Текст книги "Наследие Дракона"

Ее несло на восток над синими водами Дибриса. Одинокий корабль плыл там против ветра, это было судно с драконьей мордой и парусами в золотую полоску. Вся команда была мертва. Трупы раздулись и почернели. За штурвалом стоял окутанный завесой призрак с железным лицом и горящими глазами.

Я его знаю, – поняла Сулейма, и его лицо начало оборачиваться к ней, точно он учуял ее мысль. – Мне знаком этот корабль.

Убирайся оттуда! – рявкнула лиса. – Немедленно убирайся, ты к этому еще не готова!

Сулейма пролетела мимо судна с командой мертвецов, переправилась через Дибрис и последовала за красной горелой полоской Выжженной Земли, прежде чем свернуть на север, поскольку лиса летела туда – к морю, Атуалону… и ее отцу.

У моря спала какая-то красивая женщина с синей кожей, одетая в шелка, украшенные драгоценными камнями, и корону из белого золота. Волны танцевали и пели у подола ее юбок, игриво моля о внимании, и от любви к ней по всему побережью расцветали цветы. На лице женщины играло умиротворение, а мягкие темные кудри были спрятаны под сеткой звездного света. Черные, как сажа, ресницы лежали на бледных щеках, грудь поднималась и опускалась во сне.

Ветры у нее за спиной стихли. Сулейма остановила Атеми и спрыгнула на землю.

Теперь она стояла на побережье в свете лун и наблюдала за спящей женщиной.

– Что же это такое? – удивилась Сулейма вслух. – Что это такое?

Это – Сайани, Спящий Дракон, – пояснила лиса. – Ты здесь из-за нее.

– Ничего не понимаю.

Разве ты не видишь опасности? Открой глаза. Отпусти все то, что тебя связывает, и открой глаза.

Сулейма зажмурила глаза, а затем снова открыла их и все увидела.

Искусное переплетение хитрых черных проводов растянулось от горизонта к горизонту, и это были лишь первые нити паутины, грозившей опутать весь мир. Тысячи блестящих пауков танцевали по ней, ткали и пряли, ткали и пряли, пряли кокон смерти вокруг светящейся женщины, которая продолжала спать, не подозревая об опасности.

Сулейма дернулась вперед.

– Мы должны ее разбудить!

Разбудить ее? – рявкнула лиса. – Разбуди дракона, и ты умрешь.

Она тряслась всем телом.

Тогда мы все умрем.

– Что же мне делать?

А почему ты спрашиваешь об этом меня? Я – всего лишь лисица. И зачем тебе вообще что-то делать? Если хочешь, можешь оставаться здесь. Тут есть дичь, есть пища и вода. С тобой твоя лошадь, лук и очаровательный фенек. О чем еще мечтать? Оставь все как есть, стань воином, вернись в Зееру и странствуй вместе с джа’акари. Разве не этого тебе хотелось?

Сулейма поняла, что лук и правда теперь у нее в руках. Ей казалось, что достаточно только развернуться, и она снова окажется в Зеере. Она была так близко, что до нее доносился смех сестер по оружию, запах готовящегося мяса и сладкого меда. Ничто не мешало Сулейме вернуться к ним…

Она бессильно махнула рукой в сторону спящей женщины и пауков, занятых плетением своих сетей.

– Если я ничего не сделаю, она умрет!

А разве сегодняшний день не хорош для смерти?

Сулейма бросила лук на землю.

– Сегодня подходящий день для того, чтобы жить! – закричала она лисе. – Прекрати со мной играть.

Единственный игрок здесь – это ты, глупая девчонка. Выходит, что твой выбор сделан? Ты выбираешь жизнь, боль и все, что к ним прилагается?

– Да.

Тогда подними свой лук.

Сулейма наклонилась за луком, но как только ее пальцы схватились за деревянный изгиб, она поняла, что что-то не так. Вместо лука в ее руках оказался длинный посох из терновника толщиной с ее запястье. Он напоминал посох ее матери для заклинания снов, только на этом красовалась резная голова фенека и по всей длине палки гонялись друг за другом крошечные лисы.

