Текст книги "Наследие Дракона"

19

Если сегодня мне суждено умереть, то я умру, глядя в лицо своему врагу.

Истаза Ани исчезла.

Ханней пробудилась от тяжелой дремы и обнаружила, что верховная наставница бросила ее, будто несмышленыша. Судя по следам, Ани ушла в сопровождении некоей воительницы и ее вашая.

Джа’Акари вспыхнула от стыда. Она поверить не могла, что продолжала сладко спать, в то время как в лагерь вторглись какие-то незнакомцы, побеседовали с верховной наставницей и снова ушли. Но что самое ужасное, меч и лук лежали тут же, как ни в чем не бывало – вопиющее оскорбление.

Ханней туго затянула шнурки на куртке – хоть из-за этого у нее и заболели не вылеченные до конца ребра, – взяла оружие и медную коробку, врученную умм Нурати, и торопливо осмотрела Лалию и Талиезо, прежде чем со всех ног понестись к Костям. По старой традиции джа’акари девушка ступала по следам другой воительницы, чтобы сбить с толку неприятеля.

Следы вывели ее к проклятым теням Костей Эта. Утренний воздух был еще свеж. Привязав лук к спине, Ханней крепко прижала к животу коробку и побежала.

Бежать пришлось недолго, к тому же у Ханней были длинные ноги, поэтому, добравшись до места, она даже не запыхалась. Сбавив темп, девушка легко-легко пошла по песку, оставляя за собой лишь шепот следов и прижимая к себе собственное ка, чтобы не потревожить добычу раньше времени. Открыв рот как можно шире, Ханней делала длинные, медленные и аккуратные вдохи.

Здесь только ветер, – тихо напевала она, – да песок… Да изогнутые Кости Эта скребутся в небо, поднимаясь из Зееры, точно ошкуренная лапа какого-то чудовищного божества.

Пот градом катился у нее по спине, выступал под мышками и между грудей. Ханней поморщилась: львиные змеи могли почуять человеческое тепло вместе с ветром – но с этим уж ничего не поделаешь, оставалось только идти след в след по вьющейся дорожке в тенях, от которых холод разливался не по телу, а лишь по сердцу.

На полпути она услышала чудовищнейший звук, какое-то странное улюлюканье. Оно то нарастало, то стихало, и так до тех пор, пока не закончилось ухающим воплем. Он оборвался, а затем… наступила тишина. Ханней обмирала при виде собственной тени, но продолжила свой путь.

Если сегодня мне суждено умереть, – подумала она, – то я умру, глядя своему врагу в лицо.

Встав между уродливыми полосатыми глыбами, она почувствовала, как воздух остыл и сгустился вокруг нее, словно запекшаяся кровь. Стояла ужасная вонь. Неподалеку раздавались жужжащие голоса мелких хищников – грифов, песчаных чаек, а также лающий визг фенека. Ветер подхватил песчаных духов, и они закружились у ее лодыжек, обещая содрать плоть с костей Ханней, после того как настанет ее смертный час.

Она и пикнуть не успела, как мимо нее, вереща и в ужасе тряся яркой гривой, пронеслась маленькая тень с глазами, напоминающими жуков. Значит, змееныши все-таки вылупились… Но куда подевалась верховная наставница? И где воительница, которая приходила к ним ночью и не стала ее будить?

Ханней услышала одну за другой песнь трех ярких душ, вплетенную ловкими золотыми пальцами Зееры в само основание бытия. Первая песнь была воплощением пустыни, низким горловым напевом, похожим на колыбельную для любимого ребенка. Ханней долго танцевала под эту песнь, рассказывая собственную жизнь; эта мелодия всегда успокаивала ее душу.

Вторая песнь оказалась криком виверна, сладкой и скорбной, но вместе с тем – триумфальной нотой. Общеизвестно, что виверн заводит эту песнь только тогда, когда совершенно уверен, что его жертва умрет. Вторая песня заставила девушку замереть – к восторгу песчаных духов, которые начали вращаться узкими кругами в танце «Воительницы с Робким Сердцем».

