Текст книги "Чайная роза"

Глядя на Милли, Фиона получила резкий удар по самолюбию. Ее одежда годилась только для рынка: поношенная шерстяная юбка, белая хлопковая блузка и серая шаль на плечах. Фиона немедленно подавила эти чувства. Из-за расфуфыренных девок вроде Милли Петерсон она не должна ощущать себя замарашкой.

– Отец подыскивает себе новых клиентов? – спросил Джо.

Его глаза (да и не только его) сами собой переместились с лица Милли на ее грудь.

– Отчасти. Но его интересуют не только клиенты. Отец любит приходить на рынки и высматривать новые таланты. Он всегда ищет парней, подающих надежды. Не сомневаюсь, ты бы его очаровал, – сказала Милли, дотрагиваясь до руки Джо.

Фиону обдало волной ревнивой злости. Плевать ей на приличия! Милли Петерсон пересекла черту.

– Милли, тебе нездоровится?

– Нездоровится? – переспросила Милли, глядя на Фиону как на груду мусора. – С чего ты взяла? Я прекрасно себя чувствую.

– Ой ли? У тебя такой вид… вот-вот упадешь. Потому и за Джо уцепилась. Джо, может, поднесешь пустой ящик – Милли усадить?

– Не трудись, Джо, – отрывисто бросила Милли, убирая руку.

– Как скажешь, – продолжала Фиона. – А то мало ли, вдруг грохнешься в обморок? Может, жакетик тебе жмет?

– Что ты в этом понимаешь, корова?! – взвилась покрасневшая Милли.

– Уж лучше быть коровой, чем сукой.

– Леди, ведите себя прилично. Ишь, вздумали браниться на рынке. Вы мне всю торговлю погубите, – пошутил Джо, пытаясь разрядить обстановку и успокоить обеих девушек.

Фиона и Милли смотрели друг на друга, как ощетинившиеся кошки, готовые сцепиться.

– Я-то веду себя прилично, – фыркнула Милли. – Не на дне живу. Не оборванка какая-нибудь.

– Думай, кого называешь оборванкой. И вышла ты со здешнего дна, Милли. – Фиона говорила тихо, ударяя словами наотмашь. – Может, ты и забыла, а мы тут хорошо помним.

Сознавая поражение, Милли изменила тактику:

– Пора мне. Я ж здесь не ко двору.

– Брось, Милли, – смущенно пробормотал Джо. – Фиона это сгоряча.

– Нет, не сгоряча, – возразила Фиона.

– Мне все равно, – упавшим голосом произнесла Милли, устремляя большие светло-карие глаза на Джо. – Пойду разыщу отца. Мы еще увидимся. Надеюсь, в более приятном обществе. Пока.

– Пока, Милли, – ответил Джо. – Отцу привет от меня передай.

Едва Милли отошла на достаточное расстояние, Джо повернулся к Фионе:

– Что, сдержаться не могла? Нужно было оскорбить дочку Томми Петерсона?

– Сама напросилась. Думает, что может купить тебя на папочкины денежки, точно мешок апельсинов.

– Не пори чушь! Знаешь ведь, что это не так. – (Фиона молча лягнула булыжник.) – Учись сдерживаться. А когда мы свой магазин откроем, тоже станешь такие фокусы устраивать и дурным характером торговлю губить?

Слова Джо больно задели Фиону, но он был прав. Вела она себя как последняя дура.

– Джо! Долго еще прохлаждаться будешь? – крикнул мистер Бристоу.

– Сейчас иду! – ответил Джо. – Фи, мне пора. Постарайся больше ни с кем на рынке не поцапаться. И не будь такой ревнивой.

– Кто ревнивая? Я не ревнивая. Просто… просто она… несносная тварь.

– Ты ревнуешь без всякой причины, – сказал Джо, возвращаясь к лотку.

– Нет! – крикнула вслед Фиона и топнула ногой, но Джо уже стоял перед лотком, расхваливая товар. – Ревнивая! – раздраженно повторила она. – С какой стати мне ревновать? Ну есть у нее красивые тряпки, побрякушки, большие сиськи, смазливая мордашка и куча деньжищ.

