Текст книги "Наследие Дракона"

29

Повелительница снов опять сражалась с чужеземными патронами. Дару догадался об этом по тому, как она опустила на глаза свою спутанную шевелюру, и по быстрым злым движениям рук, когда она сдирала мясо и сухожилия с большой кости.

Он видел такое и раньше – Хафса Азейна возвращалась из Шеханнама с костью, волосами или шкурой, петлями серовато-пурпурных кишок, черепами, на которых остались куски плоти и меха. Черепа были хуже всего – некоторые из них были человеческими. Хафса Азейна до блеска отчищала кости, затем прятала их в коробку, наполненную песком и жуками-кожеедами, а после варила и проделывала… разные прочие фокусы.

Всякий раз, когда она возвращалась с этими штуками, Дару знал, что сегодня кто-то умер во сне.

Хафса Азейна вертела добычу в руках, и мальчик видел закругленную, как шарик, головку бедренной кости. Дару спрятал украшенную маленьким птичьим черепом флейту в рукав и опустил голову от стыда. Он числился подмастерьем повелительницы снов и должен бы учиться у нее всему, что умела она, но ему никого не хотелось убивать.

Уголком глаза он заметил какое-то движение и поднял голову. За ним следил Курраан – следил и дергал кисточкой хвоста. Вашай открыл рот, и свет камина отразился в золотых браслетах на его клыках. Розовый язык высунулся наружу, и кот стал медленно вылизывать передние лапы. Дару показалось, что он услышал в темном углу хихиканье.

– Курраан, – вслух произнесла Хафса Азейна и, не поднимая головы, добавила, – перестань.

Большой кот хмыкнул и закрыл пасть, но тени продолжали выглядывать из его глаз.

Дару подобрался и сел поближе к огню, где пряталось меньше всего теней. Предоставленные Хафсе Азейне комнаты были до того огромны, что в них вполне бы поместилась целая толпа людей, однако жили здесь только они вдвоем и Курраан. Тут находилась спальня повелительницы снов, комната с ванными и раковинами и даже маленькое помещение для того, чтобы совершать это самое. Дару размышлял над тем, куда девается дерьмо вместе с грязной водой, но пока что не мог набраться храбрости, чтобы спросить об этом у чужеземных слуг.

У него имелась собственная маленькая комната, для него одного: мягкий матрас, на нем – гора шерстяных одеял и тяжелая темно-коричневая шкура, из которой все еще торчали когти и хвост, а кроме того, деревянный стол со стулом и небольшая масляная лампа из цветного стекла. Дару предпочел бы свернуться на постели и разглядывать карту города, которую вручил ему брат Сулеймы, но у входа растянулся вашай и насмешливо поглядывал на него своими злыми глазами.

– Повелительница снов…

Хафса Азейна взглянула на Дару, сверкнув золотыми глазами, и он сглотнул слюну.

– Вы не голодны? Я мог бы принести вам немного еды.

– Маашукри. Ты знаешь дорогу до кухонь?

Он кивнул.

– Уф-ф-ф. Тогда принеси мясо и хлеб, а также воду или вино. Ничего перченого и никаких сладостей. И еще скажи им, чтобы прислали Курраану какую-нибудь ногу.

Хафса Азейна погладила кость, которую держала в руках. Дару так отчаянно старался не смотреть на эту кость, что у него заболели глаза.

– Тебе тоже нужно поесть. Ты опять отощал. Матери не скажут мне спасибо, если я позволю тебе растаять в воздухе. – Краешки ее губ поползли вверх, и мальчик понял, что она хочет, чтобы он рассмеялся, поэтому послушно хихикнул.

Временами Хафса Азейна и правда старалась быть доброй.

– Слушаюсь, повелительница снов.

Дару встал и постарался не дернуться, когда Курраан потянулся, выпуская свои острые черные когти и почти касаясь его рук.

– Прекрати, – сказал мальчик вашаю и зарделся от стыда, услышав, как дрогнул его голос.

– С другой стороны, – небрежно произнесла Хафса Азейна, отрывая ногтями сухожилие от кости, – пусть с кухонь пришлют не ногу, а целую свинью. И пусть еду мне доставит слуга, не делай этого сам. Тебе не стоит возвращаться, пока Курраан как следует не насытится.