От третьей песни сердце Ханней остановилось и выждало целых три стука, прежде чем забиться снова. Это был рык вашая, глубокий, бурлящий вой, от которого сотрясались пески и вздрагивало само основание земли.

На какое-то время после него воцарилась тишина – глубокая, словно безмолвие высохшего колодца в самый темный час ночи, тишина, которая приходит, когда больше не остается надежды.

Ханней впервые подумала о том, что жизнь слишком коротка. Тем не менее она встретит смерть как истинная воительница, сделает это, как полагается под солнцем. Дрожащими пальцами девушка отыскала стягивающие куртку шнурки и распустила их, обнажая грудь – с пренебрежением ко всему, что могло ждать ее впереди.

Это был не самый худший день для того, чтобы умереть.

– А теперь покажи мне свои, тварь! – крикнула Ханней, радуясь тому, что голос не выдал ее страха.

Кости заглотили ее смелые слова, не дав ничего взамен. Ни отголоска, ни ответа, ни намека на то, что ждало ее впереди. Ханней бросила медную коробку, с тончайшим смертельным шепотом достала свой еще не ведавший крови шамзи и побежала навстречу судьбе.

Когда девушка промчалась между колонн, воздух уже очистился, и она с воплем презрения приземлилась на горячий желтый песок.

Представшая ее глазам сцена оказалась настолько несуразной, что Ханней замерла, хватая ртом воздух, окончательно иссушивший ее легкие.

Там, в дальнем темном углу самого проклятого на ее веку места стояла покрытая кровью и кишками истаза Ани. Верховная наставница согнулась, присев на цыпочки и держа наперевес клюшку из берцовой кости. Ее рот растянулся в широкой кривой усмешке, а напротив стоял самый громадный, самый дикий вашай из всех, которых Ханней когда-либо видела – мощный самец со сломанным клыком.

Кот открыл пасть и зарычал, и Ханней поморщилась от силы этого звука. Вашай помотал головой и со скоростью жалящей змеи прыгнул на истазу Ани сбоку. Ани отклонилась назад – так стремительно, что казалось, будто она вот-вот зароется в песок; ее косы разлетелись, точно у танцовщицы, когда она нанесла удар ногой – легкий, как шелковый цветок. Пальцы свободной руки дотронулись до песка. Ханней еще ни разу не видела, чтобы так искусно исполняли «Рисующего небо котенка». Она стояла, открыв рот в изумлении. Забытый меч вяло повис перед ней.

Истаза Ани откинула голову и зашлась той же странной песнью, тем самым улюлюкающим воплем, который Ханней услышала раньше, а потом закружилась со скоростью, равной вашаевскому удару, и ударила палкой. Оружие с влажным треском попало в цель, и какая-то мелкая сероватая фигурка с воплем взлетела в воздух. Когда злосчастный львиный змееныш упал на землю, вашай, как котенок, подпрыгнул к нему и одним щелчком своих громадных челюстей раскусил пополам. Истаза Ани выпрямилась, снова приняв боевую стойку, широким жестом простерла руки к небу, отбросила от лица забрызганные кровью косы и засмеялась.

– Кровь и кровавые потроха! – заверещала она. – Веселенькая вышла заварушка!

Она обернулась к Ханней:

– Желаю тебе доброго утра, Джа’Акари. Хорошо ли тебе спалось, пока мы разделывались за тебя со змеенышами? – Она эффектным жестом тряхнула своей палкой и вытерла о бледный песок шелковистую ниточку красно-черных кишок.

– Я… я…

– Да-да, сама знаю. Прикрой-ка рот. Молодец, хорошая девочка. А теперь подними свою коробку и пойди достань последнего. Я успела оглушить мелкого гаденыша, поэтому далеко уйти он не мог.

– Верховная наставница…

– Ты что, еще здесь? Продолжаешь со мной болтать? А ну бегом, девчонка! Ах да, и не забывай держать ухо востро. Где-то поблизости шастает молодой виверн. И хоть его брюхо под завязку набито змеиными отродьями и он боится Иннахиля, это зверь достаточно крупный и может наделать делов. – Ани сурово улыбнулась, посмотрев на вашая, который макал морду в лужу крови.