С какой стати Джо обхаживать оборванку Фиону, если она может предложить ему крохи? А у Милли такие возможности! Влиятельный отец с солидным капиталом. Хочешь, парень, магазин? На́ тебе магазин. Мало одного? Вот тебе десять. Быть может, не сегодня завтра Джо попросту плюнет на все: на их планы, на магазин. Вообще на все. Плюнет и закрутит с Милли. Особенно после этой сцены. Она же видела, что Джо рассердился. Ну и пусть сердится. Фиона Финнеган тебе не мешок гнилой картошки. Она первой порвет их отношения. Скажет, что ей больше по нраву Джимми Ши, сын владельца паба.

На глаза Фионы навернулись слезы. Они бы пролились, не подойди к ней мать.

– Никак я тут Милли Петерсон видела? – спросила Кейт, взглянув на дочь.

– Ее, – угрюмо подтвердила Фиона.

– Скромности ни на грош. Так вырядиться на рынок. Перед нами, что ль, похвастаться решила? Нет у девки никакого удержу.

– Ма, ты и вправду так думаешь? – спросила Фиона, немного успокоенная словами матери.

– Само собой. Давай-ка поспешать. Хочу скорее вернуться домой…

Мать направилась к другому лотку. Фиона услышала голос Джо, перекрывающий рыночный гул. Голос Джо звучал оживленнее прежнего. Фиона повернулась в его сторону. Джо улыбнулся ей. Вокруг нее было темно, но в этот момент ей показалось, будто взошло солнце.

– Вы посмотрите на эту превосходную капусту… – говорил Джо. – Обычно за такой кочан я беру три пенса, но сегодня я отдам его бесплатно! Да, его получит самая красивая девушка на рынке… Вот и она!

Джо бросил кочан Фионе, которая ловко его поймала.

– Ах, леди, – покачав головой, вздохнул Джо. – Что тут скажешь? Она украла у меня капусту, а вдобавок – и мое сердце. Но если она не выберет меня, тогда я возьму вас, моя дорогая, – подмигнул он беззубой старухе лет семидесяти.

– Я согласна, парнишка! – крикнула в ответ старуха. – Только капусты мне не надобно. Я лучше возьму твой огурец!

Женщины, теснившиеся у лотка, встретили старухину шутку скабрезным хихиканьем. В то время как родители Джо только успевали отпускать товар.

Самая красивая девушка на рынке! Фиона сияла. Какой же дурочкой она была, приревновав Джо к Милли! Джо был только ее парнем, и больше ничьим. Махнув ему на прощание, Фиона побежала догонять мать, вновь чувствуя себя счастливой и уверенной. Эмоции, кипевшие в ней еще недавно, успокоились и осели на дно, как чаинки в чашке. Фиона о них и забыла.

Задержись она вблизи лотка Бристоу еще на минуту, ее ликование быстро бы померкло. В тот момент, когда Фиона догоняла мать, к лотку вновь подошла Милли, приведя отца. Она тянула его за рукав, указывая на Джо, как указывают на витрину с приглянувшейся вещью. Но Томми Петерсон не нуждался в дочерних подсказках. Его острый глаз уже зацепился за Джо. Он одобрительно кивал, глядя, с какой скоростью этот парень распродает товар. Впервые за вечер Томми улыбнулся. Его дочь была совершенно права: он увидел парня, подающего надежды.

Глава 2

– Вы только подумайте, ребята! Пять дерьмовых пенсов за час каторжного труда! – возмущался Пэдди Финнеган ударяя кружкой по стойке. – Ни гроша за сверхурочные. А теперь этот кровопийца заграбастал и наши премиальные!

– Мерзавец Бертон! Нет у него такого права! – подхватил Шейн Паттерсон, работавший вместе с Пэдди. – Керран говорил: разгру́зите корабль к пяти часам, будет вам премия. Мы разгрузили к четырем. Спрашиваем: где денежки? А он ни фартинга не дал.

– Права не имеет, – сказал Мэтт Уильямс, тоже работавший с ними.

– Имеет – не имеет, а деньги мы не получили.

Пэдди помнил их крики и проклятия. Ребята обозлились, когда распорядитель работ заявил, что выплата премиальных за быструю разгрузку судна… отменяется.

Дверь паба открылась. Все повернулись к ней. Нынче вечером «Лев» был опасным местом. Здесь ожидалось выступление Бена Тиллета, создателя рабочих союзов, и потому каждый пришедший сюда рисковал остаться без работы. Пришедшего звали Дейви О’Нил. Он работал грузчиком на складе Оливера. Пэдди никак не ожидал увидеть его здесь. В прошлый их разговор Дейви ясно дал понять, что не желает связываться с союзом. В свои двадцать с небольшим он уже был отцом троих малолетних детей. На нем держалась вся семья, и он не скрывал, что боится потерять работу.

