Текст книги "Чайная роза"

– Ну почему Хилтон имеет доступ в этот клуб, а я – нет? – спросила она Уилла.

– По двум причинам. Во-первых, он происходит из состоятельной семьи, каким бы невероятным вам это ни казалось. А во-вторых, он мужчина.

– Насчет второго я сомневаюсь, – злобно бросил Уилл-младший. – Я бы сказал, кто так наряжается.

– У него есть жена и дети. Они живут в Нью-Джерси, – сообщила Нелли.

– Я их вполне понимаю, – усмехнулся Уилл-младший. – Отец, ты пообедаешь с нами?

– Рад бы, но не смогу. Я жду гостей. Карнеги и Фрика.

– Мне не терпится услышать о результатах твоего разговора. Завтра первым делом заверну в твою контору. Пока, отец… До свидания, мисс Блай, – ледяным тоном добавил он.

Уилл-младший ушел, а перед Уиллом и Нелли вырос разгневанный метрдотель.

– Мисс Блай, я вам уже сто раз говорил: женщины в «Юнион» не допускаются! – прорычал он, беря ее под локоть.

Нелли вырвалась из его хватки, допила виски и поставила стакан на стойку:

– Благодарю за виски, Уилл. Кажется, ваш упырь вышвыривает меня из этого мавзолея.

– Мисс Блай, я требую немедленно покинуть помещение!

– Тише, милейший, не кипятитесь. Я без вас чувствую, где меня считают нежелательной персоной.

– Едва ли, Нелл, – улыбнулся Уилл.

Он смотрел, как она уходит, на каждом шагу пререкаясь со злополучным метрдотелем. Потом огляделся по сторонам, словно впервые видел свой клуб. Мавзолей! Уилл никогда не думал так о клубе «Юнион», но Нелли попала в точку. Мимо шаркающей походкой прошли двое пожилых джентльменов в смокингах. Они кричали, поскольку оба были глухими. «Буду ли я приходить сюда в свои семьдесят? – подумал он. – Вот так же шаркать ногами, долго пережевывать обед оставшимися зубами и торчать тут дни напролет, словно призрачный старый пердун?»

Уилл знал очень многих из собравшихся здесь. Они были его друзьями или деловыми партнерами. Кто-то оседал в баре, кто-то шел в обеденный зал. Они проводили здесь целые вечера. Здесь, а не у себя дома. С чего им стремиться домой? Женатые люди, не знавшие любви и страсти, не получавшие тепла в постели. Такой же была и его жизнь. Эти мужчины отдавали сердце своим делам, а не женам; потому-то они и были чертовски богаты.

Захоти он таких отношений снова, его желание исполнилось бы очень скоро. Сестра и друзья покойной жены уже не раз пытались его сосватать. Если бы он согласился с их предложениями, то снова оказался бы связанным с женщиной, похожей на его прежнюю жену: надлежащего происхождения, потомственно богатой, безупречно воспитанной. Его новый брак оказался бы таким же скучным и безрадостным, как прежний. Его новая жена по статусу была бы его ровней. Партнером. В лучшем случае другом. Без возражений, как когда-то Анна, удовлетворяла бы его сексуальные потребности, ни разу не выказав и крупицы желания или удовольствия, поскольку это недопустимо. Плотская близость считалась грубой и вульгарной, допустимой лишь для продолжения рода. А если он хотел весело покувыркаться в постели с женщиной, которой нравились плотские наслаждения, нужно было завести любовницу, что он частенько и делал в прошлом. У них с женой были раздельные спальни и раздельная жизнь.

Честное слово, будь Фиона его женщиной, он бы ни за что не согласился на раздельную спальню. Он каждую ночь занимался бы с ней любовью, а потом засыпал, вдыхая ее сладостный аромат. Каждое утро он будил бы Фиону поцелуем и смотрел бы, как ее удивительные глаза наполняются светом нового дня, а на лице появляется широкая улыбка, предназначенная только для него. На что это было бы похоже – прожить жизнь с женщиной, которую ты страстно, до безумия, любишь? Уилл не мог ответить. Он прожил сорок пять лет, на зная любви. Но теперь узнал. Ни одна женщина не трогала его сердце так, как это удалось Фионе.

Дверь бара снова открылась. Вошли Карнеги и Фрик. Их вытянутые лица баронов-разбойников были настолько угрюмыми, что при одном взгляде на них бедняга Купидон лишился бы всей своей романтичности. Уиллу вдруг расхотелось обсуждать с ними подземные железные дороги.

