Текст книги "Беззвездное море"

Трудно сказать, в каком свете такой поворот событий характеризует Закери как сыщика. Выбравшись из алькова, он обращается к книге.

Книга маленькая, с позолоченным обрезом. Похожа на “Сладостные печали”, только переплет синий. Никаких пометок на обложке ни сзади, ни спереди, так что и не поймешь, где конец, где начало.

Текст внутри написан от руки. Закери думает поначалу, что это дневник, но на первой странице, однако ж, указано название.

Баллада о Саймоне и Элинор

Баллада о Саймоне и Элинор
Краткое рассуждение о природе времени

Невозможно оставаться в этой комнате вечно. Они это понимают, но об этом не говорят, уж слишком поглощены сплетением голых конечностей, распутыванием их и поиском новых способов их сплести. За стопкой книг отыскалась припрятанная кем-то бутылка вина, но дверцы в Кухню отсюда нет, и, следовательно, рано или поздно кому-то из них придется выйти.

Насущные нужды вмешиваются в его счастье, но, сколько может, он отказывается прислушаться к ним. Вжимается лицом в шею Элинор, сосредотачивается на ней, на ее коже, на том, как она пахнет, как смеется, каково ей под ним и над ним.

Они теряют счет времени.

Но время, которым пренебрегают, приводит к обезвоживанию и голоду.

– А что если нам попробовать выйти вместе через какую-нибудь из других дверей? – предлагает Элинор, натягивая свои на удивление полосатые чулки и оглядывая попеременно пчелу, ключ, меч и корону.

Дверь с пчелкой открываться отказывается. У двери с мечом нет ручки, чего Саймон раньше не замечал. Дверь с короной открывается на кучу камня, проход за нею обрушен. Несколько камешков успевают закатиться в комнату, пока Саймон заглядывает в проем.

Так что остается только дверь с ключом.

Она заперта, но Элинор пользуется металлическими подвесками на своем ожерелье, чтобы убедить ее распахнуться.

За дверью извилистый коридор, заставленный по сторонам книжными шкафами.

– Ты его узнаешь? – спрашивает ее Саймон.

– Надо получше рассмотреть, – отвечает она. – Многие коридоры похожи.

Она протягивает перед собой руку, и движению ничто не препятствует.

– Ты попробуй, – говорит она, и Саймон повторяет ее жест. И снова ничто не мешает его руке переместиться из комнаты в коридор.

Они обмениваются взглядом. Что ж тут еще придумаешь. Других вариантов нет.

Саймон предлагает ей руку, и Элинор замком переплетает свои пальцы с его пальцами.

Они вместе выходят из комнаты в коридор.

Пальцы Элинор исчезают из руки Саймона, как туман.

Дверь за ним шумно захлопывается.

– Ленора! – зовет ее Саймон, хотя и знает, что ее нет. Пытается открыть дверь, на которой и с этой стороны точно такой же ключ, но она заперта. Стучится в нее и не получает ответа.

Мысль его мечется, перебирая возможности, и не находит ни одной подходящей. Тогда он решается найти ту самую первую дверь, ту, на которой сердце, ведь она-то не заперта.

Саймон ходит туда-сюда по лабиринту коридоров и никак не может найти хоть что-то на вид знакомое. Набредает на накрытый стол: фрукты, сыр и печенье, останавливается поесть, съедает, сколько может, рассовывает печенье и сливы по карманам сюртука.

Вскоре после того он оказывается в Сердце.

Он помнит, как оттуда найти дверь с сердцем в огне, и торопится туда только затем, чтобы обнаружить, что ручки на двери нет. Она вырезана, вместо нее свежая деревянная вставка, и замочная скважина забита пробкой.

Саймон возвращается в Сердце.

Дверь в кабинет Хранителя закрыта, но на стук сразу же открывается.

– Чем я могу вам помочь, мистер Китинг? – осведомляется Хранитель.

– Я должен попасть в комнату, – выпаливает Саймон, запыхавшись так, словно он сюда прибежал. Но, может, и правда прибежал, он не помнит.

– Комнат здесь очень много, – говорит Хранитель. – Соблаговолите пояснить, о какой комнате речь.

Саймон рассказывает, где расположена дверь и какое на ней пламенеющее сердце.

– Вот как, – кивает Хранитель. – Вы о той двери. Сожалею, она закрыта. Не обессудьте.

– Но раньше она не была закрыта, – протестует Саймон, – а мне нужно вернуться к Леноре!