– А вот и наш Дейви! – крикнул Пэдди, наблюдая, как тот поведет себя дальше.

Дейви, худощавый мужчина с волосами песочного цвета и беспокойными глазами, поздоровался с собравшимися.

– Мэгги, пинту для меня и вторую для моего друга! – крикнул барменше Пэдди.

Пэдди привстал, ненароком толкнув сидящего рядом мужчину и опрокинув его кружку. Извинившись за неловкость, Финнеган предложил незнакомцу возместить ущерб и заказать ему новую порцию. Тот вежливо отказался:

– Ничего страшного.

Барменша подала кружки. Наливали здесь добросовестно – почти до краев. Над кружками пузырилась шапка пены. На стойке лежала горка монет. Взяв из них стоимость пива, Мэгги ушла. Дейви пытался возражать, но Пэгги слушать не хотел.

– Ты лучше расскажи, с чего тебя сюда занесло? Думал, ты на пушечный выстрел не подойдешь.

– Так и было… до этого дня, пока Керран нас не ограбил, – ответил Дейви. – Решил: пойду послушаю, о чем скажет Тиллет. В союз вступать погожу, но послушать интересно. Уже не знаю, кому и верить. Союз обещает, что нам будут платить по шесть пенсов за час. А Бертон грозится вышвырнуть вон всех, кто вступит. Если я потеряю работу, мне крышка. Лиззи – моя младшенькая – опять занемогла. Слабые легкие. Денег на лекарство нет. Жена ставит ей разные припарки, да толку мало. Малышка на крик кричит… – Дейви замолчал и хлебнул пива.

– Можешь не объяснять, парень. Все мы в одной лодке, – сказал ему Пэдди.

– В дырявой, – усмехнулся Мэтт. – Помните болтовню Керрана в обеденный перерыв?

Пэдди хорошо помнил назидательную беседу, которую им устроил распорядитель работ.

– Ребята, подумайте о своих семьях. Сообразите, чем вы рискуете.

– Мы о них только и думаем! – крикнули ему в ответ. – Если мы не будем требовать, то вообще ничего не получим. Керран, мы знаем, что Бертон обращается к банкам. Ищет денежки на расширение компании «Чай Бертона». Скажите ему, Керран, что мы и есть «Чай Бертона». Если он хочет развивать компанию, пусть начнет с нашего жалованья.

– Ох, парни, парни! – всплеснул руками Керран. – Бертон никогда не позволит, чтобы такие, как вы, диктовали ему условия. Выбросьте из головы все эти бредни о рабочем союзе. Вам никогда не выиграть.

– Дейви, слышал я его, – сказал Пэдди. – Болтовня это. Дескать, Бертон прилагает все силы для расширения компании. Есть у меня дружок. На чайных аукционах работает. Он узнал, что Бертон задумал купить громадную плантацию где-то в Индии. Чтобы заплатить, Бертон готов выбросить на биржу акции компании. Поверь мне: если кто всерьез и напуган, так это сам Бертон. Боится, что мы объединимся в союз и выжмем из него лишний пенни за час. Вот он и грозит нас поувольнять. Но ты раскинь мозгами… что, если мы все объединимся? Парни со всех причалов и складов? Со всего Уоппинга? Как тогда он нас уволит? И кем заменит? Каждый рабочий будет членом союза. Понимаешь? И никто не согласится работать на условиях Бертона. Потому-то и надо вступать в союз.

– Не знаю, – недоверчиво протянул Дейви. – Одно дело – слушать. Другое – вступать.

– Вот что мы сделаем. – Пэдди поочередно оглядел своих товарищей. – Мы выслушаем этого Тиллета. Он и сам грузчик. Знает про нашу жизнь. Если его речи будут нам не по нраву… что ж, послушали и разошлись. А если нас зацепит, он получит четырех новых членов.

Все согласились. Шейн сказал, что поищет столик. Мэтт и Дейви пошли вместе с ним. Пэдди спросил себе еще пинту. Пока барменша наполняла кружку, он посмотрел на карманные часы. Половина восьмого. Встреча должна была начаться полчаса назад. Где же этот Тиллет? Пэдди обвел глазами паб, но не увидел никого похожего на руководителя союза. Пэдди не знал Тиллета в лицо. Видел лишь на рисунках в газетах. Но эти художники так нарисуют, что себя не узнаешь.

