Текст книги "Чайная роза"

Глава 59

Николас Сомс, самый известный нью-йоркский галерейщик и любимец здешнего общества, опирался на трость с серебряным набалдашником и с улыбкой смотрел на жену. В этом году исполнится десять лет, как они женаты. Утром она попросила его приехать и посмотреть на ее последнее приобретение. Он исполнил просьбу жены и приехал на набережную, где стояло громадное кирпичное здание фабрики «Тэс-Ти». Однако жена была так поглощена работой, что даже не заметила его появления.

– Ник, эта новая машина – просто чудо, – говорила она за завтраком. – Дух захватывает. Ты обязательно должен видеть. Приезжай после ланча. Обещай, что приедешь.

И он приехал, хотя ему следовало остаться дома. Нынче малейшие усилия отзывались болью. Вот и сейчас крошечные осколки стекла вонзались ему в сердце. За последние два года состояние его здоровья серьезно ухудшилось, но изрядную часть своего угасания он виртуозно скрывал от Фионы. Правда только огорчила бы ее. Нику хотелось оградить Фиону от всех бед и несчастий. Это было главным его желанием. Она и так успела с лихвой познать горе.

Сейчас Фиона стояла в двадцати ярдах от него. Все ее внимание было приковано к шумному механическому устройству. Ник покачал головой. Только его Фи могла назвать эту груду клацающего металла чудом. Ник и понятия не имел о том, что́ это за машина и зачем она нужна. Шумная игрушка обошлась Фионе в астрономическую сумму – пятьдесят тысяч долларов. Сделали ее в Питтсбурге. Фиона утверждала, что машина произведет настоящую революцию в чайной торговле. Ник смотрел на жену, и его улыбка, заключавшая в себе любовь, гордость и удивление, становилась шире. На бледном лице появился легкий румянец.

– Ты только погляди на себя! – усмехался Ник.

Из дому Фиона уезжала элегантно одетой. Сейчас от ее элегантности не осталось и следа. Модный жакет брошен на стул, словно тряпка. Рукава белой блузки она закатала по локоть; на одном уже чернела жирная полоса смазки. Волосы Фионы растрепались; от неизменного аккуратного пучка на макушке и следа не осталось. Она щелкала пальцами, разговаривая с кем-то по другую сторону машины. Ник видел ее профиль, любуясь живым и энергичным выражением лица. Как же он обожал это лицо!

Пока Ник любовался профилем Фионы, машина вдруг пришла в движение. Фиона повернула голову. Ник последовал взглядом за ней и увидел, как из пасти машины выкатываются на конвейерную ленту красные жестяные банки «Тэс-Ти». Схватив первую, Фиона сорвала крышку, затем вытащила полотняный белый мешочек и стала его рассматривать.

– Черт бы вас побрал! – закричала она совсем как американка.

Фиона проверила второй мешочек, третий, после чего поднесла пальцы к губам и пронзительно свистнула. Машина заскрежетала и остановилась.

– Стюарт! – крикнула Фиона. – Они по-прежнему рвутся! Каждый чертов мешочек!

Ник удивленно заморгал, когда из-под нагромождения шестеренок, пластин и рычагов показалась голова. То был Стюарт Брайс, правая рука Фионы. Восемь лет назад она переманила его из чайной компании «Миллардс».

– Что? – в ответ закричал Стюарт. – Я тебя не слышу! Я от этого чудовища совсем оглох!

– Должно быть, из-за натяжения на вальцах! – крикнула Фиона, подавая ему мешочек.

Из-под машины раздался второй голос. Лица Ник не видел – только ноги.

– Быть того не может! Мы три раза их регулировали!

– В таком случае, Данн, отрегулируйте в четвертый! Вы здесь механик, а не я!

Ник услышал недовольное фырканье, затем ответ:

– Причина совсем не в вальцах, миссис Сомс. В скрепляющем механизме. Его края рвут ткань мешочков.

– Края слишком рваные, – покачала головой Фиона. – От скрепляющего механизма остались бы маленькие чистые дырочки. Дело в натяжении, из-за чего муслин не разрезается, а разрывается. Вы собираетесь это исправлять или мне самой?

– Хотел бы посмотреть, как у вас это получится.