– К кому? – спрашивает Хранитель, и у Саймона складывается впечатление, что Хранитель прекрасно понимает, что происходит. Саймон ведь упоминал уже Ленору, когда разговор шел о том, чтобы забрать “Сладостные печали” домой. Вряд ли у Хранителя совсем никудышная память.

– К Леноре, – повторяет Саймон. – Она живет здесь, внизу, она моего роста, у нее темные волосы и смуглая кожа, и еще она носит кроличьи ушки. Вы должны знать, о ком я. Таких, как она, больше нет!

– У нас нет жителей, носящих такое имя, – прохладным тоном извещает его Хранитель. – Боюсь, вы что-то напутали, молодой человек.

– Ничего я не напутал! – громче, чем это необходимо, восклицает Саймон.

Кот, который спит на стуле в углу, пробуждается от своей дремы, гневно смотрит на Саймона, потягивается, соскакивает на пол и, задрав хвост, выходит из кабинета.

Но взгляд Хранителя еще сердитей, чем у кота.

– Мистер Китинг, что вам известно о времени? – вопрошает он.

– Простите?

Хранитель, поправив очки, продолжает.

– Смею предположить, что ваши представления о времени основаны на том, как оно работает наверху, где время измеримо и относительно однородно. Здесь, в этом кабинете и в местах, расположенных поблизости от точки отсчета в центре Сердца, время работает почти так же, как там, наверху. Однако же есть места, они дальше и глубже отсюда, и они значительно менее надежны.

– Что это значит?

– Это значит, что если вы встретили кого-то, сведения о ком у меня отсутствуют, то это потому, что данного человека здесь еще не было, – говорит Хранитель и добавляет для ясности: – Здесь – значит в этом времени.

– Да это абсурд!

– Абсурдность положения отнюдь не умаляет его истинности.

– Разрешите мне вернуться туда, сэр! Прошу вас! – молит Саймон, которому нимало не интересны эти разговоры о времени. Он хочет только одного, вернуться к Леноре. – Я вас умоляю!

– Не могу. Мне чрезвычайно жаль, мистер Китинг, но, поверьте мне, я не могу. Дверь закрыта.

– Ну так откройте ее!

– Прошу вас, поймите меня правильно, – говорит Хранитель. – Дверь не просто заперта, она закрыта. Она больше не откроется, для нее нет ключа. Это необходимая предосторожность.

– Как же мне тогда ее отыскать? – в отчаянии спрашивает Саймон.

– Вероятно, придется вам подождать, – предлагает Хранитель. – Сколько – сказать не могу. Возможно, неограниченно долго.

Саймон молчит. Хранитель усаживается за стол. Ровняет стопку книг. Смахивает с раскрытой бухгалтерской книги песок для просушки чернил.

– Можете мне не верить, мистер Китинг, но я очень хорошо понимаю, что вы сейчас чувствуете.

Саймон продолжает протестовать и выдвигать аргументы, но это самый бесящий тип спора, поскольку, что он ни заявляй и что ни делай, включая пинки в адрес стульев и швыряние книг, ничто не в силах поколебать непроницаемое спокойствие его собеседника.

– Извините, поделать ничего не могу, – только и говорит, раз за разом, Хранитель. Выглядит он так, будто ему смертельно хочется чашечку горячего чаю, но бросить Саймона на произвол судьбы он не может. – Вы, должно быть, попали в разлом времени. Такие явления нестабильны и должны быть изолированы.

– Я что, был в будущем? – силясь понять, спрашивает Саймон. Подземная библиотека – это, знаете ли, одно, а путешествие во времени – совсем другое.

– Не исключено, – отвечает Хранитель. – Но, скорее всего, вы оба прошли через пространство, освободившееся от времени. Такое место, где времени просто нет.

– Не понимаю.

Хранитель вздыхает.

– Представьте себе время как реку, – говорит он и проводит пальцем линию в воздухе. Его кольца поблескивают на свету. – Река течет в одном направлении. Если вдоль этой реки есть, например, заводь, то вода в ней ведет себя не так, как в остальной части реки. Заводь не следует правилам реки. Вот и вы нашли такую заводь во времени. Когда-нибудь, несколько месяцев, а может, и лет спустя, эта девушка, о которой вы говорите, найдет ту же заводь. Вы оба, выйдя из реки времени, встретились в ином пространстве. В пространстве, которому вы оба – чужие.

– А есть здесь еще такие места? Другие заводи, здесь, внизу?

– Направление, в котором вы мыслите, неразумно. В высшей степени неразумно.

