Текст книги "Чайная роза"

– Эх, девка, простых вещей не понимаешь! – с досадой воскликнул Пэдди и даже сутулиться перестал. – Само ничего не происходит. Кто-то где-то должен начать. Сначала ходишь на собрания, рассказываешь про союз, убеждаешь всех, кто работает на Бертона, туда вступить. Парней на причалах, фабричных девчонок. Бертон увидит, что взят в кольцо, и как миленький примет наши требования. Поначалу согласится на малые уступки, а там и больших добьемся. Слыхала про работниц спичечной фабрики Брайанта и Мэя? Не стало у них терпежа. Работали в жутких условиях. Так их еще и штрафами обложили. Перекинулась словом с соседкой – штраф. Отлучилась нужду справить – тоже. Вот и забастовали. Неделю фабрика стояла. Потом другую, третью. Представь себе, победили! Добились своего. А вроде бы слабые женщины. Пригрозить увольнением – и не пикнут. Попомни мои слова, Фиона: сила – в численности. Союзы спасут и грузчиков, и весь остальной рабочий класс.

– Я не против спасения рабочего класса, – ответила Фиона. – Я просто хочу держаться подальше от всяких союзов.

Пэдди с силой хватил кулаком по столу. Жена и дочь даже подпрыгнули.

– Довольно! – загремел он. – Не позволю у себя в доме хаять рабочий класс!

Гневно сверкая глазами, он стал шумно расправлять сгибы на газете.

Фиона кипела не меньше отца, но чутье подсказывало: дальше возражать ему опасно.

Пожав плечами, словно они говорили о пустяках, она принялась накрывать на стол. Но Кейт было не обмануть. Она видела, что Пэдди разозлил дочку. Сама виновата. Пора бы научиться держать язык за зубами. Пэдди всегда говорил, что дети должны жить своим умом, и вроде бы даже это поощрял. На словах. А на самом деле он не отличался от всех прочих отцов и предпочитал, чтобы дети думали, как он.

Кейт украдкой взглянула на мужа и дочь. «Боже милостивый, до чего ж они похожи!» – подумала она. Одинаковые волосы цвета воронова крыла, одинаковые синие глаза и упрямые подбородки. Оба напичканы великими идеями. Ирландское наследие. Мечтатели. Пэдди вечно мечтает о счастливом завтра, когда капиталисты покаются в своих злодеяниях. Ну да, бывает, что и корова летает. И девка вся в отца. Ишь, свой магазин у нее будет. А она знает, сколько потов пролить надо, прежде чем торговля доход приносить начнет? Так она ж умнее всех. Слушать ничего не желает. С самого рождения такая. Самоуверенная.

Старшая дочь доставляла Кейт немало хлопот. Ее пугала прямолинейность Фионы и особенно – целеустремленность, смешанная с упрямством. Сердце Кейт защемило от желания уберечь дочку от бед и хоть как-то вразумить. Многие ли здешние девчонки мечтают открыть свой магазин? А вдруг Фиона осуществит свою давнюю мечту, откроет магазин и с треском разорится? Это же ей сердце разобьет. Потом всю жизнь будет горевать на осколках мечтаний. Может, поймет, что совсем не о том надо было мечтать, да только время не воротишь.

Кейт часто делилась своими опасениями с мужем, но Пэдди гордился, что старшая дочь у него – огонь-девка, и всегда отвечал: «У Фионы есть характер. Это же здорово». Здорово? Кейт знала, чем оборачивается характер для девушек и женщин. Таких первыми увольняли с работы, а дома следствием характера был синяк под глазом, полученный от мужа. И что толку в характере, если мир только и ждет, когда жизнь тебя сломает и втопчет в грязь? Кейт вздохнула: тяжело, протяжно, по-матерински. Ответы на все эти вопросы обождут. Пора обедать.

– Фиона, а где твой брат? – спросила Кейт.

– Пошел уголь собирать возле газового завода. Говорил, продаст миссис Маккаллум. А то ей дорого покупать у угольщиков.

– Наш парень по части заработка денег изворотливее Английского банка. Он бы и дерьмо собирал, если бы платили по фартингу за кучку, – отозвался Пэдди.

– Хватит! – взвилась Кейт. – Здесь моя кухня, а не сточная канава. Фиона, доставай подливу.

Снаружи послышался скрип колес. Хлопнула входная дверь, и колеса заскрипели в коридоре. Вернулся Чарли со своей деревянной тележкой.