«Опрометчивый шаг, мистер Данн. Вы не знаете мою жену», – подумал Ник. Он взял жакет Фионы, аккуратно повесил на спинку стула, после чего сел, чтобы насладиться зрелищем.

Фиона не двигалась с места, сердито косясь на ноги Данна, затем схватила гаечный ключ, заползла под конвейер и добралась до середины машины. Юбка зацепилась за выступающий из половицы гвоздь. Фиона дернула. Юбка треснула. Ник даже вздрогнул. Венецианский шелк, вытканный вручную. Юбка шилась в Париже, в салоне Уорта. Боже мой!

Из-под машины доносилось сопение вперемешку с ругательствами. Потом крик. Несколько минут пугающей тишины. Снова крик, уже торжествующий, и затем:

– Запускайте!

Фиона выползла из-под машины. На одной щеке чернела смазка. Из порезанной руки капала кровь. Жестянки вновь поплыли по конвейерной ленте. Фиона отбросила ключ, схватила ближайшую, открыла, всматриваясь в содержимое, и расплылась в улыбке.

– Да! – закричала она, со смехом подбросив жестяную коробку вверх. – Да! Да! Да! У нас получилось!

Десятки белых мешочков дождем посыпались вниз. В этот момент Фиона заметила Ника. Радостно завопив, она подхватила с пола мешочек и побежала к нему. Усевшись на ящик для чая, она помахала мешочком, показывая мужу. Муслиновый мешочек был заполнен чаем. Его запечатывала блестящая металлическая скрепочка, от которой отходила нитка. К другому концу крепился красный бумажный ярлычок с напечатанными словами: «Тэс-Ти – Быстрая чашка».

– Любовь моя, весьма забавная вещица. Качается, как маятник. Но что это, черт возьми? – спросил Ник, вытирая ей кровь с руки.

Кровь успела запачкать пальцы и обручальное кольцо с потрясающе красивым бриллиантом изумрудной огранки в десять каратов, которое Ник подарил в первую годовщину их свадьбы. Глядя на руку жены, он нахмурился. Огрубелая, грязная, со шрамами. Такая рука могла принадлежать уборщице, прачке, но только не богатейшей женщине Нью-Йорка. Женщине, владевшей самой крупной, процветающей чайной компанией Америки, тридцатью пятью салонами «Чайная роза» и более чем сотней высококлассных бакалейных магазинов.

Фиона нетерпеливо вырвала руку. Подумаешь, кровь!

– Ник, это чайный пакетик! – возбужденно произнесла она. – Он сделает революцию во всей чайной индустрии! Опускаешь такой пакетик в чашку, добавляешь кипятка, даешь настояться, и чай готов. Никаких лишних действий, никакой траты времени. Не нужно мыть заварочные чайники и заваривать больше, чем тебе нужно.

– Звучит очень завлекательно, – похвалил Ник. – И очень по-американски.

– Вот именно! – подхватила Фиона, вскакивая на ноги. – Чайные пакетики экономят время, упрощают чаепитие. «Новый чай для нового столетия!» Нравится? Нейт предложил. Он нацеливается на молодежь – на тех, кто считает традиционное чаепитие бабушкиным занятием. Нейт хочет создать совершенно новый рынок. Ник, ты бы видел эскизы Мэдди! На одном она нарисовала актрису в гримерной, пьющую «Быструю чашку». На другом – машинистка ненадолго прервала работу, чтобы насладиться «Быстрой чашкой». У нее еще есть эскизы студента, который пьет чай, успевая готовиться к занятиям, и холостяка, сочетающего чаепитие с утренним бритьем… Ой, Ник… я тебе главного не сказала. Нейт нанял композитора Скотта Джоплина, чтобы тот написал нам песню. Знаешь, как она будет называться? «Регтайм с быстрой чашкой „Тэс-Ти“». Через месяц ее будут распевать повсюду. Под нее начнут танцевать. Ник, дорогуша, представляешь?!

Несравненные глаза Фионы сверкали синим огнем. Щеки раскраснелись. Ник подумал, возможно в тысячный раз, что Фиона – самая красивая из всех встреченных им женщин. Такой ее делала страстность. Вскоре он и сам был воодушевлен ее новым изобретением. Фиона обладала потрясающим даром, изумительной способностью передавать вдохновение другим, захватывая их своими идеями и проектами. Этим в значительной степени объяснялся ее колоссальный успех.

