Текст книги "Чайная роза"

Глава 64

Ник лежал и смотрел на полоску лунного света, падавшего из окна. Спать он не мог. Мешали возбуждение и ощущение неимоверной тяжести, давящей на грудь. Ему было тяжело дышать. Он предельно устал от необходимости втягивать в себя воздух и выталкивать обратно. Дыхание превратилось в утомительный труд.

Он перевернулся на спину и приподнялся на подушках, пытаясь хоть как-то помочь своим измученным легким, но это не помогло. Боль ударила его в грудь и пронзила левую руку, вызвав онемение.

Ник знал, что умирает, и это его страшило.

Всё и все, кого он любил, находились в этом мире. Фиона, ее семья, все их друзья. Живопись и музыка. Холодное шампанское. Белые розы. Кого и что он встретит в другом мире, если таковой вообще существует? Сурового Бога, которому явно не нравилось его поведение? Унылых ангелов, как на фресках Джотто? Благочестивых святых? Толпы лицемерных старых пердунов, плывущих на облаках? Рай был не для него, и он не хотел туда отправляться.

Тело скрючило от новой боли. Ник тихо застонал. Болезнь терзала и изматывала его. Он хотел освободиться и в то же время страшился покидать этот мир. Из последних сил он заставлял себя дышать, терпеть боль в груди и поддерживать хрупкие угли его жизни в тлеющем состоянии.

Наконец боль немного отпустила, и перед глазами возник милый образ – лицо его прежней любви. Лицо Анри, дарующее успокоение. Быть может, Анри уже ждет его по ту сторону завесы. Быть может, все не так ужасно, как он думает. Вдруг он окажется в удивительном месте? Скажем, на итальянской вилле, залитой солнцем. Там он встретит Леонардо и спросит, кем была на самом деле Мона Лиза. Или разопьет бутылочку вина с Микеланджело и доподлинно узнает, с кого тот ваял величественного Давида. А может, он окажется в Париже и поужинает с Винсентом в уютном кафе на набережной Сены. Винсент будет веселым и упитанным, поскольку на небесах все покупали его картины. Здорово было бы оказаться там, где всегда июнь, всегда тепло и розы всегда в цвету. Там, где он мог бы наслаждаться счастливой жизнью с Анри.

Ник откинулся на подушку. Видение несколько успокоило его, но ненадолго. Явилась новая тревожная мысль: если он покинет этот мир, воссоединившись с Анри, что́ будет с Фионой?

Он повернул голову и взглянул на жену. Она спала в большом кресле, которое Фостер по ее распоряжению придвинул к самой кровати. На коленях Фионы лежала открытая книга. Все предыдущие ночи она поддавалась уговорам Ника и где-то около полуночи уходила спать к себе. Но сегодня она наотрез отказалась его покидать. Фиона читала. Ник то засыпал, то просыпался. Он не знал, когда утомление все-таки сморило ее.

Как же он любил это лицо с решительным подбородком, полными губами и честными синими глазами! В деловой жизни Фиона умела быть жесткой, способной диктовать свою волю. Но с теми, кого любила, она была доброй, щедрой и бесконечно преданной. Она подарила Нику столько счастья. Никогда не знаешь, какие сюрпризы тебе преподнесет жизнь. Подумав об этом, Ник улыбнулся. Десять лет назад, изгнанный родным отцом, он покинул Лондон, чтобы уехать в неизвестность. Рядом – ни друзей, ни близких, способных позаботиться о нем. И судьба послала ему Фиону. Ник вспомнил ее на железнодорожной платформе Саутгемптона, где она собирала его разбросанные вещи: озабоченное лицо, поношенная одежда и режущий слух акцент кокни! Он тогда и подумать не мог, что женится на этой девчонке из Ист-Энда и они будут жить в роскошном нью-йоркском особняке в любви и счастье.

У Ника было много желаний, касающихся жизни Фионы после его кончины. Пусть ей по-прежнему сопутствует успех, пусть ее жизнь протекает в безопасности. Но больше всего он хотел, чтобы она встретила мужчину, которому сможет целиком отдать свое сердце. Тому, кто поймет ее и не станет подминать под себя. Пусть встретит кого-нибудь вроде ее лондонского парня, которого она любила с детства. Каким же глупцом был тот парень! Потеряв Фиону, он потерял настоящий самородок.