Тяжелый, – отметила Сулейма, поднося посох к глазам. – Никогда бы не подумала, что он окажется таким тяжелым.

Она осталась одна. Пропала и спящая женщина, и лисица, и даже звуки и запахи костра, разведенного воинами. Сулейма стояла в одиночестве, покинутая на травянистой полянке, окруженной камнями и деревьями.

– Джинчуа! – выкрикивала она. – Джинчуа!

Просыпайся, глупая девчонка. Ты выбрала жизнь и теперь будешь вынуждена отвечать за свой выбор.

– Ты не можешь меня бросить! Джинчуа!

Просыпайся…

– Но я и так не сплю, – возразила Сулейма, и звук собственного голоса так испугал ее, что ее глаза распахнулись.

– Она проснулась! Сулейма проснулась!

– А ну тихо, отодвинься – ей нужен воздух.

– Все ли с ней в порядке?

– Пропустите меня!

Этот голос, напоминавший рык, принадлежал ее матери. Когда глаза Сулеймы привыкли к внутреннему убранству материнского шатра, она с ужасом обнаружила вокруг целую кучу людей. Сквозь толпу пробиралась Хафса Азейна, орудуя посохом, словно клюшкой, и сбивая с ног любого, кто не успел отойти вовремя. Сулейма увидела, как слезы заблестели в золотых глазах Хафсы. Мать упала на колени.

– Сулейма! О, моя дочь…

И опять удивлению девушки не было предела. Мать подошла ближе и едва не выдавила из нее жизнь, сжав дочь теплыми, хоть и немного костлявыми руками.

Сулейма слабо похлопала мать по спине, не зная, что ей ответить.

– Воды, – попросила девушка и с ужасом услышала, каким слабым был ее собственный голос. – Пожалуйста…

Хафса Азейна обернулась и крикнула какой-то молоденькой джа’акари:

– Девчонка… Саския! Принеси воды. А все остальные – вон! Сулейма, что это такое?

– Ох.

Сулейма вздохнула и отодвинула терновый посох, впившийся ей в бок.

– Ах, это… – Она вздохнула и провела пальцем по поверхности со смеющимися и скачущими лисами. – Значит, это был не сон.

Хафса Азейна отвернулась с гримасой боли на лице.

– Мама?

Сулейма с отвращением услышала, как сорвался ее голос. Казалось бы, после стольких лет можно и привыкнуть к тому, что тебя постоянно отвергают.

Мать снова повернулась к ней, и Сулейме показалось, что она постарела.

– Я надеялась, что твой путь будет проще. Что жизнь твоя окажется легче, чем у меня.

Хафса Азейна положила ладонь на лоб Сулеймы, чего не делала уже бессчетное количество лет. Она посмотрела на посох, посмотрела по-настоящему, и ее рот невольно искривился в усмешке.

– Фенек?

– Да, фенек, – кивнула Сулейма.

Она упала на подушки, морщась при мысли о том, что снова начала чувствовать телесную боль.

– Ее зовут Джинчуа.

18

Прошел целый лунный цикл со времени отъезда Хафсы Азейны и Сулеймы, когда первая мать Нурати пришла к Ани на холостяцкое пастбище, держа меч и лук верховной наставницы и с трудом поспевая за помрачневшей Ханней. Какая несправедливость, что женщина, которая была почти ее ровесницей и собиралась рожать уже шестой – шестой! – раз, оставалась такой красавицей. Но вот, так оно и было.

– У нас появилась проблема, – без обиняков начала умм Нурати. – Убитая Сулеймой львиная змея оказалась самкой.

Параджа подошла и села возле нее. Вашаи обернула лапы своим мощным хвостом и застыла, как это делают крупные хищники. Ани бросила тревожный взгляд на кошку, а затем – на прекрасную и вечно беременную умм Нурати, и поняла, что дальнейший разговор ей не понравится.

– Ох, чтоб вас дождь пробрал! И никто этого прежде не заметил?