Он снова вспомнил разговор с братом, происходивший неделю назад в этом баре.

– Роберт, а ты бы повторил это?

– Что именно?

– Попросил бы Элизабет выйти за тебя замуж? Даже… с учетом того, что случилось потом?

– То есть зная, что она умрет? – осторожно уточнил Роберт. – Зная, что любовь к ней разрушит всякую возможность построить отношения с другой женщиной? Да, повторил бы. Без колебаний. – Он подался вперед и положил ладонь на руку Уилла – редкое проявление чувств между ними. – Уилл, ты всю жизнь следовал голосу своего разума. Пора последовать голосу сердца. Ты этого заслуживаешь. Хотя бы раз в жизни. Этого каждый заслуживает.

Глава 34

Уперев руки в бока, Фиона смотрела на гору деревянных ящиков, заполонивших тротуар. Посыльный подал ей квитанцию, которую она быстро прочла и подписала. Потом закрыла глаза и вдохнула воздух, пахнущий чаем. Его аромат она чувствовала даже сквозь дерево, обитое свинцом. Чай. Теплый, с богатым, манящим ароматом. Ничто не могло сравниться с запахом чая!

– Ты точно спятила! – резюмировал Майкл, неожиданно вышедший из-за фургона фирмы «Миллардс». – Полсотни ящиков чая, черт бы их побрал! Пятьдесят! Где ты собираешься их хранить?

– В соседнем доме. В сто шестьдесят шестом. Там чисто и сухо. Чай не впитает посторонние запахи. Бывший фабричный цех – это тебе не конюшня или что-нибудь похожее, откуда прежний запах не выгонишь. Дядя, не притворяйся. Ты ведь все знаешь. Я рассказывала тебе про разговор с мистером Симмонсом. Он сдал помещение по приемлемой цене. Считай, скидку сделал.

– Я думал, ты просто планы строила! Я не догадывался, что ты решишься.

– Как видишь, решилась. Что толку возмущаться задним числом? Помог бы лучше грузчикам заносить ящики.

Пока она выслушивала сетования Майкла, Шейми задумал влезть на самый верх горы из ящиков.

– Шейми, а ну слезай, пока не грохнулся!

– Фи, не хочу слезать!

– Фиона, в этих ящиках пять тысяч фунтов чая, – не унимался Майкл. – Пять тысяч фунтов! Ты столько деньжищ угробила! Ты перепутала себя с дочкой Астора? Или Вандербильта? Ты и близко к ним не стоишь.

– Пока не стою́, – поправила его Фиона. – Шейми, кому я сказала?! Слезай немедленно!

– Дядя Майкл, лови меня! – завопил мальчишка, спрыгнув на него.

– Эй, эй… фу, дьявол! – проворчал Майкл, ловя пятилетнего сорванца и с трудом удерживаясь на ногах. – Парень, у тебя мозгов нет? Я с тобой чуть спину не сломал!

– Помолчите оба хотя бы пять минут! – шикнула на них Фиона. – Шейми, марш наверх! И умойся перед ужином.

Майкл отряхивался от пыли и продолжал брюзжать:

– Кто, скажи на милость, будет платить за все это?

– Мы. Вместо обычных тридцати дней в «Миллардсе» нам дали девяносто. Времени предостаточно.

– Ой, сомневаюсь, – покачал головой Майкл. – До сих пор не пойму: и чего тебе взбрендилось купить сразу полсотни ящиков?

– Я решила выкупить у «Миллардса» всю партию индийского чая. Так, чтобы ни один ящик не попал к другому торговцу. Я же и об этом тебе говорила. Ты пропускаешь мои слова мимо ушей.

– Попомни мое слово. Месяца через два склад по-прежнему будет забит чаем, а «Миллардс» пришлет тебе напоминание: пора бы и денежки платить. Сумма-то нешуточная: несколько сот долларов.

– Не будет! – оборвала дядю Фиона. – Чай разойдется. Магазин, мой чайный салон и оптовые покупатели.

– Какой еще чайный салон?

– Тот, что у меня появится. Я уже начала присматривать место.

– А кто оптовые покупатели?

– Универмаги «Мейсис» и «Кроуфордс». Сеть ресторанов «Чайлдс».

– Они уже сделали заказы?