Ханней подобрала свою отвалившуюся челюсть, поклонилась истазе Ани, отвесила отдельный поклон огромному коту и развернулась на каблуках. Она не имела ни малейшего понятия, что происходило, и в этой ситуации простое задание было для нее то, что нужно.

Поднять коробку, выследить змееныша и поймать его. На это у нее уж точно хватит сил.

Все было именно так, как сказала истаза Ани: мелкое существо длиной с ее руку и весившее, как мешок зерна, лежало на боку неподалеку от Костей, хватая воздух ртом. Ханней прижала его голову к земле плоской стороной меча, крепко схватила за челюсть, усилив хватку, когда как следует разглядела острые, словно иглы, клыки, и тотчас же убедилась в том, что змеиные отродья сильнее, чем кажутся, что крючковатые когти у них на передних лапах так же опасны, как представляется, и что мелкие львиные змеи не любят, когда их суют в коробки.

Когда Ханней вернулась с задания, ее руки – а вместе с ними и чувство собственного достоинства – были до неузнаваемости исполосованы царапинами.

Выполнив поручение, она бросила шипящую, плюющуюся коробку в тень, хотя к этому времени ее уже ни капли не волновало, выживет ли мелкий демонский ублюдок или сдохнет. Ханней расправила плечи, сделала глубокий вдох и прошла по горячему песку в темный угол, где стояли верховная наставница и вашай со сломанным клыком. Несмотря на тянувшийся за ней шлейф стыда, Ханней не замедлила шага. Она была полноценной воительницей, а не ребенком, который убегает от последствий собственных ошибок. Ханней остановилась и отвесила поклон, но ни женщина, ни кот и ухом не повели. Они стояли в самой густой тени, уставившись на кучу свежераздробленных костей.

– Верховная наставница, – подала голос Ханней.

– Тсс.

– Но я…

– Тсс! – Истаза Ани подняла руку. – Не сейчас, девочка. Скажи-ка мне, что ты видишь?

Бросив взгляд на кучу костей, Ханней покачнулась на каблуках и погладила рукоятку своего меча. Дзееранийка Ани узнала бы эти кости где и когда угодно.

– Это – вашай, – сказала она. – Молодой. Очень молодой. И… ох. – Она подошла ближе и, рассмотрев череп, почувствовала, как к горлу подступает ком. – Только не это.

Она упала на четвереньки и склонилась над останками так низко, как только могла, при этом их не тревожа.

– Нет, нет, нет! Так нельзя. Его…

– Его зарезали. И сняли шкуру. – Голос истазы Ани был низким и хриплым.

Она протянула руку и коснулась плеча стоявшего рядом вашая.

Огромный кот был так забрызган кровью, что его бледная грива топорщилась красными шипами. Это зрелище могло бы показаться несуразным, если бы не волны бешеной ярости, из-за которой воздух вокруг него кипел.

Волоски на руках и на затылке у Ханней встали дыбом. Здесь попросту разделали молодого вашая. Никаким иным образом невозможно было объяснить ни аккуратные края разрезов на концах костей, ни того факта, что останки были тщательно сложены в пирамиду с черепом наверху. Имелось тут и кое-что похуже.

– Его клыки, – прошептала Ханней. – Кто… кто посмел?…

Вашай издал такой низкий, гортанный рык, что она почувствовала, как дрожит под ногами земля.

Его желтые глаза пылали горестным гневом, который пробирал насквозь ничтожное человеческое сердце. Посмотрев на вашая, истаза Ани закрыла глаза.

– Это его сын, – прошептала Ани. – Его звали Азрахиль. Он пришел сюда в поисках китрен.

– Вот как? – И тут до Ханней дошло: – Ой! Сулейма…

Боль кольнула ее в самое сердце. Лишиться вашая в момент завязывания уз… Как тяжело это должно быть для воина.

Большой кот встал, отряхнулся и убежал. Ани следила за ним взглядом, в котором скрывалось нечто непостижимое.

– Истаза Ани, простите меня за вопрос, но неужели вы с ним?… Вы с ним?…

Верховная наставница удивленно подняла брови и уставилась на Ханней.

– Его зовут Иннахиль.

