Текст книги "Наследие Дракона"

– Ну, теперь ты уж точно наломал дров! – прокричал он. – Стой, не беги. Оставайся на месте, это твоя единственная надежда. Во имя Ату, не шевелись!

И тут же, противореча собственным словам, ускакал прочь, оставляя за собой облачка вздымающегося от копыт песка.

Воспоминания о следующих нескольких мгновениях будут преследовать Левиатуса до конца его жизни. Сотня ртов раскрылась на поверхности Зееры, и вся эта сотня изрыгнула из себя тысячи, десятки тысяч красновато-бурых пауков. Некоторые были не больше его ладони, но большинство, как тот, которого он проткнул, оказались размером с человеческую голову. Несколько пауков – красно-полосатые гиганты с глазами величиной с виноградину – были такого же размера, как человеческий младенец. Они высыпали из земли, как злые духи из старых сказок, волна за волной, шуршащие, жужжащие, чудовищные твари, и Левиатус почувствовал, как у него из горла рвется крик.

Один из наиболее крупных пауков вскарабкался по его ноге и взобрался к нему на спину, и, прежде чем он спрыгнул с плеча, Левиатус почувствовал, как кровь отлила от его лица. Единственное, что удерживало его в вертикальном положении, – это видение: тысячи ног, заползающих к нему на живот. Одно дело – столкнуться со смертельной угрозой, и совсем другое – набрести на миллион пауков.

А потом так же просто, словно по волшебству, они исчезли.

Оставшиеся пауки высыпали из-под земли и растянулись по все увеличивающемуся радиусу, убегая от него все дальше и дальше, до тех пор пока последняя бледная полоска не исчезла за горизонтом.

Не успевший далеко ускакать Аскандер рассмеялся.

И в его смехе не было даже намека на любезность. Первый стражник согнулся пополам, из глаз его потекли слезы, а рот раскрылся так, что он мог бы запросто проглотить чертову лошадь.

Аскандер выл от смеха. Левиатус похромал к чурре, которая ушла недалеко. Когда Аскандер заметил выражение его лица, он захохотал еще громче.

– Не опасные, говоришь?

Левиатус пнул чурру в бок. Когда животное повернулось, чтобы снова укусить его, он хорошенько ткнул его кулаком между глаз. Чурра пару мгновений поморгала, уставившись на Левиатуса, пожевала своими плоскими зубами и с неохотой опустилась на землю.

– Они совсем безобидные, если ты не мышь. – Аскандер подошел к собственной телочке, вытирая слезы с лица. – А разве ты мышь, чужеземец?

Левиатус не удостоил его ответом, собираясь взобраться на глупую чурру.

– Как я тебе и говорил, Не Ату, – Аскандер изобразил небольшой насмешливый поклон, а затем повернулся, чтобы что-то достать из своих седельных сумок, – рыжие риджбеки хороши для еды, если тебе удастся добраться до мелких гаденышей. Но они такие быстрые, что наловить достаточное для обеда количество почти невозможно. – Он повернулся, и когда взгляд Левиатуса упал на пару лопат в руке стражника, улыбка Аскандера стала еще шире. – Что тебе нужно, так это яйца.

Он бросил Левиатусу одну из лопат, и тот поймал ее.

– Яйца?

– Именно яйца.

Аскандер развернулся и поскакал к заброшенным холмикам. Левиатус долго смотрел на лопату, которую держал в руках. Его желудок сжался. Внезапно у него возникло дикое желание швырнуть эту лопату в обернутую синим шелком фигуру и с воплями убежать обратно в Атуалон. Добравшись до дома, он зажег бы свечи для Бохики, святой патронессы воителей. Ибо он, несомненно, чем-то обидел кого-то из божеств, раз заслужил такую прорву неудач.

Тонкое облачко желтого песка указало на то место, где копал Аскандер. Левиатус вздохнул и начал взбираться на холм.

Найти яйца оказалось несложно, и каждый из них заполнил по нескольку больших кожаных сумок Аскандера липкими желтоватыми яйцами размером с глазное яблоко, наполненными полупрозрачными паучками. Они могли бы набрать и больше, если бы Левиатусу не пришлось так часто останавливаться, чтобы подавить тошноту. Если бы только они не дергались, – подумал он в отчаянии.