Малыш Шейми навострил уши.

– Уайтчепельский Убийца! – радостно закричал он.

Кейт нахмурилась. Ей очень не нравилась отвратительная игра, с недавних пор затеянная сыновьями.

– Да, малыш, – донесся из коридора замогильный голос. – Это Уайтчепельский Убийца, хозяин ночи. Он ищет шкодливых детишек.

Вслед за словами послышался злорадный смех. Вопя от страха и удовольствия, Шейми закрутился на пухлых ножках, ища, где бы спрятаться.

– Сюда, малыш! – шепнула братишке Фиона.

Она устроилась в кресле-качалке у очага, раскинув подол юбки. Шейми забрался ей под юбку, но забыл спрятать ноги. Чарли ввалился в кухню, продолжая злобно посмеиваться. Увидев ботиночки, торчащие из-под сестриной юбки, он расхохотался по-настоящему, нарушив игру.

– Эй, миссус[1]1
  Искаженное «миссис». – Здесь и далее примеч. перев.


[Закрыть], вы, случаем, не видели тут шкодливых мальчишек? – спросил у матери Чарли.

– Будет тебе, – сказала Кейт, отмахиваясь от сына. – Нечего братишку пугать.

– Он это любит, – прошептал Чарли, заставляя ее умолкнуть. – Шэээймииии, – елейным голосом позвал он, – давай вылезай!

Чарли открыл дверь кухонного шкафа:

– Здеся нет. – Он заглянул под раковину. – И тута нет. – Тогда Чарли подошел к старшей сестре. – Может, ты где видела шкодливых мальчишек?

– Один стоит передо мной, – ответила Фиона, расправляя подол.

– Так. А это что? Неужто это твои ноги торчат из-под юбки? Слишком уж маленькие для такой здоровенной жирной коровы, как ты. Дай-ка я их получше разгляжу… Ага!

Схватив Шейми за лодыжки, Чарли вытащил брата наружу. Шейми заверещал, а Чарли тут же принялся его щекотать чуть ли не до полусмерти.

– Полегче, Чарли! – предостерегла сына Кейт. – Дай ему отдышаться.

Чарли дал, но Шейми лягнул его в ногу, и щекотка возобновилась. Увидев, что малыш совсем обессилел, Чарли остановился и дружески потрепал его по голове. Шейми распластался на полу. Он тяжело дышал и с искренним обожанием смотрел на старшего брата. Чарли был центром его мироздания, его героем. Шейми обожал Чарли, ходил за ним по пятам и даже старался одеваться, как брат. Малыш просил мать повязывать ему тряпку на манер шейного платка Чарли, воображая себя солдатом брата. У самого Чарли платок был ярко-красного цвета. Среди парней это считалось модным. Чарли и Шейми пошли в мать, унаследовав рыжие волосы, зеленые глаза и веснушки.

Повесив куртку, Чарли достал из кармана горсть монет и высыпал в коробку из-под чая.

– Вот, ма. На этот раз побольше. За сверхурочное время.

– Спасибо, дорогуша. Я рада. Я все пытаюсь набрать на куртку для твоего па. В лавке Малфлина есть недурные куртки. Не новые, но еще крепкие. А то старую я уже чинить устала. Заплата на заплате.

Чарли плюхнулся за стол, схватил большой ломоть хлеба и принялся жадно уплетать. Пэдди взглянул поверх газеты, увидел, как сын ест, и шлепнул его по макушке:

– Обожди мать и сестру. И шляпу сними, когда ешь. Ты ж не в ночлежке.

– Фиона, усаживай Шейми, – распорядилась Кейт. – А где наш Родди? Неужто дрыхнет? Как обедом запахнет, он всегда просыпался. Чарли, крикни его.

Чарли прошел к лестнице:

– Дядя Роддиии! Обедать!

Ответа не было. Тогда Чарли потопал наверх.

Фиона вымыла Шейми руки, усадила за стол, повязала салфетку и дала кусок хлеба, чтобы не мешал. Затем достала из шкафа и понесла к плите шесть тарелок. На три выложила по куску мяса, добавив картофельного пюре с подливой. Кейт вытащила из духовки сковороду, разделив запеченные колбаски на три порции и разложив по оставшимся трем тарелкам. Туда же пошли остатки пюре и подливы.

