Текст книги "Чайная роза"

Глава 42

Увидеть дом номер восемь на Монтегю-стрит было для Джо равносильно удару ножом в сердце. Он стоял напротив двери и молил Бога, чтобы дверь распахнулась и на пороге оказалась она: улыбающаяся, со сверкающими синими глазами, как в тот день, когда он повез ее показывать Вест-Энд. Всего год назад он еще жил на этой улице, сидел вечерами с друзьями на крыльце, мечтал о магазине и жизни с Фионой. Всего год, а казалось – давным-давно.

Джо заставил себя пройти дальше и постучал в дверь дома номер четыре. Дверь открыл отец.

– Ну и ну! Блудный сын возвращается, – сказал он.

– Я тоже рад тебя видеть, отец.

Увидев в руках сына букет розовых гвоздик, Питер Бристоу нахмурился:

– Мог бы и на розы раскошелиться. Извел мать вконец. Не знала, где тебя искать. Спасибо, соседи подсказали. Парни на рынке болтали: дескать, выгнал тебя Петерсон коленкой под зад. Много пришлось мне выслушать о моем сыночке…

– Я прошу прощения, отец. Я очень виноват. Мир?

– Еще как виноват, – покачал головой Питер. – Ладно, входи. Воскресный обед на столе. Я не привык обедать на крыльце.

Джо закатил глаза и поплелся за отцом, довольный, что не вернулся жить в родительский дом. Его весело встретил младший брат Джимми, которому исполнилось шестнадцать. Тринадцатилетняя Эллен вытянулась и похорошела. Подросла и восьмилетняя Кэти. На ней был фартук, а волосы она по-прежнему заплетала в косички. Джо поцеловал мать, вынимавшую из духовки большую баранью ногу. Он чуть не упрекнул ее в непомерной трате – баранина стоила дорого. Но Роуз была так рада воссоединению и благополучному окончанию сыновних бед, что Джо промолчал. Увидев букет, мать обрадовалась и велела Эллен поставить цветы в вазу. Джо сам отнес блюдо на стол, где сестры уже раскладывали по тарелкам картошку и брюссельскую капусту. Семья уселась. Воцарилось неловкое молчание. И вдруг Кэти сказала:

– Ма говорила, что Милли потеряла ребенка. А как она потеряла? Он что, ушел? И она до сих пор его не нашла?

– Кэти, угомонись! – одернула сестру Эллен.

Джо, нарезавший баранину, опустил вилку и нож.

– Ребенок не потерялся, дорогуша, – тихо сказал он. – Младенец теперь на небесах.

– А почему там? Почему не здесь?

– Ешь лучше и не суйся во взрослые дела! – рявкнул на младшую дочь Питер. – Хватит с нас разговоров про младенцев, Милли и все прочее!

– Дура! – прошипела Эллен, пихнув сестру в бок.

– И совсем не дура! – обиделась Кэти. – Я только сказала…

– Кэти, будь умницей, передай мне подливу, – попросила Роуз. – Расскажи-ка нам, Джо, про свою новую работу.

Джо мысленно поблагодарил мать за перемену темы.

– При твоем-то опыте мог найти себе и получше, – выслушав рассказ, заметил отец.

Роуз выразительно посмотрела на мужа.

– Я пробовал. Томми обложил меня со всех сторон. Хорошо, что хоть такая работа нашлась. Но это не насовсем, – добавил Джо, налегая на баранину. – Основную часть денег я откладываю… Есть у меня задумка насчет нового дела.

– Какого же, сынок? – заинтересованно спросила Роуз.