– Думаю, вы вполне убедили ваших товарищей, – сказал незнакомец справа от Пэдди.

Это его кружку Пэдди опрокинул, когда вставал. Мужчина был помоложе Пэдди. Худощавый, чисто выбритый, с открытым лицом. Одет он был так, как одеваются грузчики.

– Вы их руководитель? – задал новый вопрос незнакомец.

– Руководитель? – засмеялся Пэдди. – Нет у нас никаких руководителей. В том-то и наша беда. Как в газетах пишут? Организованный труд. А у нас в Уоппинге… сплошной разнобой.

– Вы могли бы стать руководителем. Я невольно слышал ваши слова. Вы хороший оратор. Убедительный. Чтобы так говорить, вы должны по-настоящему верить в силу рабочего союза.

– Я верю. Иначе сидел бы сейчас дома. Вы здешний?

– Теперь да. А родом я из Бристоля.

– Если б вы работали в Уоппинге, то знали бы, как нужен нам союз. Для нас это единственный шанс на достойные деньги и честное обращение… Видите того старика? – Пэдди указал в дальний угол. – Всю жизнь разгружал корабли. Однажды на него упал ящик и пробил голову. Он малость спятил. Так распорядитель вышвырнул его, как негодный хлам… Или еще. Вон, у очага сидит. Работал на складе Марокко. Повредил спину, работать уже не смог. Пятеро детей. И ни одного вшивого пенса за увечье. Дети настолько оголодали, что жена не выдержала и вместе с ними ушла в работный дом… – Пэдди умолк; рассказ взбудоражил его; глаза гневно сверкали. – Из нас выжимают все соки. Заставляют работать по десять, а то и по двенадцать часов при любой погоде. Даже с рабочей скотиной обращаются лучше, чем с людьми. И чего мы до сих пор добились? Ничего, кроме хозяйских угроз.

– А другие? Они разделяют ваши чувства? У них есть решимость бороться?

Вопрос задел Пэдди.

– Решимости, приятель, у них хоть отбавляй. Но их так долго били, что свою решимость они загнали поглубже. И теперь ее надо растормошить. Если бы вы только знали, сколько всего вынесли эти люди… Можете не сомневаться, есть у них решимость, – уже тише договорил Пэдди.

– И вы…

– Само собой… Больно много вопросов вы задаете. – Пэдди прикусил язык.

Хозяева складов и причалов щедро платили за сведения о рабочем союзе.

– Вас-то как звать? – спросил он.

– Тиллет. Бенджамин Тиллет, – ответил собеседник, протягивая руку. – А вас?

У Пэдди округлились глаза.

– Боженька милостивый! – растерянно пробормотал он. – Неужто тот самый Бен Тиллет?

– Как видите.

– Это что ж, пока я тут разглагольствовал, вы сидели и слушали? Извините, дружище. Я у вас время отнял.

Тиллет громко рассмеялся:

– Извинить вас? За что? Союз – моя любимая тема. Мне понравились ваши слова. Вам было о чем сказать, и сказали вы хорошо. Но вы так и не назвали своего имени.

– Финнеган. Пэдди Финнеган.

– Послушайте, Пэдди. Конечно, мне следовало самому начать эту встречу, но вы правильно сказали: у нас сплошной разнобой. Нам нужны руководители местного уровня. Люди, способные вдохновить товарищей по работе и воодушевлять их, когда союз терпит неудачи. Что вы на это скажете?

– Кого в руководители? Меня, что ли?

– Да.

– Я… не знаю. Отродясь никем не руководил. Справлюсь ли?

– Справитесь. У вас получится, – ответил Тиллет и, допив пиво, поставил кружку на стойку. – Поначалу, когда ваши друзья колебались, вы предложили им подумать. Теперь я прошу вас о том же. Вы же выполните мою скромную просьбу?

– Ясно дело, – ответил ошеломленный Пэдди.

– Вот и хорошо. Мы потом еще поговорим.

Тиллет стал пробираться на середину зала.

«Ну и ну, чтоб меня разорвало!» – думал Пэдди. Что лукавить: предложение Тиллета возглавить местный союз льстило его самолюбию. Но выслушать хвалебные слова и взяться за то, о чем тебя просят, – вещи разные. Потянет ли он? Да и хочет ли он вообще взваливать это на свои плечи?

