Текст книги "Наследие Дракона"

22

Когда Сулейма начала оглядываться в поисках матери, юный подмастерье сообщил ей, что Хафса Азейна ушла перед рассветом.

– Ей не под силу отдыхать в окружении такой толпы. Могу ли я чем-нибудь тебе помочь, повелительница снов?

– У меня разболелась голова. Не мог бы ты принести мне еще немного чая? – У нее был целый десяток головных болей, которые сошлись разом в бурной пляске внутри ее черепной коробки. – И не зови меня так. Никакая я не повелительница снов. Я – Джа’Акари.

Дару пожал своими костлявыми, тощими плечами:

– Как скажешь. Повелительница снов предупредила, что чай из драконьей мяты пить пока больше не стоит. Прошло всего полдня, а тебе можно пить лишь одну чашку этого напитка в течение двух суток. И еще повелительница снов сказала…

Сулейма подняла руку, стараясь не поморщиться от недовольства: в том, какой была ее мать, вины мальчика не было. И еще, если она поморщится, боль только усилится.

– Говорила ли она что-нибудь полезное для меня, Дару? Если ты не дашь мне чего-нибудь от этой боли, мне придется снова лечь и надеяться на скорую смерть.

Мальчик поджал губы и посмотрел на Сулейму – слишком внимательно.

– Повели… то есть Джа’Акари, ты не можешь заснуть?

– Да. С тех пор как к нам присоединились атуалонцы, вокруг стало слишком шумно.

По правде говоря, Сулейма уже давненько не спала, и ее компаньоны по путешествию были здесь ни при чем. Шепот, кряхтение и газы, которые выпускали солдаты, были для нее такой же колыбельной, как пение дюн. Хуже, намного хуже был шум у нее в голове. Он досаждал ей так же сильно, как звон в ушах, который появился однажды после сильного удара по голове. Как и от этого звона, от шума было невозможно избавиться. Однако Сулейма не собиралась говорить об этом подмастерью своей матери. Она – Джа’Акари и скорее умрет как Джа’Акари, чем будет жить как повелительница снов.

– Если ты не можешь мне помочь…

– Погоди. – Дару прикусил губу и отвернулся. – Когда вокруг много людей, повелительница снов тоже не может уснуть, и у нее начинаются головные боли. Тебе может помочь долгая прогулка подальше от лагеря. Именно поэтому твоя мать так часто ездит на охоту.

А я-то считала, что ей просто нравится убивать, – подумала Сулейма, скрещивая руки на груди и хмурясь.

– В последний раз говорю тебе, мальчик: никакая я не повелительница снов. У меня просто болит голова. Меня чуть не прикончила львиная змея. Или ты уже забыл об этом?

Дару посмотрел ей прямо в глаза и поднял бровь в манере, характерной для ее матери.

– Пусть так, Джа’Акари. Но ты провела некоторое время в Шеханнаме, и это оставило на тебе такой же след, какой оставляет рана на теле. Позволила бы ты оставить свою раненую руку без всякого лечения?

Сулейма поняла, что ее только что отчитал ребенок. Хуже того, она понимала, что он был прав и что она была с ним груба.

– Прости меня, Дару. Я знаю, что ты хочешь мне помочь.

Он снова пожал плечами:

– Я привык к твоей матери. Вы меня не пугаете.

– Так что же ты предлагаешь, о Дару Храброе Сердце? – спросила Сулейма с улыбкой.

– Отправляйся на прогулку, а еще лучше поезжай верхом на лошади. Иногда присутствие животных действует благотворно. Они обладают спокойствием, о котором люди давно позабыли. Еще хорошо бы постоять босыми ногами на песке. Помогает также близость воды, но я уже много дней не чую рядом водоемов, а ты?

– Нет. И это странно. Ани учила нас, что вдоль дороги должны бить подземные источники.

– Я тоже об этом читал, но думал, что неправильно запомнил. Не важно. Пустыня успокаивает не хуже журчащей воды. Если отъедешь подальше и немного посидишь в одиночестве – просто в тишине, закрыв глаза, – может быть, тебе полегчает. Ох, и надень вот это. – Дару порылся в карманах своей тонкой туники, вытащил большой, висевший на нитке камень розоватого цвета и протянул его девушке. – Когда он начнет тяжелеть, приноси мне, я его почищу.