– Значит, все-таки есть способ найти ее. Значит, это возможно.

– Отправляйтесь-ка лучше домой, мистер Китинг, – вздыхает Хранитель. – Что бы вы ни искали, вам этого не найти.

Саймон сосредоточенно хмурится. Оглядывает кабинет, деревянные ящики с медными ручками, кожаные кресла с узорчатыми подушками. На столе в блюде лежат кучкой компасы на цепочках. Его метла, метла его матери, стоит у стенки возле двери. На одной из подушек свернулась калачиком кошка, как будто спит, но один глаз приоткрыт и устремлен на него. – Я ценю ваш совет, сэр, – говорит он. – Но я ему не последую.

Подхватив один из компасов с блюда, Саймон разворачивается на каблуках и быстро, но не бегом, все дальше и дальше углубляется по направлению к Беззвездному морю, лишь единожды оглянувшись, чтобы убедиться, что Хранитель его не преследует. Но нет, за спиной у него ничего, кроме книг и теней.

Саймон сверяется с компасом и продолжает идти, хотя стрелка настойчиво рекомендует ему противоположное направление. Он сознательно уходит от Сердца, отправляется в неизвестность.

Туда, где на время сложней рассчитывать.

Закери Эзра Роулинс сидит на потертом кожаном диване глубоко под землей, надо полагать, далеко за полночь, у потрескивающего камелька, и читает.

Книга, которую оставила ему Райм, вся написана от руки. Закери освоил пока что лишь несколько страниц. Небыстрое это дело, читать рукописный текст. А потом, он совсем не уверен, на каком она языке. Если чуть расфокусировать взгляд, буквы расползаются в сочетания, которые не воспринимаются как знакомые слова, отчего ломит виски и охватывает отчаяние. Отложив на минуту книгу, он переставляет лампу поближе.

Вообще любопытно, как эта книга связана со всем остальным. Он уверен, что девочка, которая еще и кролик, – это та самая, что в “Сладостных печалях” провалилась в лесу в память двери, и повествование только что вышло за границы Гавани на Беззвездном море, чтобы представить читателю некоего Китинга.

Закери зевает. Если он хочет осилить всю книгу, требуется кофеин.

Ручка, которой обычно он пишет записки на Кухню, куда-то запропастилась, возможно, вследствие игрищ кота, поэтому он ищет другую. Он видел несколько на каминной полке под кроликами-пиратами. Закери переставляет подсвечник, передвигает бумажную звезду, и тут что-то сваливается на пол.

Он наклоняется, чтобы поднять пластиковую карту, которой запирался его номер в гостинице, и рука его замирает на полпути.

Долгонько же ты соображал, говорит голос в его голове.

Закери взвешивает, какая из тайн больше нуждается в срочном расследовании.

Кладет пластиковый ключ в карман и выходит из комнаты.

Коридор еле освещен, значит, час более поздний, чем он думал. Он ошибается поворотом, пытается вспомнить, как лучше дойти.

Попадает в знакомый коридор, выложенный плиткой с лозами. Останавливается у двери, которая тонет в темноте. В нерешительности стоит перед ней. Из-под двери вырывается тоненькая полоска света.

Закери стучит в дверь Дориана, раз и другой, и почти что готов уйти, когда дверь резко распахивается.

Дориан смотрит на него – нет, сквозь него. В глазах, широко распахнутых, усталость, и Закери думает, что, может, Дориан спал, но, скорей всего, нет – тот полностью одет, хотя застегнут вкривь и вкось, и к тому же бос, а в руке у него стакан с виски.

– Ты пришла убить меня, – говорит Дориан.

– Я?! – изумляется Закери, но Дориан, не слушая, продолжает:

– …сказал Совиный король. “Я?” – удивилась дочь кузнеца-оружейника.

– Это ты что ж так надрался? – спрашивает Закери, через плечо Дориана глядя на письменный стол, на котором стоит почти что опустошенный графин.

– Они всегда отыщут способ убить меня. Они нашли меня даже здесь, во сне.

На слове “здесь” Дориан разворачивается лицом к комнате, и виски в его стакане, не поспевая за ним, расплескивается веером.

– Ну ты даешь.

Закери следует за Дорианом, а тот продолжает свою историю, обращаясь отчасти к нему, а отчасти к комнате в целом. “Судьбы и сказки” лежат на столе рядом с графином. Заглянув в книгу, Закери видит, что открыта она на истории про три меча, и на картинке – сова в короне на стопке книг, а книги на пне, облепленном свечами (то, что там следует быть еще и пчелиному улью, иллюстратор проигнорировал).