Вот только получится ли у Фионы устроить свою жизнь?

Ник снова увидел Анри. Его возлюбленный уходил от него, направляясь к прекрасному каменному дому, окруженному полями лаванды. Анри был в старой синей блузе. На руках – разноцветные пятна красок. Он обернулся и поманил Ника, и вдруг Ник вдохнул сладостный летний воздух и ощутил щекой горячее солнце. Арль – вот куда он попадет. В их дом на юге Франции. Разве Анри не говорил, что лучшего места для их жизни не найти?

– Не могу, – с грустью прошептал Ник. – Я не могу ее оставить.

В залитой луной спальне Ник приподнял голову, словно вслушиваясь в далекий голос. Он кивнул и повернулся к спящей Фионе.

– Фи, с тобой все будет хорошо, – прошептал он. – Я знаю.

Фиона мгновенно проснулась:

– Что случилось, Ник? Тебе плохо? Вызвать доктора Экхарта?

– Со мной все хорошо.

– Тогда почему ты меня разбудил? – сонным голосом спросила Фиона.

– Просто хотел сказать, что люблю тебя.

Она облегченно улыбнулась:

– Николас, как же ты меня напугал! Я тоже тебя люблю. – Она погладила его по щеке. – А теперь засыпай. Тебе нужно спать.

– Конечно, – ответил Ник.

Желая успокоить Фиону, он закрыл глаза, зная, что не заснет.

Фиона поуютнее устроилась в кресле и возобновила чтение. Не прошло и нескольких минут, как она снова погрузилась в сон.

Ник почувствовал себя легким и бестелесным, как ночной воздух. Мелькнула странная мысль: он и был этим воздухом, ночью и всей живой зеленью за окном. Боль, пронзившая его, была мучительной, но недолгой. Слабая, разбухшая артерия у основания сердца взорвалась, и грудь внутри залило кровью. Дыхание Ника сделалось быстрым и поверхностным. Он закрыл глаза. Боль исчезла. На губах появилась едва заметная улыбка.

Через несколько секунд Николас Сомс тихо вдохнул. Его большое, щедрое сердце сжалось в последний раз и замерло.

Глава 65

На тихом, утопающем в зелени кладбище, принадлежащем церкви Троицы, между Бродвеем и Сто пятьдесят пятой улицей, преподобный Уолтер Роббинс предал земле тело Ника, объявив, что душа покойного отправилась к Богу.

Фиона стояла возле могилы с тем же отрешенным лицом, с каким сидела на траурной церемонии в церкви. Слова священника были для нее пустой болтовней, а молитвенник и крест воспринимались театральной бутафорией. Ник умер, и никакие слова Роббинса не могли дать ей утешение.

– …нынче наш брат Николас пребывает в раю. Он соединился с нашим Спасителем Иисусом Христом в обетовании жизни вечной…

Ей бы такую уверенность, как у этого англиканского святого отца! Откуда он вообще знает, где сейчас находится Ник? Жаль, что нельзя остановить его напыщенную болтовню, а заодно и весь этот фарс толпы безутешно скорбящих. Фиона посмотрела на собравшихся. Они знали, во что надлежит одеться и как себя вести на похоронах. Черные платья и костюмы, черные лайковые перчатки, черные булавки для галстуков и броши. Вздохи, тут же подавляемые всхлипывания. Изящные кружевные платочки, прижимаемые к мокрым глазам. Никаких шумных и неуместных проявлений.

Фионе хотелось вести себя шумно и неуместно. Ей хотелось выть. Хотелось рвануть крышку гроба, вытащить оттуда Ника и в последний раз, прежде чем ошивающиеся рядом могильщики опустят его в мокрую землю, дать ему полюбоваться небом, облаками и сочной весенней листвой. Фионе хотелось крепко прижать его к себе, поцеловать в щеку и спросить: знает ли он, сколько счастья подарил ей и как сильно она его любила? Ей хотелось кричать так, чтобы небеса услышали о ее горе; выть, как зверь. Но она не могла.