Не помогло и то, что Аскандер все время причмокивал губами, во всех подробностях описывая вкус паучьих яиц. Левиатус пообещал себе, что больше никогда не будет подтрунивать над стариками из Третьего Круга с их вонючими сырами.

Путники оставили свое занятие, когда рыжие риджбеки начали возвращаться. Левиатус еще никогда не был так счастлив, забравшись в седло чурры. Он отметил, что животное слегка ускорило ход, удаляясь от гнезд и нарастающей гомонящей волны разозленных пауков.

Левиатус искоса глянул на Аскандера, и тот ответил ему невинным, лишенным всякого выражения взглядом.

– Говоришь, они безвредны?

Стражник лишь пожал плечами.

Вот тебе и романтика охоты в Зеере, – подумал Левиатус. – В следующий раз я отправлюсь к Дибрису и буду рыбачить, не обращая внимания на речных тварей.

Когда они подъехали к лагерю, Левиатус увидел, как какая-то джа’акари с обнаженной грудью отделилась от остальных и побежала к ним, крича и размахивая лоскутом черной ткани. Левиатус повернулся, чтобы спросить у Аскандера, что это значит, но осекся.

Веселое выражение сползло с лица стражника, рот вытянулся в мрачную линию, а кожа побагровела. До сих пор Левиатус не обращал внимания на то, сколько шрамов покрывало кожу старого стражника. Он потянулся было за стрелами, но Аскандер хмуро покачал головой и остановил свою чурру.

– Нет, – сказал он. – Опусти свой лук. Положи руки на колени. Немедленно. Не делай резких движений.

– Аскандер?

– Называй меня первым стражником, – резко ответил тот, – если тебе дорога твоя жизнь.

Стайка незнакомых воительниц высыпала из лагеря тихо и быстро, так же, как ранее вылезавшие из земли пауки. Головных уборов на женщинах не было. Их волосы были коротко острижены, выкрашены в белый цвет и стояли торчком, напоминая гривы вашаев. На одежде не было колокольчиков, да и курток, предназначенных для того, чтобы не смущать чужестранцев, воительницы тоже не надели. Значит, этот отряд не отличался миролюбием. Группа хмурых, вооруженных до зубов женщин окружила Левиатуса и Аскандера быстрее, чем опустилось солнце.

Чурра Левиатуса затрубила, привстала на задние ноги и рванулась вперед, но одна из воительниц успела схватить юношу за лодыжку и бесцеремонно стащила его на землю. Он упал и, ударившись, почувствовал боль в не до конца вылеченных ранах. Левиатус облизнул губы, почувствовал вкус крови и поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с ухмыляющейся круглолицей девчонкой, которой было от силы лет тринадцать-четырнадцать. Ее меч был острым, и она держала лезвие прямо у его горла.

– Антуаллех, – предупредила она Левиатуса, одарив его лучезарной улыбкой и холодным взглядом. – Только попробуй.

Он старался не двигаться, даже когда чурра Аскандера упала на землю рядом с ним, а Аскандер – первый стражник – напомнил себе Левиатус, – спрыгнул с седла.

– Джа’Акари. – Аскандер встал рядом с Левиатусом, лицом к лицу с миловидной девчонкой. – Джа’Акари! Этот человек – наш гость. Мы разделили с ним соль, хлеб и воду. Неужели ты готова навлечь позор на свой народ?

– Первый стражник. – Она сплюнула в сторону. – Ты навлек позор на нашу кровь, разделив соль с этим… шарахарамом. Это кхутлани. Кхутлани! – Ее меч затрясся от ярости.

– Ну же, Валри, такое поведение едва ли можно назвать Праведным Путем.

В поле их зрения появилась пара длинных, хорошо очерченных ног, между которыми в лучших традициях древних воинских нарядов развевалась набедренная повязка. Поразительно красивая женщина улыбнулась Левиатусу, продемонстрировав неутешительное обилие зубов, а затем протянула ему руку. Волосы обрамляли ее лицо коротким жестким ежиком, точно черно-золотая грива, а темные глаза были подведены углем.

– Не годится держать сына Ка Ату распростертым на земле, словно какого-нибудь поверженного врага, верно?

Левиатус принял ее руку – хватка у нее была такая же крепкая, как у кузнеца, – и позволил поставить себя на ноги. Младшая джа’акари отодвинулась, скривив рот и сверкая взглядом, который выражал обещание мести.