Сулейма замешкалась в нерешительности.

– Что это такое? Похоже на соль.

– Это и есть кусок красно-белой соли. Он может очистить твою… А, просто возьми его с собой, он тебе поможет.

Сулейма надела нитку себе на шею и заправила ее под куртку, хотя и чувствовала себя при этом довольно глупо.

– Спасибо, Дару. Я верну его тебе.

– В этом нет необходимости, Джа’Акари. У меня таких несколько. К тому же я делаю это не только ради тебя, но и ради себя.

– Что?

– Я не боюсь тебя, Джа’Акари… но боюсь твоей матери.

– Это нас объединяет. – Сулейма попыталась снова улыбнуться, но, вероятно, у нее получилась какая-то гримаса. – Спасибо, Дару.

– Думаю, тебе не стоит отъезжать слишком далеко. Твоя рука…

– Я знаю, Дару.

– Повелительница снов говорит, что в округе встречаются крупные хищники.

– Я знаю, Дару. – Сулейма закатила глаза.

– Сам понимаю, что ты знаешь, Джа’Акари, – сказал он ей, и его голос прозвучал очень мягко. – Однако лишившийся своего вашая воин часто решается на неоправданный риск.

Сулейма уставилась на него. Она никому не говорила об Азрахиле.

Откуда он узнал?

– Мне сказали об этом тени, – прошептал Дару, точно она произнесла свои сомнения вслух. – Мне не выпадало возможности поговорить с тобой раньше, но я хотел сказать… – Его глаза блестели, словно темные озера скорби. – Я хотел выразить тебе свои соболезнования, зееравашани.

Зееравашани.

Сулейма развернулась на каблуках и убежала раньше, чем хоть одна слеза скатилась по ее щеке.

Сулейме пришлось признать, что на свежем воздухе вдали от лагеря ее самочувствие действительно улучшилось. Теперь голоса в голове принадлежали только ей. Она слышала их с тех пор, как себя помнила. То были те же голоса, что вечно ныли и придирались к каждой ее оплошности, те самые, которые, подобно детской песенке, все звучали и звучали без конца, напоминая обо всем, что она сделала в этой жизни не так. Самых страшных Сулейма представляла себе в виде кривых теней с острыми зубами и хитрым умом, которые сидели на седле позади нее и пронзительным шепотом издевались над ней.

Азрахиль, – прошептал один. – Это ты его подвела. Это ты его убила. Ты была недостойна его, и теперь его нет, нет, нет.

Нет, нет, – смеялись другие голоса, – его нет.

Ты и одного дня не пробыла зееравашани, – зашипел голосок. – Если бы не твоя глупость, Азрахиль был бы жив.

Азрахиль, – подхватили другие, – Азрахиль…

…Азрахиль…

Поглощенная отчаянием, Сулейма не заметила, как Атеми навострила уши и ее шея окаменела, будто лошадь тоже услышала шепчущие голоса. Девушка не заметила ни того, что ее кобыла начала пританцовывать, ни того, как по ее задним ногам пробежала судорога, которую любой воин, хорошо знавший свою лошадь, принял бы за крик. Сулейма внимала фальшивым голосам у себя в голове, вместо того чтобы прислушаться к правдивому голосу своей доброй кобылы, и не смогла заметить предостережений своей подруги.

Поэтому момент, когда она поняла, что не все голоса звучали исключительно у нее в голове, когда ощутила странный запах в воздухе и странный привкус на ветру, наступил слишком поздно. Атеми резко встала на дыбы, точно собиралась перепрыгнуть через луны, и Сулейма вылетела из седла, словно корзинка, наполненная пшеницей.

Ее первой реакцией было удивленное возмущение. Главное правило Зееры заключается в том, что воину ни при каких обстоятельствах не следует падать с лошади. Возмущение сменилось тревогой: во время падения ей хватило времени только на то, чтобы осознать, что соприкосновение с землей будет крайне болезненным. А потом, когда еще не исцелившееся до конца тело ударилось о землю и покатилось по дюне, Сулейме захотелось закричать.