– Братья-рабочие… – Тиллет начал выступление.

Он умело подогревал слушателей, рассказывая, как нагло обманули рабочих склада Оливера, пообещав и не заплатив премиальные. Потом заговорил об угрозах снизить жалованье рабочим чайного склада на Катлер-стрит. Все более воодушевляясь, Тиллет приводил пример за примером, описывая нищету и бесправие жизни грузчиков, после чего обрушивался на тех, по чьей вине это происходит. Разговоры за столиками смолкли. Люди слушали, позабыв о пиве. Тихий, скромный человек превратился в пламенного трибуна.

Пока Тиллет обличал алчных капиталистов, Пэдди продолжал думать над его предложением. С чего начать? Пэдди смотрел на лица собравшихся – сплошь складских и причальных грузчиков. Не лица – наковальни, закаленные постоянными ударами молота жизни. Только крепкий портер был способен на время прогнать заботы и тревоги с их лиц. Пинта за пинтой. Пиво уносило крики и ругань распорядителя работ, требовавшего шевелиться быстрее. Исчезали печальные глаза жены и вечно недоедающих детей. Переставало грызть тягостное сознание, что ты живешь на дне и тебе не подняться. Сколько бы ты ни корячился, как бы ни рвал жилы, ты был и останешься грузчиком и тебе по-прежнему будет не хватать денег на уголь и мясо… Но сегодня собравшихся разгорячило не пиво. Их лица светились надеждой. Тиллет заставил их поверить в возможность победы.

Пэдди думал о своей семье. Ему выпал шанс бороться за их благополучие. В первых рядах. Не только за повышение жалованья. За что-то большее. За перемены и право быть услышанными. До сих пор грузчики не имели голоса. Если он отклонит предложение Тиллета, как ему жить дальше, сознавая, что не до конца выложился ради своих детей?

Зал взорвался приветственными криками и рукоплесканиями. Пэдди взглянул на Тиллета, сумевшего с такой силой зажечь и взбудоражить собравшихся. Лицо Бена пылало, и отсветы этого огня Пэдди видел на десятках лиц. Он больше не сомневался. Когда Тиллет подошел к нему за ответом, Пэдди знал, что́ скажет.

 
Эй, Джек Дагган, сдавайся; нас трое, ты один.
Именем королевы, сдавайся, сукин сын!
 

Фиону разбудило пение, доносящееся с задворок дома. Она открыла глаза. В комнате было темно. Чарли и Шейми крепко спали, о чем говорило их дыхание. «Глубокая ночь на дворе», – сонно подумала она. С чего это па распевает в отхожем месте?

Она села на постели, нащупав лампу и коробок спичек «Веста». Сонные пальцы не желали подчиняться. Фиона несколько раз чиркнула спичкой по коробку, прежде чем та вспыхнула. Лампа тускло осветила комнатку, которая днем была гостиной, а ночью – спальней для Фионы и братьев. Ширмой, отделявшей ее постель от постелей мальчишек, служила старая простыня на веревке. Фиона отодвинула простыню и прошла на кухню.

 
Два пистолета выхватил Джек и гордо ими взмахнул…
 

Шумно захлопнулась дверь сортира, после чего послышались завершающие слова известной песни:

 
«Сдаваться? Нет, сражаться буду я», —
сказал Отчаянный Колонист.
 

– Па! – сердито прошипела Фиона, выходя на темный двор. – Так шумишь, что весь дом разбудишь. Иди внутрь!

– Иду, мой цветочек! – зычно отозвался Пэдди.

– Тише ты, па!

Вернувшись на кухню, Фиона поставила лампу на стол и наполнила водой чайник. Потом раздула огонь от углей, тлеющих под решеткой очага.

Пэдди вошел на кухню. Он виновато улыбался:

– Ох, Фи, перебрал я пива.

– Да уж. Проходи, садись. Я чайник поставила. Может, тебе хлебца поджарить? Пивом сыт не будешь.

– Сделай милость.

Пэдди сел перед очагом, вытянул ноги и закрыл глаза.

Фиона отрезала толстый ломоть и насадила на вилку для поджаривания хлеба.

– Не спи, па, – сказала она, расталкивая задремавшего отца. – Так недолго и в огонь свалиться.

Зафырчал вскипевший чайник. Фиона заварила чай. Выдвинув из-под стола второй стул, она села рядом с отцом. Фиона уперла ноги в теплую чугунную решетку. Пэдди жарил хлеб, поворачивая вилку над углями.