– Ты меня знаешь, – сказал он женщине. Быстрый взгляд на деревянное лицо Аскандера ничего ему не сказал. – Между тем я ничего не знаю о тебе.

Полные губы женщины изогнулись в зловещей усмешке.

– Ну, теперь уж ты меня не забудешь, – заверила она его. – Я – Мариза, дочь Акари. Пойдем со мной, сын короля, и обсудим твои перспективы. Или, точнее, твою перспективу.

– Он – гость! – зарычал Аскандер. – Ему нельзя причинять вред!

– Разумеется, первый стражник, – мурлыкнула женщина так близко к уху Левиатуса, что у него побежали мурашки по рукам… и прочим местам. – Ему нельзя… причинять вред.

Окружившие их джа’акари расхохотались. Их смех был похож на карканье ворон.

– Его чурра у меня, Мариза! – крикнула одна из женщин. – Ох! У них тут рыжие яйца!

Мариза повела Левиатуса за руку в сомнительную безопасность палаток.

– Как мило, – сказала она и рассмеялась. – Должно быть, они знали о нашем приезде. Ну и попируем же мы сегодня!

Левиатус позволил вести себя, поскольку ему не оставили выбора.

Сладкая Бохика, – молился он про себя, – вытащи меня из этой передряги, и я обещаю, что больше никогда не буду насмехаться над богами.

Их лагерь оказался под контролем воительниц и был забит под завязку. Эти женщины – мах’зула, как они себя называли, – казалось, не склонялись ни перед грубым юмором Ани, ни даже перед спокойным авторитетом Аскандера. Воздух вокруг них был пропитан едва сдерживаемым гневом, сухой и наэлектризованный, как луг перед бурей, готовый взорваться диким пламенем при первой же искре. Кроме того, повсюду кипела работа. Соляные торговцы и их стража с мрачной поспешностью нагружали свои повозки, а джа’акари, которые еще недавно смеялись и даже флиртовали с Левиатусом, теперь глядели на него с жестким, как камень, выражением лица.

Лицо верховной наставницы Ани потемнело и обещало громы и молнии, точно надвигающаяся гроза. Она вылетела из палатки и побежала к ним по песку, каждым шагом выражая желание причинить кому-нибудь боль.

Стиснув челюсти и сжав кулаки, кипящая от бешенства, она прошагала по прямой к Маризе и остановилась, когда их лица разделяло расстояние в ладонь.

– Что ты творишь?

Левиатус еще ни разу не слышал, чтобы голос зееранимки был так близок к крику.

– Эти кувшины находятся под моей ответственностью. А этот человек – мой гость! Что за козлиную оргию ты пытаешься тут устроить, ты, безгрудая мелюзга? Клянусь солнцем, ты не можешь так поступить! Это – преступление против народа.

– Клянусь солнцем, что не совершаю перед народом никакого преступления. – Мариза подняла пустые руки, и Левиатус увидел, как меч верховной наставницы дрогнул от полученного оскорбления. – Ветер полнится песней о том, что между Эйд Калмутом рыщут работорговцы с пиратами. Эти кувшины принадлежат народу, и было бы… прискорбно, если бы они попали не в те руки. Мы, мах’зула, позаботимся о том, чтобы они в целости и сохранности добрались до места назначения, эхуани, в то время, как твои чужаки не могут этого обещать.

– Ах ты, отродье червивой змеи с молоком на губах! Как ты смеешь…

Аскандер покачал головой – едва заметным движением, – и искра неуверенности пробежала по лицу Ани. Она ослабила хватку на мече.

– И кто это говорит? Ты – кха-акари, Мариза. В твоих словах нет песни.

– Я больше не кха-акари, истаза. Теперь я скачу бок о бок с мах’зулой, истинной дочерью Акари. – Женщина улыбнулась; в ее голосе прозвучало торжество. – Если я совершаю преступление против народа, то почему же тогда хранят молчание вашаи?

Она махнула рукой в сторону Иннахиля и Дукаан, которые сидели у палаток, наблюдая за происходящим так, точно дела людей их не касались.