К счастью, она потеряла сознание, успев лишь поймать открытым ртом несколько песчинок. К тому же темная пелена сошла с ее глаз так же быстро, как и набежала. Позже Сулейма поняла: стоило ей тогда закричать или продолжать валяться без чувств в самом уязвимом положении, и ее история, несомненно, на этом бы закончилась. Еще одним удачным обстоятельством оказалось то, что у Атеми любопытство взяло верх над страхом, и она последовала за своей хозяйкой вниз по дюне, как бы решив поинтересоваться, отчего девушке взбрело в голову улететь.

Сулейма принудила себя поставить ногу в стремя и забраться в седло. И хотя больше всего на свете ей хотелось вернуться в лагерь и найти кого-нибудь, кто бы осмотрел ее новые раны – с рукой в гипсе было явно что-то не так, – девушка не могла не обратить внимания на звуки, которые начали доноситься до ее слуха, когда стих шум в голове. Шепот перерос в крики и звон стали, который невозможно было ни с чем спутать, в вопли боли и паники. Вероятнее всего, прямо им навстречу летел отряд работорговцев. Долг джа’акари оказался сильнее. Конечно, выполнять служебные обязанности ей было бы проще, если бы она была не одна и имела хоть какое-нибудь оружие.

Вот тупица, – зашептали кривые тени, – глупая, глупая девчонка!

Ну, хватит, – прошептала Сулейма в ответ, – у меня нет времени слушать ваше вранье.

Она прогнала злобные голоса и осторожно направила лошадь в ту сторону, откуда доносились звуки борьбы.

Только взгляну, – подумала девушка, – а затем помчусь обратно в лагерь, чтобы предупредить остальных. Гляну одним глазком – и уеду.

Придержав нервничающую Атеми, чтобы та ступала потише, Сулейма поднялась на гребень дюны.

Одного взгляда хватило для того, чтобы понять: удаче пришел конец.

Это действительно были работорговцы, сомневаться не приходилось: внушительный отряд растрепанных мужчин, вооруженных до зубов, но на плохих лошадях – видно, засаду на зееранимов они не готовили. Сейчас они скорее защищались от клубка каких-то тварей. Их противниками были кошмарные существа, сотканные по образу и подобию человека – прямоходящие и одетые, как люди, но от одного взгляда на них по спине у Сулеймы пробежала струйка ледяного ужаса, и на долю секунды ее разум завис в паническом испуге.

Кожа тварей горела бледным светом и была крепкой, точно панцирь скорпиона под яркой луной. Они переговаривались с помощью грубого пугающего жужжания, а при каждом их движении – Сулейма увидела, как одна из тварей сперва отпрянула в сторону, а затем с тонким писком прыгнула на работорговца, – съеденный девушкой обед начинал проситься обратно. Было что-то неправильное в том, как они выглядели, в том, какие звуки издавали, и, что еще хуже – в том, какое ощущение от них исходило. Это было точно яд на сладком фруктовом побеге, точно живая плоть, которая внезапно начала гнить.

Маслянистый запах горелой корицы и крови поднялся к носу Сулеймы, и Атеми забилась в панике. Сулейма позволила кобыле действовать по своему усмотрению и зашипела сквозь зубы, когда лошадь развернулась и полетела в направлении лагеря. Боль пробежала по хребту, кольнула ребра и впилась зубами в сломанную руку, но девушка понимала, что должна вернуться и предупредить остальных.

Взбираясь на следующую дюну, Атеми вдруг остановилась и встала на дыбы, едва ли не сбросив всадницу во второй раз за день. Сулейма схватилась левой рукой за гриву, разразившись при этом цепочкой проклятий, которые не осрамили бы саму истазу Ани, но тут же смолкла, не закончив тираду о кишках и козлиной свадьбе. Ее сердце подскочило к горлу, а душа застыла в неописуемом потрясении. Дюну окружили около сотни, а то и больше воительниц. Они неслись в их с Атеми сторону, словно потоки воды из старинных легенд. В золоченых кафтанах и ярких латах с чешуей виверна на груди, они являли собой живое воплощение пустыни: выгоревшие жесткие волосы развевались на ветру, точно гривы диких вашаев, летевших рядом с ними; глаза были подведены черным и походили на угли в поминальном костре. Тела женщин были усеяны веснушками и казались мускулистее, чем у тех воительниц, которых встречала в своей жизни Сулейма. Рядом с ними первая воительница могла бы показаться хрупкой старушкой с перьями в волосах. Это были джа’акари, восставшие из легенд, золотые воительницы, первые женщины, бесстрашные, гордые и свободные. Они воплощали в себе все то, чем мечтала стать Сулейма, и ее сердце подпрыгнуло, когда они понеслись в ее сторону.