– Жаба в норке[2]2
  Игра слов: в английском слово «toad» означает как «жаба», так и «колбаски, запеченные в тесте».


[Закрыть], – захихикал Шейми, глядя на хрустящие холмики испекшегося теста и голодными глазами пересчитывая кусочки колбасы, выглядывающие оттуда, словно стайка пугливых лягушек.

Мясо для мужчин. Для женщин и Шейми – колбаски в тесте. Кейт и Фионе даже в голову не приходило оспорить такой порядок вещей. Мужчины были кормильцами семьи. Мясо требовалось им для поддержания сил. Женщины и дети по субботам и воскресеньям ели бекон или колбаски. Конечно, если недельный заработок это позволял. Кейт за гроши стирала белье и гробила себя ничуть не меньше, до боли в суставах отжимая простыни и рубашки и поднимая тяжелые корзины. Фиона часами упаковывала чай, под конец смены не чувствуя ног. Однако все это не являлось основанием, чтобы менять устоявшуюся традицию. Заработки Пэдди и Чарли составляли львиную долю семейного бюджета. С этих денег платили за жилье, покупали одежду и большинство продуктов. Заработки Кейт и Фионы шли на оплату угля и хозяйственные нужды вроде сапожной ваксы, керосина и спичек. Если, не дай Бог, Пэдди и Чарли заболеют и потеряют работу, пострадает вся семья. Так было в каждом доме на каждой улице Восточного Лондона: мужчины питались мясом, а женщины – чем придется.

На лестнице снова послышались тяжелые шаги Чарли.

– Мам, его там нет, – сообщил Чарли, возвращаясь за стол. – И кровать не тронута. Похоже, он сегодня не ночевал.

– Странно, – пробурчал Пэдди.

– Ну вот, теперь его обед остынет, – забеспокоилась Кейт. – Фиона, давай мне тарелку. В духовку поставлю. Куда ж он подевался? Пэдди, а утром ты его видел?

– Я ведь ухожу раньше, чем он возвращается. Я никак не мог его видеть.

– Только бы с ним ничего не случилось, – вздохнула Кейт.

– Если бы случилось, мы бы уже знали, – спокойно отозвался Пэдди. – Чего зазря волноваться? Может, сменщик его заболел и Родди остался дежурить. Служба у него такая.

Родди О’Мира, жилец семейства Финнеган, не был их родственником, но дети все равно звали его дядей. Он вырос в Дублине вместе с Пэдди и Майклом, младшим братом Финнегана. Затем все трое перебрались в Ливерпуль, а оттуда в Лондон, обосновавшись в Уайтчепеле, где Пэдди и Родди пустили корни. Майкл отправился дальше – в Нью-Йорк. Всех детей Финнеганов Родди знал с самого рождения. Маленькая Фиона и Чарли любили качаться на его коленях. Родди спасал их от уличных забияк и бродячих псов, а вечерами, перед сном, когда вся семья сидела у очага, рассказывал страшные истории. Для них он был в большей степени дядей, чем Майкл, которого дети никогда не видели. Естественно, они обожали дядю Родди.

Кейт заварила чай и тоже села. Пэдди прочел молитву. Семья принялась за еду. Кейт смотрела на мужа и детей и улыбалась. Ели они молча. Значит, можно насладиться несколькими минутами покоя. Чарли жадно глотал обед. Он постоянно хотел есть. Он не был рослым, но к своим шестнадцати годам успел стать широкоплечим и коренастым. Нрава он был крутого и драчливого, походя на бультерьеров, которых держали соседи.

– Мам, а есть еще картошка? – спросил Чарли.

– На плите.

Он встал, добавив себе несколько картофелин. В это время хлопнула входная дверь.

– Родди, это ты? – крикнула Кейт. – Чарли, достань дядину тарелку…

Она не договорила, увидев вошедшего Родди. Фиона, Пэдди и даже Шейми прекратили есть и тоже уставились на него.

– Господи Иисусе! – воскликнул Пэдди. – Ты в каком аду побывал?

Родди О’Мира не ответил. Полицейский шлем он держал в руке. По расстегнутому мундиру тянулась ярко-красная полоса.

– Родди, дружище… скажи хоть слово, – насторожился Пэдди.

– Новое убийство, – наконец выдавил из себя Родди. – На Бакс-роу. Женщину звали Полли Николс.

Пэдди выругался. Кейт тихо вскрикнула. Фиона и Чарли сидели с выпученными глазами.