– Судя по всему, нет. Чужестранцы сняли с нее шкуру и засолили, и только когда я ее развернула, кто-то наконец додумался проверить. Ее живот был желтым, как песочное тесто.

– За фик! – выругалась Ани. – Значит, у нее было гнездо.

– И яйца, готовые вылупиться в любой момент, если этого уже не случилось. В любом случае мне нужно, чтобы вы с Ханней нашли и уничтожили это гнездо.

Ани уставилась на нее.

– Ты хочешь, чтобы мы вдвоем уничтожили целый выводок змеиных отродий? Тебе ведь известно, что эти мелкие стервецы смертельно опасны, не так ли? Думаешь, эта девчонка достаточно выросла для того, чтобы взобраться в седло? Дай мне хоть одного воина, а лучше трех.

– Дала бы, если бы могла. Многие из моих джа’акари отправились на охоту, чтобы пополнить наши запасы – чужеземцы едят, как жадная орава детворы, – а джа’сайани сейчас на переговорах, размечают территории племен. Учитывая то, как разгулялись работорговцы, я нуждаюсь в каждом воине, который находится у меня в подчинении, для того чтобы защитить Эйш Калумм. Ханней – лучшая из оставшихся и единственная, кого я могу отпустить. Она клянется Акари, что довольно хорошо сидит в седле, и она не скажет, что небо синее, если не раскрасит его собственными руками.

– За фик! – снова выругалась Ани, но уже без прежней уверенности. А потом вздохнула. – Полагаю, что разница невелика – умереть сегодня или завтра.

– С таким же успехом можно умереть и послезавтра. – Нурати мрачно усмехнулась. – Я видела, как ты управлялась и с меньшими силами. Ведь тебя учила сама Теотара! Разве не была ты в свое время чемпионкой? Верховная наставница, я бы не обращалась к тебе с просьбой, будь у меня выбор.

– Знаю. – Ани снова вздохнула и повернулась к своей лошади. – Талиезо, похоже, сегодня нам все-таки придется поработать. Мы отправимся по южному пути.

Нурати нахмурилась.

– Так выйдет гораздо дольше. А яйца…

Ани прервала ее:

– Змееныши, скорее всего, уже вылупились. Я не стану так рано следовать по пути каравана, который отправился в Атуалон – оставленные ими объедки наверняка привлекли множество хищников. Мы отправимся по южному пути. Это займет у нас… – Она поджала губы и, раздумывая, подняла глаза к небу. – Три полных дня верхом в одну сторону, один день на то, чтобы расправиться с мелкими тварями, и еще один на всякий случай. Дай нам половину лунного цикла, а затем отправляйся искать наши кости.

– Пусть будет по-твоему, верховная наставница, – кивнула Нурати.

– Ха! Если бы было по-моему, вместо того, чтобы мотаться к Костям Эта в поисках выводка львиных змеенышей, я бы лежала сейчас у реки, а Аскандер Джа’Сайани приносил бы мне кофе со сладостями. – Ани бросила мягкий взгляд на Ханней. – А ты-то почему еще здесь? Мне что, нужно написать твое имя на песке, девушка? Беги за лошадью.

Она хмыкнула, когда молодая джа’акари поклонилась и помчалась прочь.

– Вижу, Ханней продолжает дуться из-за того, что осталась.

– Она винит себя в несчастьях, случившихся с ее сестрой по оружию. По ее мнению, две занимающиеся глупостями девчонки лучше, чем одна.

– С Сулеймой все будет в порядке. Эта девчонка не слабее, чем ее мать. – Ани потянулась за луком и мечом. – И слишком упряма, чтобы умереть.

Нурати вручила ей оружие, не встречаясь с воительницей глазами.

– Я знаю, что ты любишь эту девчонку.

– Я люблю всех своих девчонок.

– Разумеется, – согласилась Нурати.

Она отвесила поклон; ее лицо осталось неподвижным, словно речная гладь.

– Я как раз хотела поговорить с тобой о молодняке этого года…

– Возможно, мы поговорим об этом, когда ты вернешься, Ани. А сейчас тебе нужно вычистить гнездо львиных змей, а мне – пойти на кухню и заняться очередной катастрофой.