– Поднакоплю денег и обзаведусь собственной тележкой. Наполню ее лучшими овощами и фруктами и начну ездить по богатым улицам. Скажем, где-нибудь в Мейфэре. А если хватит денег, куплю телегу с лошадью и смогу объезжать больше мест. Доберусь и до Найтсбриджа. А гонять тележку по Мейфэру найму кого-нибудь другого. Потом телег станет больше… пока мои услуги не распространятся на весь Вест-Энд. – Джо оживился, на мгновение став таким, каким был всего год назад. – Расчет прост. Повариха или экономка получают свежайшие фрукты и овощи, которые им ежедневно привозят прямо домой. Выбирай прямо с крыльца. Никуда ходить не надо. А главное – не надо брать разную засохшую и подгнившую дрянь, какой торгуют в ближайших магазинах. Пожалуй, я назову свою компанию так: «Монтегю – качество и удобство». По имени улицы. Как вам?

– По-моему, замечательная идея, – подхватила Роуз.

– Я бы пошел к тебе работать, – сказал Джимми. – Утром помогал бы тебе, а во второй половине дня возвращался бы к отцу на рынок.

– Более глупой затеи я еще не слышал, – заявил отец. – Как ты убедишь поварих покупать у тебя? У каждой есть свои любимые магазины…

– Питер… – попробовала вклиниться Роуз, но муж ее не слышал.

– И потом, откуда ты знаешь, какой товар тебе нужен и в каком количестве? Один распродашь мигом, а другой у тебя вообще не купят. Уж лучше оставайся там, где работаешь, и благодари хозяина, что взял тебя.

– Не ты ли мне говорил, что я способен найти себе дело получше? – спросил Джо, раздосадованный постоянной отцовской критикой и нежеланием хотя бы обсудить новую идею.

– Покамест тебе лучше держать голову пониже, не то опять дров наломаешь, – сказал Питер.

– Не знаю, зачем я согласился прийти! – Джо сорвал с шеи салфетку и собрался встать. – Прости, ма. Спасибо за обед.

– А ну-ка сядь! – потребовала Роуз. – Никуда ты не пойдешь, пока не поешь. Я что, зря готовила?! – Выпалив это, она сердито повернулась к мужу, и тот, будучи фунтов на восемьдесят тяжелее жены и на целый фут выше, съежился под ее взглядом. – А ты, Питер, хотя бы раз поддержал сына! Привык огульно хаять все его затеи. Джо придумал замечательную штуку! А если бы он видел от тебя больше поддержки и внимания, то никогда бы не позарился на Ковент-Гарден и не спутался бы с мерзавцами вроде Томми Петерсона и его дочки!

За столом стало тихо. Семья вернулась к еде. Эллен попросила еще мяса. Кэти без капризов съела брюссельскую капусту, которую терпеть не могла. Джо добавил подливы к картошке. Питер полоснул ножом по куску баранины и вдруг сказал, что знает человека, готового продать тележку. Он готов внести деньги, а Джо потом будет выплачивать ему частями из своего недельного заработка. Роуз похлопала мужа по руке и с надеждой посмотрела на старшего сына.

Дальше обед продолжался вполне буднично. Затем Питер уселся возле очага с газетой и трубкой и быстро задремал. Эллен и Кэти помогли матери вымыть посуду и умчались к подружкам. Роуз предложила Джо перед возвращением в Ковент-Гарден немного прогуляться. Он согласился.

Когда проходили мимо бывшего дома Фионы, Джо снова повернул голову, с тоской глядя на знакомые стены.

– Теперь там на каждом этаже по семье, – заметила мать. – Боже, как я тоскую по Финнеганам! Кейт была мне как сестра.

Джо кивнул. Он тоже тосковал по ним, порой до боли.

– Ма, как ты думаешь, она когда-нибудь простит меня? Я уж не заикаюсь, что снова полюбит. О таком я даже не мечтаю. Хотя бы простила.

– Ой, дорогуша, сама не знаю. Просто удивительно, как много сердце может вынести. Говорят, оно разбивается, но это не так. Наверное, тогда было бы легче. Перестало биться – и всё тут. Ничего не чувствует. – (Они завернули за угол.) – Думаю, она тебя простит. Такое бывает. Однажды я простила твоего отца.