– Слушаюсь, повелительница снов.

Дару поклонился и обогнул комнату по краю. Когда холодная стена за его спиной сменилась арочным проходом, мальчик развернулся и убежал.

В коридорах теней стало меньше. Стены нежно сияли, подсвеченные изнутри. В его присутствии свет усиливался, и потухал, стоило ему пройти. Хафса Азейна рассказала, что таково было одно из свойств сделанного из драконьего стекла дворца и что если Ка Ату уедет или же умрет, не оставив после себя наследника, дворец накроет тьма и им придется жечь факелы. Она также сказала, что в прошлые годы огни были намного ярче.

Дару радовался уже тому, что хоть что-то удерживало тени. Он бежал по коридорам, считая повороты по пальцам – поворот налево возле гобелена с единорогом, поворот налево и вниз у большого горшка с цветами, снова налево у небольшой квадратной дверцы, притолоку которой украшали золотые росписи в виде пшеничных снопов, потом направо, а затем вниз по крутым ступенькам. Этот последний отрезок всегда был полон теней, и они дергали мальчика за ноги, когда он проходил, поэтому Дару плотно прижимался к балюстраде и что есть духу летел по ступенькам, а затем – оп! – оказывался в большой, хорошо освещенной, заставленной столами и лавками комнате, в дальнем конце которой размещались кухни.

Эта комната была теперь его излюбленным местом. Круглой формы, с высоким сводчатым потолком, обшитым балками из светлого дерева, которые почернели от дыма и жира, – здесь было жарко и светло от очагов и разноцветных лоскутных поварских фартуков. На одном из вертелов жарилась целая свинья, на другом были нанизаны утки, как жемчуг на нитку, а в алькове возле печей высилась гора круглых буханок тугого черного хлеба.

Дару наблюдал за тем, как жирный дым поднимался вверх и исчезал в дыре в потолке. Ему бы хотелось знать, куда девался дым, и жил ли кто-нибудь в помещениях над кухнями, и чувствовал ли этот человек постоянный голод из-за всех этих ароматов или в какой-то момент просто устал от них. Дару думал, что быть поваром неплохо, но жалел маленьких поросят, которые шагали в своих колесах, вращая вертелы. Он надеялся, что эти поросята не знали поджаривавшуюся на вертеле свинью.

Даже в столь поздний час люди продолжали сидеть за столами. За одним разместились стражники драйиксов в красно-белых одеждах – их внушительные шлемы в форме драконьих голов были сложены на столе или лавках неподалеку. За другим столом сидели хорошенькие женщины, притворявшиеся, будто не замечают солдат. Там и тут были чужеземцы, но ни один закутанный в красные одежды байидун дайел не таращился на мальчика через свою золотую маску с безучастным выражением.

Дару подавил вздох облегчения и метнулся к группе сидевших в дальнем углу зееранимов. Те выделялись на общем фоне, словно охотничьи коты в стаде козлов.

Люди выглядели хмурыми и трезвыми, и Дару подметил, что, несмотря на яркий свет, тени жались к группе по краям. Кто-то умер, какой-то знакомый ему человек.

Надеюсь, что он погиб от несчастного случая, а не скончался во сне, – подумал мальчик.

Кто-то толкнул его в спину, и Дару покатился по деревянному полу. Он ударился подбородком и прикусил язык, и у него во рту расцвело алое соцветие боли.

– Ох! Ох, простите меня, пожалуйста!

Поднявшись на ноги, Дару повернул голову и увидел хорошенькую полную девушку. По виду она казалась немногим старше его самого, хотя и была значительно выше и уже щеголяла женскими округлостями. Ее фартуки представляли собой целый фейерверк красок, а лицо сморщилось от стыда. Дару почувствовал во рту привкус крови, но не стал сплевывать на глазах у девушки и проглотил слюну.

– С вами все в порядке? – спросила она.

Дару пожал плечами и отряхнул тунику, проверяя, не сломалась ли его флейта. Его лицо горело, как праздничные огни.

– Со мной все в порядке, – пробормотал он, – спасибо.

– Вы ведь один из гостей, не так ли?