Пролетая мимо, всадницы в первом ряду бросили взгляд на Сулейму, но тут же отвернулись, не удостоив ее даже кивком головы. Как будто она была ребенком, который испачкался в пыли, играя в аклаши, в то время как они, настоящие воительницы, ехали, чтобы исполнить долг истинных джа’акари. Это больно задело Сулейму. Пренебрежение, которое она прочла в их глазах, казалось вполне оправданным. Разве это не она выехала сегодня из лагеря, не захватив с собой оружия, точно какая-то соплячка? Она была ранена, выбита из седла и теперь убегала от врага… Ох, как больно кольнула ее эта правда! Когда мимо нее пронеслись последние из воительниц, Сулейма развернула Атеми и последовала за ними.

Это опасно, – подсказывал ей разум. – Глупая мысль.

Но она не могла не отправиться следом за этими женщинами – точно так же, как когда-то давно, будучи маленькой и одинокой и испугавшись темноты, не смогла сдержаться и прикоснулась к материнскому посоху.

Золотые джа’акари тихо и уверенно неслись по пустыне. Они налетели на человекоподобных тварей с таким же достойным спокойствием и уверенностью, с каким Акари раскрывает на небе свои крылья, и так же, как Дракон Солнца снова и снова заключал ночное небо в свои объятия, воительницы окружили своих врагов. Если в это время и прозвучали какие-то крики, их издавали не воительницы, взгляды которых оставались твердыми и открытыми.

Правда, твари не спешили убегать, несмотря на явное превосходство сил противника. Они одновременно обернулись, и их грубые лица осветились дьявольским сиянием, когда, с горящими глазами, открыв рты, существа помчались навстречу судьбе. Никто не поступился и пядью земли. Обе силы столкнулись в безумии кровавой бойни. Немногие оставшиеся работорговцы вжались в землю, прибитые копытами лошадей зееравашани, которые кровавым ливнем пронеслись по пескам со светящимися от радости шамзи и развернулись для новой атаки.

Сулейма, словно подхваченное ветром перышко, полетела за ними, вдохновленная песней собственного сердца. Так, – подумала она, – и так, и еще вот так! Одна из воительниц усмехнулась, увидев выражение ее лица, и бросила ей солнечный клинок рукоятью вперед. Девушка поймала меч левой рукой и с криком помчалась на врага.

Время замедлилось, и у Сулеймы закружилась голова, точно ее снова окутало паутиной и она наблюдала за происходящим со стороны. Клинок взмывал в воздух и опускался, взмывал и опускался, как луны, как пустынные приливы, распевая песню крови – сладкую, грубую и честную. Одно из чудовищ подняло взгляд от распоротого лошадиного брюха, посмотрело на девушку, зашипело и прыгнуло. Сулейма играючи снесла голову с его плеч и рассмеялась, гдядя, как она отлетает в сторону. Небо померкло, мир начал сжиматься вокруг нее, и это продолжалось до тех пор, пока не осталось ничего, кроме пригоршни песка, крови и белых-белых костей. Сулейма пригнулась, увернулась от летящего кинжала, оттолкнула руку, которая попыталась сбросить ее с седла, и какое-то время сражалась плечом к плечу с тощей воительницей, чей рот искривился в кровавой усмешке.

Когда кулак битвы раскрылся и освободил всех их, горстка сияющих воительниц и трое вашаев остались лежать на земле среди разорванных тел хитиновых монстров. Кровь и сукровицу поглощал мягкий песок. Где-то кричал мужчина, но пробиравший до костей вопль все слабел и слабел, начал захлебываться, а потом и вовсе прекратился.