Эти похороны проходили не в Уайтчепеле, а в Нью-Йорке. Благопристойные похороны, как и принято в высших слоях нью-йоркского общества. Пришли работники музея. Художники, творчество которых Ник упорно продвигал. Ее коллеги и заказчики, а также рабочие чайной фабрики, служащие и продавцы чайных магазинов. Естественно, здесь были Шейми, дядя Майкл и тетя Мэри. Взрослый Иэн, избравший себе карьеру банкира. Десятилетняя Нелл. Шестилетние двойняшки Шон и Пэт. Малышка Дженни, спавшая на руках Мэри. И Алек, по-прежнему бодрый и подвижный в свои семьдесят пять. Фиона сознавала: она должна держаться перед ними, а все свои чувства упрятать поглубже и завязать тугим узлом. Она стояла не шелохнувшись. Плотно сжатые кулаки – единственное проявление ее печали и гнева. Ей хотелось, чтобы священник поскорее заткнулся, перестал нести напыщенную чушь, захлопнул молитвенник и честно признался бы: он не имеет ни малейшего представления о том, где сейчас Ник. А еще лучше – сказал бы во всеуслышание, что и он тоже считает общий уровень Божьего неведения абсолютно невыносимым.

Еще давно, потеряв семью и едва не потеряв собственную жизнь, Фиона решила для себя, что Бог немногим лучше вечно отсутствующего помещика: несерьезного, наплевательски относящегося к своей земле, занятого совсем другими делами. В дальнейшем ни одно событие не заставило ее пересмотреть эту точку зрения. Фионе трудно было верить в Высшее Существо, допустившее жестокую смерть ее родителей, тогда как убийцы продолжали жить припеваючи. Что протестантские пасторы, что англиканские священники, если их припирали к стене трудным вопросом, неизменно отвечали: «Неисповедимы пути Господни. Чуден и загадочен промысел Божий». Можно подумать, это давало исчерпывающий ответ. Ничего подобного. По сути, эти святые отцы выставляли Бога дешевым фокусником. Жульничающим игроком. Мошенником.

– …и да не усомнится никто из вас, что Бог дает нам силы перенести наше горе… – продолжал священник.

Фиона присмотрелась к нему. Совсем еще мальчишка. Светловолосый, розовощекий, пухленький. Года двадцать два от силы. Наверное, совсем недавно окончил семинарию. Мамочка души в нем не чает. Его сутана была новенькая, из дорогой материи. Фиона перевела взгляд на его ноги. Мальчик из обеспеченной семьи. На жалованье молодого священника не купишь туфли из телячьей кожи, да еще ручной работы. На пальце священника блестело толстое обручальное кольцо. Женился он тоже совсем недавно. Возможно, они с женой ждут первенца.

«Что ты можешь рассказать мне о горе, мальчик в сутане?» – думала Фиона, глядя на его наигранно скорбное лицо. Она слишком хорошо была знакома с горем и по собственному опыту могла сказать: настоящее горе перенести нельзя. Горе можно только пережить.

Гроб Ника опускали в могилу. Священник бросил горсть земли, напомнив собравшимся, что они пришли из праха и в прах обратятся. Похороны закончились. Присутствующие стали расходиться. Фиона стояла не шевелясь. В доме Майкла ее ждали поминки. Как она это выдержит? На плечи Фионы легла сильная рука. Шейми. Он поцеловал сестру в макушку. Теперь он мог. В свои пятнадцать лет он был выше ее на целых два дюйма. Внешне он напоминал их брата Чарли. Правда, Шейми превосходил старшего брата ростом, но не был таким мускулистым. Настоящий юный американский джентльмен, а не хвастливый, нагловатый парень из Восточного Лондона. Но его озорные зеленые глаза, доброе сердце, смешливость и мужской характер были точь-в-точь как у покойного старшего брата.

А Чарли сейчас было бы двадцать шесть. Взрослый мужчина. Как бы сложилась его далеко не прямая жизнь, не оборвись она десять с лишним лет назад? И какой станет взрослая жизнь Шейми после его частной школы, летних путешествий, зимних лыжных походов и множества других возможностей и привилегий, которые он получил после нищего и голодного раннего детства?