– За что? За ворчливость и упрямство? – (Роуз покачала головой и отвела глаза; лицо у нее вдруг стало печальным.) – Тогда за что, ма?

– Когда тебе было всего шесть, Джимми – три, а Эллен только родилась, ваш отец меня бросил. Ушел к вдове, торговавшей на Спитафилдсе. Красавицей не назовешь, но дети у нее выросли, и она жила в свое удовольствие.

– Мой отец? Ушел к другой женщине? – переспросил ошеломленный Джо.

Роуз кивнула:

– Ему было не справиться с семейными обязанностями, отцовством и появлением еще одного ребенка. Представь: сплошное безденежье, жить приходилось у моих родителей. Работал он у своего отца. Нам тогда было жутко тяжело.

– Ма, но ты выдерживала.

– Само собой. Я знала, что нужна своим детям, потому и выдерживала. А он не мог.

Потрясенный Джо молча смотрел на мать. Увидев его лицо, Роуз засмеялась:

– Дорогуша, мужчины – существа слабые. Ты этого не знал? Вы много шумите, но женщины оказываются посильнее вас. Особенно по части этого. – Она притронулась к сердцу; улыбка погасла; воспоминания и сейчас откликались болью. – Я только-только родила. Эллен мучилась животом. Кричала от голода, а сосать не могла. Ночью спать мне не давала. Вы с Джимми еще совсем малы. Денег едва хватало на еду. И вдруг муж срывается и уходит. – Роуз невесело рассмеялась. – А мой отец спрашивает, чем это я… представляешь?.. чем это я обидела мужа, если он ушел. Слава Богу, моя матушка рассудила по-иному! Без нее я бы точно не сдюжила.

– Что было потом? Отец вернулся? Ты его пустила?

– Вернулся. Через месяц. Вид был как у побитой собаки.

– Но почему ты его приняла?

– Мне нужен был муж. Вам – отец. И потом, я любила этого придурка. Не сразу, конечно, но я его простила. И хотя его уход больно по мне ударил, я смогла понять. Иногда я сама готова была сбежать – так меня донимали ваши крики, вопли, писки и визги.

– Надо же… мой отец, – покачал головой Джо. – Я и представить не мог.

– Думаю, теперь ты лучше поймешь отца. Почему он ведет себя так. Почему осторожничает даже в мелочах и дует на воду. Боится сделать неверный шаг и снова все испортить. Потому он и рассердился на тебя по-крупному. Ты же повторил его ошибку. – (Джо кивнул.) – Ты меня спрашивал, сможет ли Фиона тебя простить. Не знаю. Гадать не хочу. Зато знаю, как сильно вы любили друг друга. Чем терзать себя мыслями, попытайся спросить у нее самой. Твоя жизнь только началась.

– Ма, я сам хотел у нее спросить. И спрошу, если сумею ее найти.

– Ты так ничего и не узнал? И сыщик тот частный не помог?

– Он выяснил, что Фиона продала несколько вещей старьевщику. Лавка неподалеку от дома, где живет Родди.

– Фиона – девчонка смышленая. Куда бы ее ни занесло, уверена: она неплохо прижилась на новом месте. Что-то заставило ее сорваться с места. Вот только что? Странно это все.

Джо ответил, что и его до сих пор настораживает странное бегство Фионы. Затем он рассказал матери о том, о чем поначалу рассказывать не собирался, чтобы ее не волновать: о драке со Стэном Кристи.

– Ой как мне это не нравится! – забеспокоилась Роуз. – Что этому чертову Котелку понадобилось от Фионы?!

– Родди говорил с Шиханом. Тот заявил, что Фиона украла у его компаньона деньги и компаньон требует найти ее и вернуть украденное.

– Что? Надо же, чушь какая! Зачем клеветать на девочку? Фиона никогда не была воровкой. И не стала бы она просто так скрывать от Родди, куда собралась. Кому-кому, а ему обязательно сказала бы. Он ведь ей как отец. Роднее собственного дяди, который даже не написал Кейт и не прислал денег после смерти Пэдди.