– И что же там случилось? – Ани проверила тетиву.

Она была немного изношена… Придется взять пару запасных.

– Понятия не имею. На кухне вечно происходят катастрофы. Два дня назад какой-то озорник спрятал рыжего риджбека в большом горшке…

– Ого! – Ани передернуло. – Паук! Будем считать, что я ничего об этом не знаю.

– Ты помнишь истазу Теотару и тот день, когда мы засунули яйца риджбека в ее спальный мешок?

– Еще спрашиваешь! Эхуани, моя поясница до сих пор болит после порки, которую она нам устроила. – Ани рассмеялась. – Узнать бы мне только, кто на нас донес…

– А ты разве так ничего и не поняла? – Нурати посмотрела на нее со странным выражением. – Нас выдало твое лицо.

– Мое лицо?

Первая мать тряхнула головой и потянулась, с гримасой боли потирая поясницу.

– Твое лицо нас все время выдавало. Врунья из тебя – хуже некуда, истаза Ани.

С этими словами Нурати снова поклонилась и побрела обратно.

Ани вздохнула и прижалась лбом к медно-рыжему плечу своего жеребца. Талиезо переступил с ноги на ногу и изогнул шею, чтобы коснуться ее носом. Он стоял, подняв в воздух заднюю ногу, и дремал. Ани с болью отметила, что ее жеребец начал стареть: легкая проседь пробивалась возле его глаз и над мягкой подушечкой носа.

– Только не вздумай дряхлеть, сладкий мой! – Она поцеловала жеребца, и он снова уткнулся носом ей в лицо, надеясь выпросить какое-нибудь лакомство. – Для седины мы с тобой еще слишком молоды. – Ани положила руку ему на гриву и слегка потрепала. – Только взгляни на свою шею, лентяй, ты все толстеешь и толстеешь, покуда я превращаюсь в кости и хрящи. И когда это все случилось? Мы и моргнуть не успели, верно?

Верховная наставница порылась в карманах в поисках лакомства, которое, как хорошо знал ее подопечный, лежало там неизменно.

– Только посмотри на нас: мы постарели и обленились. Очередной выводок молодняка рассеялся, словно семена на ветру, чтобы пустить корни, где придется. Талиезо, наша девочка уехала, я говорила тебе об этом? В конце концов родная мать все-таки забрала ее у нас. – Ани прижалась лицом к шее жеребца и глубоко вдохнула его запах, а он наклонил голову, поглощая сладости и корча рожицы.

– Ты – ее настоящая мать, а не Хафса Азейна.

Ани резко выпрямилась и развернулась.

– Кхутлани, девочка. – Она нахмурилась. – Ты, знаешь ли, еще не стала настолько взрослой, чтобы я не могла задать тебе хорошую головомойку. Подкрадываться к старухе – это очень невежливо… невежливо и опасно.

– Да, верховная наставница. – Ханней согнулась в поклоне, прижав к сердцу кулак и не выказывая ни малейшего раскаяния. – Но я все равно говорю правду.

– Где твоя лошадь?

– Стоит привязанная возле чуррима, вместе с вашей поклажей и припасами. Все готово к отправке. – Она прочистила горло. – У Меккии началась течка, поэтому я возьму Лалию. Она ко мне еще не привыкла, но, кажется, нрав у нее покладистый.

– Лалию? Эту кобылу я знаю. И меня удивляет, что Рама Джа’Сайани ее отпустил. Все знают, как прижимисты утракимы, когда дело касается их кобыл.

Под ее взглядом Ханней смущенно переступила с ноги на ногу. Ани видела своих девчонок насквозь, и эта явно что-то скрывала. Ну что ж, это можно будет вытрясти из нее в пути. Ани смерила Ханней взглядом и мысленно пообещала себе, что если не выбьет из нее всю правду, то вернется к Аскандеру Джа’Сайани и прилюдно объявит, что готова воспитывать вместе с ним детей.

Снова.