– Здесь нет кха-акари, есть только воительницы и чужестранцы. Ты путешествуешь в сопровождении этих шарахарамов, в нарушение всех традиций позволяя им держать оружие в руках. Ты делишь соль и воду с сыном нашего древнего врага и скачешь рядом с диким вашаем. – Мариза цокнула языком, и в ее темных глазах вспыхнула издевка, вызов. – Интересно, на какой стороне реки ты установила свою палатку… заклинательница костей?

Против ожидания, услышав эти слова, Ани расслабилась и даже улыбнулась.

– Ты заходишь слишком далеко, Мариза. Я скормлю тебе твои же собственные речи, эхуани.

– Как пожелаешь, истаза. Мой долг ясен, и мои воительницы позаботятся о том, чтобы сокровище было доставлено в Эйд Калмут и Эйш Калумм. Разумеется, ты, если пожелаешь, можешь сопровождать соляные кувшины – вы оба, вместе с первым стражником. Или, если хочешь, можешь отправиться с нами в Мин Йаариф вместе с этим пленником. Там пятерка, здесь – пятак.

– В Мин Йаариф? – нахмурилась верховная наставница. – Для чего вы повезете его в Мин Йаариф?

Мариза усмехнулась.

– Разве ты не слышала? Старый король умирает, и стервятники кружат над ним, чтобы отхватить кусок теплого мяса с его трупа. Война – дело недешевое. Сын умирающего короля стоит больше соляных кувшинов, разве ты не согласна?

Левиатусу стало дурно.

– Иными словами, вы хотите меня продать?

– Продать, обменять на что-нибудь, получить выкуп за твою бесполезную шкуру и вернуть в любящие руки твоего бесполезного отца. – Взгляд Маризы заставил Левиатуса поежиться. – А может быть, тебя выкупит синданизский император, чтобы отправить в свои дома для утех. Я слышала, что у дейских солдат экзотические пристрастия.

– Ты не можешь продавать нашего гостя, как раба. – У Ани побелели костяшки пальцев, когда она обхватила рукоятку своего меча. – Это кхутлани!

Мариза была на голову выше ее, а торчащие волосы еще прибавляли ей роста. Когда они столкнулись лицом к лицу, Левиатус решил, что Ани кажется маленькой и слабой в своей тунике песчаного цвета и с сединой в волосах. Молодая женщина тоже это понимала. Она покачала головой и цокнула языком.

– Кхутлани? – передразнила она. – Как просто использовать слова моего народа для собственной выгоды… д’зееранийка.

Быть этого не может, – подумал Левиатус. – Все д’зееранимы давно мертвы.

– Довольно.

Аскандер не сделал ни единого движения, даже не повысил голоса, но все взгляды обратились к нему. Его лицо оставалось спокойным, хотя в глазах читалась тревога.

– Когда-нибудь Зеера покраснеет от крови народа, но не сегодня. Я отвезу торговцев с соляными кувшинами в Эйш Калумм. Мы поедем через Эйд Калмут. Цена за пересечение Долины Смерти будет высока, но такой путь безопаснее и короче, чем по реке. Ани, ты будешь сопровождать Маризу в Мин Йаариф и займешься переговорами о возвращении юноши в Атуалон. – Он посмотрел Маризе прямо в глаза. – Ты обменяешь юношу и вернешь его отцу. Так поступить можно. Любой другой путь будет кхутлани. Клянусь солнцем, ты меня знаешь, Мариза. Кто я такой?

– Ты – первый стражник. – Она поклонилась ему с таким видом, как будто откусила кусок пирога и обнаружила в начинке червей.

– А это кто?

Аскандер положил руку на плечо Ани. Та смотрела на него так, словно мысленно метала в его тело кинжалы.

– Истаза Шахадрима.

– Мы с тобой еще об этом потолкуем. Но не сегодня. – Аскандер повернулся, как будто собираясь уйти. – Бретан!

Ани потянулась и взяла Аскандера за плечо. Левиатус надеялся, что никогда не удостоится столь мрачного взгляда.

– Мне не нужно, чтобы ты сражался за меня, первый стражник.

– Нет, – согласился Аскандер с легкой улыбкой. – Но тебе стоит мне это позволить, один разок. Благодаря этому я начинаю чувствовать себя как молодой жеребец, а не как старый дурак. – Он поднес руку Ани к губам и поцеловал кончики ее пальцев.

– Ты за это еще заплатишь, Аскандер.

– Очень на это надеюсь, моя чудная девочка.