– Она была еще теплая. Что он с ней сделал… вам и в страшном сне не приснится. Кровь… повсюду. Повсюду. Тело нашел рабочий. Шел на работу еще затемно. Смотрю, человек бежит и орет во все горло. Всех вокруг разбудил. Я отправился с ним… Горло перерезано. Тело вспорото, будто туша на бойне. Все, что успел съесть, вывернуло подчистую. Начало светать. Люди стали собираться. Я послал в отделение за подмогой. Когда наши подвалили, так уже бунт назревал. – Родди провел рукой по усталому лицу. – Тело нельзя было убирать, пока дежурные сыщики не осмотрят. И коронер. А когда они закончили, пришлось целому отряду толпу оттеснять. Народ злющий до жути. Как же, еще одна убитая. Этот красавчик ходит кругами.

– Так и в газетах пишут, – сказал Пэдди. – Брызжут праведным гневом. Видите ли, это исчадие породили грязь и нищета бедняков. Чертовы газетенки! Раньше в них ни слова про Восточный Лондон не найдешь. А тут сыскался безумец, почуяли, что и до богатеньких добраться может, сразу затарахтели про Уайтчепел. Нет, не про нашу жизнь. Они вишь чего учудили: вздумали нас забором огородить, чтобы убийца, упаси боже, не отправился в западную часть и не начал потрошить богатеньких.

– Пусть не трясутся, – сказал Родди. – Этот парень верен своим привычкам. Всегда нападает на женщин определенного сорта – пьяных и опустившихся. За пределы Уайтчепела не вылезает, зато наши места знает вдоль и поперек. Появляется будто призрак. Как его еще назвать? Совершается жестокое убийство, никто ничего не видел и не слышал… Эту убитую я никогда не забуду, – помолчав, добавил Родди.

– Родди, дорогуша, поешь, – заботливо предложила Кейт. – Сам же говорил, в желудке ничего не осталось. Нельзя так.

– В глотку ничего не лезет. Аппетит напрочь отбило.

– Господи, ужас какой! – произнесла Фиона и вздрогнула. – Бакс-роу совсем близко от нас. Как подумаю, все внутри переворачивается.

– Тебе-то чего волноваться? – усмехнулся Чарли. – Он же только шлюх потрошит.

– Прекрати! – раздраженно бросила сыну Кейт.

Хорошенькие у них разговоры за столом: кровь, кишки. Теперь еще и шлюхи.

– Устал я, – признался Родди. – Завалился бы и спал всю неделю подряд. Но вечером мне на дознание идти.

– Поднимайся к себе и отдохни, – предложил Пэдди.

– Так и сделаю. Кейт, убери мой обед в духовку.

Кейт молча кивнула. Родди снял подтяжки, разделся до пояса, торопливо ополоснулся и пошел наверх.

– Бедный дядя Родди, – вздохнула Фиона. – Увидеть такое. Он теперь не скоро оправится.

– Я бы год не вылезал, если не больше. Не переношу крови. Родди еще молодец. Я бы в обморок грохнулся рядом с этой Полли, – сказал Пэдди.

Кейт мысленно пожелала, чтобы убийцу поймали раньше, чем он убьет еще кого-нибудь. Ее взгляд пропутешествовал по коридору и уперся во входную дверь. Где-то сейчас этот зверь? Может, отсыпается или ест. Или сидит в пабе, неотличимый от местных мужчин. Он вполне мог работать на причале или на складе и жить в двух улицах от их дома. Или проходить мимо по ночам. От стояния у плиты ей всегда бывало жарко. Но сейчас Кейт пробрал озноб. «Кто-то перешагнул через твою могилу», – говорила в таких случаях ее мать.

– Я вот думаю: если убийца… – начал Чарли.

– Замолчи ради бога! – оборвала сына Кейт. – Доедайте обед. Я что, зря стряпала?

– Да что с тобой, Кейт? – спросил Пэдди. – Ты вся бледная, точно призрак.

– Ничего. Хочу, чтобы этот… это чудовище куда-нибудь исчезло. Чтобы его поймали.

– Не тревожься, дорогуша. Никакой убийца и пальцем тебя не тронет. И всю нашу семью, – успокоил жену Пэдди, взяв ее за руку. – Пока я здесь, он не посмеет сунуться.