– И вы… вы и он… вы вместе – зееравашани?

Она еще ни разу не слышала о том, чтобы люди в столь преклонном возрасте завязывали узы с вашаями. С другой стороны, до этого дня Ханней и представить себе не могла, что кто-то способен разделать вашая, а тем более осмелиться занести лезвие над малышом.

Истаза Ани слегка улыбнулась.

– Между нами возникло… взаимопонимание. А в остальном… Кто может сказать наверняка? Его сына убили, и я согласилась помочь ему найти виновных в преступлении.

Ханней почувствовала, как мир заваливается набок и все, что она знала прежде, смещается с привычных мест.

– Как можно убить вашая? Кто на такое осмелился? У кого хватило на это сил?

Воздух сотрясся от могучего рыка. Исходивший из глубины души, этот звук был исполнен неистовства и скорби.

– Ты задаешь неверные вопросы.

Взгляд истазы Ани стал пустым. Однажды Ханней уже видела подобное выражение на другом женском лице, когда человека, изнасиловавшего молоденькую девушку, поймали и выдали ее матери для свершения правосудия. Он умер… но не сразу.

– Верховная наставница?…

Истаза Ани подошла к костям и отбросила одну из них в сторону, прежде чем Ханней успела что-либо возразить. После этого она отбросила вторую и третью.

– Ты спрашиваешь кто. А нужно спрашивать зачем.

Ани подняла череп вашая. Тот казался целым, если не считать того места, откуда выломали клыки.

– Зачем кому-то понадобилось убивать вашая и издеваться над его трупом? Зачем оставлять его в таком месте, где его рано или поздно непременно нашли бы родные? Пошевели мозгами, девочка. Как вашаи ответят на подобное издевательство? И какой будет реакция зееранимов, когда мы найдем ответственных за преступление?

Глубоко в сердце Ханней загрохотали барабаны.

– Война.

– Да, ответ всегда один: война. С вашаями. Между племенами. Или с Атуалоном… Как думаешь, чем закончится подобное противостояние для нашего народа?

Ханней представила огромные корабли, магов в золотых масках, блеск воинских доспехов на солнце.

– Ничем хорошим, – признала она.

– Ничем хорошим. Или, говоря другими словами, полным уничтожением. – Верховная наставница Ани фыркнула. – Ты наконец-то начинаешь понимать, что стоит на кону. Кто-то убил этого котенка и бросил его здесь, чтобы причинить нам боль, разозлить, может даже спровоцировать кровавую бойню между двуногими и нашими милыми китренами. Кто-то убил вашая, надругался над его телом. Кто-то взял его клыки. – Она уставилась в пустые глазницы вашая, и рука, державшая меч, дрогнула. – Видишь, засечки здесь и еще вот тут. С него содрали шкуру в качестве трофея.

Ханней начало подташнивать. Ей захотелось разреветься.

– Его шкуру забрали…

Девушка подошла к горке костей, и что-то круглое прокатилось под подошвой ее сандалии. Убрав ногу, Ханней наклонилась, чтобы поднять предмет с песка.

У нее тут же закружилась голова и появилось странное чувство – одно из тех неясных, темных ощущений, похожих на отзвуки сна, на уже однажды прожитую жизнь: как будто она прошла по чьим-то следам. Девушка повертела этот странный нож на ладони. Вещь выглядела зловеще. Лезвие у нее было в виде полумесяца, заостренного с одной стороны и серпообразного с другой. Оно было накрест утоплено в эфес из тяжелого красного дерева в форме груды человеческих черепов, верхний из которых жадной хваткой сжимал золотой паук с блестящими рубинами вместо глаз.

Воздух зашипел между сжатыми зубами верховной наставницы.

– Съемщик шкуры.

Такое лезвие действительно предназначалось именно для этой процедуры. Ханней поняла, что тонкий полумесяц использовался для того, чтобы прорезать плоть и соскребать ее с костей, а острый крюк – для более тонкой работы: первоначального надреза скелета, вытаскивания вен и сухожилий, а также для того, чтобы обходить отверстия на коже. Ее собственная шкура сжалась от прикосновения к этой штуке. Этот зловещий инструмент предназначался для кое-чего пострашнее, чем свежевание дичи. Его вес оттягивал руку, и пахло от него убийством.

