня пролетел, как песок сквозь горлышко песочных часов, каждая минута тонула в осознании его присутствия.

Этот шариб устраивали джа’сайани, в то время как джа’акари занимались организацией осеннего – стражники щедро угощали воительниц и осыпали их подарками, чтобы те были у них в долгу до времени сбора урожая. Таким нехитрым способом люди пытались поддерживать равновесие между са и ка.

Первым делом шло подтверждение и передача почестей и титулов. Хотя обычно на этом этапе Ханней засыпала – они с Сулеймой научились спать с открытыми глазами, – на этот раз все было по-другому. В этом году вместо умм Нурати, представлявшей своего нового малыша, перед народом предстала новая первая мать. Нурати, мать матерей, никогда больше не обрадует их своей прелестью и грацией.

Ханней с трудом припоминала предшественницу Нурати, смуглую седовласую женщину, имевшую пристрастие к гирляндам из красных и желтых цветов. И она уж точно не ожидала, что ей доведется увидеть, как новая первая мать поднимется, подставив голову, чтобы ей на бровь надели белый, цвета песчаного орла головной убор, а шею украсили обручем из серебра и ляпис-лазури. Эта новая женщина казалась самозванкой даже ребенку у нее на руках – ворочавшейся и пищащей новорожденной дочери Нурати.

Ханней выгнула шею, высматривая Таммаса. На его лице блестели слезы, и она пожалела, что не стои´т сейчас рядом с ним.

После назначения новой первой матери возвестили результаты проведенной джа’сайани переписи – выживших и умерших младенцев, выплаченных и невыплаченных долгов и смертей. Умерших в прошедшем году оказалось больше, чем рожденных, что продолжалось с тех пор, как Ханней себя помнила, и все же этот год был особенно неудачным. Только двоих человек – одним из них оказался Измай – выбрали в зееравашани, а Параджа решила вернуться к диким вашаям после гибели своей китрен. Это был жестокий удар для народа.

Ханней слушала вполуха, когда провозглашали права жеребцов на следующий год. Бусины, которые они с Сулеймой вплели в гривы юных утракских жеребцов, не были замечены, и теперь они имели право скрестить своих кобыл с зейтанскими быстроходами и храбрыми сердцем черными руххо. Сулейма должна была бы находиться в этот день рядом с ней – эта победа принадлежала им обеим, а не ей одной. Но при следующей мысли рот Ханней растянулся в ухмылке.

Когда Сулейма узнает о Таммасе, она ее прикончит.

Ханней спросила себя, нашла ли ее сестра по оружию достойного гайатани среди чужеземцев, и решила, что нет.

Несколько джа’сайани исполнили перед ними танец – мужской, состоявший из высоких прыжков, криков и красноречивого сотрясания копьем. Это было увлекательное действо, нацеленное на то, чтобы возбудить кровь и привлечь внимание молодых незанятых девиц. И эффект был налицо. Ханней допила джинберрийское вино, радуясь тому, что Таммаса не выбрали для танца этого года. В конце концов, у воительниц тоже есть предел терпения.

Как будто подслушав ее мысли, Таммас повернул голову и поймал ее взгляд. Ямочки на его щеках стали глубже, заставляя ее думать о нем…

– Ханней Джа’Акари.

При звуке знакомого голоса девушка с хорошо различимым хрустом повернула голову. Нептара сочувственно поморщилась. Сарета встала и направилась к столу, за которым сидели все прочие высокопоставленные женщины. С ними был Измай, с головы до ног закутанный в синие одежды джа’сайани и как никогда напоминавший старшего брата. Он держал в руках большой шелковый сверток. Лицо Измая светилось улыбкой. Рядом с ним стояла его молодая вашаевская самка со смеющимися глазами.

– Ханней! – еще раз позвал Измай, глядя при этом прямо на нее. – Ханней Джа’Акари!

Девушка сделала шаг вперед и, рассыпаясь в извинениях, начала прорываться сквозь толпу людей, подавляющее большинство которых было выше ее по рангу. Подойдя к своему младшему кузену, Ханней остановилась и поклонилась, а затем тихо ахнула, когда, выпрямившись, взглянула на него. И когда это Измай успел так вырасти? Когда его плечи стали такими широкими?

– Отсюда я не дотянусь до твоего лица.

– Джа’Сайани.

Ханней сделала шаг вперед.

Измай резко сбросил шелковое покрывало, и толпа ахнула от восхищения. В руках он держал головной убор из львиной змеи, почти не уступавший красотой убору самой Сареты. Улыбка Измая стала шире, и он поднял убор вверх, чтобы все смогли его рассмотреть.

– Перо, плоть и кость врага, – сказал юноша, гордо глядя на Ханней. – Он пал от руки твоей сестры по оружию, для того чтобы ты носила его с честью. – Измай надел перья на голову Ханней, завязав их в волосах.

Перья старой, убитой Сулеймой змеи, ярко-голубые, цвета индиго, зеленые, фиолетовые и черные, ниспадали с висков Ханней и слегка касались ее плеч. Крошечные серебряные колокольчики и слезинка ляпис-лазури величиной с ее большой палец выступали из переплетения тонких серебряных цепочек, закрывавших лоб.

Убор был легким, как дыхание, и на глазах у всех поднял груз с ее сердца. Он был тяжелее горы, прижимая ее к земле, словно долг перед племенем.

Затем Измай встряхнул куртку, искусно расшитую зубами львиной змеи, лазуритом и костью, надел ее на Ханней и закрепил застежки, при этом жутко покраснев. Он изо всех сил старался не касаться ее кожи, и девушка подавила желание поддразнить его, точно они все еще были детьми.

Ханней подумала, что выглядит сейчас, должно быть, как дочь Зула Дин, готовящаяся ринуться в битву. Она впервые почувствовала себя воительницей. Величие момента разрасталось в ее груди, угрожая брызнуть из глаз.