Он отпустил ее руку. Их пальцы касались друг друга еще мгновение, а потом он ушел. Одна из больших кошек встала и последовала за ним.

Ани повернулась к Левиатусу.

– Молись своим фальшивым богам, чтобы он не умер, – сказала она ему.

Левиатус нахмурился.

– Разумеется. Этот человек мне по душе. Однако…

– Потому что если он умрет, – продолжила она, как будто он ничего не говорил, – я лично вырежу тебе кишки. Твоя жизнь в обмен на его – дрянная сделка. Ради Сулеймы я помогу тебе, чем смогу, мальчик, но не жди, что ради тебя я сорву луны с небес и вплету их в ожерелье.

В ту ночь, спустя много времени после того, как осела поднятая уехавшими повозками пыль, но раньше, чем изо рта Левиатуса выветрился солоновато-клейкий вкус паучьих яиц, пара рослых девиц подтащила его к огню. Он бросил быстрый взгляд на Ани, которая сидела со своим вашаем вдалеке у костра. Она была окружена пятеркой мах’зул и старалась не смотреть на него. Ани была здесь единственным знакомым ему человеком. Левиатуса толкнули на колени перед Маризой. Он услышал собственный хрип, когда боль пронзила его незалеченные ребра, и сжал кулаки.

Не сопротивляйся.

Левиатус моргнул, и вашай Ани тоже моргнул своими круглыми золотыми глазами.

Она просит передать, чтобы ты не сопротивлялся. Иначе они тебя прикончат. Тогда ей придется вступить в драку, и они прикончат и ее. – Иннахиль зевнул, продемонстрировав клыки размером с предплечье Левиатуса. – А теперь можешь поблагодарить меня за то, что я с тобой сейчас говорю.

Ани на мгновение встретилась с юношей глазами и кивнула.

– Спасибо, – прошептал Левиатус.

– Что ж, всегда пожалуйста, мальчик, – рассмеялась Мариза. – Приятно видеть, что драконий король научил тебя уважать сильнейших.

Она улыбнулась, и Левиатус почувствовал себя так, будто паучата у него в животе вылупились из яиц и пытаются немедленно выбраться наружу.

– У тебя симпатичный рот, мальчик. И красивые волосы. – Мариза протянула руку и погладила его по голове, и Левиатус чуть не содрогнулся, когда она на него посмотрела. Было в глазах этой женщины что-то очень нехорошее. – А все остальное у тебя такое же симпатичное? Давай-ка это выясним.

Истаза Ани нервно заерзала на месте.

– Мариза…

– Заткнись, д’зееранийское отродье. – Мариза раскрыла рот и оскалилась. – Нас много, а ты одна.

Ани встала, и ее меч блеснул золотом в свете огня. Иннахиль поднялся вслед за ней. Вашай подвывал, и издаваемый им звук был таким глубоким, что его не слышали, а скорее ощущали кожей.

– Я не одна.

– Может быть. А может быть, и нет. – Мариза не выглядела взволнованной. – Но скольких из нас тебе – прошу прощения, вам двоим, – удастся достать, прежде чем я разрежу глотку этому хорошенькому мальчику? – Она покачала головой и вздохнула. – Его отец будет очень разочарован. Садись, д’зееранийка, а не то я верну эту хорошенькую штучку в Атуалон разделанной на части.

Ани, побледнев, опустилась на землю. Иннахиль тоже сел, но его черно-белая грива стояла торчком от возмущения, и Левиатус, опускаясь на колени, почувствовал отголоски кошачьего рыка в земле.

– А теперь, милый мальчик, скажи-ка мне, будешь ли ты сопротивляться? Люблю, когда меня вызывают на бой. – Мариза схватила его за волосы и приказала державшим его женщинам: – Разденьте его.

Левиатус почувствовал, как ее рука вырвала с корнями прядь его волос – так внезапно, что он взвизгнул от боли. Он услышал, как Ани что-то крикнула на зееранийском, но ее голос быстро заглушили. Юношу обвили руки, которые толкали и дергали его, и он услышал треск рвущейся ткани – его одежда не выдержала напора.

Левиатус начал сопротивляться…

И проиграл.