– Помнишь, ты рассказывала нам истории, – спросила Ханней у верховной наставницы, – когда мы поздно ночью отходили от лагеря слишком далеко и тебе хотелось как следует нас напугать? Ужасные истории про арахнистов, жрецов тайных сект, которые ходят с похожими ножами. – Она с трудом выталкивала слова из занемевших губ.

Жрецы поклонялись араидам, гигантским паукам-убийцам, обитавшим в Выжженной Земле; жрецам, в свою очередь, прислуживали жуткие живые мертвецы, риверы, порождения легенд и ночных кошмаров.

– Арахнисты ведь пришли из Кварабалы, не так ли? Совсем как чужеземный заклинатель теней. Лезвие, должно быть, принадлежит именно ему. – Ханней вдруг охватила такая злость, что затряслись руки.

Истаза Ани протянула ладонь, и девушка с радостью передала ей нож.

– Говоришь, эта штука принадлежит заклинателю теней? Возможно. А может быть и нет. С одинаковым успехом такое лезвие могло бы принадлежать его ученице или любому другому атуалонцу. А может быть, его оставили здесь специально для того, чтобы навлечь подозрение на чужеземцев. Что определенно не вызывает сомнений, так это то, что встреча Сулеймы с львиной змеей была совсем не случайной. Ее заманили сюда специально, чтобы прикончить.

– Это все чужестранцы.

– Такое объяснение кажется самым простым, но давай не будем с разбегу прыгать в яму…

– …пока не выясним, какие гады водятся на дне. – Ханней невесело усмехнулась наставнице.

– Ах вот как, значит, ты и правда слушала мои наставления. Ты всегда была такой тихоней, что я порой начинала в этом сомневаться.

– Я слушала.

Ханней уставилась на кучу костей, на кошачий череп с отсутствующими клыками и красноречивые насечки, а потом перевела взгляд на нож, который истаза Ани сжимала с таким отвращением, как будто тот мог ее укусить. Девушка снова посмотрела на кости. Она не решалась встретиться глазами со своей учительницей.

– Ханней. – Голос верховной наставницы прозвучал мягко. – О чем ты думаешь? Ты что-то об этом знаешь?

Она отвела взгляд в тот самый момент, когда дикий вашай снова появился в поле их зрения. Он казался великолепным… и сломленным. Ани взглянула в его желтые глаза и почувствовала в своем сердце глубокий отзвук его боли.

– Нет, я ничего не знаю. – Она сделала глубокий вдох. – Скорее всего.

Истаза Ани выжидательно покачнулась на каблуках.

– Я слышала разговор между первой воительницей и первой матерью. Это случилось перед нашим отъездом. – Слова выходили из Ханней с таким трудом, как будто их вытаскивали силком. – Они говорили о… я не уверена, но мне показалось, что разговор шел о Сулейме и ее отце, драконьем короле. Умм Нурати сказала, что если Ка Ату возвысится, то к народам снова придет война. Первая воительница ответила… ох, она сказала, что «сердце Атуалона станет его погибелью». Она сказала, что чужестранцы разбудят дракона, и тогда миру настанет конец.

Девушка опустила глаза, стараясь не смотреть на кучу костей, на нож и особенно на верховную наставницу.

– Все ясно. – Истаза Ани оставалась неподвижной, как сама смерть, но глаза ее ярко горели. – А они знали о твоем присутствии?

– Нет, верховная наставница.

Истаза Ани коснулась ее плеча.

– Ханней… Ханней Джа’Акари…

Девушка выпрямила спину и подняла на нее глаза.

– Истаза Ани.

Старшая женщина коротко кивнула.

– Джа’Акари, ты знаешь, как следует поступить?

– Мне нужно предупредить Сулейму. Она может угодить прямо в расставленные сети.

– Все гораздо серьезнее, девочка. Речь идет не только о благополучии Сулеймы. Что тебе известно об истории Атуалона? О Сандеринге?