– Пока нет. – (Майкл выпучил глаза.) – Но обязательно сделают! – не сдавалась Фиона. – На следующей неделе я встречаюсь с их закупщиками. Я угощу их чаем, и они после первой же чашки поймут: это то, что им надо. Мне требуется лишь придумать название. И упаковку, чтобы выделялась. Дядя, ты лучше помоги грузчикам, а я пойду задам задачку Нейту и Мэдди…

– Идей у тебя – невпроворот. Одна другой чуднее, – проворчал Майкл, доставая из кармана рабочие рукавицы. – Не иначе как Уильям Макклейн втемяшил их тебе в голову. В следующий раз ты замахнешься и купишь чайную плантацию.

Фиона промолчала. Уж лучше бы дядя не приплетал Уилла. Ей очень понравилась их тогдашняя прогулка. Но Уилл больше не давал знать о себе, и это ее огорчало. «Ишь размечталась», – мысленно отчитывала себя Фиона. Глупо ожидать, что человек его положения всерьез заинтересуется ею. Она не подошла даже уайтчепельскому лоточнику. Разрыв с Джо не только разбил ей сердце, но и нанес удар по ее уверенности. Фиона почувствовала себя заурядной, непривлекательной девчонкой. Отсутствие вестей от Уилла лишь укрепляло в ней это чувство.

Устав спорить с племянницей, Майкл подошел к чайному фургону, вытащил оттуда тележку и покатил к ящикам. Фиона вернулась в магазин, где ее ждали друзья. Нейт покусывал карандаш и хмурил брови, разглядывая лежащий на дубовом прилавке эскиз, который сделала Мэдди.

– Мэдди, какая красота! – воскликнула Фиона, бросив взгляд на эскиз.

– Тебе нравится? – покраснев от похвалы, спросила Мэдди.

– Он чудесный!

– Я так рада. Вот только фон вызывает у меня сомнение. Хотела спросить Ника. У него замечательный глаз. Он ведь должен скоро прийти? Ты говорила, что позвала его на ужин.

– Должен. – Фиона посмотрела на часы и нахмурилась, увидев, что уже половина седьмого. – Вообще-то, ему пора быть здесь. Не представляю, что́ могло его задержать.

Ей вдруг стало тревожно. В прошлый раз Ник выглядел неважно, но уверял, что с ним все в порядке. И еще посоветовал не дрожать над ним, как наседка над цыпленком. Фиона и сама ловила себя на излишнем беспокойстве. Она постоянно волновалась: за Ника, за Шейми, за всех, однако ничего не могла с собой поделать. Слишком много дорогих ей людей она потеряла, чтобы не замечать чужих простуд и кашля и смотреть сквозь пальцы на проказы младшего братишки, лезущего черт знает куда.

– Наверное, его маляры задержали, – сказала Мэдди. – Помнишь, он говорил, что на этой неделе они должны красить стены. А оставить их и уйти он не может. Потому и запаздывает.

– Ты права. Теперь я вспоминаю. Значит, должен появиться с минуты на минуту.

Успокоившись, Фиона сосредоточилась на эскизе Мэдди.

Мэдди изобразила впечатляющую индийскую процессию. Впереди на белых слонах ехали увешанные драгоценностями махараджи. За ними шли женщины в сари, неся корзины чайных листьев. Замыкали процессию дети, игравшие с обезьянами и попугаями. Над махараджами реяло знамя, пока без надписи.

– Здесь тоже что-то будет? – спросила Фиона, указывая на знамя.

– Название чая, – ответил Нейт. – Его необходимо как-то назвать. Иными словами, мы должны создать марку.

– Марку?

– Да.

– Нужно научить покупателей спрашивать твой чай, как они спрашивают другие товары известных марок. Например, если они хотят купить рутбир, то требуют «Хайрс», а если мыло – то «Айвори». Мы должны убедить людей, что твой чай лучше, чем недоразумение, которое они привыкли брать у своего бакалейщика.

– И как мы придумаем название?

– С помощью бумаги, карандаша и напряженной фантазии нас троих. Мэд, поделись с нами бумагой. Теперь начнем выписывать все полезные свойства твоего чая, все его достоинства, а потом посмотрим, не подойдет ли что-то из них для названия или запоминающейся фразы.

Все трое принялись писать, делясь словами и найденными значениями.

– Бодрящий… терпкий… бисквитный, – сказала Фиона.

– Бисквитный? – удивился Нейт.

– Это слово из чайного мира. Означает стойкий аромат, какой дает правильно высушенный лист.

– Слишком специфическое. Продолжай искать.

– Так… успокаивающий… будоражащий…

– Успокаивающий или будоражащий? – уточнил Нейт.

– Чай бывает тем и другим, – ответила Фиона.

– Это же два противоположных свойства.

– Да. Но по себе знаю: это так.