41

Хафса Азейна пропустила встречу со старшинами Байид Эйдтена в «Смеющемся мимике». Она отправила двоих детей с записками Маттейре и Матту, но только одно из посланий дошло до адресата. Второй ребенок замешкался в дверном проеме кухни, завороженный ароматом корицы, и ожидание ответа заставило повелительницу снов припоздниться. Если бы у маленького ребенка не урчало в животе, события могли бы развиваться совсем иначе.

– Я сам вытащил несколько тел, – сказал легионный генерал Давидиан, когда присутствующие посмотрели на сложенные перед ними трупы. – Многие из мертвецов оказались старшинами, но что они делали в Байид Эйдтене, до конца не ясно. Остальные жертвы – женщины. И дети. Милые крошечные детишки. – Его голос дрогнул, и он сунул шлем с драконьей мордой под мышку, вытирая слезы с лица. – Некоторые принадлежали к Мерам, другие, вероятно, были торговцами или путешественниками. И что мне теперь делать, бросить их в безымянную могилу вдали от дома, и пусть их семьи ломают голову о судьбе близких?

Сажа въелась в глубокие морщины у краешков его рта, превращая его лицо в скорбную маску. Годы оказались милостивы к генералу легионеров (и можно с уверенностью сказать, что он сохранил гораздо больше волос, чем Вивернус), но в этот день он, по всей видимости, сполна почувствовал груз своих лет.

Предрассветное небо бледнело, обретало перламутрово-серый цвет, который перемежался полосками нежно-розового и следами уходящей ночи; слишком трогательный фон для жестокой сцены, которая открылась перед ними. Дюжина тел – мужчин, женщин и да, маленьких детей – лежала в ряд на одеялах, как будто теперь это могло принести им хоть какое-то утешение. Их смерть оказалась жестокой, о чем можно было судить по растерзанным конечностям, напоминавшим жженые поленья, и раскрытым в немых воплях ртам, исполненным просьбами об освобождении от боли. Еще одна чудовищная картина будет навеки выжжена во снах Хафсы, слой за слоем боли и скорби.

Иногда даже смерть не приходит легко.

Это был жестокий урок для Саскии. Лицо девушки стало бледным, как у чужестранцев, и ее стошнило.

– Элени была такой милой, – вновь заговорил Давидиан, продолжая таращиться на мертвые тела. – Она любила лошадей. Мужчины, смеясь, говорили: если хочешь пригласить Элени на танец, у тебя как минимум должна быть солома в волосах. У меня есть дочь примерно такого же возраста, как она, и внук. Скажи, как мне все это объяснить матери Элени? Лучше бы нам обдумать это заранее.

Незнакомый Хафсе Азейне легионер покачал головой и хмуро уставился на почерневшие тела.

– «Смеющийся мимик» считается оплотом семьи Меров. Точнее, считался. Когда об этом узнает Нинианн… Эта женщина жестко реагирует на все, что касается ее семьи, а ее личная армия в два раза превосходит королевское войско.

– Скорее в четыре.

Все повернулись на голос и обнаружили стоявшего все это время позади покрытого татуировками мужчину. Несмотря на его очевидную юность (безбородое лицо и долговязое тело, казалось, намекали на то, что он еще не вырос до конца), что-то в его глазах и спокойствии, окутывавшем его, точно плащ, подсказало Хафсе Азейне, что перед ней не обычный парень.

– Иль Мер, – поклонился генерал легионеров, и его драконий шлем блеснул на солнце. – Мы очень сочувствуем вашей семье, которую постигла столь тяжелая утрата.

– На самом деле сочувствуете? – Глаза юноши стали темными и зловещими. – Не думаю, что вы способны осознать глубину утраты, постигшей нашу семью. Вы выставили наших мертвых на всеобщее обозрение, точно они ничего из себя не представляли. – По его телу пробежала странная мелкая дрожь, и у Хафсы Азейны поднялись волоски на руках. Что-то с этим сыном соли не так.

Вы, двуногие, очень медленно соображаете, – усмехнулся Курраан в глубине ее сознания. – И пахнете, как жареная свинина.

У него заурчало в животе.

Держись от всего этого подальше.

Как пожелаешь.

Вашай снова рассмеялся и исчез.