Они оседлали лошадей и неспешным шагом пустились по юго-восточной дороге в направлении Костей Эта. Если бы, добравшись до Костей, они решили скакать дальше, то в конце концов прибыли бы в Эйд Калмут, Долину Смерти. Юго-западная дорога, напротив, повела бы их через Дибрис к Мин Йаарифу, логову бандитов всех мастей. За этим обладающим дурной славой городом простирались зубчатые вершины Джеханнима, а еще дальше – Выжженная Земля.

Ханней даже сама себе казалась молчаливой. Ее молчание можно было бы списать на то, что ей приходилось управлять новой лошадью, но Лалия была сладкой, нежной милашкой, чрезвычайно покладистой для своих юных лет. Тем не менее Ани решила не забрасывать свою спутницу вопросами. Хоть темноволосая красавица и не была такой ярко выраженной бунтаркой, как Сулейма, любой камень в Зеере мог бы позавидовать ее упрямству.

Путники поели, не слезая с седла; шаг их лошадей оставался спокойным. После многих миль между ними установилась комфортная тишина. За те годы, что Ани была верховной наставницей, она вырастила четыре поколения молодняка, и, казалось бы, к этому времени ее уже не должно было удивлять то, как внезапно девочки превращаются в способных молодых женщин. Но всякий раз это походило на новый урожай джинберрийского вина, горького и сладкого, с терпким послевкусием, которое с легкостью вызывало мучительную головную боль.

На второй день пути солнце начало стареть и приобретать медноватый оттенок, и только тогда Ханней подъехала поближе на своей серой кобыле. Ани заставила Талиезо перейти на ленивый шаг, и сделать это оказалось намного проще, чем в юности. В их общей юности.

– Верховная наставница?

– Ханней Джа’Акари. – Ани улыбнулась. – Что тебя тревожит?

– Хотелось бы мне, чтобы вы не читали мои мысли с такой легкостью. – Девушка нахмурилась, и ее обида была показной лишь наполовину. – Я хочу… мне нужно кое-что у вас спросить.

Ани кивнула, продолжая рассматривать землю у себя под ногами. За целый день им не встретилось почти ни одного следа. Это было необычно, и перемена заставляла ее нервничать.

– Что вы думаете о…

– Что я думаю о чем? – спросила Ани.

– Что вы думаете о… Сулейме? – Ханней торопливо выговорила это имя и тут же отвернулась. – По-вашему, она выживет?

– Если у кого-нибудь и есть воля и умение, чтобы ее излечить, то только у Ка Ату. Хафса Азейна говорила мне, что он обладает очень сильной магией. И, если уж на то пошло, он – ее отец.

Ханней кивнула, но продолжала избегать ее взгляда.

– Кроме того, я думаю, что ты хотела задать мне другой вопрос. Надеюсь, ты знаешь, что, когда будешь готова, я смогу тебя выслушать. – Ани позволила Талиезо отпустить голову, но прижала ноги к его бокам, предупреждая, чтобы он не торопился. – Я не лукавила, когда сказала Нурати, что забочусь обо всех своих девочках, Ханней.

Ханней никогда не была разговорчивым ребенком. Она позволяла сестрам по оружию болтать за двоих. Смелая, умная, дерзкая Сулейма первой бросалась в пропасть и последней проверяла ее на наличие змей. Бывало, Ханней шла по стопам подруги, бывало, выбирала свой путь, но, как бы там ни было, всегда хранила молчание, даже в тех случаях, когда, наябедничав, могла бы спасти свою пятую точку. Чем ближе был вечер, тем легче она управлялась с лошадью, но продолжала таить тревогу в больших карих глазах.

Глаза и волосы у нее совсем как у отца, – подумала истаза Ани. – Он был такой же темноголовой занозой в заднице.

Дракон Солнца Акари на западе начал краснеть и подернулся негой. Всадницы были уже недалеко от Костей Эта, но Ани не имела ни малейшего желания приближаться к этим проклятым местам после заката. Она начала оглядываться в поисках воды. Ее ка не обладало особенной силой, но все же подсказало, что где-то рядом – небольшой оазис. Найти его довольно просто, даже с ее ограниченными возможностями. Ани посмотрела на Ханней и одобрительно кивнула в ответ на тяжелый рассеянный взгляд, а затем закрыла глаза.