Поначалу Фиона лелеяла надежду, что брат, окончив школу, вернется в их особняк на Пятой авеню и тоже займется чайным делом. Но чем старше становился Шейми, тем больше сомнений ее обуревало. Этот мальчишка обожал жизнь на природе. Летние каникулы он проводил, лазая по горам Катскилл и Адирондак и спускаясь на каноэ по тамошним быстрым речкам. Шейми не терпелось отправиться в Скалистые горы и Большой каньон. Ничто не доставляло ему столько радости, как открытие нового растения, насекомого или животного. Его пристрастия отражались и в школьных оценках: по естественным наукам, математике, географии и истории Шейми был первым в классе, зато по английскому, французскому и латыни плелся в хвосте.

– У этого парня душа непоседы, – часто говорил ей Майкл. – Таким же был твой па, пока не встретил твою ма. Ты не удержишь его на одном месте и не заставишь торговать чаем. Улизнет он в неведомые края.

Фиона не оспаривала дядины слова. Майкл был прав. Шейми будет путешествовать по всему миру. Наследство Ника плюс фонд, который она учредила для брата, позволят ему ездить куда пожелает. Он будет писать ей из Каира, Калькутты и Катманду, иногда появляться в промежутке между путешествиями, но чайная торговля и жизнь на Пятой авеню явно не для него. А Фиона будет одна стареть в своем громадном прекрасном доме.

– Фи, пошли, – прошептал Шейми, слегка сжав ей руку. – Пора.

Она положила голову ему на плечо и позволила себя увести. Пару дней назад Шейми приехал из Гротона. Фиона обрадовалась приезду брата. Его присутствие успокаивало ее так, как ничье другое. Вместе они прошли через жуткие испытания, пересекли океан и начали новую жизнь. Узы, связывающие их, были крепкими и глубокими. Фиона знала: в эти дни ей остро понадобятся присутствие брата и его поддержка. Когда вся суета подготовки к похоронам и сами похороны останутся позади, начнется самое тяжелое. Она останется наедине со своим горем. Шейми с детства чувствовал моменты, когда ей было совсем плохо, и умел найти нужные слова. Брат знал, когда ей требуется ощутить тепло его руки.

К ней подошли Тедди Сиссонс с женой и предложили обращаться к ним по любому поводу. Затем подходили другие люди, говоря примерно те же слова. Хорошие, добрые люди, которыми двигало искреннее желание ей помочь. Они любили ее, а она любила их. Однако сейчас ей не хотелось никого видеть. Она выдерживала этот поток, кивала, благодарила, пыталась улыбаться и облегченно вздыхала, когда они отходили, направляясь к своим экипажам.

– Фиона, сегодня ты останешься у нас. Ты и Шейми, – послышался сзади голос Майкла.

Фиона обернулась. Вся ее семья была в сборе, готовая покинуть кладбище.

– Не могу, – покачала головой она. – Дядя Майкл, я…

– Не спорь! – заявила Мэри. – Это сражение тебе не выиграть. Места у нас хватит. Я не допущу, чтобы вы оба бродили по вашим бесконечным комнатам как неприкаянные.

Фиона выдавила из себя улыбку.

– Спасибо, – обняв тетку, произнесла она.

– Я посажу у надгробного камня белую розу. Из вьющихся. Нику это понравится, – сказал Алек; его подбородок дрогнул, и он отвернулся и вытер глаза. – Пойду скажу могильщикам, чтобы не закидывали это место дерном, – добавил он, направляясь к могиле.

– Шейми, Иэн, идите с дедом, – попросила Мэри. – Глаза у него уже не те. Боюсь, не упал бы.

Иэн и Шейми послушно двинулись вслед за стариком. Мэри повела свой выводок к семейному экипажу. Майкл сказал, что подойдет позже.

– Как ты держишься, девочка? – спросил он Фиону, когда они остались вдвоем.

– Нормально. Честное слово. – Дядя не поверил ей, и Фиона, увидев это, сказала другое: – Мне его очень недостает. Я жутко тоскую по нему.