Кейт вымученно улыбнулась. «Мы в безопасности. Все мы», – мысленно повторяла она. Дом крепкий, замки надежные. Это она знала, поскольку Пэдди проверял их по ее настоянию. Ее дети по ночам крепко спали, зная, что отец и дядя Родди дадут отпор кому угодно. Никакая мразь не попадет к ним в дом и не причинит вреда. Однако Фиона была права. Стоило подумать об Уайтчепельском Убийце, все внутри переворачивалось. И озноб прошибал до костей.

– Пепин! Налетай-покупай вкуснейшие пепинки! Четыре штуки всего за пенс! Дешевле в Лондоне не сыщете!

– Сердцевидки, живые сердцевидки! Живее не бывает!

– Кому моих дивных сельдей? Глядите, они еще дышат и трепыхаются!

Это повторялось каждым субботним вечером: Фиона слышала рынок раньше, чем он открывался ее глазам. За две улицы до него слышны были выкрики торговцев, заполнивших рыночные прилавки и прикативших свои тележки. Воздух звенел от разноголосицы, отражавшейся от стен окрестных домов, переваливающей через крыши и растекающейся по перекресткам и переулкам. И каждый голос манил, звал покупать только у него.

– Леди, лучшая петрушка только здесь! Покупайте мою превосходную петрууушку!

– Ааааапельсины! Два за пенс! Кому моих сочных апельсинчиков?

Но в привычную музыку рынка сегодня ворвалась новая нота: резкая, пронзительная, не согласующаяся с остальными. Слыша ее, вечерние покупатели ускоряли шаги, торопясь к своим очагам, под защиту стен и дверей, запертых изнутри на все засовы.

– И опять – чудовищное убийство! – выкрикивал малолетний оборванец-газетчик. – Только в «Кларион»! Жуткие подробности! Рисунки с места убийства! Море кровищи! Покупайте «Кларион»!

Когда свернули на Брик-лейн, возбуждение, охватившее Фиону, возросло. Впереди простирался ярко освещенный рынок. Громадное существо, умеющее смеяться, переругиваться и льстить. Веселое, постоянно меняющееся. Несколько шагов – и она станет частью этого существа. Фиона потянула мать за руку.

– Не спеши. Не девочка я, чтобы бегом бежать, – проворчала Кейт, уткнувшись в список покупок.

В ушах звенело от громких, наглых, лживых голосов местных кокни. Торговцы вели себя словно бойцовые петухи: распушали перышки, важничали, подзадоривая покупателей найти изъян в их товаре и споря друг с другом, чья цена лучше. Словом, действовали по хорошо известному в Восточном Лондоне правилу: «Хочешь избежать неприятностей – позови их».

– Лежалая форель? – раздраженно спрашивал торговец рыбой у женщины, усомнившейся в свежести его товара. – Да мои форели свежи, как розы. А если желаете увидеть лежалую форель, посмотритесь в зеркало!

Фиона подошла ближе. На подносах лежали сморщенные морские улитки, маленькие сердцевидки с голубыми хохолками, жирные сельди. В ведерках громоздились устрицы. У нескольких была удалена одна створка раковины, обнажая скользкое блестящее устричное тело. Рядом расположился мясник. Торцы его прилавка были аккуратно обернуты малиново-красной и белой креповой бумагой. На дощечках он разложил куски сочного мяса, тупоносые колбаски и жутковатого вида свиные головы, с которых капала кровь.

А как изощрялись зеленщики, торговцы овощами и фруктами! Из фруктов сооружались диковинные пирамиды: сверкающие пепины, ароматные груши, яркие апельсины и лимоны, сливы и виноград. А перед ними корзины с бугристыми кочанами цветной капусты, головками брокколи, маринованной краснокочанной капустой, репой, луком и картофелем для варки и запекания.

Перемигивались газовые фонари, покачивались язычки пламени керосиновых ламп. Были даже свечки, вставленные в пузатые репки. И запахи! Фиона остановилась и, закрыв глаза, вдыхала все ароматы рынка. Солоноватый запах океана – это сердцевидки в уксусе. Легкий аромат специй – яблочные фриттеры с сахарной глазурью и корицей. Жареные колбаски, картошка в мундире, горячие имбирные орешки. У нее заурчало в желудке.