Несколько воительниц спешились и стали осматривать тела. Они расправлялись с теми монстрами и работорговцами, в которых еще теплилась жизнь, и оттаскивали мертвых в общую кучу для костра. Сулейма скользнула на землю, чтобы присоединиться к женщинам, и тут же пожалела о принятом решении, поскольку ее колени подкосились и она тяжело осела на землю. Девушка хотела встать и подойти к этим дивным воительницам. Ей хотелось расспросить, кто они, откуда взялись и почему она никогда о них не слышала… Вот только пусть пройдет боль.

Пока Сулейма сидела на песке, а Атеми нетерпеливо топала рядом с ней копытом, в поле зрения девушки показалась пара украшенных бусинами сапог из кожи виверна. Сулейма подняла голову и увидела золотые одежды, сверкающую старинную пластину из кости со змеиной чешуей и темные глаза на темном лице. Сжатые губы изгибались в доброй усмешке.

– Ну что ж, маленькая жительница изнеженных земель. – Голос воительницы был низким, а слова краткими, словно ей не хотелось тратить на них лишнего вздоха. – Потерянная и одинокая чужестранка под светом незнакомого солнца. Что же нам с тобой делать, маленькая кошечка?

Сулейма попыталась было встать, но незнакомка без труда сжала ей запястье и подставила к горлу лезвие шамзи.

– Эхла, йех Адалия, нейя, эта девушка будет нашей гостьей. Она сегодня достойно дралась, несмотря на раны… Неплохо для неженки.

В поле зрения Сулеймы появилась вторая женщина и похлопала Атеми по спине. Эта казалась выше и старше первой, ее лицо избороздили шрамы. Сулейма признала в ней ту самую воительницу, которая бросила ей шамзи.

– Лошадь у нее тоже неплохая… хотя, может, в следующий раз стоит захватить с собой и меч.

Сулейма присела к огню, запивая вымоченную в меду саранчу самой крепкой уской из всех, какие когда-либо обжигали нутро воительницы. Девушка продолжала дивиться запутанному узлу, в который превратилась ее жизнь. Всего несколько лун назад она была простой девчонкой, которая жила обычной жизнью и с нетерпением ожидала момента, когда поскачет рядом с сестрами по оружию и будет делать ставки на то, какая из них раньше лишится невинности и с кем.

Теперь же мир превратился в спутанный комок паутины и чертополоха, и она застряла посреди всего этого, не в состоянии выбраться.

– Еще уски? – Истазет улыбнулась. Отблески пламени придавали ее покрытому шрамами лицу заговорщическое выражение. – Я пришла к выводу, что уска способна разрубить самые запутанные узлы. Порой это происходит еще до того, как отключится мое тело.

Сулейма с трудом могла себе представить, чтобы эта женщина когда-либо теряла контроль над собственными конечностями, и покачала головой, отставляя в сторону глиняную кружку.

– Нет, спасибо. Я недавно получила удар по голове…

– А еще, как я вижу, по руке, лицу и ребрам. Неужто ты упала с лошади, а?

– Сказать по правде, на меня свалилась львиная змея.

– Надеюсь, ты хотя бы одержала над ней верх?

Последняя фраза принадлежала женщине по имени Адалия.

Сулейма пожала плечами:

– Я ведь сижу здесь с вами. А она нет.

– Фальшивая скромность фальшивой воительницы, – хмыкнула Адалия. – Только посмотрите на нее: волосы чужестранки, глаза чужестранки… Купленный ребенок, тут и сомневаться нечего.

Она сплюнула. Возмутительный расход воды.

– Можешь идти, Адалия. – Истазет отложила в сторону свой рожок с уской.

Ее глаза больше не смеялись.

– Раййха…

– Уйди. Сейчас же.

Когда Адалия с возмущением отошла, старшая женщина сделала странный, едва заметный жест.

– Я не стану извиняться за нее, эхуани. Ее мать убили чужестранцы, и она никогда не простит вас за это.

– Нас? Я вовсе не чужестранка. Я – зееранийка. Я – джа’акари, как и вы.

– Джа’акари – это те самые детишки, которые утверждают, будто живут под солнцем, а сами ютятся за каменными стенами и под глиняной крышей? – Ее смех был резким, как воронье карканье. – И меня ты тоже называешь джа’акари? Ну уж нет. Я – мах’зула, девочка. Мы все здесь – мах’зула.

– Мах’зула? – с придыханием переспросила Сулейма. – Первые женщины? Да их ведь не стало уже сотню лет назад. Даже больше. Мах’зула растворились в ветре.