Девушка широко улыбнулась, продолжая стоять к нему вплотную. Порхающими пальцами она оправляла ему одежду и волосы, точно была его нянькой. Мальчик попытался отстраниться от нее, но незнакомка с большими глазами и ямочками на щеках следовала за ним по пятам.

– Вы уверены, что все в порядке? Простите, если причинила вам боль. Я ведь вас и вовсе не заметила, вы такой худосочный! Неужели вы и правда приехали с Сердцем Атуалона? Говорят, все ваши люди – воительницы. Выходит, Сердце тоже воительница? Мне кажется, что вы голодны. Что, угадала? Хотите, я вам что-нибудь принесу?

– Я… я… ох… ох… – Дару застыл, как тарбок под взглядом большого кота. – Хафса Азейна просила меня достать немного еды. И свинью.

– Немного еды и свинью? – Улыбка девушки стала шире, и Дару отступил на шаг. – Выходит, свинья у вас едой не считается? Она нужна вам живой или мертвой? Может, подойдет вон та? – Девушка указала пальцем на свинью, жарившуюся на огне. – Уж конечно, вы не собираетесь съесть ее целиком. Вы ведь такой худой! А по-атуалонски говорите хорошо. Вы тоже воин?

На плечо Дару опустилась тяжелая рука. Он пискнул и чуть не выпрыгнул из собственной шкуры. Глаза девушки округлились, и, подхватив свои фартуки, она согнулась чуть ли не вдвое. Дару поднял глаза и уставился в лицо, наполовину закрытое маской совы. Глаза смотревшего на Дару мужчины весело сверкнули, хотя улыбки на губах не было. Хафса Азейна советовала мальчику держаться от этого человека подальше.

– Мариса вас беспокоит, юный сэр?

Девушка тоже пискнула и согнулась в еще более низком поклоне.

Дару застыл и сделал неглубокий вдох только в тот момент, когда мужчина убрал руку.

– Нет. Ах… совсем нет. – Он не знал, как следует обращаться к этому человеку. Уж конечно, «Пол-Маски» не могло быть его настоящим именем. – Она спросила, не нужно ли мне чего-нибудь.

– Ну и как? Тебе что-нибудь нужно? – Глаза мужчины снова весело прищурились.

Дару бросил взгляд на девушку. Она дрожала, и он никак не мог отвести взгляд от ее глаз.

– Да, пожалуйста, мне нужно мясо с хлебом и… хм… еда для Хафсы Азейны. Ничего перченого или сладкого. И… эхм… свинья для Курраана. Мертвая и… хм… свежая. Не жареная.

Мужчина снова похлопал его по плечу.

– Это для твоей повелительницы снов, верно? – Он бросил взгляд на девушку. – Мариса, можешь идти. Или ты желаешь сама скормить свинью одной из этих гигантских кошек? Нет? – Его глаза ярко светились, провожая уносившую ноги девчонку. – Я лично позабочусь о еде для твоей хозяйки, юный сэр, и прикажу послать к вам людей со свиньей. Однако Мариса права: ты слишком истощал. Полагаю, тебе тоже не мешало бы поесть?

Дару наклонил голову.

– Очень хорошо. Тогда иди и наполни живот молоком с медом. – Морда совы повернулась набок. – Да, хочу принести тебе соболезнования. Она была красивой женщиной. – И с этими словами Пол-Маски ушел.

Дару застыл на месте.

Соболезнования…

Уж, конечно, Сулейма не могла умереть. Не теперь, когда все были так уверены, что она пошла на поправку. Дару попытался представить, как бы он сообщил повелительнице снов о том, что ее единственная дочь мертва, но видел перед собой лишь Курраана, облизывавшего свои лапы.

Нет… это какая-то бессмыслица. Мальчик стряхнул с себя оцепенение и медленно направился к соплеменникам. Повелительница снов уже знала обо всем. Она всегда первой узнавала о смерти. И при этом ничего ему не сказала.

А значит, кем бы ни был этот человек, он наверняка умер во сне.

Мальчик плотно закрыл око своего разума, пытаясь отбросить образ Хафсы Азейны, вращающей кость в своих руках. Люди умирали на каждом шагу. Это ничего не значило. Кость могла принадлежать какому-нибудь работорговцу, угрожавшему их народу, или даже тарбоку.