– Медного цвета… сильный… дерзкий… – предложила Мэдди.

– Освежающий… восстанавливающий… – назвал свои свойства Нейт.

Все трое продолжали искать и записывать свойства чая, которые казались им подходящими для новой марки. Листы заполнились словами, однако нужное слово – броское и емкое – так и не было найдено. Нейт удрученно вздыхал, постукивая карандашом по прилавку. Он скосил глаза на лист Мэдди, затем потянулся к записям Фионы:

– Фи, покажи, что́ успела насочинять?

– Ничего особенного. Чепуха какая-то.

– Неправда. Ты нашла хорошие слова. Нет, просто замечательные. Мэдди, посмотри.

В левом нижнем углу Фиона написала слова «восхитительный» и «вкусный». Потом зачеркнула «вкусный», написав «вкусный чай». Далее она объединила слова, получив «вкусночай». Это подстегнуло фантазию Фионы. Она остроумно сыграла на том, что английское написание слова «чай» (tea) по звучанию совпадало с окончанием многих существительных (-ty). Результатом стали новые слова вроде «редкочай» (raritea) и «добротночай» (qualitea).

– Думаю, название у нас уже есть! – возбужденно произнес Нейт. – Как насчет такого… Тэс-Ти (TasTea) – «вкусночай», являющийся «добротночаем» (qualitea)… и «доступночаем» (affordabilitea)… Нет, последнее не подойдет. Сочтут за намек на что-то дешевое… Какие еще слова можно выдумать? «Нужночай» (propertea), «тонкочай» (subtlety), «личночай» (personalitea), «честночай» (honestea), «враждочай» (hostilitea)…

– «Враждочай»? – испугалась Фиона. – Нейт, кто станет покупать чай с таким жутким названием?

– Нет… нет. «Особочай» (specialtea)! – крикнула Мэдди.

– То, что надо, cara! – рявкнул обрадованный Нейт, целуя жену. – Итак, что у нас получилось? «Тэс-Ти» – «вкусночай»… «добротночай»…

– …«честночай», непревзойденно освежающий «особочай»! – закричала Фиона.

– Да! Да! Потрясающе! Мэд, ты сумеешь уместить все это на знамени махараджей?

– Sì, sì. У меня достаточно места, – ответила Мэдди.

– Ну вот, Фиона, твоя реклама готова! Можешь размещать ее в газетах, на щитах и омнибусах. Этот рисунок подойдет и для этикеток на пачках.

– Спасибо вам обоим! Это так здорово! – воскликнула сияющая Фиона, крепко сжав руку Нейта. – Вы только представьте: моя собственная марка чая! Надеюсь, ее будут покупать. Сейчас в соседний дом заносят пять тысяч фунтов этого чая, за что родной дядя готов меня повесить.

– Я ничуть не сомневаюсь, что чай пойдет нарасхват, – сказал Нейт. – Когда тебя поддерживает такое рекламное агентство, как «Брандолини и Фельдман», провал исключен. И что еще важно, – возбужденно добавил он, – марка чая – всего лишь начало, верхушка айсберга. Она предполагает не какой-то один сорт, а множество сортов под общей торговой маркой.

– Да. Десятки разных сортов.

– Только представь: два десятка сортов чая и все продаются под маркой «Тэс-Ти». Скромные чайные салоны, которые ты собираешься открыть, вскоре превращаются в модные заведения. Не успеешь оглянуться, как у тебя уже целая сеть! Представь: твоими чайными салонами и магазинами покрыт весь Нью-Йорк и Бруклин, Бостон, Филадельфия…

– …а потом все Восточное побережье… наконец, вся страна! – воскликнула Фиона.

– Ты ведешь оптовую продажу чая гостиницам, – продолжал Нейт.

– И универсальным магазинам, – подхватила Фиона.

– Железным дорогам и пассажирским кораблям, – добавила Мэдди.

– А вы оба будете заниматься исключительно рекламами «Тэс-Ти», придумывая все новые картинки для газет и этикеток. И…

– Это будет невероятный успех, – сказала сияющая Мэдди. – Для всех нас!

Смеясь, Фиона взяла подругу за руку, и они принялись кружиться в вальсе по залу магазина… пока Нейт не остановил их танец, опасаясь, как бы они не рухнули на пол. Все трое видели только грядущие перспективы, поэтому никто не заметил мальчишку лет десяти. Тот остановился у самой двери и мял в руках шапку, терпеливо дожидаясь, пока эти странные взрослые обратят на него внимание. Потом, не дождавшись, подошел и подергал Нейта за куртку.