Джо остановился и положил руки на плечи матери:

– Ее дядя…

– Ага. В Нью-Йорке живет. По-моему, бакалейщик. Магазин там у него. Помню, Кейт говорила, что Чарли все мечтает отправиться туда и работать у дяди.

– Ма, я понял! – воскликнул Джо. – Вот куда она уехала. Я просто уверен! Ну куда еще ей податься? Особенно с Шейми. Ты знаешь имя ее дяди и адрес?

– Нет. Фамилия у него, ясное дело, Финнеган. А вот имени не помню. Может, Родди знает. И адрес тоже.

– Ма, я поеду туда! – возбужденно проговорил Джо. – В Нью-Йорк. Фиона там. Я знаю. Как только денег подзаработаю на билет и чтобы жить там, пока ищу ее. Надо поскорее начинать собственное дело. Работая на себя, я получу больше, чем мне платит Эд.

– Тогда вернемся домой и спросим отца насчет тележки, о которой он заикнулся. У меня есть немного на мелкие расходы. Помогу отцу внести плату.

Джо ее расцеловал:

– Спасибо, ма. Но сначала давай завернем к Родди. Спросим, знает ли он адрес. Если знает, я немедленно ей напишу.

– Идем, – согласилась Роуз.

– Ма, дом Родди совсем в другом направлении! – крикнул Джо, хватая мать за руку. – Нам вон туда. Прибавим шагу!

Глава 43

Фиона листала страницы книжечки в кожаном переплете.

– Что это ты взяла? – спросил Уилл.

– «Избранные стихотворения» Альфреда Теннисона.

Уилл взглянул на томик:

– Первое издание. Большая редкость. Напечатано в Венеции, – пояснил он, сдувая пыль с винной бутылки. – Ты любишь стихи Теннисона?

– Может, и любила бы, если бы в школе не заставляли учить их наизусть.

Фиона закрыла глаза, прижала книжку к груди и без запинки прочла «Пересекая черту», открыв их на последней строчке.

– Отлично!

Уилл поставил бутылку на стол и зааплодировал, потом снял пиджак и галстук, повесил их на спинку кожаного дивана и остался в белой рубашке, манжеты который скрепляли золотые прямоугольные запонки с монограммой, и шелковом жилете. Дополняли наряд брюки из тонкой светлой шерсти.

Фиона зарделась от его похвалы. Томик стихов она вернула на самую нижнюю из книжных полок высотой футов на двадцать. Такие полки стояли вдоль всех стен огромной библиотеки Уилла. Лестницы на рельсах позволяли добраться до верхних полок в любом месте. Библиотека вдвое превышала размер квартиры Майкла, но была лишь одним из помещений особняка, занимавшего целый квартал на углу Пятой авеню и Шестьдесят второй улицы. Уилл впервые пригласил ее к себе. Они пообедали в ресторане «Дельмонико». Фиону сопровождал Ник. Затем он отправился в другую часть города, где у него была встреча с другом-художником, а они поехали сюда. В двенадцатом часу ночи Фиона с Ником вновь встретятся в ресторане и оттуда поедут домой. Майкл ничего не узнает. Два раза этот трюк прекрасно удавался, не вызвав у дяди подозрений. То был единственный способ, позволявший Фионе остаться вдвоем с Уиллом. В первый раз они гуляли по Центральному парку, а во второй – катались в экипаже. Маленькая уловка позволяла говорить без посторонних ушей и целоваться.