Фиона открыла глаза. Ее мать пробивалась к лотку мясника. Казалось, здесь собрался весь Ист-Энд. Знакомые лица соседствовали с незнакомыми. Серьезные, набожные евреи торопились сюда после службы в синагоге. Моряки покупали заливного угря и гороховый суп. Возле дверей пабов толпились рабочие и ремесленники, приодетые, гладко выбритые. Некоторые держали под мышками елозящих терьеров.

Среди покупателей преобладали женщины всех возрастов и разнообразной внешности. Их пальцы что-то мяли и на что-то надавливали. Они оживленно торговались и, сойдясь в цене, покупали. Одних сопровождали мужья, которые несли корзины с покупками и попыхивали трубками. Но гораздо больше было пришедших с детьми, начиная от орущих младенцев на руках до ребят постарше. Те дергали матерей за подол, прося и требуя купить кекс, леденцов или горячих маффинов. Малолетние кокни и ирландцы называли матерей почти одинаково – «ма», только у первых звук «а» был совсем коротким, а у вторых – чем-то средним между «а» и «э». Итальянцы, поляки и русские кричали одинаково – «мама», но желания у них были такими же: конфета в красивой обертке, яркий леденец на палочке, коньячные вафли. И их уставшие матери, заботящиеся о том, чтобы семье хватило денег на неделю, все-таки покупали глазированную булочку, деля на троих. Пусть у детей будет маленький праздник.

Фиона поискала глазами мать. Та стояла у прилавка знакомого мясника.

– Желаете ростбиф на завтра, миссис Финнеган? – спросил мясник.

– Не на этой неделе, мистер Моррисон. Мой богатый дядюшка еще не умер. А сейчас мне нужна грудинка. Скажем, фунта три. Пять пенсов за фунт, и ни фартинга больше.

– Хм… – Мясник поджал губы и нахмурился. – Все куски, что я сегодня нарезал, покрупнее и подороже… ну вот что я смогу для вас сделать, дорогуша моя… – Он подался вперед, упершись растопыренными пальцами в прилавок. – Я готов продать вам пятифунтовый кусок по отличной цене.

– Слишком дорого для меня.

– Чепуха, дорогуша моя! – невозмутимо ответил мясник, заговорщически понижая голос. – Расклад такой: чем больше кусок, тем меньше я беру за фунт. Азбука бережливости. Опт всегда выгоднее розницы. Вы платите больше, поскольку сам кусок больше, но в пересчете на фунт веса получается меньше…

Пока мать торговалась с мясником, Фиона оглянулась по сторонам, ища Джо. Их разделяли пять других лоточников. Джо самозабвенно расхваливал товар. Хотя августовские вечера были прохладными, он расстегнул воротник рубашки и закатал рукава. На щеках играл румянец. Чуть больше года назад отец Джо уступил настойчивым просьбам сына и позволил ему стоять не за прилавком, как раньше, а перед тележкой. Теперь Джо мог пускать в ход все свое красноречие. Отец не прогадал: его сын был прирожденным торговцем. Каждую неделю Джо один продавал сотни фунтов овощей и фруктов. Больше, чем любой продавец шикарного магазина в Вест-Энде за целый месяц. Если тем помогала солидного вида вывеска, репутация магазина, красивые витрины, реклама в газетах и на уличных щитах, то Джо добивался успехов исключительно за счет своего врожденного таланта.

Замирая от восхищения, Фиона следила, как он работает, непринужденно уговаривая людей в рыночной толпе подходить к его тележке. Вон Джо поймал взгляд какой-то женщины. Через мгновение она уже стояла возле его тележки. Все это время Джо не закрывал рта, шутя, смеясь и подогревая интерес к предлагаемому товару. Никто не умел так мастерски играть, как он. Бойких женщин он забалтывал, кокетничая с ними. Если видел недоверчивых, делал серьезное лицо и говорил доверительным тоном. Джо умел изобразить обиду и замешательство, если какая-то женщина морщила нос, разглядывая его овощи и фрукты. Таким он предлагал поискать в Лондоне морковь посочнее и лук позабористее. Порою Джо устраивал маленькое представление: разрезав апельсин пополам, выдавливал сок прямо на булыжники. Оранжевую струйку было видно за несколько футов. Фиона собственными глазами видела, как изумленные люди тянулись к его тележке. Затем Джо сворачивал из газетного листа кулек, бросая туда «не два, не три, а целых четыре больших чудесных апельсина, которые обойдутся вам всего в два пенса!». Кулек закрывался и церемонно вручался покупателю.