– Прошу прощения, сэр, – сказал он.

– Прости, сынок, – спохватился Нейт. – Я тебя и не увидел. Магазин уже закрыт, но, думаю, хозяйка сделает для тебя исключение. Что ты хочешь?

– А Фиона Финнеган здесь живет?

– Да. Это я, – ответила Фиона, которая не могла отдышаться после вальса.

– Вам нужно пойти со мной, мисс. Прямо сейчас. Медлить нельзя, – сказал мальчишка, направляясь к двери.

– Мальчик, постой. Куда я должна пойти? И кто тебя послал?

– Меня зовут Стиви Мэкки. Моя ма велела идти к вам. Она сказала, что мистер Сомс, наш жилец, умирает.

Фиона неслась по лестнице дома номер двадцать четыре на Шестнадцатой улице, перепрыгивая через две ступеньки. Все мысли о чае и чайных салонах начисто выветрились из ее головы. Сейчас ею владела только одна пугающая мысль. Мысль о том, что ей суждено потерять еще одного близкого человека. Ее лучшего друга.

Они взяли кеб. Пока ехали, Стиви рассказал ей, что мать узнала о болезни Ника только сегодня. Подошло время платы за следующий месяц. Днем она спустилась вниз и постучала в дверь. Когда никто не ответил, она открыла дверь запасным ключом и вошла. Ник лежал в спальне и, по словам мальчишки, был очень болен.

– Чем он болен, Стиви? – спросила Фиона, страшась услышать ответ.

– Не знаю. Ма не сказала. Даже в его квартиру не пустила. Она ужасно боится холеры. Ма нашла у мистера Сомса на столе его записную книжку. Там был ваш адрес и адрес его доктора. Меня ма послала к вам, а моего брата – за доктором.

«Напрасно я верила его отговоркам, – думала Фиона, одолевая последние ступеньки. – Он уже тогда плохо себя чувствовал. Я же видела. Нельзя было верить его дурацким объяснениям». Вместе со Стиви они подбежали к двери квартиры. Фиона дернула ручку. Дверь не открывалась.

– Стиви, мне нужен ключ, – дрожащим голосом произнесла Фиона. – Где ключ?

Мальчишка подошел к лестничному проему, задрал голову и крикнул:

– Ма, я привел мисс Финнеган! Ей нужен ключ.

Послышались шаги, и вскоре Фиона увидела высокую костлявую женщину лет сорока с лишним, в выцветшем ситцевом платье. Лицо женщины было совершенно заурядным.

– У вас есть ключ? – нетерпеливо спросила Фиона.

– Так вы мисс Финнеган?

– Да.

– Я миссис Мэкки…

– Мне нужен ключ! – повысила голос Фиона.

– Да-да, конечно, – ответила миссис Мэкки, явно нервничая, и полезла в один карман, затем в другой. – Он просил вас найти. Уж не знаю, сколько времени он находится в таком состоянии. Похоже, несколько дней.

– Ключ! – крикнула Фиона.

– Держите, – сказала хозяйка и протянула ключ Фионе.

Фиона торопливо вставила ключ в замочную скважину.

– Мисс, он в очень плохом состоянии, – продолжала мисс Мэкки, все более нервничая. – На вашем месте я бы вообще туда не входила. Такое зрелище не для молодой леди. Одному Богу известно, что у него.

Фиона открыла дверь и влетела внутрь, оставив миссис Мэкки на площадке. В квартире было темно, шторы опущены, но Фиона знала дорогу, поскольку уже бывала здесь.

– Ник! – крикнула она.

Миновав прихожую, она побежала по коридору мимо кухни, очутилась в гостиной, а оттуда бросилась в другой коридор, куда выходили двери ванной и спальни Ника.

– Ник! – снова позвала она и опять не получила ответа. – Боже, только бы с ним все было в порядке! – прошептала она. – Пожалуйста.

Она дернула дверь спальни, и в нос ударило удушающее зловоние, соединившее в себе запах пота, болезни и еще чего-то черного и пугающе знакомого – запах отчаяния.

– Ник, – прошептала она, подбегая к нему. – Это я, Фиона.

Он лежал на громадной кровати черного дерева со столбиками и балдахином. Из одежды – только брюки, мокрые от мочи. Ник не шевелился. Бледное, бескровное лицо было под цвет простыней, густо пропитавшихся по́том. Красивый молодой человек, которого она встретила в Саутгемптоне, исчез. Вместо него лежал измученный призрак. Фиона дотронулась до его щек. Они были липкими от пота, но теплыми. Фиона облегченно всхлипнула. Отведя со лба влажные пряди, она поцеловала Ника.