Взглянув на отца, Фиона улыбнулась. Если бы ма и Родди не спали, она бы не стала требовать тишины. Она любила слушать отцовское пение. И колыбельные в детстве ей пела не мать, а он. Пэдди всегда пел, возвращаясь с работы или из паба. Его было слышно еще за улицу. Пел он и по вечерам, если оставался дома. Расположившись на кухне, он латал их обувь или вырезал игрушку для Шейми. И пел. Сколько раз Фиона, свернувшись калачиком, засыпала под его голос, становящийся то громче, то тише? Столько, что не счесть.

– Девонька, рассказать тебе новость? – спросил Пэдди, успевая при этом жевать.

– Какую новость?

– А такую. Сегодня ты пьешь чай не с какой-нибудь старой портовой крысой.

– Да? А с кем же?

– С руководителем новой Ассоциации работников чайных фабрик и разнорабочих Уоппинга.

У Фионы округлились глаза.

– Па, ты шутишь!

– Ни в коем разе.

– И когда ты им стал?

– Нынче вечером. В пабе, – ответил Пэдди, вытирая рот тыльной стороной ладони. – Перед встречей мы малость поговорили с Беном Тиллетом. Послушал он меня. Должно быть, понравились мои слова, потому и предложил возглавить местное отделение.

– Так это ж здорово! – воскликнула сияющая Фиона. – Мой па теперь в начальниках! Я такая гордая! – Она по-детски захихикала. – Ма завтра в обморок упадет, когда узнает! Отец Диган называет членов союза сворой безбожных социалистов. Вступить в союз – все равно что заиметь рога и остроконечный хвост. Ма теперь вдвое дольше молиться будет.

– Диган и не такое скажет. Особенно когда Уильям Бертон отвалил ему шестьсот фунтов на починку церковной крыши.

– И как ты будешь руководить?

– Постараюсь, чтобы как можно больше наших вступило в союз. Собрания буду проводить, взносы собирать. На собрания стану ходить с Тиллетом и другими руководителями. – Пэдди отхлебнул чая. – Может, и дочку свою в союз вовлеку.

– Хватит, па, – вздохнула Фиона. – Не начинай опять. Ты же знаешь: я деньги коплю на магазин. Нет у меня лишних пенсов на взносы.

– Поначалу могла бы просто ходить на собрания. За это денег не берут.

«Сейчас пустится рассуждать о необходимости объединяться», – подумала Фиона. Она решила пресечь отцовские поползновения.

– Послушай, па. Я не собираюсь всю жизнь корячиться на фабрике. Помнишь, что́ ты говорил, когда мы с Чарли были маленькими? «Надо мечтать» – вот что ты говорил. «Если мечты исчезнут – сразу топайте к гробовщику. Без них вы все равно что покойники». Союз – твоя мечта. Он для тебя много значит. А моя мечта – открыть магазин. И для меня это тоже много значит. Чего нам делить? Ты идешь своим путем, я – своим… Договорились?

Пэдди выразительно посмотрел на дочь, затем накрыл ее руку своей:

– Договорились, упрямая ты девка. Чай еще остался?

– Ага. – Фиона налила отцу вторую кружку, радуясь, что его не потянуло на возражения. – Ой, забыла сказать! Мы получили письмо от дяди Майкла. Тетя Молли ждет ребенка! Пишет, дела с магазином идут в гору. Хочешь прочесть?

– Не сейчас, Фи. Утром прочту. А то после пива глаза в разные стороны глядят.

– Нью-Йорк. Звучит потрясающе, – сказала Фиона, думая о ее дяде в Америке, его жене и их небольшом, но таком симпатичном магазине.

В прошлом году дядя Майкл прислал фотографию: они с женой перед магазином. «М. ФИННЕГАН. БАКАЛЕЙНЫЕ ТОВАРЫ» – значилось на вывеске. Фиону вдохновляла сама мысль, что ее родной дядя владеет магазином. Может, способности к торговле у них в крови?

– Па, а могу я написать дяде и расспросить про торговое дело? – поинтересовалась она.

– Чего ж не написать? Ему приятно будет. Поди, ответ тебе напишет на двадцати страницах. Любит он писанину разводить, наш Майкл.

– Тогда отложу несколько пенсов на бумагу и марку… – зевая, сказала Фиона.