Ты сам все прекрасно понимаешь, – шептали тени. – Ты знаешь…

Саския подвинулась, освобождая для него место на краю лавки, и Дару скользнул туда, благодарно кивнув. Она кивнула в ответ, и он послушно запустил руку в миску с плоскими лепешками, сдобренными кусками утки и жареным луком. От этого запаха рот мальчика наполнился слюной, хотя желудок все еще был как будто набит песком.

За столом не вели никаких разговоров, никто не смеялся. Глаза Саскии опухли, а лицо было покрыто красными пятнами. Дару положил подбородок на стол и уставился на стоявшую перед ним еду. Ему следовало поесть. Ему приказали поесть. Он вздохнул и взял кусочек утки двумя пальцами.

Он действительно не хотел ничего знать.

– Кто? – шепотом произнес мальчик.

– Неужели не знаешь? – прошептала Саския. Ее голос звучал глухо и печально. – Неужели ты и правда не знаешь?

– Нет.

– Умм Нурати мертва. Умерла первая мать.

Саския зарыдала. Кабила положила руку на плечо младшей джа’акари и притянула ее в свои объятия.

Дару чуял, как следят за ним тени, ожидая, что он станет делать. Он положил в рот кусок утки, прожевал, проглотил и потянулся за вторым. Еда казалась ему совершенно безвкусной.

– Разве ему это интересно? Он не из наших. – Дуадл Джа’Сайани плевался, как один из его чурримов. – Он принадлежит ей. Скажи, мальчик, в последнее время твоя повелительница снов никого не убивала?

– Кхутлани, Дуадл. Придержи язык. Твой рот слишком мал, чтобы говорить о столь важных вещах. – Кабила перегнулась через Саскию, чтобы сжать его плечо. – Нам, коротышкам, не пристало повелевать движением звезд, верно, Дару?

Мальчик с трудом изобразил на лице улыбку и попытался втянуть голову в плечи. Еда отдавала песком – песком, пылью и старой кожей. Дару съел все до крошки, даже хлеб. Все это обрушилось в его живот, словно удар кулака. Мальчик запил съеденное водой, напоминавшей по вкусу медь, железо и серу. Закончив трапезу, Дару продолжал сидеть за столом и таращиться на собственные руки. Люди тихо переговаривались между собой. Саския негромко плакала, и не она одна. Единственным, кто оказался в стороне, был Дару, подмастерье повелительницы снов.

Умм Нурати умерла.

Он больше никогда ее не увидит, не услышит, как ее мягкий голос произносит слова поддержки. Она никогда больше не улыбнется, не разразится хохотом и ничего уже не сможет сделать.

У Дару свело живот. Он вспомнил ночь, когда Параджа с горящими глазами шла за ним следом по переулку между бараками джа’акари и оружейным складом. Слышал запах мокрых перьев и крови, доносившийся из охотничьих комнат, и как крошечный молоточек бился о металл: тинь-тинь-тап. Мальчик снова видел, как из тени появились яркие, словно драгоценные камни, немигающие глаза. Параджа скользила на полусогнутых лапах, ее плечи ходили вперед-назад под пятнистым черно-золотым мехом – она оскалилась на него, бросая вызов: Только попробуй побежать.

Мальчик прижался спиной к стене дома, и кошка низко пригнулась на передних лапах. Ее бедра заходили из стороны в сторону… а затем распахнулась ведущая к баракам дверь. Свет залил все вокруг, и стайка полупьяных воительниц с хохотом высыпалась прямо на Дару. Параджа дернула хвостом и растворилась в ночи. Интересно, теперь, после смерти Нурати, решит ли Параджа остаться в городе и не надумает ли она взять себе в зееравашани кого-нибудь еще? Или она предпочтет вернуться к диким вашаям? Дару закрыл глаза с надеждой, что никогда больше ее не увидит.