– Неужели? И кто же так говорит? – Изборожденное шрамами лицо женщины дернулось в усмешке.

– Первая воительница…

– Ах да, Сарета.

Если бы рот Сулеймы распахнулся еще хоть немного шире, она смогла бы проглотить львиную змею.

– Неужели вы знаете Сарету?

– Да, я знаю о Сарете Джа’Акари. Известно мне и о прибывшей с севера повелительнице снов с волосами цвета луны, и о ее огненногривой дочери. Воин всегда должен знать своих врагов.

Эти женщины, эти воительницы были воплощением са и ка каждого сна, какой когда-либо снился юной Сулейме.

– Я не хочу быть вашим врагом, – сказала она.

Я хочу быть как вы, – подумала она.

– Неужели? – Женщина отсалютовала ей кружкой уски и сардонически улыбнулась. – Что ж, посмотрим.

Они говорили о многом, и их беседа затянулась до поздней ночи. Истазет описывала кочевую жизнь, такую же, как у ветров, песка и лун. Мах’зула никогда не оставались надолго на одном месте, никогда не строили поселений.

– Корни есть у деревьев, но не у женщин, – смеялась она. – Разве Акари сидит на месте, отращивает бока и рыхлеет? Нет. Вот и мы, его истинные воительницы, не станем этого делать.

Она рассказывала о том, как неслась бок о бок с дикими вашаями, связанными со всеми и ни с кем в отдельности, как охотилась, словно была членом прайда. По тому, что Сулейма не спешила ложиться спать, мах’зула догадалась о кошмарах, которые мучили девушку с тех самых пор, как та побывала у Костей Эта, и заметила, что вашаевские целители могли бы вылечить ее лучше любого человеческого короля.

– Вашаи обладают собственной особой магией, которая привязана к шипу и лунному свету и более могущественна, чем все, что известно нам, – произнесла она.

Истазет сказала, что Сулейма могла бы жить среди мах’зула, стать одной из них, свободно скитаться под бродячими звездами. Освободиться от всех матерей и своей собственной матери, выйти из тени отца, драконьего короля.

Стать свободной.

Когда Диди, свернувшись, спала в своей маленькой кроватке, Истазет подняла единственного выжившего работорговца – юношу столь молодого, что у него еще и борода вырасти не успела. Она связала ему запястья спереди и привязала к лошади, норовистой рыжей кобыле с впалой грудью и язвительным взглядом. При виде зверя юноша в ужасе закатил глаза, но стоило ему заговорить, как Истазет без всяких церемоний ударила его тыльной стороной ладони, да еще и рассмеялась, увидев выражение лица Сулеймы.

– Я знаю, что вы, неженки, позволяете мужчинам пастись на свободе, – поддразнила она девушку, – но их следует приучать с юности. Легче усвоить свое место в жизни с младых ногтей. А этот еще ниже мужчины, он – работорговец. – Она уставилась на юношу, и ленивая улыбка осветила ее лицо. – Вернее, был работорговцем.

Когда отряд подошел к краю разбитого ее матерью лагеря, Сулейма удивилась тому, каким незащищенным он выглядел, каким шумным, хаотичным и несуразным предстал перед ней. Кучка чужеземных солдат и даже джа’акари, словно дети, бегали по округе и звали ее по имени. Сулейме следовало бы винить себя за то, что она так долго пропадала и всех переполошила, и умом она это понимала, но почувствовала лишь стыд за других.

Истазет снова рассмеялась, несомненно, читая мысли по ее лицу, и приподнялась в седле, чтобы обнять Сулейму как истинную сестру по оружию.

– Неженка ты или нет, – сказала она, – у нас всегда найдется для тебя местечко, Сулейма Огненногривая. Возвращайся как-нибудь к нам, и мы сделаем тебя сильной, и у тебя начнется жизнь настоящей воительницы, а не бледная копия жизни, какую ты проживаешь сейчас. – Истазет передала ей поводок работорговца и растворилась в ночи.

Часть сердца Сулеймы ускакала в ночь следом с ней. Девушка не знала, станет ли когда-нибудь еще слово эхуани для нее таким же невинным и чистым, как в тот день, который она провела с мах’зула.