Небесно-синие глаза Джо и его улыбка никак не могли повредить торговле, равно как и торчащие из-под шапки русые кудри, завязанные сзади в хвост. Фиону обдало теплой волной. Ее щеки покраснели. «Мысли надобно держать в чистоте», – вспомнились ей наставления монахинь. Конечно, надо, но только это становилось все труднее. Под красным шейным платком Джо виднелась треугольная полоска кожи. Фиона представила, как она касается этого треугольничка пальцами, а потом и губами. Его кожа всегда была такой теплой и так вкусно пахла свежей зеленью, которую он весь день продавал. Его лошадью. Воздухом Восточного Лондона, вобравшего в себя оттенки угольного дыма и речного ила.

Однажды Джо залез Фионе под блузку. Было это в темноте, за пивоварней «Черный орел». Он целовал ее губы, шею, впадинку на шее, после чего расстегнул блузку и камисоль. Его рука скользнула под ткань камисоли. Фионе казалось, что она растает от жара его прикосновения и собственного желания. Она отодвинулась. Нет, не из скромности и не от стыда. Фиона боялась, что ей захочется большего, и не знала, куда желание их заведет. Ее представления о близких отношениях между мужчинами и женщинами были весьма туманными и в основном касались запрета на такие отношения до брака.

Никто и никогда не говорил с Фионой на подобные темы. Свои скудные знания она получала на улицах. До нее долетали разговоры соседей о случке их собак. Она слышала грубые шутки парней и вместе с подругами подслушивала разговоры старших сестер и матерей. Для кого-то нахождение в постели с мужчиной было откровенной пыткой, которую они стоически выдерживали год за годом. Иные, наоборот, хихикали и говорили, что им постоянно хочется еще.

Джо вдруг заметил ее в толпе и улыбнулся. Фиона покраснела. Он наверняка знал, о чем она сейчас думала.

– Фи, иди сюда! – позвала мать. – Я еще овощей не купила…

Кейт направилась к тележке Бристоу. Фиона поспешила за ней.

– Привет, дорогуша!

Это мать Джо поздоровалась с ее матерью. Роуз Бристоу и Кейт Финнеган выросли в Уайтчепеле. Их детство прошло на унылой улочке близ Тилли-стрит. Теперь они жили на Монтегю-стрит, разделенные одним домом. Из материнских рассказов Фиона знала, что в детстве ее мать и миссис Бристоу были неразлейвода. Вечно хихикали или шептались. И сейчас, став замужними женщинами, обе любили поболтать о том о сем.

– А я уж думала, этот убийца и тебя пришил, – пошутила Роуз, обращаясь к подруге.

Роуз была невысокого роста, толстенькая женщина-наседка, вечно улыбающаяся, как и сын. Свои веселые синие глаза Джо унаследовал от матери.

– Переработался он на этой неделе, – продолжила Роуз, имея в виду убийцу. – Привет, Фиона.

– Здравствуйте, миссис Бристоу, – ответила Фиона, кося глазами на Джо.

– Нашла повод для шуток! – поморщилась Кейт. – Ужас-то какой! Молю Бога, чтоб его поскорее поймали. Даже на рынок идти боялась. Но животы надо чем-то набивать. Картошки возьму у вас фунта три и пару фунтов гороха. Подруга, а яблочки ваши почем?

Джо передал отцу кочан брокколи и подошел к Фионе. Сняв шапку, он вытер рукавом вспотевший лоб:

– Фи, нам сегодня не продохнуть. Только успевай поворачиваться! Боюсь, яблоки распродадим еще до закрытия. Говорил отцу: надо закупить больше…

– …но он и слушать не захотел, – докончила Фиона, сочувственно пожимая ему руку.

Сетования были знакомыми. Джо постоянно побуждал отца расширить торговлю, а мистер Бристоу постоянно этому противился. Он вообще не прислушивался к советам сына, и Джо это сильно огорчало.

– Двенадцать и два… – произнесла Фиона цифры, понятные только ей и Джо. Сумма денег в банке из-под какао. Ей хотелось подбодрить его. – Лучше подумай об этом.

– Подумаю, – улыбнулся ей Джо. – К завтрашнему дню станет больше. Отбоя нет. Сама видишь. Грех не добыть горсточку монет.

Он оглянулся на тележку. Отец и младший брат Джимми едва успевали отпускать товар.

– Ну, мне пора. Увидимся завтра после обеда. Выйдешь?