– Я это знаю. Нам всем его недостает. – Он взял племянницу за руку; за все годы Майкл так и не научился выражать свои чувства. – Фиона, все будет хорошо, вот увидишь. Ушло только тело. Только тело. Но есть другая часть. Ее не закопаешь в землю. Она навсегда остается в тебе.

Фиона поцеловала дядю в щеку, благодарная за добрые слова, но, увы, она не могла им поверить. Внутри ее не было никакой частицы Ника. Только бескрайняя, щемящая пустота.

– Нам пора, – сказал Майкл. – Хочешь поехать с нами?

– Нет. Мне надо собраться. Я поеду одна. Возьмите Шейми с собой.

Майкл ответил, что обязательно возьмет с собой Шейми, и Фиона пошла к своему экипажу. Ей требовалось хотя бы ненадолго побыть одной. Подходя к экипажу, она увидела высокого, элегантно одетого мужчину. Он стоял к ней спиной. Заслышав шаги, он повернулся и снял шляпу. Его волосы успели поседеть, но сам он остался таким же обаятельным и элегантным.

– Уилл… – заплетающимся языком произнесла Фиона.

Она не подала руки, боясь, что он не ответит на рукопожатие. Она не знала, о чем говорить. С момента их расставания все их нечастые разговоры не шли дальше нескольких обыденных фраз.

– Здравствуй, Фиона, – сказал Уилл. – Прошу прощения… я хотел… как ты?

– Не лучшим образом, – глядя в землю, ответила она.

– Странно было бы услышать другой ответ. Угораздило же меня спросить. – Он немного помолчал. – Я слышал, что Николас… скончался. Хотел прийти на церемонию, но не знал, захочешь ли ты меня видеть. И тогда я поехал сюда, чтобы выразить тебе свои соболезнования.

– Зачем? – подняв голову, спросила Фиона.

Уилл печально улыбнулся:

– Потому что я лучше, чем кто-либо, знал, как много он значил для тебя.

Фиона снова опустила глаза. Всхлипнула, содрогнувшись всем телом. Затем снова. Слова Уилла, его прощение, пусть и невысказанное, глубоко тронули ее. Тугой узел эмоций в груди развязался, выпустив всю печаль и гнев, находившиеся внутри.

Она заплакала. Уилл молча обнял ее.

Глава 66

Фиона сидела у себя в кабинете, упираясь локтями в крышку стола. Она массировала виски, стараясь унять сильную головную боль. Перед ней лежала записка от Стюарта, к которой прилагался отчет о продажах «Быстрой чашки», недавно появившейся на рынке. Фиона четыре раза принималась за чтение, но так и не смогла продвинуться дальше третьей фразы. Под отчетом лежала груда писем и счетов, требовавших ее внимания. Секретарша деликатно напомнила ей, что письма лежат уже давно. Фиона понимала: если сейчас по-настоящему не взяться за дело, она так и застрянет в этом состоянии.

В открытое окно ворвался майский ветер, шелестя бумагами и лаская ей лицо. Фиона вздрогнула. Весна насмехалась над ней. За окном все тянулось к солнцу. Тюльпаны, фрезии, нарциссы подставляли лепестки солнечным лучам. Кизил, магнолии и вишни были сплошь усыпаны цветами. По парку с радостными криками носились дети, широко расставив руки и приветствуя пробудившийся мир.

Но весенняя красота не снимала тяжесть с ее скорбящего сердца, а только усугубляла. Фиона отодвинулась от солнечного света, падающего ей на плечи. Болезненно поморщилась, слыша веселое щебетание птиц. Природа и люди с ликованием встречали весну, а она? Фиона ощущала себя мертвой изнутри. Удачная рекламная кампания, открытие нового чайного салона – ничто ее не радовало. Даже цветение ее любимых чайных роз. Единственное, что ей удавалось, – это заставлять себя каждое утро являться на работу. Но не работать. Ей едва хватало сил теребить Питера Херста насчет покупки новых акций «Чая Бертона». Она ловила себя на том, что ей все равно, как идут продажи «Быстрой чашки». Десять коробок продано или десять тысяч – какая разница?