– О Сандеринге? – Ханней моргнула, сбитая с толку неожиданной сменой темы. – Только то, что вы рассказывали нам в детстве. Шла война между Синданом, Атуалоном и Кварабалой, и чужеземные маги сошли с ума, перебив всех, до кого смогли добраться. Они отравили воздух и воду, выжгли землю и довели кинов до такого бешенства, что те начали нападать на людей. Погибло много народу, и всем казалось, что наступил конец света. Но все это – седая древность.

– Да уж, седая древность… – Истаза Ани уставилась на Ханней. – Так говоришь, седая древность? Неужели я так плохо вас учила?

– Верховная наставница?

Ханней ничего не могла понять. В чем она ошиблась?

– Сегодня Сандеринг для нас не менее актуален, чем тысячу лет назад. Отчего, думаешь, нас осталось так мало? Отчего по нашим городам бродит больше призраков, чем детей? По какой причине так мало вашаев хотят объединяться с людьми? – Верховная наставница кивнула в сторону большого кота. – Иннахиль был уже взрослым, когда Атуалон последний раз воевал с Синданом, и потомок пленил его народ и продал в рабство. Спроси у него, в какой «седой древности» проходила эта война. И у моего народа тоже порасспрашивай. Некогда д’зееранийские караваны тянусь по пустыне, словно драгоценные камни в женском ожерелье… Теперь же мы стали воспоминанием, отзвуком прошлого. Мы продали своих дочерей зееранийцам, чтобы не стать рабынями или кем-нибудь похуже.

Ханней опустила глаза и низко склонилась:

– Ина аасати, истаза.

Она не хотела причинять боль своей наставнице.

Истаза Ани фыркнула.

– Ох, выпрями спину. Не твоя вина, что я слишком много говорила вам о чести и недостаточно – о нашей истории. Но, похоже, она сама открывает пасть, чтобы откусить от нас еще немного, и мы должны хорошенько подумать, прежде чем приниматься за дело. Я передам это предупреждение – и этот нож – Хафсе Азейне. Как бы там ни было, повелительница снов погрязла в этом дерьме по уши. А ты вернешься в Эйш Калумм и доложишь умм Нурати о нашем успехе, только об этих находках ничего не говори. Держи голову холодной, глаза широко открытыми, а рот – на замке.

– А как я объясню то, что вернулась без вас? Сказать им, что вы поехали в Атуалон?

– Нет. Скажи им… – Ани бросила взгляд на медную коробку и улыбнулась. – Скажи, что я отправилась на рынок чужестранцев в Байид Эйдтен, чтобы продать гаденыша. За него могут дать не один соляной кувшин, а нам они нужны позарез.

Ханней чувствовала, как Кости Эта давят на нее, точно гигантские пальцы, сжимающиеся, чтобы ее расплющить. Дракон Солнца Акари казался далеким, его свет истончался и слабел. Возможно, он отвернулся от нее из-за ее лукавства.

– Как скажете, верховная наставница.

Истаза Ани внимательно вгляделась в ее лицо. Странная, тихая улыбка заиграла на ее губах.

– Теперь ты стала настоящей Джа’Акари, и такой честной воительницы я еще не встречала. – Она склонила голову, совсем чуть-чуть. – Клянусь солнцем, рада тебя видеть, Ханней.

– Клянусь солнцем, и я рада вас видеть… Ани. – Ханней больно прикусила губу. – Я сделаю все, как вы сказали. В любом случае, как вы не устаете нам повторять, сегодня не самый худший день для смерти.

Ани рассмеялась.

– И правда, денек для смерти не самый плохой, Ханней Джа’Акари. Но всегда помни и о том, что для жизни этот день подходит еще лучше.

Ханней нужно было о многом подумать.

– Истаза… Ани. Вы ведь не думаете, что первая воительница и умм Нурати каким-то образом к этому причастны? – Она махнула рукой, указывая на кучу костей. – Это было бы… отвратительно. Немыслимо. Чтобы человек нанес вред вашаю…

Дикий вашай Иннахиль обнажил клыки в безмолвном оскале.

– Верно, немыслимо, – согласилась верховная наставница, тряхнув головой.

Она так и не ответила на вопрос.