В особняк Уилла они приехали больше часа назад. Уилл сразу же устроил ей экскурсию и, почти не останавливаясь, водил по своим обширным и роскошным владениям. В особняке имелась приемная, две большие гостиные, три поменьше, столовая, бесконечные коридоры и переходы, комната для отдыха, игровая, несколько кабинетов, галерея, оранжерея, громадная кухня, бальный зал, способный вместить триста гостей, несколько комнат, назначения которых Уилл и сам толком не знал, и, наконец, его гигантская библиотека, а также спальни, ванные комнаты и комнаты для прислуги. Фионе казалось, что она попала во дворец. Несколько раз она спотыкалась, заглядевшись на резной мрамор, позолоту, расписные панели, шпалеры, шелковые портьеры, хрустальные люстры, картины и скульптуры. Переполненная впечатлениями, она обрадовалась, когда они с Уиллом оказались в библиотеке. Здесь убранство было намного скромнее: только ряды полок, два письменных стола, диван и два глубоких кожаных кресла, поставленные перед камином. Летний вечер выдался прохладным, и дворецкий предусмотрительно развел в камине огонь. Его пламя, да еще свечи в канделябрах освещали помещение.

Фиона медленно обводила взглядом нескончаемые ряды полок.

– Уилл, и сколько же у тебя книг?

Он задумался, одновременно сражаясь с упрямым штопором.

– Около ста тысяч наберется!

– Чтоб мне провалиться! – восторженно прошептала Фиона.

Она шла вдоль стены, стуча каблуками по блестящему каменному полу. За спиной хлопнула пробка.

– Ну вот! Едва вытащил. Фиона, тебе нравится «Шато Марго»? Эта бутылочка шестьдесят девятого года. Старше тебя.

– Не знаю, – пожала плечами Фиона. – Я таких вин никогда не пила. И вообще никаких не пила, пока ты не пригласил меня в «Дельмонико». Только шампанское. Единственное, что пил Ник на корабле. Я составляла ему компанию.

– Ты не шутишь? – изумился Уилл. – А что ты пила в Лондоне?

– Чай.

– Я спрашиваю про ланч. И про обед.

Фиона задумчиво почесала подбородок.

– Хм… про ланч. И про обед. Дай вспомнить… Ну конечно… чай. И потом тоже был чай. В основном средненький «ассам», который покупали в ближайшем магазине. Но иногда нам доставался божественный… – здесь она выразительно захлопала ресницами, – божественный «дарджилинг». Случалось, на складе падал и ломался ящик. Отец и его напарники стремились набрать оттуда чая, пока распорядитель работ не учуял.

– Ты смеешься надо мной?

– А что, по-твоему, семья могла себе позволить на жалованье грузчика?

– И сколько платили твоему отцу в неделю?

– Двадцать с лишним шиллингов. Около пяти долларов.

Уилл поморщился:

– Конечно, на такие деньги настоящего вина не купишь. Зато сейчас ты можешь насладиться его букетом. Садись и попробуй.

Уилл расположился на диване. Фиона устроилась рядом. Ей было приятно сидеть в его громадной библиотеке. Возле Уилла у нее возникало ощущение безопасности. Куда бы они ни ходили и ни ездили, рядом с Уиллом она всегда чувствовала себя в безопасности. О ней заботились и оберегали. Приятные чувства. Конечно, не настолько захватывающие, отчаянные чувства, какие испытываешь, когда любишь. Эти чувства, как она ни старалась, по-прежнему ускользали от нее. Но со временем они придут. Фиона в этом не сомневалась. Просто еще слишком рано. Как-никак она знает Уилла всего несколько месяцев. Этого недостаточно, чтобы всерьез полюбить. Пока она только влюблялась в него. А влюбляться и любить – совсем не одно и то же.

Уилл наполнил бокалы. Фиона потянулась к ближайшему, но Уилл отодвинул его:

– Не надо так спешить. Прежде чем ты выпьешь едва ли не лучшее в мире вино, позволь преподать тебе маленький урок.

– Мне что, нужно потом это выплевывать? На корабле была… как ее… дегустация. Я только смотрела. А те, кто пробовал вина, делали маленькие глотки, держали во рту и потом выплевывали в ведро. Наверное, им не понравилось.