Ник помнил, как несколько лет назад она привила южным штатам вкус к «Тэс-Ти». Прежде его там покупали неохотно. Компания несла убытки. Фиона тратилась на рекламу, объявляла продажи со значительной скидкой, устраивала конкурсы – и все напрасно. Южане пили лимонад, холодный пунш и джулепы с мятой. Любителей чая можно было пересчитать по пальцам. Его находили чертовски обжигающим. Фиона неделями обдумывала высказывания южан, ломая голову над тем, как доказать ошибочность утверждений конкурентов. И вот как-то утром, во время завтрака, она порывисто выплеснула чай, остававшийся в заварочном чайнике, в стакан с колотым льдом.

– Если у нас не получается убедить их пить «Тэс-Ти» горячим, мы убедим их пить наш чай холодным, – заявила Фиона.

Она напряженно экспериментировала, пока не придумала особый метод заварки чая со льдом, после чего вместе со Стюартом и полудюжиной торговых агентов отправилась на Юг. Они устанавливали свои киоски в городах и городишках, растягивая рекламные плакаты с надписью: «ОТЧАЯННАЯ ЖАЖДА? ПОПРОБУЙТЕ ОСВЕЖАЮЩИЙ, ХОЛОДНЫЙ, КАК ЛЕД, „ТЭС-ТИ“!» Они неутомимо раздавали стаканы чая со льдом и купоны, дающие скидку на покупку полуфунтовой коробки. Фиона очаровывала, увещевала, а порой и заставляла пробовать ее чай. И люди подпадали под очарование чая со льдом, находя его крепким и освежающим, как еще раньше подпадали под очарование владелицы чайного концерна. Через три месяца Фиона и ее воинство вернулись безумно уставшими, но Юг был покорен. Ник ни секунды не сомневался, что ее чайные пакетики быстро завоюют всю страну.

Фиона напевала мелодию какого-то регтайма. Смеясь, она схватила Ника за руки, подняла с места и закружила в легкомысленном квикстепе. Ник быстро вошел в ритм. Сделав несколько па, он остановился и сам закружил ее. Его сердце пронзила острая боль. Он шумно глотнул воздуха и ценой волевого усилия не позволил себе схватиться за грудь.

Фиона замерла. Улыбка исчезла.

– Что с тобой? Ник, тебе плохо? Скажи, в чем дело? Сердце?

– Дорогая, не придумывай, – ответил он, пытаясь развеять ее тревогу. – Спину прихватило. Думаю, мышечный спазм. Я старею и дряхлею. Должно быть, сделал резкое движение, что-то растянул.

Судя по лицу Фионы, она этому не поверила. Усадив Ника на стул, она принялась хлопотать вокруг него. Он подыграл, начав массировать себе поясницу и говоря, что боль в груди через одну-две минуты утихнет. Но Фиона не повелась и на это, спросив, не надо ли вызвать доктора Экхарта. К ним подошли Стюарт и механик Данн, седой, ворчливый человек. Ник узнал, что Данн приехал из Питтсбурга вместе с машиной, чтобы установить и наладить ее на новом месте.

Разговор быстро перешел на возможности новой машины. Стюарт, обуреваемый идеями мирового чайного господства, без умолку болтал о производстве и распределении. Ник пытался выровнять дыхание, надеясь, что это успокоит и сердце. Он понимал: надо выбираться отсюда, и как можно быстрее.

Внезапный скрежет, донесшийся из машины, заставил Стюарта и Данна броситься к своему чудовищу. Нику казалось, что его сердце сжимает рука злого великана. Он встал и непринужденным тоном сообщил Фионе, что ему пора. Сегодня к нему с еженедельным отчетом должна заехать Гермиона Мелтон, управляющая галереей. Эту молодую англичанку он переманил к себе из Метрополитен-музея пару лет назад, когда Экхарт категорически запретил ему работать. Ему удалось провести Фиону, и она уже не смотрела на него с тревогой. Ник спросил, ждать ли ее к ужину. Фиона ответила, что постарается. Поцеловав жену, Ник вышел.