Но Нурати…

Умм Нурати, первая мать, мать всех племен. Она была так красива, грациозна, похожа на нежную песню в ночи; когда маленький мальчик сотрясался от лихорадки, от которой закипала кровь, она была рукой, которая зажигала свечу и отгоняла тени прочь. Это ее голос стал решающим во время обсуждения закона, запрещавшего убивать детей в младенчестве, какими бы недобрыми предзнаменованиями ни омрачалось их рождение, какими бы ни были их уродства и немощи. Нурати брала в руки каждого младенца, целовала складочки на его крошечном личике, пересчитывала пальчики на ногах и руках. Сулейма рассказала Дару, что умм Нурати качала его на одной руке, а другой в гневе стучала посохом, отгоняя стариков, которые настаивали на том, чтобы похоронить его вместе с матерью – это болезненное дитя казалось столь слабым и окутанным недобрыми знаками, что даже ее собственная вашаи желала ему смерти.

Слеза упала на стол между его рук. Дару чувствовал, как невидимые узы стягивают его грудь. Следующий вдох дался ему с трудом, и тени подступили ближе. Боль резанула его по груди, один, потом второй раз, и мальчик выпрямил спину и откинул плечи назад. Ему казалось, что он видит ее лицо среди теней – впалые щеки и голодные глаза. Был ли с ней Таммас, смог ли он пропеть прощальную колыбельную ее костям? Он был ее старшим ребенком… А потом Дару ударило еще раз, сильнее, чем прежде.

Дитя!

Негромко ахнув, он дернул Саскию за рукав. Она повернулась к нему, и ее глаза округлились. Саския толкнула локтем Кабилу, которая, едва взглянув на мальчика, быстро поднялась, нахмурилась и начала вытирать руки о тунику.

– Дару? Дитя, все ли с тобой в порядке?

– Слабак… – пробормотал кто-то на другом конце стола.

Дуадл хмыкнул и отвернулся с отвращением.

Дару вцепился в руку Саскии. У него в голове нарастало напряжение, и он знал, что будет дальше – похожий на взмах черных крыльев шум прильет к его ушам и темный дым начнет густеть, до тех пор пока он не перестанет различать собственные руки. Дару пытался избавиться от собственной слабости, словно младенец, оплетенный змеиными кольцами.

– Дитя, – прошептал он. – Дитя…

Саския подалась к Дару и подхватила его на руки, когда он начал падать с лавки. Тени метнулись к нему, радуясь представившейся возможности. Мальчик изо всех сил сражался, пытаясь сохранить сидячее положение.

– Держите его… вот так…

Дару подняли чьи-то сильные руки, точно он был несмышленышем в пеленках. В горле у него застряли слезы, а руки онемели, и по телу пробежала дрожь. Мальчик услышал приглушенный, далекий голос Саскии.

– Он спрашивает о младенце…

Дыхание Кабилы согревало ему щеку, она крепко прижимала его к себе. Биение ее сердца было сильным и прекрасным. Оно пело ему: Живи. Живи. Живи.

– О младенце? Ты имеешь в виду ребенка умм Нурати? – Кабила еще сильнее прижала его к себе. – Она выжила. Это хорошая, сильная девочка. Она вырастет и станет такой же красавицей, как ее сестры. И ты вырастешь и станешь мудрым и сильным, и будешь охранять ее от всякого зла. Ты станешь нашим повелителем снов и будешь присматривать за нами, когда мы уснем.

– Да, – услышал Дару собственный шепот.

Когда вы уснете.

Затем взмахнули крылья, и Дару полетел.

Поначалу он просто падал. Падал сквозь державшие его руки, сквозь каменный пол и комнату нижнего этажа, и дальше сквозь пол этой комнаты, все быстрее и быстрее несясь через пространство, камень, воду, снова камень; земля тем временем становилась темнее и плотнее, а потом раскрылась под его ногами, и тогда он вспомнил, что умеет летать.

Дару расправил крылья и почувствовал, как напрягаются мышцы на спине и груди. Его подхватило струей воздуха, и он выдернул себя из состояния падения и резко понесся вверх, а потом с лихорадочно бьющимся сердцем начал планировать и вглядываться в темноту. Дару оказался глубоко-глубоко под землей. Он чувствовал, как она давит на него сверху. Здесь, внизу, камни смещались и двигались во сне, бормоча во время своих продолжительных сновидений, и мальчик ощутил, как оплавленные вены дракона бурлят спящей жизнью. Дару оказался в древней пещере, полной пыли и спертого воздуха, со сталактитами размером не больше невысокого ребенка – кривыми, изогнутыми, покрытыми бледной слизью, которая светилась, пульсировала и вытягивала вверх слепые щупальца в бесконечном и бесплотном поиске жизни, питания, света.