– Новый король придет занять мое место, – вещает Дориан. – Приступай! Это твое предназначение!

Он с пафосом протягивает стакан, и Закери пользуется этим, чтобы забрать стакан и поставить его на стол от греха подальше.

Закери и прежде втайне хотелось, чтобы Дориан что-нибудь еще ему рассказал, но имел он в виду совсем иное. И сейчас он стоит, смотрит и слушает, как обезглавили сову и как рассыпалась в пыль корона, и несмотря на особенности повествования и состояние рассказчика, то, о чем речь, кажется реальным, более реальным сейчас, чем когда он читал те же слова в книге. Будто бы все это действительно случилось когда-то, давным-давно.

– И тут она проснулась, все еще сидя в кресле у камина в своей библиотеке.

Дориан ставит точку, сам рухнув в кресло у камина. Голова его откидывается на спинку, веки смыкаются и остаются закрытыми.

Закери делает шаг проверить, жив ли он, но стоит ему приблизиться, как Дориан наклоняется вперед и продолжает, словно передышки никакой не было.

– На той полке, где хранился меч, на пустом стеклянном футляре сидел ржаво-охристый в белую крапинку филин.

Дориан указывает на что-то позади Закери, тот оборачивается, ожидая увидеть филина – и видит его. В самом деле, в книжном шкафу, между книг, стоит небольшая картинка, живописное изображение совы, над головой которой парит золотая корона.

– Филин остался с нею до конца ее дней, – шепчет Дориан прямо Закери в ухо, а потом снова откидывается на спинку.

Даже пьяный до невозможности, он все равно отличный рассказчик.

– Слушай, а кто вправду этот Совиный король? – прерывает молчание Закери.

– Ш-ш-ш, – отвечает Дориан, прижав свой палец к губам Закери. – Мы этого еще не знаем. А когда узнаем, это будет означать, что история подошла к концу.

Палец его на мгновение задерживается на губах Закери, а потом рука падает, оставив после себя запах виски, пота и бумажных страниц.

Голова Дориана откинута на высокую спинку кресла. Время ночного пьянства и рассказывания историй истекло.

Закери ясно, что пора уходить. По дороге к двери он берет со стола стакан с виски на донышке. Выпивает, что там осталось, отчасти затем, чтобы Дориан не выпил, когда проснется, потому что с него довольно и без того, но большей частью затем, что хочется попробовать то же, что пробовал Дориан. Вкус глянцевитый, с легким привкусом табачного дыма и меланхолии.

Осторожно прикрыв за собой дверь, Закери оставляет Дориана вроде бы спящим, а может, дремлющим в этом его кресле, у этого выделенного ему камина, в этом его личном уголке этой не то чтобы библиотеки, жалея только, что нет кота рядом, чтобы тот за ним присмотрел.

Закери идет, сам толком не зная, куда направляется, пусть даже цель обозначена у него в уме, или, по крайней мере, так обстояло дело, когда он вышел из своей комнаты. Как давно это было? Время из истории о трех мечах сбило его представление о времени настоящем. А может, он просто нуждался в компании?

Он доходит до Сердца, где темней, чем когда-либо раньше, тут и там на люстрах горят лишь несколько лампочек.

Дверь в кабинет Хранителя распахнута настежь. Ломтик света в померклом Сердце.

Из кабинета доносятся голоса, и Закери с удивлением понимает, что ни разу еще не слышал здесь чьего-либо разговора, и ему даже в голову не приходило, что кто-то может услышать его собственные речи, несмотря на то что все эти бессчетные закоулки, ниши и темные переходы словно устроены для того, чтобы удобно было подслушивать.

Он подходит ближе, потому что именно в этом направлении он все равно шел, подходит и сам себе думает, подслушиваешь ли ты, когда подслушиваешь не нарочно.

– Ничего не выйдет. – Голос Хранителя звучит приглушенно и как-то иначе, чем раньше. В нем начисто отсутствует та официальная интонация, которой отмечены все прошлые его с Закери разговоры.

– Ты не можешь этого знать, – отвечает ему голос Мирабель.

– А ты что, можешь? – спрашивает ее Хранитель.

– У него есть книга, – говорит в ответ Мирабель, и Хранитель отзывается на это словами, которых Закери расслышать не может.