Боль в груди становилась все нестерпимее. Он с трудом добрел до экипажа, влез, прислонился к спинке и закрыл глаза. Посидев так несколько минут, Ник достал из нагрудного кармана пузырек и вытолкнул на ладонь белую таблетку. Лекарство должно было успокоить его изможденное сердце, трепыхавшееся, как рыба, выброшенная на берег.

– Ну давай! – простонал Ник, обращаясь к таблетке. – Сделай что-нибудь.

После поездки, показавшейся ему вечностью, экипаж остановился возле внушительного особняка на Пятой авеню, в котором они с Фионой теперь жили. Ник вылез из экипажа и привалился к перилам крыльца. Его рука на фоне белого мрамора казалась синей. Дверь открылась. Ник взглянул вверх и увидел дворецкого Фостера.

– Сэр! Боже мой!.. – оборвав традиционное приветствие, испуганно воскликнул Фостер. – Позвольте вам помочь.

У Ника подкосились ноги. Боль в груди взорвалась вспышкой обжигающего света.

– Фостер, позовите Экхарта… – успел произнести Ник и потерял сознание.

Приподнимая подол юбки, Фиона Финнеган-Сомс осторожно перебиралась через многочисленные подъездные пути, отделявшие ее чайную фабрику от Вест-стрит. За ней следовал ночной сторож, молодой парень лет восемнадцати.

– Миссис Сомс, подозвать ваш экипаж? – спросил он. – Ходить одной в такое время небезопасно. Темно. Можно на разных неприятных типов нарваться.

– Не волнуйся, Том. Не нарвусь, – ответила Фиона, продолжая идти впереди и стараясь не улыбаться, ведь парень искренне заботился о ее безопасности. – Мне сегодня нужно прогуляться. Остыть немножко после возни с новой машиной.

– Она просто чудо! Правда, миссис Сомс? Сто пакетиков в минуту. Мне мистер Брайс говорил. Я впервые вижу такую, как она.

– Ты прав. – Фиона вдруг остановилась и, повернувшись к сторожу, спросила: – Том, а почему ты говоришь про машину «она»?

– Как вы сказали, мэм?

– Почему новая машина у тебя «она»? В документации она именуется упаковочным агрегатом. Тогда получается «он».

Том пожал плечами:

– Наверное, по той же причине, по какой про лодку говорят «она». Никогда не знаешь, как лодка себя поведет. То она кроткая и ласковая, а через несколько минут – злющая, будто крыса из сточной канавы. Определенно женский характер.

– Да неужели? – удивилась Фиона.

Том слишком поздно понял свою ошибку.

– Я… простите, миссис Сомс, – забубнил он. – Я ничего такого в виду не имел. Вечно забываю, что вы женщина.

– Огромное тебе спасибо!

– Я… совсем не это имел в виду, – бормотал перепугавшийся Том. – Миссис Сомс, вы невероятно красивая и все такое. Просто вы… вы знаете, чего хотите. Никаких женских глупостей. Не ведете себя как барышня, которая ресницами хлопает, вся дрожит и не может одна улицу перейти. Вы понимаете, о чем я. – Парень снял фуражку, вытирая вспотевший лоб. – Ой, чего я тут наболтал. Миссис Сомс, пожалуйста, не увольняйте меня.

– Не говори глупостей. Я еще никого не уволила за высказанное мнение.

Она рассчитывала, что юный сторож успокоится, но он пришел в еще большее отчаяние.

– С женщиной никогда не знаешь, как она себя поведет. Будь вы мужчиной, схватили бы меня за ухо и вышвырнули вон.

– И оказалась бы дурой.

– Почему? Быть мужчиной глупо?

– Для меня – да. Но главным образом потому, что уволила бы одного из своих лучших работников.

– Спасибо, миссис Сомс! – просиял Том. – Вы… вы совершенно правы.

– Как и положено крысе из сточной канавы, – подмигнула Фиона.

– Да! То есть… нет. Я хотел сказать…

– Всего доброго, Том.