Сюда уже ступала нога человека, людей из давних-давних времен. Их руки отпечатывались в камне, прореза`ли живую землю и выкапывали ряд за рядом бесконечные цепочки ниш и полок, и неглубоких ям в полу. Все это были могилы, каждая скрывала по трупу, завернутому в саван, преданному пыли, плесени и спертому воздуху. Дару почувствовал, как электричество прошло по его затылку, и сердце сжалось, когда он опустил взгляд на тела.

Их были сотни, тысячи – столько, что невозможно было сосчитать, – и каждый был завернут в красное, и на лице каждого покоилась золотая маска. Шелк на большинстве тел успел сгнить и превратиться в красную пыль, но сами тела уцелели: руки были аккуратно скрещены на груди, глаза навеки обречены смотреть во тьму, а умы – витать в темных помыслах. Чем бы они ни были, кем бы ни являлись когда-то, эти тела излучали такое зло, что даже тени не решались сюда проникнуть. Это место было таким же пустым и неподвижным, как рот мертвеца.

Дару издал гортанный звук – слабый, пугливый, дрожащий вдох, – и один из трупов повернул голову и уставился на него своими пустыми, мертвыми глазами, безучастными под пыльной маской. Дару открыл было рот, чтобы закричать, но клыки вонзились ему в череп чуть повыше глаз, огромный рот сомкнулся на его голове, все сжимая и сжимая, и его потянули из комнаты кошмаров вверх, все выше и выше, к свету дня.

Благодарю тебя, мой друг. Где он пропадал?

Внизу, в глубинах спящей земли. Там есть нечто такое, что не должно существовать. Как зараза в костях, как темное пятно в крови. Какая-то гниль.

Араиды?

Нет. Оно древнее, гораздо старше древесных корней. И большое… Земля переполнена этим, как кость кровяными червями.

Мальчику повезло, что там был ты.

Ответа на эту реплику не последовало.

Если мне и повезло, – подумал Дару, – то я – самый несчастный везунчик, какого знал этот мир.

Тсс, он просыпается. Ты должна мне свинью.

Дару свернулся калачиком, лежа на боку и упираясь щекой в мягкую постель и скользкий мех. Он чувствовал, как воздух горит у него в легких, и сердце прикладывало максимум усилий, чтобы продолжать биться, словно птица в клетке, которая была для нее слишком мала. Мальчик попытался открыть глаза, но их засыпало пылью, и такая же дьявольская смесь покрывала слизистую оболочку у него во рту.

– Что? – захрипел Дару.

Сильная костлявая рука Хафсы Азейны поддержала его, помогая сесть. Повелительница снов вытерла ему лицо теплым влажным полотенцем и поднесла к губам чашку с прохладной водой. Дару сделал глоток, а затем принялся жадно пить. Прохладная жидкость, казалось, просачивалась в его конечности, затекая в пальцы рук и ног и заставляя их пробуждаться с легким покалыванием.

– Что? – снова спросил Дару. – Что случилось? Где я был?

– На первый вопрос ответить довольно просто: у тебя случился очередной приступ. – Хафса Азейна забрала чашку из его рук и повернулась к Курраану. Ее волосы переливались в свете огня. – На второй вопрос ответить будет сложнее. Что ты помнишь?

– Я был в каком-то месте… внизу. Под землей. Глубоко-глубоко под землей. – При одном воспоминании об этом Дару охватила дрожь. – Это была большая пещера – и там были еще пещеры, так мне показалось. Как кроличья нора или паучий лаз… И в них лежали мертвецы. То есть… живые мертвецы. Один из них повернулся и посмотрел на меня. Правда, это могло мне присниться.

Но это был не сон. Даже теперь эти мертвые глаза продолжали вглядываться в Дару, желая что-то от него получить. Голодные, злые и очень-очень старые.

Хафса повернулась к нему лицом, и Дару поморщился от ее пристального взгляда.

– Что еще?