– Ник, это я, Фиона. Ты меня слышишь? Ник, ответь мне. Пожалуйста, ответь!

Его веки дрогнули. Кадык напрягся от глотаемой слюны.

– Фи, – прохрипел он, – уходи отсюда.

Его губы потрескались. Во рту было совсем сухо. Фиона сбегала в ванную за водой, приподняла голову Ника и поднесла к губам стакан. Он стал жадно пить, потом закашлялся. Его вырвало. Вместе со рвотой выплеснулась и почти вся выпитая вода. Фиона перевернула Ника на бок, чтобы он не захлебнулся собственной рвотой, затем снова поднесла стакан, уговаривая пить маленькими глотками.

– Не торопись. Воды полным-полно. Пей помедленнее… Вот так.

Когда он выпил всю воду, Фиона осторожно уложила его на подушку.

– Фиона, пожалуйста, уходи, – прошептал Ник. – Не хочу, чтобы ты оставалась здесь и заботилась обо мне.

Его затрясло. Пальцы заскребли по простыне. Фиона подхватила сброшенное одеяло и накрыла Ника.

– Вижу, ты хорошо потрудился, чтобы себя угробить.

У него застучали зубы. Фиона легла рядом, крепко обняла его, пытаясь согреть.

– Клянусь, Ник: как только тебе полегчает, я тебя убью за все это наплевательство.

– Мне не полегчает.

– Полегчает. Скажи, что с тобой?

Он покачал головой. Фиона решила выведать у него, но в это время из коридора донеслось звучное:

– Где тут больной?

– Сюда! – крикнула она.

В спальню вошел лысый человек в очках и с аккуратной седой бородкой.

– Я доктор Вернер Экхарт. Отойдите, пожалуйста. Мне нужно осмотреть больного.

Фиона встала у изножья кровати. Врач расспрашивал Ника, заглядывал ему в глаза, массировал шею и выслушивал грудную клетку.

– А это зачем? – насторожилась она, увидев в руках врача шприц.

– Для стабилизации сердцебиения, – ответил доктор Экхарт. – Как давно он находится в таком состоянии?

– Я… не знаю. В последний раз мы виделись в прошлое воскресенье. Сегодня суббота…

Доктор брезгливо поморщился:

– Я говорил ему, что этим кончится. Предписывал отдых и надлежащую диету. – Он достал второй шприц. – Нужно остановить обезвоживание организма. Сейчас мне понадобится таз с горячей водой и мыло, а также мочалки и полотенца. От всего этого мокрого безобразия у него появились пролежни. Нужно их устранить, пока не началось воспаление.

Фиона безропотно выполнила требования доктора Экхарта. Принеся в спальню все, что ему было нужно, она, невзирая на вялые протесты Ника, помогла врачу раздеть и вымыть больного. Она поменяла грязное постельное белье и переодела Ника в чистую пижаму. Мысленно она похвалила себя за стойкость. Фиона не дрогнула при виде обширных пролежней, успевших покрыть бедра и ягодицы Ника. Но при виде выпирающих костей таза, худеньких коленок и впадин между ребрами у нее задрожал подбородок. Еще неделю назад она заметила, что Ник исхудал. С ним что-то происходило еще на корабле. Он был чем-то серьезно болен. Ну почему она не выпытала, чем именно?

– Так-то лучше. Теперь пусть немного полежит, пока лекарства не начнут действовать. Мы поговорим за дверями. Идемте.

Едва они отошли подальше от спальни, Фиона схватила доктора за руку:

– С ним все в порядке? Он не умрет?

– Вы родственница мистера Сомса? – спросил доктор Экхарт.

– Да. Я его… двоюродная сестра, – соврала Фиона. – Что вы молчите? Он умирает?

– Нет, – покачал головой врач, – но он очень болен. Мистер Сомс выкарабкается из нынешнего состояния, но, если он всерьез не позаботится о себе, его состояние начнет ухудшаться, причем очень быстро. Повторю вам то, что говорил ему: спирохета цепляется за любую возможность. Хорошая диета и полноценный отдых – единственные способы ее остановить. Что касается лечения…

– Прошу вас, доктор Экхарт, – прошептала Фиона, до смерти напуганная состоянием Николаса и сбитая с толку туманными объяснениями врача. – Что с мистером Сомсом? Чем он болен?