Фиона пересекла Вест-стрит, умело лавируя между экипажами, конками и редкими автомобилями. Она шла своей обычной легкой, пружинистой походкой, с поднятой головой и расправленными плечами, глядя прямо перед собой. Эта прямота – не только во взгляде, но и в словах, требованиях, ожиданиях, во всей манере поведения – стала визитной карточкой Фионы. Ее отличало умение видеть сквозь словесную мишуру всплески недовольства и снисходительность банкиров и деловых людей. Она сразу чувствовала фальшивые цифры и раздутые счета поставщиков и распределителей. Исчезла юношеская неуверенность, забрав с собой и девичью игривость. Нынешняя Фиона обладала непоколебимой, запоминающейся уверенностью. Это было результатом упорного труда, сражений и побед.

Оказавшись на другой стороне улицы, Фиона повернулась и еще раз взглянула на свою фабрику, которой владела почти десять лет. Ее радовали составы красных товарных вагонов с белой эмблемой «Тэс-Ти» и внушительное фабричное здание. За фабрикой находилась собственная пристань компании. На приколе стояли баржи, готовые с утренним приливом двинуться в путь. Одни поплывут недалеко – в Нью-Джерси, другие отправятся на север – в растущие города на Гудзоне: Райнбек, Олбани и Трой. Часть барж ждал еще более далекий путь: через канал Эри к озеру Онтарио. Там ящики «Тэс-Ти» перегрузят на местные пароходики и повезут на северо-запад – в крупные города на берегах Великих озер.

Большинство женщин не увидели бы ничего красивого в фабрике и подъездных путях, но для Фионы фабрика была воплощением красоты. Ее мысли вернулись к новой машине и надеждам, связанным с этим дорогим устройством. Фиона потратила целое состояние на приобретение, установку и наладку машины. Но на этом расходы не закончились. Придется тратиться на рекламные кампании в Нью-Йорке и по стране, на новую упаковку, новые транспортные связи и новую систему доставки. Каждый план, каждая схема и затея, которые родятся в ее голове и головах Стюарта и Нейта, потребуют денег. В ближайшие годы будет еще много затрат. Главное, чтобы все это принесло результаты.

Фиона глубоко вдохнула и тут же выдохнула. Лягушки пришли в движение. Фиона уже давно решила: «бабочки» – слишком деликатное слово, чтобы описать ощущение, возникавшее у нее в животе, когда она начинала новый проект. Какие там бабочки! В животе у нее бултыхались большие, тяжелые лягушки-быки. Их бултыхание было ей хорошо знакомо. Они прыгали, когда Фиона впервые открыла дверь заброшенного дядиного магазина. И потом, когда она заказала у фирмы «Миллардс» свои первые пятьдесят ящиков чая. Лягушки сопровождали покупку у мисс Николсон, ныне покойной, здания, в котором расположилась «Чайная роза». Не обошлось без них и при открытии Майклом второго бакалейного магазина на углу Седьмой авеню и Четырнадцатой улицы. И потом, когда очередной чайный салон открывался в Бруклин-Хайтсе, Балтиморе или Бостоне.

Ник умел чувствовать ее лягушек. Он заваривал ей чай, настаивая до такой крепости, что им можно было удалять краску. Но именно такой чай и нравился Фионе.

– Утопи этих маленьких негодниц, – обычно говорил он. – Лягушки терпеть не могут чая.

На нынешнем этапе своей жизни Фиона воспринимала лягушек как необходимое зло. Присутствие этих маленьких зеленых демонов заставляло ее тщательнейшим образом снова задумываться над всеми своими предположениями и ожиданиями, корректировать планы и статьи расходов, что в конечном счете уменьшало возможность ошибок. Если лягушки распрыгались – это хорошо, нет повода для беспокойства.

Сейчас лягушки вовсю прыгали и скакали, но даже их акробатические трюки не могли уменьшить энтузиазм Фионы по поводу «Быстрой чашки». Сколько возможностей таилось в новой машине! Если «Быстрая чашка» завоюет Соединенные Штаты, Фиона выйдет с этим проектом на рынок Канады, а потом – на рынки Англии и Франции. Там найдется достаточно поклонников революционного способа приготовления чая. Ее доходы возрастут втрое и даже вчетверо.