Настенные часы пробили два. Фиона застонала. С минуты на минуту должен прийти Тедди Сиссонс для разговора о завещании Ника. Ей вовсе не хотелось встречаться с адвокатом. Ей вообще ни с кем не хотелось встречаться. Обычный разговор с людьми был для нее напряжением. Вздохнув, она перечитала записку Стюарта и заставила себя приняться за чтение отчета. Она одолела половину страницы, когда в дверь постучали.

– Фиона, можно к вам? – послышался знакомый голос.

– Входите, Тедди. – Она натянуто улыбнулась. – Располагайтесь. Может, чашку чая?

– Нет, спасибо, – ответил он, ставя на стол портфель. – Я хотел бы сразу перейти к делу. К четырем мне надо быть в суде.

Фиона разгребла бумаги, освободив ему часть стола. Тедди вытащил свои и сел. Пока он их упорядочивал, складывая в аккуратную стопку, его очки сползли с носа, угрожая свалиться. Фиона наклонилась и поправила ему очки.

– Благодарю, – рассеянно произнес адвокат. – Как вы?

– Нормально. Намного лучше.

– Вы ужасная лгунья!

Фиона устало рассмеялась:

– В таком случае отвратительно. Это вас больше устраивает?

– По крайней мере, звучит правдиво. Ну вот… нашел. – Он протянул Фионе копию завещания. – По большей части рутина. Но есть несколько моментов, где мне потребуются ваши указания.

Тедди стал перечислять пункты завещания, подробно объясняя распоряжения Ника, не связанные с денежными вопросами. Он извинился за витиеватый юридический язык, сказав, что ее муж хотел соблюсти все формальности. Фиона добросовестно старалась слушать пояснения, но слова расплывались у нее перед глазами. К тому моменту, когда Тедди добрался до банковских счетов Ника и распоряжений, как с ними поступить, ее голова раскалывалась от боли. Еще немного – и она просто упадет в обморок. В этот момент Тедди перевернул последнюю страницу завещания.

– Фиона, это всё, – сказал он. – За исключением последнего вопроса.

– Какого? – спросила она, морщась от головной боли.

– Уверен, вы знаете. У Ника был частный инвестиционный фонд в лондонском банке «Альбион». Когда он уезжал из Англии, отец положил на его имя определенную сумму, потратив эти деньги на покупку акций, приносящих доход. – (Она кивнула.) – Этот фонд тоже перешел к вам. Его нынешняя стоимость оценивается почти в семьсот тысяч фунтов.

– Тедди, тут какая-то ошибка. В пересчете на доллары это более трех миллионов!

– Да, я знаю. Какое-то время назад стоимость фонда была еще выше. Значительно выше.

– Но как такое возможно? Когда мы поженились, стоимость фонда недотягивала до ста тысяч.

– Имело место дополнительное приобретение акций.

– Кем? Ником? Он не желал и близко подходить к маклеру или банку.

– Нет. Акции приобретались лордом Элджином, его отцом. Незадолго до смерти Ник рассказывал мне, что его отец добавил к счету акции. Еще Ник говорил, что отец без борьбы деньги не отдаст. Хотя фонд перешел к вам на законных основаниях, Рэндольф Элджин может попытаться воспрепятствовать переходу. Я думаю, он так и сделает. Я еще не встречал никого, кто добровольно отдал бы более трех миллионов долларов.

– Так вступите с ним в борьбу, Тедди. Сделайте все, что необходимо. Я заплачу за ваши усилия. Отец Ника – ужасный человек. Я буду только рада лишить его этих денег. Меня вдохновляет пустить их на что-то хорошее, что понравилось бы Нику. Возможно, на стипендии для студентов художественных колледжей. Или передать Метрополитен-музею.

– Хорошо. – Тедди снова зашелестел бумагами, разыскивая нужные. – Мне только необходимо знать, хотите ли вы сохранить фонд в его нынешнем состоянии, со всеми его текущими инвестициями, или же вы хотите его ликвидировать, а все деньги перевести в ваш банк.

– Ликвидировать, – ответила Фиона, вновь принимаясь массировать виски.

Головная боль сделала ее раздражительной. Ей не терпелось проститься с Тедди.

