Текст книги "Метафизика Петербурга. Немецкий дух"

Эпилог

Заканчивая наш рассказ об истории русско-немецких духовных связей на берегах Невы, более чем естественным представляется еще раз мысленно обратиться к перечню событий и документов прошлого – хотя бы затем, чтобы удостовериться, не упустили ли мы в своем рассмотрении чего-либо принципиально важного. Здесь приходится с сожалением вспомнить о многочисленных занимательных темах, которые нам пришлось оставить практически незатронутыми.

Коротко рассказав о выпускниках гимназии славного К.И.Мая, мы не уделили специального места рассказу о педагогических принципах и исторических судьбах "Петришуле", "Анненшуле", а с ними других немецких учебных заведений старого Петербурга. Между тем, в числе их воспитанников было немало деятелей, добившихся выдающихся успехов на разных поприщах, которым довелось оказать неизгладимое влияние как на общий облик, так и на духовную атмосферу нашего города. Достаточно назвать имена Карла Росси, Модеста Мусоргского, Леонтия Бенуа, Николая Миклухо-Маклая и многих других – вплоть до Юрия Лотмана.

Не довелось нам упомянуть и о приезде в Санкт-Петербург летом 1900 года великого немецкого поэта Райнера Марии Рильке. В воспоминаниях принимавшего его в Петергофе Александра Бенуа, находим упоминание об одной удивительной минуте, когда, устав от беседы, оба остановились на мостике, переброшенном через канал, проложенный от подножия Большого дворца к заливу. Глянув наверх, оба буквально оцепенели. Вверху, на холме, показавшемся им в неверном свете начинавшейся белой ночи особенно высоким, почти парил дворец, каждая деталь которого виделась в то же время с невероятной четкостью.

"У Рильке, видно, дух захватило. Он долго стоял в восхищенном безмолвии, а затем, обернувшись ко мне с совершенно изменившимся лицом и со слезами на глазах, он воскликнул: "Das ist ja das Schloss der Winterkönigin!"[476]476
  Бенуа А.Н. Мои воспоминания в пяти книгах. Книги четвертая, пятая. М., 1990, с.308.


[Закрыть]. Надо признать, что любимый дворец Петра I действительно мог напомнить романтически настроенному европейцу памятный ему по детским сказкам замок Снежной королевы… Глубокое впечатление от предпринятых Рильке поездок в Россию оказало заметное воздействие на чистейшую мистику его основных поэтических циклов – от «Книги образов» до «Часослова» – и, таким образом, нашло путь к сердцу немецких читателей.

Вполне уместным было бы, пожалуй, посвятить особое место повествованию и о судьбе знаменитого "Янтарного кабинета". Этот шедевр прикладного искусства, до краев наполненный золотым свечением доисторических янтарей Балтики и украшенный изображениями одноглавых прусских орлов, был подарен одним из прусских государей Петру Великому. В середине XVIII столетия, Янтарный кабинет был смонтирован, дополнен и установлен – сначала в Зимнем дворце, а после в Екатерининском дворце, и служил с тех пор немым, но красноречивым представителем "прусского духа" в резиденции петербургских императоров. Придавая ему не только культурное, но, по всей видимости, и сакральное значение, немецко-фашистские захватчики похитили дивный подарок и вывезли его – надо полагать, обратно, к себе в Пруссию, в Кенигсберг. Поиски кабинета продолжаются до сих пор; начиная с 1979 года, в Царском Селе ведется работа по воссозданию Кабинета. Ее завершение вернет Петербургу еще одну ценность, утраченную в годы войны.

Можно заметить, что мы приводили примеры почти без отбора, практически наудачу – но, несмотря на это, все они были отмечены принадлежностью к магистральному руслу русско-немецких культурных контактов. Надеяться в этих условиях на снисхождение читателя нам позволяет лишь то обстоятельство, что как названные, так и целый ряд других, не менее важных тем и сюжетов в последнее время то и дело затрагиваются по разным поводам журналистами средств массовой информации – и потому лучше знакомы массовой, не говоря уже о профессиональной аудитории.

Что же касается будущего, то для сообщения с ним более уместны не столько точные категории, сколько более расплывчатые образы. Размышляя над тем, какой из них выбрать, автор отвел глаза от рукописи и задумался. Надо заметить, что дело происходило ясным, теплым днем в самом начале сентября, поэтому окно в комнате было приоткрыто. В него и влетели громкие, торжественные звуки колоколов Казанского собора. И почти сразу, с другой стороны, солидно и неторопливо ударил колокол лютеранского кафедрального собора св. Петра. Возможность одновременно и четко услышать оба объясняется расположением квартиры автора этих строк: одни из ее окон выходят на Невский проспект и, соответственно, Казанский собор, другие – на здание "Петрикирхе", стоящее во дворе.

Перезвон колоколов застыл в воздухе на некоторое время, не согласуясь, тем более – не смешиваясь друг с другом, но и никак не диссонируя. "Почему же это не может стать заключительным образом всей книги", – подумалось мне, – "Ведь именно так чаще всего в истории и происходило. Психологический склад и культурная традиция «петербургских немцев» – а если брать шире, то и немецкая культура в целом – рано нашли себе место на берегах Невы, не уступая вполне давлению культуры численно преобладавшего, русского населения «северной столицы», но никогда и не противореча ей слишком явно".

Будем надеяться, что и в новом периоде истории нашего города, недавно начавшемся под старым, "немецким" именем, этот диалог культур будет продолжаться – так, как беседуют между собой звучные голоса двух прекрасных храмов, поставленных в прежние времена почти напротив друг друга на главной улице Петербурга.