Талиезо продолжал идти как ни в чем не бывало. Ани нежно сжимала икрами его теплые бока. Ее мальчик, такой сильный, такой уверенный в себе. Несмотря на то что Зеера постоянно менялась, они уже ходили по этому пути, и чутье у Талиезо было гораздо лучше, чем у его хозяйки. Ани коснулась его сущности, позволив собственной сущности протянуться тонкой дымкой по пустыне, цепляясь, растягивая сети и оглядываясь вокруг… Судя по ощущениям, у его ауры был холодный сине-зеленый оттенок, а ее аура отсвечивала тускло-красным цветом глины с зелеными и коричневыми просветами.

Магия д’зеерани, которую Ани впитала с первым глотком материнского молока, продолжала петь у нее в костях. Эта магия была ее тайной и станет ее погибелью, случись кому-нибудь узнать о ней.

Каждая земля хранит свои чары, но ни в одной не рады заклинателям костей.

Талиезо повернул морду на север в тот самый момент, когда Ани уловила бледно-голубую дрожь на дальних рубежах своих ощущений.

– Туда. – Открыв глаза, она увидела, как Ханней пальцем указывает направление. – Вода, не самая сладкая, но и не слишком затхлая. Будем ли мы сегодня разбивать лагерь?

Ани коротко кивнула.

– Ты уже бывала в этом оазисе?

– Нет, верховная наставница. Я ездила к Костям Эта, но мы всегда шли северным путем.

– Тогда мне стоит похвалить твой нюх, юная Джа’Акари.

Ханней зарделась от удовольствия, но похвалы оказалось недостаточно, чтобы развязать ей язык.

В эту ночь они разбили лагерь на полоске зелени в тени Костей Эта. Некогда жемчужина Зееры с многочисленными деревьями, тарбоками и снующими мимо птичьими стайками, этот оазис проигрывал длительным засухам одну битву за другой, до тех пор пока не превратился в овеваемый мертвыми ветрами островок сухой травы с лужей пресной воды, которая имела неприятный привкус и казалась кипяченой. Талиезо недовольно фыркнул, но выпил несколько мисок. Зато кобыла Ханней оказалась менее сговорчивой. Она замотала своей мягкой маленькой мордочкой и с негодованием уставилась на двуногих. Когда же стало понятно, что воды посвежей не предвидится, лошадка наконец начала пить, однако у нее на морде читалось такое отвращение, что Ани невольно улыбнулась. Кобылы иногда ведут себя как неразумные дети…

…То же самое можно сказать о юных девушках. Ханней послушно разведала местность, накормила лошадей положенной мерой пшена, развела небольшой костерок, прикрыв его, чтобы не привлекать лишнего внимания, вытащила еду и мехи с водой, но при этом продолжала упорно отводить глаза и держать рот на замке. Истаза Ани сидела на сухой палой листве и наблюдала за этим представлением с гордостью, восторгом и легким раздражением.

– Послушай, девочка… – заговорила она.

– Не девочка, а Ханней Джа’Акари. – Она вручила Ани ее долю походного хлеба с пеммиканом и впервые за день ответила ей прямым взглядом. – Сегодня я буду первой нести стражу, истаза Ани. Разбудить вас, когда время дойдет до шестой отметки?

Ани с улыбкой приняла еду и тут же резко помотала головой.

– Разбуди меня в три. Мы оставим лошадей здесь, а сами пройдем остаток пути пешком, пока песок еще прохладный, а змеиный выводок сонный. – Она разломила кругляш походного хлеба пополам. – Собираешься ли ты рассказать мне, что тебя волнует, или придется выбивать из тебя сведения палкой?

Ханней поджала губы.

– Сначала вам придется меня поймать.

Какая же ты невыносимая, дрянная девчонка! Ани запила хлеб водой и скорчила гримасу.

– И эта вода тоже застоялась.