– Они были… кажется, они… были с головы до ног завернуты в красное. И еще… – Мальчик подавился собственными словами. – У них были золотые маски. Как у боевых магов.

– Аххххх. – Хафсу подвело ее собственное дыхание, и она повернулась, чтобы обменяться взглядами с Куррааном. – Вот как? Теперь нам все ясно.

Кот продолжал таращиться на них немигающими глазами, махая кончиком хвоста.

Хафса Азейна отодвинулась и подогнула ноги, сев лицом к огню. Ее кожа стала гладкой – такой же безупречно чистой, как золотая маска, но эта маска Дару не пугала. Он смотрел в это лицо, сколько себя помнил, вглядывался в золотые глаза, которые смотрели туда-сюда, точно преследовали что-то, невидимое остальным. Сколько раз, засыпая, он видел, как Хафса Азейна смотрит в огонь, и порой, когда он просыпался, ее лицо было покрыто кровью или хмурилось. Вскоре после этого она начинала мастерить очередной инструмент из осколка кости, кишки или кожи. Дару никогда не спрашивал, чем она занималась, потому что знал: она присматривала за всеми ними, пока они спали.

Хафса Азейна повернулась к нему:

– Дару.

Он выпрямился, позволяя одеялам упасть.

– Повелительница снов?

– Ты видел байидун дайелов. Тебе нужно держаться от них подальше, так далеко, как только сможешь, что бы ни случилось. Никогда не разговаривай с ними. Не смотри на них, не упоминай их и по возможности вообще о них не думай. Особенно когда устал и хочешь спать. Никогда, никогда не позволяй им тебя касаться. Ты меня понял?

Дару кивнул.

Этого было недостаточно. Взгляд Хафсы Азейны стал хищным, как у ястреба.

– Ты меня понял?

– Да, повелительница снов.

– А еще я совсем перестала заботиться о твоем теле. Ты худ и слаб.

Мальчик вспыхнул от стыда при мысли о том, что повелительница снов так о нем думала. Курраан хмыкнул. К удивлению Дару, Хафса Азейна встала, прошла в другой конец комнаты и села рядом с ним. Она дотронулась до его щеки тыльной стороной ладони, заглянула ему в глаза, нежно провела пальцем по его переносице. Хафса Азейна принялась его рассматривать, и ее взгляд был мягче, чем обычно.

– Ты и правда исключительный ребенок, – сказала она Дару. – Не забывай об этом. Я недаром сделала тебя своим подмастерьем.

Дару понял, что смотрит на нее с раскрытым ртом, и захлопнул его. Хафса Азейна улыбнулась, улыбались ее губы и глаза.

– Ты – исключительный ребенок, – повторила она, – а этот город – опасное место для исключительных детей. Я хочу, чтобы ты все время держался среди людей. Будь осторожнее с чужеземцами, и не только с красными магами.

– Слушаюсь, повелительница снов. – Мальчика посетила неприятная мысль. – Даже с Левиатусом?

Ему нравился этот высокий рыжеволосый мужчина.

Улыбка испарилась из ее глаз.

– Даже с Левиатусом. Даже с Сулеймой.

Хафса Азейна бросила взгляд на Курраана и добавила, обращаясь к Дару:

– Нужно, чтобы твое тело окрепло, стало сильнее, чем сейчас. Ты таешь прямо на глазах, ты уязвим. Здешний горный воздух должен пойти тебе на пользу. Я заставлю тебя ежедневно гулять и взбираться по лестницам. Носить тяжести. Кабила тебе с этим поможет и присмотрит за тобой, когда я буду занята. Ты будешь принимать продолжительные ванны в минеральных бассейнах, чтобы подогреть и укрепить свою кровь. Будешь есть мясо, сырое, если сможешь его проглотить. – Она поднялась. – Тебе уже девять. Пора научиться держать в руках оружие. Может быть, это будет не меч… – Повелителительница снов опять посмотрела на него и нахмурилась. – И не посох. Короткий лук и, может быть… ножи?

Дару так обрадовался, что едва усидел на месте. Оружие! Повелительница снов наконец, в кои-то веки, решила, что он достаточно силен, чтобы научиться держать оружие. Мальчик почувствовал, как его глаза заискрились, и поднялся на ноги, несмотря на то, что они все еще дрожали.

