Текст книги "Беззвездное море"

Много люстр, некоторые висят как придется, на неподобающей люстрам высоте, тогда как другие лежат на полу тускло светящимися кучками из металла и хрусталя, некоторые из лампочек перегорели.

Основной источник света наверху – вовсе не люстры, а скопление пылающих глобусов в путанице медных колец и прутьев. Запрокинув голову, Закери умудряется на концах прутьев разглядеть руки, человеческие руки, отлитые из золота и указующие какая куда, а керамическая плитка над ними складывается в узор из цифр и звезд. Из центральной точки свода свисает цепь, оканчивающаяся маятником, который медленно и тяжко качается в нескольких дюймах над полом.

Возможно, вся конструкция представляет собой модель вселенной или же часы какого-то рода, но как в них ориентироваться, голову сломишь.

– Эй, кто-нибудь! – взывает Закери.

Из какого-то из неосвещенных пространств раздается скрипучий звук, словно там медленно открывают дверь, но более ничего не происходит. Он обходит зал по периметру, заглядывая в проходы, заполненные книгами, те стоят на длинных извилистых полках, стопками лежат на полу. В глубине одного из проходов он встречается взглядом с парой светящихся изумрудом глаз, но стоит ему моргнуть, как глаза исчезают.

Вернувшись то ли к вселенной, то ли к часам, чтобы взглянуть на эту затею с другой точки зрения, он замечает, что один из прутьев поменьше движется в лад с маятником, и пытается определить, нет ли у какого из глобусов луны, но тут позади него раздается голос.

– Я могу быть вам полезен, сэр?

Закери поворачивает голову так поспешно, что у него сводит шею, он морщится от боли и не может понять, почему тот, кто на него смотрит, делает это с некоторым беспокойством, реакция это на его действия, присутствие или на то и другое сразу.

Значит, кто-то тут все-таки есть. Место существует.

Это все есть на самом деле.

И тут Закери разражается истерическим смехом. Клокочущим хихиканьем, которое он тщетно старается подавить. Беспокойство на лице его визави набирает силу.

С первого взгляда человек кажется старым, возможно, из-за его кипенно-белых волос, заплетенных в длинные роскошные косы. Впрочем, пару раз сморгнув, чтобы контактные линзы милосердно позволили ему вглядеться получше, Закери склоняется к выводу, что, пожалуй, старику еще нет и пятидесяти – во всяком случае, он совсем не так стар, как можно решить, судя по его волосам. Каковые к тому же унизаны жемчужинами, незаметными, пока не поймают на себя свет. Брови и ресницы у него черные, как и глаза. По контрасту с волосами кожа его кажется темнее, чем бронзовая, а она именно такая и есть. Он в очках в тонкой оправе, которые балансируют на его длинном лошадином носу, и этим очень напоминает учителя математики, который преподавал у Закери в седьмом классе, если, конечно, причесать того пошикарней и одеть в темно-красную, вышитую золотом рясу, подвязанную сразу несколькими перекрученными шнурами. На одной руке у него несколько колец. Одно из колец, кажется, с изображением совы.

– Я могу быть вам полезен, сэр? – повторяет человек в рясе, но Закери все смеется, не в силах остановиться.

Он открывает рот, чтобы хоть что-нибудь вымолвить, что угодно, но у него не выходит. Колени ему отказывают, он бессильно валится на пол в своем шерстяном пальто, заляпанном золотой краской, и оказывается на одном уровне с рыжим котом, который, выглядывая из-за складок рясы, янтарными глазами смотрит на него в упор, и это делает всю ситуацию еще более безумной, а ведь он никогда прежде не ухахатывался до истерики… но когда-то же должен быть первый раз.

И кот, и человек терпеливо ждут, как будто явление облитого краской психопата для них – обычнейшее из дел.

– Я. – начинает Закери и замолкает, потому что непонятно, с чего начать.

От плитки, на которой он лежит, становится холодно. Он кое-как встает на ноги, полувсерьез ожидая, что человек в рясе поможет ему, когда это выходит у него в особенности нескладно, но тот не трогается с места, а стоит, опустив по бокам руки, но зато кот делает шаг вперед и принимается вынюхивать туфли Закери.

– Ничего страшного, не торопитесь, – говорит человек, – хотя, боюсь, вам все-таки придется уйти. Мы закрыты.

– Вы – что? – переспрашивает Закери, прочно встав наконец на ноги, и в этот момент внимательный взгляд человека в рясе замирает где-то около третьей пуговицы его распахнутого пальто.

– Вам тут не место, – говорит человек, глядя на серебряный меч, который висит на шее Закери.

– Ах, это! – спохватывается тот. – Нет-нет, это не мое.

Но человек в рясе уже ведет его назад к той двери, открыть которую стоило стольких трудов.

– Кое-кто дал мне это для… для маскировки, – пытается объяснить Закери. – Я не из них… кто там они есть.