– Если, моя дорогая, ты посмеешь выплюнуть это вино, я тебя вздерну.

– Оно такое вкусное?

– Очень. Закрой глаза.

– Закрыла. Что дальше?

– Теперь закрой рот. Ненадолго. Сумеешь продержаться? – (Фиона хихикнула.) – Вначале принюхайся, – сказал Уилл, поднося бокал к ее носу. – Втяни воздух поглубже.

Фиона послушно выполнила его требования. Уилл был рядом. Она наслаждалась теплом его тела и звуком голоса.

– Что ты различаешь в этом запахе?

– Ну… виноград.

– А еще?

Фиона еще раз втянула в себя аромат вина.

– По-моему, смородина. Да, смородина. И… перец? Еще что-то… Знаю! Ваниль! – воскликнула она, открывая глаза.

– Отлично! У тебя великолепное чутье. Я восхищен.

Уилл протянул ей хрустальный бокал, тяжелый, словно кирпич. Фиона сделала глоток и медленно проглотила. Казалось, она пьет жидкий бархат. Она сделала новый глоток и почувствовала, как по всему телу разливается тепло. Фиона заметила, что Уилл сидит совсем рядом. В его карих глазах поблескивали медные крапинки. Она увидела маленькую веснушку у него над верхней губой, а в волосах – легкую проседь. От него пахло крахмалом рубашки, кожей ботинок и чистой кожей его тела. Этот запах будоражил ее куда сильнее аромата вина в старинном бокале. У Фионы разгорелись щеки. Она смотрела на Уилла, зная, что он собирается ее поцеловать. Ей хотелось этого.

– И рот у тебя тоже великолепный, – сказал он, забирая у нее бокал и ставя на столик.

Уилл поцеловал ей шею и кожу за ухом. Фиону пробрала дрожь. Он погладил ее грудь через платье. Движения были нежными, но настойчивыми. С губ Фионы сорвался вздох. Уилл был уверен в себе. Столь же уверенными были его ласки. Да, это тебе не ласки сверстника. Уилл был женат и, если верить дядиным словам, имел любовниц. Он знал, что́ делает, и это начинало ее настораживать. Руки Уилла переместились ей на спину и стали расстегивать пуговицы. Затем он опустил лямки камисоли. Только теперь до Фионы вдруг дошло, зачем он привез ее к себе домой, почему вместо прогулки по парку они поехали сюда.

– Уилл, не надо… – тихо прошептала она, не готовая к такому повороту событий.

Но Уилл не останавливался. В канделябрах подрагивало пламя свечей, бросая мягкий отсвет на книги, недопитые бокалы, кожаный диван и тело Фионы. Уилл продолжал ласкать ее нагие груди, целовал ее губы, а его пальцы уже забрались ей под юбку. Он знал, где и как дотрагиваться до нее. От его рук и губ Фиона почувствовала себя вялой. Между ног появилась тупая, тянущая боль. Ей стало казаться, что она хочет сорвать с него одежду и опрокинуть его на себя. Заколдованная желанием, она уже не хотела, чтобы он останавливался. Она жаждала почувствовать жар его тела… почувствовать его внутри себя.

Уилл снова поцеловал ее и сказал:

– Фиона, идем в постель. Ляг со мной. Я тебя хочу… Я хочу… заняться с тобой любовью.

Она застыла. Мгновение назад в ее жилах пылал огонь. Теперь они покрылись льдом.

– Нет, Уилл! – резко ответила Фиона, разрывая объятия. – Я не хочу… я… не могу.

Уилл снова привалился к спинке дивана и закрыл глаза:

– Почему? Что не так?

– Я… я могу забеременеть.

Он приоткрыл один глаз:

– Ты же знаешь о способах предохранения. Я бы принял все меры.

– Дело… не в этом… Я не могу… Я не…

– Фиона, я все понял, – сказал он, беря ее за руку. – Ты не готова. Это главное. Дальше можешь не объяснять. Я понимаю. Я был слишком настойчив.