– У меня есть ножи, повелительница снов! – Дару поймал ее веселый взгляд и ужасно покраснел. – То есть да, повелительница снов. Перед нашим отъездом Измай подарил мне набор ножей. – Мальчик поперхнулся собственными словами. – Они принадлежали моей матери.

Хафса Азейна убрала волосы с глаз.

– Что ж, давай посмотрим.

Дару легко добежал до своей маленькой комнатки и начал рыться в поисках кожаного свертка, в котором лежали ножи. С такой же легкостью он вернулся назад, а затем несколько мгновений стоял, прижимая их к груди. А что, если Хафса Азейна этого не одобрит? Что, если она изменит свое мнение? Что, если… что, если она их у него отнимет?

Повелительница снов смотрела на него, терпеливо вытянув руки, точно читала каждую его мысль. Мальчик с неохотой передал ей сверток и задержал дыхание, когда Хафса Азейна откинула кожаные покровы, скрывавшие его единственное сокровище.

Ножи были еще красивее, чем ему казалось, костяные рукоятки так и светились. Ястреб, змея, фенек. Лошадь, сова, песчаный кот. Края лезвий отсвечивали сине-зеленым и оранжевым, когда их вертели на солнце.

– Ох. – Хафса Азейна мягко выдохнула. Она обвела ножи руками, но не стала к ним прикасаться. – Я и забыла, что они у нее были. Как любопытно, что эти ножи нашли к тебе путь именно сейчас. – Она вернула их Дару. В его руках они казались тяжелыми и теплыми, точно он держал живое существо. – Значит, решено, пусть будут ножи.

Прижимая ножи к груди, Дару вернулся в свою маленькую комнатку, думая, уж не приснилось ли ему все это.

На следующее утро, когда он проснулся, ножи продолжали лежать на маленьком столе у его кровати, но теперь были спрятаны в черные кожаные ножны тонкой работы, которые следовало носить по диагонали, от плеча к бедру. Дару оделся и повязал ножны поверх туники. Они сели как влитые.

Выходя из покоев повелительницы, он увидел Хафсу Азейну, сидевшую у камина в форме драконьей морды и кожаным ремнем полировавшую кость. Повелительница снов подняла взгляд, с одобрением кивнула, глядя на Дару и его ножи, и вернулась к работе.

Он позавтракал в кухнях, сказал спасибо Саскии за заботу и внимание и улыбнулся, когда Кабила потрепала его по волосам и пошутила, сказав, что наконец сможет сделать из него настоящего мужчину. Никто не обратил ни малейшего внимания на его ножи и не назвал его слабаком. Никто не упоминал об умм Нурати или о повелительнице снов.

Когда Дару вернулся в комнату повелительницы снов, ее и Курраана уже не было. Вместо них он обнаружил низенькую женщину – чужестранку с кудрявыми темными волосами, убранными с бледного лица с помощью кожаной повязки. Огромные глаза женщины были подведены углем. На ней были мягкие кожаные сапоги со шнуровкой до колена, просторные льняные штаны и такие же, как у него, кожаные ножны, надетые поверх короткой синей туники. Посмотрев на Дару, женщина положила руки на бедра и нахмурилась.

– Значит, вот с кем мне придется работать?

Она цокнула языком и шагнула ближе. Двигалась она, как вашаи на охоте: пригнувшись, мягко и тихо. Дару замер на месте. Ему запретили говорить с чужестранцами.

– Меня прислала твоя хозяйка, – пояснила женщина. – С завтрашнего дня ты сам будешь ко мне приходить. Я покажу тебе, хорошо? – Незнакомка говорила по-атуалонски с сильным акцентом.

Она толкнула Дару в плечо, снова цокнув языком, ощупала мышцы у него на руках, ткнула его пальцем в живот и внимательно осмотрела лицо. Дару стало интересно, будет ли она открывать ему рот и заглядывать в зубы.

– Вот так задачка. Дают мне соломинку и хотят, чтобы я превратила ее в луч света. Ба! А что у нас тут? – Женщина потянулась к его ножам.

– Они мои. – Дару прижал ножи к груди и сделал шаг назад.

Женщина выгнула брови, и в ее серых глазах заплясали веселые искры.