– Вы уверены? Легче заставить Элджина выпустить из рук акции, чем кругленькую сумму денег. Насколько помню, там есть акции, приносящие неплохой доход, но одна компания ни к черту не годится. Давайте-ка взглянем… Издательство «Абингдон»… сталелитейная компания, хорошая, надо сказать… «Битон», фабрики Викса… заводы Брайтона… Вот оно, гнилое яблоко! Кстати, Фиона, это чайная компания. Называется «Чай Бертона».

Руки Фионы замерли на висках.

– Тедди, как вы сказали? – шепотом спросила она.

– Это… «Чай Бертона».

– Сколько там акций? – спросила она, выискивая лист бумаги и ручку.

Тедди провел пальцем по столбцу:

– Весьма много.

– Тедди, я хочу знать точное число!

– Четыреста пятьдесят тысяч.

У Фионы перехватило дыхание. Тедди смотрел на нее. Глаза ее стали похожими на блюдца.

– Вот, значит, как он все проворачивал, – сказала она. – Лгун! Обманщик! Мерзавец! А я-то не понимала, как ему удается сохранять пятьдесят один процент акций, будучи по уши в долгах. Теперь понятно.

– Фиона, вы о ком?

Не отвечая адвокату, она открыла ящик стола и достала папку. Развязав тесемки, стала просматривать документы, выписывая цифры.

– Пятьдесят два процента! – дрожащим голосом произнесла Фиона. – У меня этих чертовых пятьдесят два процента!

– Чего именно?

– Акций «Чая Бертона». Тедди, дайте посмотреть ваши отчеты.

Адвокат пододвинул ей бумаги. Самые последние лежали сверху. Фиона начала перекладывать листы, квартал за кварталом двигаясь назад, пока не обнаружила то, что искала: покупку акций «Чая Бертона». Они были приобретены и добавлены к фонду Ника в марте 1894 года. Элджин платил за акцию около трех фунтов. То есть около пятнадцати долларов. Общая стоимость акций «Чая Бертона» плюс другие акции Ника, которые в то время оценивались в сто шестьдесят тысяч фунтов, увеличили общую стоимость фонда до полутора миллионов фунтов. Внушительная сумма. Фиона быстро разыскала свои отчеты за тот квартал. Она тогда платила за акцию от восемнадцати до двадцати одного доллара. Получается, акции Ника приобретались со скидкой.

Затем она сравнила отчет Ника в марте 1894-го с данными марта 1898-го. Тедди был прав: акции всех других компаний давали прибыль, тогда как «Чай Бертона» нес чудовищные убытки. Вследствие этого общая стоимость фонда упала более чем вполовину по сравнению с 1894 годом. Доходы от акций других компаний не могли спасти положение. Принадлежащие Нику четыреста пятьдесят тысяч акций «Чая Бертона» сейчас стоили менее пятисот тысяч фунтов.

Даты, разница в стоимости акций, убытки – все точно сходилось.

– Тедди, сохраните мне фонд Ника. В неприкосновенности, – сказала Фиона, поднимая голову от бумаг. – Чего бы это ни стоило. Понимаете? Я должна получить эти акции. – Она сделала упор на слово «должна». – Начните действовать этим же вечером. Пошлите в «Альбион» письмо… нет, телеграмму. – Фиону вдруг охватила паника. – Элджин ведь не может продать акции? – с тревогой спросила она.

– Разумеется, нет. Активы Ника заморожены до тех пор, пока нью-йоркский суд не утвердит завещание. Сейчас они на законном основании принадлежат его ближайшей родственнице, то есть вам.

– Хорошо. Немедленно уведомите Элджина о моих пожеланиях. – Фиона вскочила и начала ходить по кабинету. – Тедди, отправьте телеграмму сегодня вечером. Слышите? Сегодня вечером. В вашей конторе есть исполнительные люди, которым можно это поручить? Я хочу, чтобы телеграмму ему принесли завтра утром. Тедди, время подпирает. Отправляйтесь немедленно. Мой кучер вас довезет. По пути в суд вы успеете заехать к себе в контору.