Боязнь, что отец разбудит всю улицу, вышибла из нее весь сон. Но сейчас, согревшись изнутри и снаружи, она вновь почувствовала усталость. Если она немедленно не ляжет, то не выспится. А мать поднимется рано, чтобы пойти к мессе и разбудить домочадцев на работу.

Ее ма ходила к мессе не только по воскресеньям, но и почти каждое утро, беря с собой Шейми и Айлин. Отец вообще не ходил; даже по воскресеньям, когда Фиона и Чарли посещали церковь. Па не скрывал своей неприязни к церкви. Он не ходил даже на крещение своих детей, вынуждая дядю Родди ходить вместо него. Удивительно, как ма сумела убедить его пойти венчаться с ней.

– Па, – сонно произнесла Фиона, крутя на пальце завиток волос.

– Чего? – спросил Пэдди, вновь набив рот поджаренным хлебом.

– Почему ты никогда не ходишь с нами в церковь?

Пэдди прожевал и теперь смотрел на угли:

– Тяжеленький вопрос. Знаешь, мне никогда не нравилась кучка стариков в длинных одеждах, которые долдонят, как людям жить и что делать. Но это часть ответа. Есть еще кое-что, о чем я не рассказывал ни тебе, ни Чарли.

Фиона бросила на отца удивленный взгляд, почувствовав легкое волнение.

– Ты же знаешь, мы с дядей Майклом выросли в Дублине. Нас растила тетушка Эви, сестра нашей матери. Это ты помнишь?

Фиона кивнула. Она знала, что отец потерял родителей в раннем детстве. Мать умерла в родах, а вскоре умер и отец. Однажды она спросила, от чего умер ее дед. «От горя», – ответил па. Он вообще мало говорил о своих родителях. Фиона и не приставала, решив, что отец был слишком мал и почти не помнил их.

– А до Дублина мы с Майклом жили с нашими ма и па на маленькой ферме в Скибберине, на побережье графства Корк.

Фиона слушала с широко распахнутыми от любопытства глазами. Она застала деда и бабушку с материнской стороны, но ничего не знала об отцовской.

– Мои родители поженились в пятидесятом, – продолжал отец, глотая остывший чай. – Через год, как был последний неурожай из-за картофельной гнили. Мой па хотел жениться раньше, но голод мешал. Погано было жить тогда… Ты слышала предостаточно историй. Па сам жил впроголодь. Какая тут семья, если ее не прокормить? У него и у ма родители померли от голода. Сами чуть концы не отдали. Па часто говорил: если бы не надежда жениться на ма, он бы точно не выжил. – Пэдди отставил кружку и подался вперед, упершись локтями в колени; на губах мелькнула печальная улыбка. – Мой па любил ма до безумия. Обожал ее. Они были знакомы с раннего детства. Он всегда приносил ей разные странные штучки. По весне – дикие фиалки. Пустые голубые скорлупки яиц зарянки. Гладкие камешки с берега и птичьи гнездышки. Денег у моего па не было, а эти штучки ничего не стоили. Но для ма они были бесценными сокровищами. Она берегла каждый подарок. Поженившись, па и ма трудились, не щадя себя. Знали, насколько страшен голод, и не хотели, чтобы он снова вломился в их жизнь. Я был первенцем. Потом родился Майкл. Он моложе меня на четыре года. А когда мне стукнуло шесть, ма снова забеременела. Беременность давалась ей тяжко. Я хоть и маленьким был, но запомнил.

Пэдди рассказывал о детстве, и лицо у него менялось. Грустная улыбка потухла; глаза потемнели, выражение лица тревожное. Едва заметные морщины на лбу и щеках вдруг проступили с пугающей отчетливостью.

– Когда ма настало время рожать, па отправился за повитухой. Я остался с ней и братом. Как па ушел, у ма начались схватки. Она вертелась на кровати, за стенки хваталась. Губы сжимала, только бы не кричать. Наверное, нас напугать боялась. Я старался помочь, чем мог. Бегал к насосу, мочил отцовские носовые платки и прикладывал ей ко лбу. Наконец па привел повитуху. Она лишь глянула на ма и тут же велела па идти за священником. Па не хотел оставлять ма. Стоял, точно к полу прирос, пока повитуха его не выгнала. «Иди, не мешкай! – кричала она. – Не стой столбом! Твоей жене священник нужен!» Священник жил неподалеку, и вскоре па его привел. Священника звали отец Макмагон. Был он длинным и тощим как палка. Мы с Майклом сидели за кухонным столом. Повитуха выгнала нас из спальни. Отец со священником прошли в спальню, но повитуха выгнала и па. Он сел у огня и сидел не шевелясь. Смотрел на пламя и молчал.