Прячась в тени, он делает шаг к двери, вовсю уже навострив уши. Ему видна лишь часть кабинета, фрагменты шкафов и книг, угол письменного стола, свисающий с него рыжий кошачий хвост. Свет ламп перемежается тенью, так что пространство исчерчено полосками темноты. Отсюда удается разобрать, что говорит Хранитель.

– Не следовало тебе туда идти, – говорит он. – И не следовало впутывать в это Аллегру.

– Да Аллегра и без того впутана, – перебивает его Мирабель. – Еще с тех пор, как начала закрывать двери и вместе с ними – возможности. Мы так с нею близки.

– Тем более не следовало ее провоцировать.

– Да не было другого способа! Мы нуждаемся в нем, мы нуждаемся в этом, – часть руки Мирабель движется, указывая на что-то, чего Закери не видно, – и даже книга вернулась! А ведь ты совсем опустил руки, верно?

Пауза длится так долго, что Закери остается предположить, что в кабинете есть еще одна дверь, и Мирабель через нее вышла, но тут голос Хранителя прерывает молчание, и звучит он тише и снова совсем по-иному.

– Просто я не хочу снова тебя потерять.

Изумленный Закери вытягивает шею, и поле зрения немного сдвигается.

Он видит теперь бок Мирабель, которая сидит на краю стола спиной к нему. Хранитель, стоя, скользит рукой по ее шее, плечу, оттягивает ворот платья и, склонившись ниже, прижимается губами к обнажившейся коже.

– Может, на этот раз все будет иначе, – тихо говорит она.

Рыжий кот громко мяукает, глядя в упор на дверь. Закери торопливо ретируется вглубь первого попавшегося коридора и идет по нему, время от времени оборачиваясь, чтобы убедиться, что за ним никого нет, идет и думает, до чего ж это просто, проглядеть то, что деется под самым твоим носом.

На всякий случай еще раз оглянувшись, он видит посреди коридора сплющенную физиономию своего приятеля-перса.

– Может, составишь мне компанию? – говорит он коту, но приглашение звучит печально. Ему самому, пожалуй, больше хотелось бы залечь спать, или устроиться в кресле рядом с Дорианом, или… нет, он и сам не знает, чего хочет.

Персидский кот потягивается, важно подходит, останавливается у ног Закери и выжидательно на него смотрит.

– Ну, что ж, – говорит Закери, и бок о бок с котом они идут по коридорам и залам, в которых полным-полно историй про всяких других людей, и наконец вступают в сад, украшенный статуями.

– Думаю, вот это я разгадал, – сообщает коту Закери.

Кот не отвечает, поскольку разглядывает мраморную лису размером примерно с него, застывшую в прыжке так, что хвостом она метет землю.

Внимание Закери поглощено другой статуей.

Он стоит перед мраморной женщиной, сидящей в кресле и усеянной множеством пчел. Гадает, кто мог ее изваять. Гадает, как далеко по всему этому месту разбредались ее пчелы, сидя в карманах или в сопровождении котов. Гадает, смотрел ли кто на нее с мыслью, что, может быть, не обязательно под книгу подставляет она свои ладони. Гадает, была ли у нее корона.

Гадает, кто оставил ей тот стакан с вином.

Кладет в правую ладонь статуи золотой ключ, который Мирабель сняла со своего ожерелья.

Пластиковый гостиничный ключ кладет ей в левую руку.

Ничего не происходит.

Закери тяжко вздыхает.

Он почти уже собирается спросить кота, не голоден ли тот, останавливает его только мысль, допустимо ли нарушение правила “котов не кормить”, как раздается гудение.

Исходит оно от статуи. Гудение и жужжание.

Пальцы статуи начинают двигаться, сжимаются вокруг ключей. Одна из пчелок падает с ее руки на пол.

Теперь слышится скрип, а за ним – тяжелый металлический стук. Однако статуя, стиснув ключи, остается недвижной. Закери трогает ее за руку – та сомкнута вокруг ключа, словно так и была изваяна.

И ничего больше не изменилось, а ведь что-то скрипело и стукало!

Закери обходит статую.

Вот оно что. Задняя часть мраморного кресла ушла в пол.

Статуя полая.

Под ней – лестница.

Снизу исходит свет.

Закери оглядывается на кота, который пристроился под передними лапами взлетевшей в прыжке мраморной лисы. Из всех хвостов подрагивает только тот, что принадлежит коту.

Кот мяукает что-то, обращаясь к нему.

Наверно, каждый момент имеет свое значение.

Где-нибудь да имеет.

Закери Эзра Роулинс входит внутрь Королевы пчел и спускается еще глубже.