Экхарт с неподдельным удивлением посмотрел на нее поверх очков:

– Как – чем? Конечно же сифилисом. Простите. Я думал, вы знаете.

– Мисс Финнеган, немедленно забирайте его отсюда! – визгливо закричала миссис Мэкки. – Стыд-то какой! Позор! Я не потерплю под своей крышей таких жильцов!

Фиона сидела на диванчике Ника.

– Миссис Мэкки, – сказала она, пытаясь говорить спокойно и держать свой гнев в узде, – сомневаюсь, что мистера Сомса можно сейчас куда-то перевозить.

– Либо вы его заберете отсюда, либо я выброшу его прямо на улицу. Вместе со всем его барахлом!

Фиона поглубже вдохнула, отчаянно пытаясь уладить дело со своим тяжелобольным другом, его жилищем и вещами. Перевозить Ника в таком состоянии было немыслимо, однако придется. Иного выбора у нее нет. Она и не подозревала, что миссис Мэкки подслушала их разговор с доктором Экхартом.

Фиона смотрела на домовладелицу. Та распалялась все сильнее. Стоило Фионе снова увидеть эту алчную тетку, ее характер уподобился дикой лошади, вставшей на дыбы и изнутри бьющей копытами по черепу. Миссис Мэкки явилась за арендной платой, увидела, в каком состоянии Ник, и спокойно вернулась к себе в квартиру, оставив его лежать в собственной моче и дрожать в поту. Даже стакана воды не подала. А теперь готова вышвырнуть его, больного и беспомощного, на улицу. Фиона чувствовала, как ее руки сами сжимаются в кулаки. Ей отчаянно хотелось врезать миссис Мэкки по тощей праведной заднице. Но вздыбившуюся лошадь нужно держать в узде. Фионе требовалась помощь домовладелицы.

– Хорошо, миссис Мэкки, – сказала она, воспользовавшись паузой в гневном монологе хозяйки. – Мистера Сомса я сейчас увезу с собой, но прошу вашего разрешения оставить его вещи здесь еще на две недели. За эти хлопоты мы вам полностью оплатим следующий месяц.

Миссис Мэкки поджала губы, обдумывая предложение.

– Залог я тоже оставлю себе, – наконец заявила хозяйка. – Всю сумму.

Обрадованная Фиона согласилась. Картины, купленные Ником и ошибочно отправленные в Йоханнесбург, наконец прибыли в Нью-Йорк и теперь лежали на первом этаже. Недопустимо, чтобы их выбросили на улицу. Фиона не очень представляла, где она их разместит после двух недель. Ничего, с этим она разберется потом. Главной ее заботой был Ник.

Войдя в спальню, она нашла его полусидящим. Глаза оставались закрытыми, но дыхание выровнялось, а лицо стало чуть менее бледным. Он и сейчас выглядел совершенно беспомощным. Фиона не представляла, как его одеть и довести до кеба.

– Он тебе рассказал, – вялым голосом произнес Ник.

– Да.

– Не удивлюсь, если ты сейчас повернешься и уйдешь. Я сумею понять.

Его слова были точно спичка, поднесенная к запальному шнуру ее гнева на миссис Мэкки, на доктора Экхарта, равнодушно назвавшего ей болезнь Ника, и на него самого за наплевательское отношение к здоровью. Шнур быстро догорел. Последовал взрыв ее гнева.

– Дурак! Безнадежный дурак – вот ты кто! – заорала на Ника Фиона. – Ты решил, что я брошу тебя только потому, что ты заболел? Да я Бога, в которого не верю, молила, чтобы спас тебя от смерти! Как после этого я могу хлопнуть дверью и уйти? – (Николас молчал.) – Я хочу услышать твой ответ. Ник, почему ты мне врал?

– Вынужден был.

– Только не мне!

– Фиона, я… я думал, что потеряю тебя. Это ведь даже не чахотка. Это сифилис!

– По мне, так хоть чума! Но больше не смей мне врать! Я же чувствовала: у тебя со здоровьем нелады. Но ты отнекивался, называл разные причины. Ты и взаправду мог умереть!

– Пожалуйста, не злись так сильно на меня, – тихо попросил Ник.

Фиона поняла, что кричит на тяжелобольного человека. Ник лежал к ней спиной. Тогда она подошла с другой стороны.

– Я не злюсь на тебя. Но больше – никаких выдумок. Беда не твоя, а наша общая. Ты поедешь со мной, и мы поставим тебя на ноги.

– Я не могу быть тебе такой обузой, – покачал головой Ник.