– Барам, Наамак, прикройте наших от глаз этих… людей. – Молодой человек зажмурился и демонстративно глубоко вдохнул, прежде чем снова открыть глаза и посмотреть прямо на Хафсу Азейну. – Повелительница снов, я нахожу довольно странным тот факт, что ты прибыла сюда именно тогда, когда пламя начало догорать. Скажи-ка мне, какие дела могут быть у супруги атуалонского короля в «Смеющемся мимике»? Неужели ты приехала лишь для того, чтобы выпить со старинными друзьями? – Он пнул обожженную и выкрученную ногу патрона.

Дракон Солнца Акари распахнул свои крылья над горизонтом, купая собравшихся в несвоевременном благословении.

– К чему ты клонишь, иль Мер? – потребовал объяснений Давидиан. – Думаешь, произошедшее не было несчастным случаем?

– То, что здесь случилось, не более случайно, чем давнишние смерти Не Ату.

Хафса Азейна ничего не ответила.

– Сутан! Айех! – позвал кто-то из саларианцев. – Эта не наша. Она… эхм… она атуалонка.

Курраан подтолкнул Хафсу Азейну в спину и встал поближе к ней.

И как он это понял? – Глаза вашая дразнили Хафсу тайнами, которые хранились в их глубинах. – Вы все пахнете, как жареная свинина.

Я ведь сказала тебе держаться подальше. Оставь эти тела в покое.

Расскажи моей бабке, как ловить мышей. Я съел целого тарбока. Едва ли эти трупы стоят моего времени.

Тем не менее вашай тут же принялся вылизывать свои бока; его длинный розовый язык задевал золотой обруч на клыке. И атуалонцы, и Меры одновременно попятились.

Давидиан сделал шаг вперед и склонился, чтобы посмотреть на тело.

– Он прав: эта женщина атуалонка, и я ее знал. Совсем забыл, что она держала комнаты в Байид Эйдтене.

– Кем она была?

– Старой кормилицей Не Ату. Она ушла на покой и предпочла поселиться подальше от города. Некоторые дети навещали ее до того, как… эхм…

– До того как умерли, все до одного.

Сутан Мер снова вздрогнул, и Хафса Азейна почувствовала, как ее интикалла задрожала в ответ.

– Мы позаботимся о ее теле, легионер, если вы не можете управиться с собственными мертвецами.

Мужчины начали укрывать несчастные обожженные тела белым льном.

– Разумеется – как пожелаете. Разумеется. – Легионный генерал склонил голову, болезненно поморщившись, когда соляные торговцы вскрикнули, увидев самый маленький труп, очевидно принадлежавший девочке. Ее обручи были испачканы кровью, грязью и сажей. Кто-то – может быть, мать – нарядил ребенка в красивую желтую тунику, украшенную по подолу цветами, и расчесал длинные кудри; мать, кормившая ее и целовавшая в мягкое круглое личико, и представить себе не могла, что это платье станет последним, что это будет последнее утро ее дочери…

Точно так же, как Хафса, которая не могла себе представить, как закончится этот день для нее.

– А это еще что? – Легионный генерал наклонился, точно коршун. Когда он выпрямился, Хафса Азейна увидела у него в руках две половинки сломанной окровавленной маски. – Что это такое? Похоже на…

Маттейра закричала.

– Пол-Маски, – произнес легионный генерал Давидиан, и его лицо посерело. – Но что значит этот символ, здесь, между глаз?

– Мне знаком этот знак. – В глазах Сутан Мера появилось странное выражение, а зрачки расширились так, что радужная оболочка была почти не видна. Он нарисовал символ в воздухе – круг, перечеркнутый кривой линией. – Глаз Эта. Его использовали арахнисты… – Он посмотрел прямо на Хафсу Азейну, и до ее слуха донеслись слабые нотки Охоты. – Арахнисты и колдуны. Твой народ называет его «сновидческим взглядом», верно я говорю… пожирательница снов?

Хафса Азейна услышала, как у нее за спиной зашуршали шамзи, доставаемые из ножен готовыми к смертельной схватке джа’акари.

Они на моей стороне, – подумала она. – Они всегда были на моей стороне. Следующая мысль пришла слишком поздно.

Маттейра обеими руками потянулась к разбитой маске, воя так, точно ее душа покидала тело.

– Я спрашиваю тебя в третий раз, пожирательница снов: зачем ты сюда пришла?