– Ой, не знаю, – кокетливо ответила Фиона. – Только если другие ухажеры не позовут.

– Угу, – выпучил глаза Джо. – Вроде торговца требухой. – Он кивнул в сторону скрюченного старика, чей лоток находился в нескольких шагах; тот продавал потроха на корм кошкам и собакам. – Или тебе по нраву старьевщик?

– Старьевщик всяко лучше, чем никудышный лоточник, – сказала Фиона и пихнула носком своего башмака ботинок Джо.

– А я бы предпочла лоточника, – послышался мелодичный девичий голос.

Фиона повернула голову и едва не застонала. То была Милли Петерсон. Избалованная, высокомерная, думающая лишь о себе Милли. Светловолосая, пышущая здоровьем, счастливая, хорошенькая. Этакая поганая сучка. Ее отец Томми был одним из крупнейших лондонских оптовых торговцев, поставляя товар как Ист-Энду, так и рынку Ковент-Гарден. В люди выбился самостоятельно. Начинал простым лоточником вроде Джо, имея всего одну тележку. Благодаря способностям, упорному труду и крупицам удачи он достиг высокого положения. Среди предпринимателей его круга не было человека более прозорливого и дотошного. При всей занятости Томми старался постоянно бывать на лондонских улицах, где получал достоверные сведения, наблюдая за своими клиентами и за клиентами клиентов.

Томми вырос в Уайтчепеле. После женитьбы поселился на Чиксанд-стрит. От Монтегю-стрит – рукой подать. В раннем детстве Милли играла с Фионой, Джо и другими соседскими ребятишками. Но когда доходы Петерсона начали расти, он перевез семью в Пимлико – процветающую, быстро застраивающуюся часть Лондона. Вскоре после переезда его жена забеременела вторым ребенком. Мечты о наследнике не сбылись: жена Томми умерла в родах. Умер и младенец. Прежняя жизнь разбилась вдребезги. Неудивительно, что смыслом его жизни стала Милли. Он окружил дочь заботой, осыпал подарками, стараясь хотя бы отчасти заменить ей умершую мать. Милли получала все, что ни пожелает. Но главным подарком, манившим ее с детства, был Джо. Джо не питал к ней никаких чувств, однако Милли это не останавливало. Она упорствовала, полная решимости получить желаемое. Обычно ей это удавалось.

Фиона Финнеган и Милли Петерсон никогда не дружили. Встреться они в другом месте, Фиона без обиняков сказала бы ей, в каком направлении проваливать. Но они находились возле лотка семьи Бристоу, которая бо́льшую часть закупок делала у отца Милли. Выгодные цены во многом зависели от хороших отношений. Фиона сознавала, что должна вести себя прилично и попридержать язык. Хотя бы попытаться это сделать.

– Привет, Джо, – сказала Милли, ослепительно улыбаясь ему. – Привет, Фиона, – добавила она, ограничившись сухим кивком. – По-прежнему живешь на Монтегю-стрит?

– Нет, Милли, – ответила Фиона, сделав бесстрастное лицо. – Перебрались в Вест-Энд. Есть там одно местечко. Букингемский дворец называется. Нам с па теперь не близко ходить на работу, зато улицы там покрасивше.

Улыбка Милли превратилась в кислую мину.

– Насмехаться надо мной решила?

– А уж это ты…

– Скажи-ка, Милли, – вклинился Джо, выразительно посмотрев на Фиону, – что занесло тебя в наши края?

– Решила прогуляться с отцом. Он захотел посмотреть на здешний рынок. На торговцев. Проверить, у кого торговля идет полным ходом, а кто спит за прилавком. Ты же его знаешь: он всегда думает о прибыли.

«Устроили прогулку, задницы себе растрясти», – язвительно подумала Фиона. Послал Господь испытание.

Все, включая Джо, смотрели на Милли. Она нарядилась в потрясающую юбку цвета лесного мха и такой же жакет, покрой которого подчеркивал ее узкую талию и пышную грудь. Ни у кого из уайтчепельских женщин не было подобных нарядов, и уж тем более им и в голову не пришло бы надевать столь дорогие вещи на рынок. Золотистые локоны Милли убрала под шапочку того же цвета. Ее шея утопала в кружевах, в ушах покачивались жемчужные серьги, а изящные руки были обтянуты лайковыми перчатками цвета слоновой кости.