Погруженная в мысли, Фиона не заметила, как прошла Джейн-стрит. Она прибавила шагу, стараясь быстрой ходьбой погасить возбуждение, охватившее все ее тело. Наверное, следует поймать кеб. Незачем томить Ника ожиданием. Но она не стала ловить кеб. Волнение, бурлившее в ней, требовало воздуха. Сама мысль о поездке в душном кебе была для Фионы невыносимой. Между тем под пляской лягушек скрывалась другая тревога – страх за здоровье Ника.

Сегодняшний приступ на фабрике – действительно ли это была боль в спине? Или у него опять прихватило сердце? Правда, руку к груди он не поднес. Когда болело сердце, Ник всегда массировал грудь. И лекарство, врученное Экхартом, тоже не принял. Врач велел принимать эти таблетки при малейших ощущениях боли. Ник не отлынивал от предписаний немца. Значит, действительно спина. Фиона облегченно вздохнула, расправила плечи. Днем Ник выглядел бледнее обычного, этого следовало ожидать. Он серьезно болен, и болезнь имеет свои проявления.

– С Ником все в порядке, – вслух произнесла Фиона. – Все в порядке.

Последние десять лет Фиона очень внимательно следила за здоровьем Ника, настаивая на правильном питании, исключив из него шампанское и черную икру, на обязательном отдыхе днем и на посильных физических упражнениях. Однажды, поддавшись ложному убеждению, будто кто-то где-то способен вылечить сифилис, а не просто поддерживать больных в приемлемом состоянии, она отказалась от услуг Экхарта и пригласила американских и европейских докторов для осмотра Ника.

Ник не сопротивлялся, терпеливо вынося выслушивание и выстукивание первой полудюжины медицинских светил. Он соглашался на дурнопахнущие припарки и лекарства, имевшие варварский вкус. Выдерживал лечебные ванны: сидячие, паровые, воздушные. Массажи. Даже наголо обрил голову. В декабре он жил с открытыми окнами, в июле носил нижнее белье. Терпение Ника лопнуло, когда им занялся седьмой врач. Тот посадил его на диету из вареной цветной капусты и сока сельдерея и к тому же запретил ему слушать граммофон, считая, что новомодная машина дурно действует на нервы. Ник взорвался. Он объявил Фионе, что ее шарлатаны в белых халатах лишь приближают его кончину, и потребовал немедленно вернуть Экхарта.

Фионе не оставалось иного, как смиренно отправиться к немцу, извиниться и попросить о возвращении. Он без лишнего шума и нотаций согласился. Фиона стала благодарить его за великодушие, говоря, что она такого не заслуживает. Врач лишь отмахнулся. Будучи прекрасным кардиологом, Вернер Экхарт глубоко понимал и эмоциональные побуждения сердца.

– Остерегайтесь чрезмерных надежд, – предостерег он Фиону. – Нас губит не отчаяние, а надежды.

Экхарт мог говорить что угодно. Фиона продолжала надеяться. А немец продолжал заботиться о здоровье ее драгоценного Николаса. Если Экхарт не мог остановить болезнь, то мог хотя бы замедлить ее ход. Давнишние страхи врача не подтвердились. Болезнь не атаковала мозг и нервную систему Ника, но укоренилась в сердце. Фионе хотелось верить, что болезнь не слишком обострилась с тех пор, как в доме миссис Мэкки с ним случился серьезный приступ. Тогда Фиона практически спасла его. Но это было давно. Ник перестал небрежно относиться к своему здоровью. «С ним ничего не случится». Эту фразу Фиона твердила постоянно, убеждая себя. До сих пор все было нормально, и дальше тоже будет нормально. Ник должен жить. Потерять лучшего друга и мужа… она этого не выдержит.

Фиона улыбалась, вспоминая первые годы их сумасбродного брака. Тогда они жили в квартире Ника, над его галереей и ее «Чайной розой». Фиона неутомимо открывала новые чайные салоны и магазины, выстраивая компанию «Тэс-Ти». Ник столь же неутомимо создавал себе репутацию ведущего нью-йоркского галерейщика, специализирующегося на творчестве импрессионистов. Оба уходили из дому на целый день, занимаясь множеством дел, зарабатывая деньги. Оба были целиком преданы работе. Возвращались только вечером, забрав Шейми из квартиры Мэри. Открывали бутылочку вина, ели то, что могли найти на кухне «Чайной розы», слушали, как Шейми готовит уроки, рассказывали о событиях дня, давали друг другу советы. Если требовалось – ободряли друг друга.