Сутан Мер выпрямился. Дракон Солнца Акари глянул на Хафсу из-за плеча этого юноши, и могло показаться, что у него появилась корона из золотых рогов и что облаченные в белое солдаты у него за спиной засияли, словно мстительные духи.

Мир успокоился и замер.

Эхуани, – подумала Хафса, – время лжи прошло.

Нет! – внезапно раздался рык Курраана. – Ты – глупый человек!

– Я пришла затем, чтобы добиться освобождения Башабы и восстановления ее власти в ранге Са Ату.

– Измена! – с отвращением огрызнулся державший принадлежавшую Матту маску легионер.

Курраан рявкнул у Хафсы в голове: Убирайся отсюда!

Охотница протрубила в свой рожок, и ловушка захлопнулась.

– Осторожней, повелительница снов! – крикнула одна из джа’акари.

– Мутаани, – выдохнула Хафса Азейна, и улыбка осветила ее лицо.

Смерть наконец меня настигла.

Проблемы этого мира больше ее не тревожили. Продолжая улыбаться, Хафса достала свой шамзи и велела своей кобыле трогаться. Джа’акари, сидя верхом, оцепили ее в свободное кольцо, повернув лошадей мордами наружу. Их мечи ярко вспыхнули на солнце в предвкушении схватки. Воздух вздрогнул и зазвенел вашаевским призывом к войне, когда Курраан поднялся на задние лапы, выставил когти и низко, гортанно зарычал.

Хафса Азейна повернулась и поймала взгляд Саскии.

– Скорее! – завопила она. – Скачи в Атуалон, расскажи обо всем Ка Ату! А потом встань на защиту моей дочери!

– Нет! Повелительница снов…

– Скачи! – закричала Хафса. – Джа’Акари! Быстрее!

На лице Саскии отразился ужас, но она вложила меч в ножны и толкнула каблуком свою стройную лошадку. Асиловская кобыла, дочь пустыни с добрым храбрым сердцем, самая быстрая среди лошадей, полетела вперед.

Вдоль улиц стояли одетые в белое саларианцы, всадники с гарпунами, алебардами и пиками, а сзади их подпирала кучка мужчин с тяжелыми луками.

Саския прорезала толпу, подобно тому как новый меч взрезает шелковую ткань, и они тут же остались позади. Трое мужчин откололись от толпы, чтобы пуститься за ней в погоню, но у них не было ни единого шанса поймать джа’акари, скачущую на быстроногой рыжей кобыле. Оставшиеся джа’акари замкнули круг, но их было слишком мало по сравнению с многочисленной, наступавшей со всех сторон толпой. Хафса Азейна вздохнула, мысленно сожалея о том, что, несмотря на ее старания, все кончится вот так.

Ты – несчастная жертва собственных амбиций, моя любовь. Моя кровь подарит тебе не много радости.

– Покажите мне ваши груди, трусливые отродья! – Взрывная Талилла сплюнула на песок и дернула за шнурки своей куртки так, что та распахнулась в демонстрации презрения. – Или вам нечем похвастаться?

Джа’акари рассмеялись. Крепкие белые зубы блеснули на лицах, настолько гладких и непоколебимых, что Хафсе Азейне захотелось разрыдаться.

– Я покажу тебе свои груди прежде, чем ты умрешь, сучка! – крикнул в ответ один из облаченных в белое мужчин.

Остальные молчали. Нахмурившись, они не проявляли особого желания приниматься за дело.

– Сегодня не самый худший день, чтобы умереть, – рассмеялась Талилла. – Жаль только, что нам придется расстаться с жизнью в столь мерзкой компании.

Хафса Азейна, чувствуя горечь во рту, наблюдала за тем, как отступают легионеры.

– Убейте их! – крикнул офицер в белом, доставая короткий меч. – И лошадей тоже прикончите.

– Айеее! – закричала Лавания Джа’Акари. – Ты, трусливый сын червивого свиного зада, ну же, покажи мне свои груди!

Саларианцы наступали с обеих сторон.

Где-то сзади началось движение, послышался рык кота, затем – прерванный человеческий крик и вопль умирающей лошади, и тотчас размытое золотое пятно пронеслось мимо Хафсы Азейны к смыкающимся рядам. Курраан набросился на врагов – вихрь когтей и клыков, вызывающий в толпе ужас и неразбериху. Его ум стал дымкой мускуса и жажды крови и закрылся от нее.