«Как ты сейчас сидишь, па», – подумала Фиона, и у нее сжалось сердце от боли за отца.

Пэдди сидел, ссутулив широкие плечи и сцепив пальцы своих больших, сильных рук.

– Я находился к двери спальни ближе всех и слышал разговор повитухи и священника. Миссис Рейли – так ее звали. Она говорила отцу Макмагону, что у ма сильное кровотечение и что ма очень слаба. В таких случаях спасают либо мать, либо ребенка. «Спасайте ребенка», – ответил священник. «Но, святой отец, – говорила ему повитуха, – у нее ж тогда двое детей без матери останутся и муж овдовеет. Нельзя же…» – «Вы меня слышали, миссис Рейли, – перебил он повитуху. – Младенец не крещен. Своим промедлением вы лишь губите его бессмертную душу, а заодно и свою».

Один Бог знает, как миссис Рейли сумела вытащить ребенка из ма. Новорожденные младенцы должны орать, а этот едва пискнул. Через несколько минут я учуял запах горящих свечей. Священник что-то бормотал на латыни. Па тоже услышал и кинулся в спальню. Я за ним. Па оттолкнул священника, подхватил ма на руки и стал качать как маленькую. Качал и шептал ей на ухо. А она умирала… – Пэдди тяжело сглотнул. – Младенца крестили. Священник назвал его Шон Джозеф, как нашего па. Наш младший брат прожил всего час и тоже умер.

Па еще долго держал мертвую ма на руках. Только в сумерки опустил на кровать. Священник ушел к Макгвайрам ужинать. Они жили по соседству. Сказал, что попросит миссис Макгвайр присмотреть за нами. Миссис Рейли запеленала младенца, приготовив к погребению. Па надел рабочую куртку, велев мне приглядывать за братом. Я удивился отцовскому спокойствию. Даже испугался. Если бы он гневался, плакал или мебель ломал, может, ему бы и полегче стало. Выгнал бы часть горя из себя. Но он не мог. Я увидел глаза па. Они были мертвыми. Погасшими. Никакой надежды. – Пэдди снова сглотнул. – Па сказал миссис Рейли, что сходит проведать скотину. Он ушел в хлев и не возвращался. Стемнело, а его все нет. Миссис Рейли пошла за ним в хлев. Видит, вся скотина накормлена и напоена, а па нет. Тогда она помчалась через поле к соседям и позвала отца Макмагона и мистера Макгвайра на поиски па… Его нашли рано поутру, у подножия утеса. Они с ма любили там гулять, когда еще не поженились. Па лежал со сломанной спиной. Волны бились о его искалеченную голову.

Глаза Пэдди совсем потускнели. Он потянулся за кружкой.

«Чай совсем остыл, – подумала Фиона. – Надо согреть и поджарить ему еще хлеба». Но она не сдвинулась с места.

– Священник отправился в Дублин, за нашей теткой. Мы с Майклом два дня прожили у Макгвайров. Ма и младенца похоронили в день приезда тетки. Я и сейчас помню, как все было. Каждую мелочь: открытый гроб, мессу, сами похороны. Я смотрел, как гроб с телом ма опускают в могилу. Туда же опустили и младенца в маленьком ящике. Я на кладбище ни слезинки не проронил. Знаешь почему? – Пэдди вдруг засмеялся. – Думал: а вдруг их души меня видят? Я хотел быть стойким и не плакать, чтобы ма и брат гордились мной. А на следующий день священник устроил похороны нашего отца… если это можно назвать похоронами. Его закопали в зарослях крапивы, возле утеса, с которого он прыгнул. Вот тогда-то, девонька, слезы хлынули у меня ручьем. Я плакал навзрыд и не понимал: почему па не похоронили на кладбище, рядом с ма и маленьким Шоном Джозефом? Никто из взрослых мне не растолковал, что самоубийц запрещено хоронить на кладбищах. Этого я не знал и только думал, как одиноко будет па лежать здесь, где только волны, и больше никого. Одиноко… холодно… и далеко от ма…

Из потухших глаз Пэдди хлынули слезы и покатились по щекам. Он опустил голову и плакал, не стесняясь дочери.