Тедди недоумевал. Никогда еще Фиона не вела себя с ним так. Она чуть ли не за руку вывела его из кабинета и усадила в свой экипаж, заставив поклясться, что телеграмму он пошлет без промедления. Затем велела кучеру побыстрее домчать мистера Сиссонса до его конторы.

Фиона вернулась в кабинет, снова села за стол. Ее недоумение было еще сильнее, чем у адвоката. Она не знала, плакать ей или смеяться. Кто бы мог подумать, что акции «Чая Бертона», за которыми она охотилась повсюду, столько лет преспокойно лежали в активах фонда ее мужа? Тридцать процентов от полутора миллионов выпущенных акций находилось в руках Ника.

Затея Бертона была предельно логичной. В 1894-м ему понадобились деньги для проникновения на американский рынок. К тому времени он уже занял у «Альбиона» триста тысяч фунтов. Газеты раструбили об этом. Фионе самой попалось несколько статей. Узнав о займе, держатели бертоновских акций забеспокоились.

Бертону требовались деньги, но так, чтобы акционеры не пронюхали о новом займе. Скорее всего, он предложил не банку, а лично Элджину часть своего контрольного пакета. Судя по виденным Фионой отчетам, со значительной скидкой. Бертон знал: у Элджина они будут в целости и сохранности. Фиона не сомневалась, что он убедил банкира, нарисовав тому радужные перспективы. «Чай Бертона» завоюет твердые позиции в Америке – большой стране с постоянно растущим населением. Стоимость акций возрастет. Когда из Америки потекут денежки, Бертон выкупит свои акции назад по повышенной стоимости, и Элджин получит солидный навар.

Ввиду секретности сделки Элджин не мог воспользоваться деньгами «Альбиона». Банк к тому времени стал публичным акционерным обществом, и все операции находились под пристальным вниманием акционеров. Поэтому Элджин заплатил Бертону из личных средств, а акции поместил на частный счет, каковым являлся фонд Ника. Вероятнее всего, сделку осуществил личный секретарь лорда или кто-нибудь из старших управляющих, кому он доверял. Таким образом, во всем банке только Элджин и его доверенное лицо знали о существовании счета. Естественно, Элджин считал, что акциям ничего не грозит. Поставить Ника в известность он посчитал излишним. Лорд прекрасно знал о ненависти сына к «Альбиону». Ник никогда не потребует бертоновских акций, поскольку инвестиции его совершенно не интересовали. Приносит фонд доход – и ладно. Элджин принимал в расчет и серьезную болезнь сына. Когда Ник умрет, холостой и не имеющий наследников, как полагал отец, деньги его фонда попросту вернутся в семью.

Оба стервятника считали, что заключили выгодную сделку. Бертон получил столь нужный ему заем, Элджин – перспективу увеличить свое богатство. И оба были уверены, что их тайна никогда не раскроется.

Элджин не предусмотрел лишь два момента. Во-первых, он не предполагал, что попытка вторгнуться на американский рынок закончится для Бертона провалом и чайный магнат не сумеет выкупить свои акции. Во-вторых, Ник прожил дольше, чем представлялось отцу, женился, а после смерти все, чем он владел, включая и фонд, перешло к его жене.

Фиона глубоко вдохнула, потом выдохнула. Потрясенная сделанными выводами, она вскочила со стула. Взгляд упал на фотографию Ника. «Если бы я знала», – подумала она. Но откуда ей было знать. Ник не рассказывал ей, из каких активов состоит его фонд. Он и сам не знал. При его отношении к деньгам он даже не знал, сколько их лежит в его бумажнике.

Фиона взяла рамку с фотографией. Впервые со дня смерти Ника она почувствовала, что он рядом. Он по-прежнему ее оберегает, заботится о ней. Его тело ушло, но его дух жил в ее сердце. Он был и навсегда останется частью ее. Майкл оказался прав.

Из окна снова повеяло ветром, но на этот раз Фиона не вздрогнула. Она улыбнулась, представив, что не ветер, а рука Ника гладит ее по щеке. Фиона закрыла глаза, крепко прижала фотографию к груди и шепотом поблагодарила Ника за этот прощальный подарок.