– Такие вещицы этак просто не раздают, – холодно говорит человек в рясе.

Закери не знает, что на это сказать, и, собственно, они уже у двери. Он прокручивает в голове версию, согласно которой Дориан – бывший член той организации, которая коллекционирует ворованные дверные ручки, чтобы украсить ими свой манхэттенский особняк, только непонятно, принадлежит меч Дориану, или это копия, или что еще. Он никак не готов к тому, что ему предъявят обвинения касательно ювелирных изделий, да еще в подземных кафедральных соборах, закрытых в настоящий момент на уборку или ремонт. Он вообще не был готов ни к чему, что произошло этой ночью, ну, может быть, кроме поездки в такси.

– Он назвал себя Дорианом, попросил помочь ему, по-моему, он в беде, я понятия не имею, кто те люди, которые носят такие мечи, – торопливо выпаливает Закери, но и сам, выговаривая слова, слышит, как неубедительно они звучат. Стражи, похоже, работают несколько не так, как описано в “Сладостных печалях”, хотя он совершенно уверен, что это они и есть.

Человек в рясе молчит и вежливо, но решительно доставляет Закери к лифту, у которого останавливается и той рукой, что в кольцах, указывает на шестиугольную кнопку.

– Я желаю вам и вашему другу успешного разрешения трудностей, с которыми вы столкнулись, но вынужден, тем не менее, настоять, – произносит он и еще раз показывает на кнопку.

Закери на нее нажимает в надежде, что лифт по-прежнему не торопится и у него будет еще немного времени объясниться или хотя бы понять, что происходит, – но кнопка не реагирует. Не загорается, не издает никаких звуков. Двери лифта остаются закрытыми.

Человек в рясе хмурится, глядя сначала на лифт, а потом на пальто Закери.

Верней, на краску, какой залито пальто.

– Дверь, через которую вы попали сюда, она была нарисована? – спрашивает он.

– Да, а что? – отвечает Закери.

– Судя по состоянию вашего пальто, она больше не функционирует. Это так?

– Она, знаете ли, словно бы испарилась, – говорит Закери, сам себе не веря, хотя был этому свидетелем.

Человек со вздохом закрывает глаза.

– Я предупреждал ее, что будут проблемы, – говорит он себе под нос и, не дав времени осведомиться, что он имеет в виду, обращается уже к Закери: – Что вы выкинули?

– Простите?

– Ваши кости, – поясняет он, очередным элегантным жестом указав на стену за своей спиной, – как они выпали?

– А… да… шесть сердец, – с чувством головокружения припоминает Закери, перед глазами которого кости снова исчезают во тьме. Кто бы сказал ему, что это все значит. Может, выкинуть все одинаковое – это плохо?

Человек в рясе смотрит в упор, разглядывает его внимательней, чем прежде, и на лице его загадочным образом проявляется что-то вроде узнавания, и еще похоже, что он хочет о чем-то спросить, однако ж не спрашивает, а вместо того произносит:

– Соблаговолите последовать за мной.

Разворачивается и шествует назад к двери. Закери идет за ним по пятам с таким чувством, словно он чего-то добился, чего-то достиг. По крайней мере, его не отправляют назад, когда он только что прибыл.

Особенно если учесть, что, вообще говоря, у него нет никакой уверенности в том, где он находится. Он совсем не этого ожидал, не этого масштабного пространства с искореженными люстрами и стопками пыльных книг. Начать хоть с плитки, которой здесь больше, можно вообразить. Но в целом место выглядит величественней, древнее, спокойнее и темнее, чем он себе представлял, когда думал о том, что попадет сюда, и он сам теперь поражается, как уверен был в том, что когда-нибудь сюда попадет, потому что в “Сладостных печалях” определенно намекалось на это.

Пока что, вспоминает он, взглядывая вверх на вселенную, вращающуюся над ним, с руками, указывающими то туда, то сюда, и гадает, что же предназначено ему сделать теперь, когда он здесь оказался.

– Я знаю, зачем вы здесь, – говорит человек в рясе в тот момент, когда они проходят мимо движущегося маятника, как будто слышит, о чем Закери думает.

– В самом деле?

– Вы здесь потому, что хотите идти под парусом по Беззвездному морю и вдыхать заколдованный воздух.

Закери застывает на месте, так утешительна истинность этого заявления и так оно непонятно.

– Так это Беззвездное море? – спрашивает он, когда находит в себе силы двинуться дальше.

Человек в рясе ведет его в дальний угол соборного пространства.

– Нет, это всего лишь Гавань, – отвечает тот. – И, как я уже сказал, она закрыта.

– Может, стоит повесить табличку? – не подумав, брякает Закери, получает в ответ уничижительный взгляд такой силы, которой позавидовал бы любой из его учителей математики, и бормочет извинения.