– Ты совсем не обуза, – возразила Фиона, присаживаясь на кровать. – Спать ты можешь в моей комнате. Мы с Мэри по очереди будем присматривать за тобой и…

– Фиона, я должен рассказать тебе еще кое-что. Ты знаешь не обо всех сторонах моей жизни. Эту болезнь я подцепил не от… женщины.

Фиона кивнула. Ник неуклюже пытался рассказать ей о своих любовных пристрастиях, пока она не оборвала его:

– Николас… я знаю. Я видела фото. На корабле. Хотела убрать твои часы, и оттуда выпала карточка. Тот мужчина… у него было такое счастливое лицо. Я еще тогда поняла: он тебе не родственник и не друг. Он твой возлюбленный.

– Был, – печально вздохнул Ник.

– Был? А где он теперь?

Ник ответил не сразу. Какое-то время он лежал с закрытыми глазами, а когда открыл, в них блестели слезы.

– В Париже. На кладбище Пер-Лашез. Он умер осенью прошлого года.

– Ник, я тебе так сочувствую! Как это случилось?

Рассказ занял у Ника час, с перерывами на воду и отдых. Он рассказал Фионе все об Анри: обстоятельства их встречи и то, как Анри вскоре занял значимое место в его жизни. Настолько значимое, что Ник повернулся спиной к семье и остался в Париже. Ник был счастлив и ни единого мгновения не сожалел о сделанном выборе, пока одним сентябрьским вечером это счастье от него не отняли.

Они гуляли по набережной Сены. Анри нездоровилось. Его знобило и ломало. Ник потрогал его лоб, затем обнял за плечи, желая успокоить. Обычно он не позволял себе такого в общественных местах – это было очень опасно. Но в тот момент Ника тревожило здоровье Анри, и он забыл об осторожности. Сзади шла ватага каких-то охломонов. Они окружили Анри и Ника, принялись оскорблять и насмехаться, а потом бросили обоих в реку. Анри не умел плавать, но Ник сумел его вытащить.

– Я перенес Анри на улицу. Он еще находился в сознании, но, пока ждали помощь, погрузился в забытье.

Ник отделался ссадинами, царапинами и синяком под глазом. Анри не повезло: в воде он обо что-то ударился и повредил череп. Через два дня он умер, не приходя в сознание.

– Я был раздавлен, – продолжал рассказывать Ник. – Не мог ни есть, ни спать. Больше месяца не показывался на работе и потерял место.

Больница сообщила о смерти Анри его родителям – добропорядочной буржуазной паре, жившей в пригороде Парижа. Они не одобряли увлечение сына живописью и круг его друзей, которых не допустили на похороны.

– Я горевал один. Думал, с ума сойду от горя. Наша квартира, улицы, по которым мы гуляли, кафе, где любили сидеть… все мне стало ненавистно.

Через две недели Ник получил письмо от матери. Она в последний раз просила его одуматься и вернуться домой. Материнские слова застали его в минуту слабости и смятения. Он нуждался в опоре, в семейном тепле и утешении, хотя и знал, что не сможет рассказать родителям об Анри. Ничто больше не держало Ника в Париже, и он вернулся домой.

Мать и сестры искренне обрадовались его возвращению. Отец не только не выказал радости – он постоянно упрекал сына в пренебрежении своими обязанностями. Ник лез из кожи вон, пытаясь угодить отцу. Он словно наверстывал упущенное: работал на износ, контролировал открытие новых отделений банка. «Альбион» готовился к выпуску акций ряда компаний. Ник взялся и за этот утомительный труд: просматривал нескончаемые финансовые отчеты, документы по сделкам и платежам, ездил по фабрикам, складам, шахтам и прочим местам. И за все это время он не услышал от отца ни слова похвалы – только новые придирки и упреки. Ник впал в депрессию, начал пить и даже подумывал о самоубийстве. Домой он возвращался за полночь, чтобы поменьше сталкиваться с отцом. Уставший, измученный, надломленный, не знающий, где и в чем найти отдушину, он связался с компанией богатых, избалованных и распущенных бездельников, большинство которых тоже предпочитали женским ласкам близость с мужчиной. В один из вечеров, напившись до безобразия, они заявились в мужской бордель на Кливленд-стрит. Там Ник выбрал себе мальчика. Это было просто совокупление, способ забыться, не имевший ничего общего с любовью. Наутро Ник пожалел об этом, но затем снова оказался в борделе, потом еще раз и еще. Он продолжал пить и по утрам не мог вспомнить, где был минувшим вечером и как добрался домой.