Фиона и Ник в равной степени не любили домашнее хозяйство. «В нашем браке никто не хочет быть женой», – шутили они. И тогда в доме появился Фостер. Отныне он решал, что подать супругам на ужин, какими цветами украсить столовую и хорошо ли выстирано постельное белье.

– Куда поедем, миссус? – крикнул кучер, прервав ее раздумья.

Фиона уже хотела согласиться, когда вдруг сообразила, что находится на Гансвурт-стрит, где по пятницам допоздна шумел и бурлил рынок. Там светились огни десятков переносных печек и жаровен. Их жаркое оранжевое пламя влекло вечерних покупателей. Одним хотелось жареных каштанов или печеной картошки, а другим – горячего супа. До ушей Фионы долетел разговор двух женщин. Обе держали в руках массивные коричневые кружки. Рукавицы одинаково защищали их от холода и жара. От кружек валил пар, поднимаясь в холодный вечерний воздух. Мясник помахивал связкой сосисок. Откуда-то пахло жарящимися пончиками.

– Спасибо, я не поеду, – сказала кучеру Фиона и устремилась на рынок.

Рынки всегда доставляли ей неописуемое удовольствие.

Фиона влилась в поток покупателей, наслаждаясь возможностью смотреть и слушать. Она с неподдельным интересом вглядывалась в деревянные тележки, на которых было разложено все мыслимое и немыслимое: от зимних фруктов и овощей до поношенной одежды, подержанной посуды, дешевых леденцов, тонизирующих напитков и пятновыводителей. Уличные торговцы расхваливали свои товары. Фиона зачарованно слушала.

Она вдоволь набродилась между лотками и тележками. Ее торговое любопытство проявлялось и здесь, а сердце восторженно замирало, как в детстве. Посмотрев и потрогав все, что привлекло ее внимание, Фиона собралась уходить, когда увидела его. Высокого, светловолосого симпатичного парня с дьявольской улыбкой. Он стоял к ней спиной, но она видела его профиль. На парне была потертая куртка, темная шапочка и красный шейный платок. Посиневшие пальцы торчали из перчаток. Фиона невольно поежилась, но продолжала смотреть. Парень подмигнул покупательнице и церемонно подал женщине бумажный кулек с жареными каштанами.

Затем он повернулся к Фионе, и она сразу же поняла, что обозналась. Не та улыбка, не те скулы, не тот нос. Глаза торговца были карими, а не синими. И лет ему было от силы семнадцать. Парню, о котором она думала, приближалось к тридцати, и он не торговал на улице каштанами, а заправлял у Петерсона в Ковент-Гардене.

– Глупая ты корова! У тебя уже галлюцинации начались, – сказала себе Фиона.

Она даже знала причину: темнота и пустой желудок. Фиона отвернулась, сделав вид, что заинтересовалась потрепанным экземпляром «Грозового перевала» на ближайшем книжном лотке. Она попыталась посмеяться над собственной глупостью, однако смех не шел.

В день их вынужденной женитьбы Фиона с предельной ясностью поняла, что никогда не перестанет любить Джо Бристоу. Однажды она попыталась убедить себя в обратном. Последствия были катастрофическими. Ей было тяжело принять горькую правду жизни, но она приложила все силы, чтобы сделать это и жить дальше. Фиона старалась вообще не думать о нем, а когда думала, твердила себе, что давно примирилась с его поступком. По большей части так оно и было. Время шло, расстояние между ее прежней и новой жизнью становилось все больше, и постепенно гнев и печаль сменились пониманием.

Джо был слишком молод. Он совершил чудовищную ошибку, от которой пострадал и сам. Возможно, сейчас он счастлив, но в тот вечер, когда на ступенях Старой лестницы он рассказал ей о случившемся, его горе было искренним. Светлый, любознательный парень, вечно осаживаемый отцом и сдерживаемый жизненными обстоятельствами. Неудивительно, что первый успех вскружил ему голову. За десять лет понимание Фионы изменилось. Джо соблазнила не столько Милли, сколько власть и деньги Томми Петерсона и собственные грандиозные амбиции.