– Нет, Уилл, ты не был слишком настойчив! – вырвалось у нее. – Я… я тоже тебя хочу. Очень… Просто я…

– Тсс! – Он остановил ее поцелуем, затем надел ей на плечи лямки камисоли. – Хотя бы скрой свои… Для мужчины это пытка.

Фиона оделась, застегнулась на все пуговицы. Ее щеки горели, но совсем не от стыда.

Она соврала. Уиллу. Себе. Убедила его, что сдержанность вызвана страхом забеременеть, прекрасно зная истинную причину, которую отказывалась признавать. Его слова «Я тебя хочу… Я хочу… заняться с тобой любовью» были словами Джо, произнесенными в тот памятный день, когда Фиона лишилась невинности на его узкой кровати и когда он сказал, что любит ее и будет любить всегда. Стоило Уиллу произнести эти слова, в ее мозгу замелькали картины той субботы… Тогда Джо вытряхнул ей на колени содержимое их заветной банки из-под какао и следил за ее удивленными глазами. Подарил ей колечко с маленьким сапфиром. Поднял на руки. Фиона помнила его прикосновения, то, как он входил в нее, открывая ее для себя и себя для нее, пока они не стали одним телом, одним сердцем, одной душой.

Эти картины мучили Фиону. Ей хотелось быть с Уиллом, думать только о нем, любить его. Хотелось шагнуть вперед, оставив Джо позади. Фионе очень этого хотелось. Но сколько она ни пыталась, результат всегда был один и тот же: Джо неизменно возвращался. То она слышала голос, похожий на голос Джо, то встречала глаза почти такого же цвета, как у него, то походка незнакомого парня как две капли воды напоминала самоуверенную походку Джо. И Джо мгновенно возвращался, завладевая ее мыслями и сердцем.

– Фиона, почему ты плачешь? – осторожно спросил Уилл.

Она смущенно вытерла щеки, даже не подозревая, что по ним катятся слезы.

Уилл достал платок и вытер ей глаза.

– Я тебя огорчил. Прости, пожалуйста. Проявил непозволительную требовательность. Какой же я болван! Честное слово! Не плачь, дорогая. Это разбивает мне сердце. – Он притянул Фиону к себе и прошептал: – Я бы никогда не овладел тобой против твоего желания. Никогда. Я скорее умру, чем сделаю тебе больно. Я позволил себе поддаться чувствам, а мои чувства к тебе очень сильны. – Уилл разжал руки, заглянул ей в глаза. – Фиона, в таких вещах я совершенный профан. Могу прожужжать тебе все уши, рассказывая о делах. Теперь ты и сама это знаешь. А как доходит до сердечных дел – просто теряюсь. И всегда был таким… Я скажу тебе то, о чем прежде не говорил.

Фиона сжала руки. Нет, Уилл, только не сейчас. Прошу тебя, только не сейчас.

– Я давно хотел тебе это сказать, да вот… боялся, наверное. Вдруг у тебя нет ответных чувств? Я… я люблю тебя, Фиона.

Зачем он это сказал? Почему сейчас? Почему не в один из прекрасных вечеров, когда они возвращались с обеда, держась за руки и смеясь, когда она совершенно не вспоминала о Джо? У них ведь были такие вечера, дававшие ей надежду, заставлявшие верить, что она сможет забыть любовь всей своей жизни.

Уилл нежно, с любовью, поцеловал ее. Заглянул в глаза, ожидая ответа.

Надо ему сказать, что она не может откликнуться на его признание, поскольку любит и всегда будет любить другого человека. Сколько бы она ни пыталась вырвать из сердца ту любовь, у нее ничего не получалось. Она ненавидела себя за то, что продолжала любить того парня.

Но вслух Фиона сказала другое:

– Ой, Уилл… я… я тоже тебя люблю.