– Верно. Сердечные матери говорят, что соляные кувшины не сохраняют ее свежесть.

– За фик! Видимо, придется отправить делегацию джа’сайани в Салар Меррадж. Еще одна забота…

– Я слышала, как умм Нурати говорила с Хафсой Азейной до их отъезда о том, чтобы купить новые кувшины. Первая мать сказала, что караван будет проезжать мимо Соленых Земель. – Девушка внезапно ужасно заинтересовалась пригоршней пеммикана и начала искать в ней ягоды. – Верховная наставница?

– Что? – Ани повернула голову в сторону пасущихся лошадей, чтобы девушке было легче раскрыться перед ней.

– Говорят, что Сулейма повредила разум, а не только тело. Прежде чем лекари погрузили ее в сон, она кричала о… каких-то странных вещах. – Ханней помедлила. – Разговаривала с кем-то невидимым.

Ани решила, что теперь начинает понимать тревогу этой девушки. Воительница обязана полагаться на свою сестру по оружию и доверять ей. Те же, кто повредился в уме из-за болезни, травмы или жестокой усмешки судьбы, не подходили для солдатской жизни.

– Хафса Азейна – умелая повелительница снов. Сулейма в хороших руках.

– Но повелители снов не обладают даром исцеления, верно? Повелевать снами – это убийственная магия… И к тому же Хафса Азейна родилась в чужих краях.

Последние слова были произнесены с отстраненным видом. В чужих краях. Как будто чужие обычаи были дурными и их следовало бояться и сторониться. Ани попыталась не выказывать тревоги. В ее ушах звенела давняя-давняя вражда и мучительные вопли смертоубийства.

– Я еще ни разу не слышала, чтобы ты так отзывалась о чужестранцах. Где ты этого нахваталась?

Явно расстроенная, Ханней пожала плечами.

– Послушай меня, Ханней, ты – хорошая и к тому же умная девушка. Если кто-то распространяет подобные настроения среди джа’акари… – Ани попыталась избавиться от лекторского тона, заметив, что взгляд девушки потух, а рот упрямо сжался. – Ханней, ты должна мне сказать. Кто говорил тебе подобные вещи?

– Никто, истаза Ани. Просто в моей голове промелькнула эта мысль. Простите меня.

Девушка забросила в рот пригоршню пеммикана и запила ее несвежей водой. Ее лицо оставалось бесстрастным. Ани почувствовала, что снова потеряла с ней контакт.

– Ханней…

– Ханней Джа’Акари. – Девушка коснулась пальцем смазанного ароматными маслами виска. Оскорбленная Ани резко набрала воздух в легкие. – Вам следует поспать, верховная наставница. Уже поздно, а первую вахту несу я.

Сейчас совсем не так поздно, как тебе кажется, девочка. И я была Джа’Акари еще до того, как твоя мать надумала гоняться за отцом вокруг походного костра.

Но вслух Ани этого не сказала. Она поднялась, чтобы взглянуть на лошадь – не потому, что Талиезо нуждался в особой заботе, просто почувствовала, что если не сделает очень много глубоких медленных вдохов, то устроит этой негоднице такой нагоняй, что та будет бежать до Эйш Калумма. Посмотрев на лошадь, верховная наставница выбрала низкое гладкое место для сна.

Ани лежала, завернувшись в седельное одеяло и собственное раздражение, и слушала потрескивание костра да серебристый смех звезд, холодных и таких далеких. Закрыв глаза, она пила остывающий ночной воздух, но еще долго не могла забыться, а когда ей это все-таки удалось, ее сны были тревожными.

Во сне Ани давала наставления своим девочкам – те были нагими, не считая синих штанов, правда, во время сна это казалось вполне уместным, – а затем кто-то схватил ее за шею и начал трясти, да так, что у нее заклацали зубы. Она начала задыхаться от горячей влажной вони. Пахло мертвечиной.

Просыпайся! Просыпайся! Я предпочитаю, чтобы жертва видела меня перед тем, как я ее съем.

Ани открыла глаза и заглянула прямо в пасть смерти.