Легкость достижения желаемого и богатство – трудные, почти непреодолимые препятствия, сопротивляться которым практически невозможно. Фиона познала это на своем опыте, поддавшись соблазну Уильяма Макклейна и привилегированной жизни, которую он ей предлагал.

В первые недели и месяцы ее жизни с Ником для Фионы стало предельно важным найти в себе силы и простить Джо. Прежде она считала главной пострадавшей себя и не понимала, какую боль испытывает Джо, раскаиваясь в содеянном, но не получив ее прощения. Теперь она как бы побывала в его шкуре. Уилл так и не простил ее.

Вспоминая их последнюю встречу в доме Уилла через день после ее свадьбы, Фиона содрогнулась. Скомкав дела, Уилл спешно вернулся в Нью-Йорк, где его ждало печальное известие. Женщина, которую он любил и которая обещала стать его женой, вышла замуж за другого. Уилл был раздавлен ее предательством. Он кричал на нее, говорил, что она сломала его и свою жизнь. Затем, выпустив гнев, сел, обхватив ладонями лицо. Плача от раскаяния, Фиона встала перед ним на колени, пытаясь объяснить, что ей не оставили выбора. Нику грозили тюрьма и высылка, чего он не выдержал бы. Тогда Уилл поднял голову и тихо сказал:

– Очевидно, Николас Сомс значит для тебя гораздо больше, чем я.

Фиона выдержала его взгляд и тихо ответила:

– Да. Так оно и есть.

Говорить больше было не о чем. Она встала и ушла. Это стало их последней встречей наедине. Потом они мельком виделись в театрах и ресторанах, сдержанно кивали друг другу; в лучшем случае – обменивались несколькими вежливыми словами. И только. Пять лет назад он женился на овдовевшей женщине из его круга, почти ровеснице. По сведениям, доходившим до Фионы, нынче Уилл жил преимущественно в загородном поместье, передав все дела своим сыновьям Джеймсу и Эдмунду. Светские хроникеры сообщали, что он с женой зачастили в Вашингтон, к его старшему сыну Уиллу-младшему, который сначала стал конгрессменом, а потом сенатором. Поговаривали, что в один прекрасный день он будет баллотироваться в президенты.

Фиона тяжело переживала, что причинила боль Уиллу, однако знала: если бы ее снова поставили перед выбором, она не колеблясь выбрала бы Ника. Ник был для нее всем, и она боялась даже подумать, что может его потерять. И хотя их совместная жизнь только называлась супружеской, вряд ли какая женщина смогла бы похвастаться более преданным мужем. Он дал ей все, чего она могла желать от мужчины: доброту, юмор, острый ум, уважение, мудрый совет. «Почти все», – с грустью думала она, глядя на иллюстрацию, изображающую Хитклиффа на фоне буйных вересковых зарослей Йоркшира.

Бывали ночи, когда она ворочалась без сна в просторной пустой кровати. В голову лезли мысли о работе, об ужасных оценках Шейми по латыни или тревога за здоровье Ника. В такие ночи ей до боли хотелось, чтобы кто-нибудь обнял ее и занялся с ней любовью. Став старше, Фиона познала и боль другого рода, таящуюся глубоко внутри. Эта боль возникала у нее всякий раз, когда она видела младенца. Пару недель назад она подержала на руках красавицу Клару – недавно родившегося четвертого ребенка Мэдди и Нейта. Фионе отчаянно хотелось своих детей. Когда-то они с Ником говорили на эту тему. Он признался, что тоже хочет настоящую семью и приложил бы все усилия, чтобы Фиона забеременела… если бы не его болезнь и отчаянный страх заразить ее.

В начале их совместной жизни, сознавая, что Фиону может угнетать отсутствие физиологической близости, на которую он не способен, Ник предложил ей найти любовника.

– Фи, найди себе кого-нибудь, – говорил он. – Приятного человека, который подарит тебе романтический обед с вином и ласки в постели. Ты же не можешь прожить всю жизнь монахиней. Ты ведь совсем молодая.