Они – к процессии присоединился и рыжий кот – приходят в комнату, которую Закери хочется именовать кабинетом, хотя ни на один из кабинетов, в которых ему доводилось бывать, это не похоже. Стены почти полностью скрыты за книжными полками и шкафами с картотеками и каталогами, состоящими из ящичков, на каждом из которых наклейка с надписью. Пол застлан плиткой, такой же, как и снаружи, с вытоптанной тропкой от входа к письменному столу. Над столом горит лампа под стеклянным зеленым колпаком, а над книжными шкафами – гирлянда бумажных фонариков. Граммофон тихонько играет что-то классическое, подскакивая иглой на царапинах. Большую часть стены напротив входа занимает камин, закрытый шелковым экраном, из-за которого рассылает красноватые блики низко горящий огонь. Допотопная метла стоит у стены неподалеку. Меч, настоящий боевой меч висит над каминной доской, на которой несколько книг, оленьи рога, еще один кот (живой, но спящий) и несколько наполненных ключами стеклянных банок.

Хозяин кабинета усаживается за просторный письменный стол, заставленный стопками бумаг, тетрадями и чернильницами, и выглядит он так, словно у него камень с души свалился, тогда как Закери по-прежнему не по себе. Он нервничает и странным образом чувствует себя сильней захмелевшим, чем раньше.

– Итак, – говорит человек, а рыжий кот, сидя на углу стола, широко зевает, устремив янтарные глаза на Закери. – Где именно располагалась дверь, через которую вы попали сюда?

– В Центральном парке, – мямлит Закери. Язык его сделался тяжелым и неповоротливым, выговаривать слова трудно. – Ее разрушили эти… люди из клуба? Прав ли я, что дама в шубе из белого медведя у них за главную? Она грозилась мне чаем. И тот парень, который сказал, что зовут его Дориан, он ведь, наверное, в беде? Он заставил меня забрать это из клуба, но не сказал, зачем это нужно.

Закери достает из пальто и протягивает книгу. Человек берет ее, сосредоточенно хмурясь. Открывает, пролистывает несколько страниц. Закери, который видит книгу вверх ногами, думает, надо же, арабский текст удивительно похож на английский, но, скорее всего, его подводят глаза, то ли натертые контактными линзами, то ли, кто знает, вдруг у него аллергия на кота. Как бы то ни было, человек закрывает книгу до того, как он успевает что-нибудь в этом смысле решить.

– Это взято отсюда, так что я сердечно благодарю вас, – говорит человек, возвращая книгу. – Если угодно, вы можете сохранить ее для вашего друга Закери смотрит на книгу в коричневом кожаном переплете.

– А разве не должен кто-нибудь, – говорит он, почти что себе, – ну, я не знаю… спасти его?

– Кто-то должен, я в этом уверен, – отвечает человек в рясе. – Однако вы не сможете покинуть нас без сопровождения, так что придется подождать возвращения Мирабель. Пока ее нет, я предоставлю вам жилье. Выглядите вы так, что отдых вам явно не повредит. Но сначала я должен попросить вас о некоторой дополнительной информации. Ваше имя?

– О, Закери. Закери Эзра Роулинс, – послушно отвечает Закери вместо того, чтобы засыпать его своими вопросами.

– Чрезвычайно польщен знакомством, мистер Роулинс, – говорит человек, занося имя Закери на обложку одной из папок, которые лежат у него на столе. Вынимает карманные часы, смотрит на время и также фиксирует его в папке. – Меня здесь называют Хранителем. Вы сказали, ваш временный вход находился в Центральном парке. Я верно вас понимаю, что речь шла о том парке, который располагается на острове Манхэттен, в Нью-Йорке, в Соединенных Штатах Америки?

– Да, это именно тот Центральный парк.

– Отлично, – говорит Хранитель, чиркает пером что-то на документе, напоминающем карту, а потом встает из-за стола и направляется к одному из тех шкафов, что расположены у него за спиной и состоят из маленьких выдвижных ящичков. Вынимает из ящичка и, подойдя к Закери, подает ему круглый золотой медальон на длинной цепочке. На одной стороне медальона пчелка. На другой – сердце.

– Если понадобится найти дорогу к этому месту – большинство здесь именует его “Сердцем”, – то вот это окажется вам полезно.

Закери открывает медальон и обнаруживает компас с единственной пометкой там, где обычно обозначают север, и с беспорядочно вращающейся стрелкой.

– Потребуется ли вам знать, в какой стороне Мекка? – спрашивает Хранитель.

– Нет, благодарю вас. Я агносто-паганист.

Хранитель вопросительно поднимает бровь.

– Духовная жизнь меня занимает, а вот религиозная – нет, – поясняет Закери.

Он умалчивает о том, что думает на самом деле, а думает он о том, что его храм – это когда, затаив дыхание, слушаешь захватывающую историю, и когда в ушах звучит музыка ночного концерта, и когда нажимаешь на стрелку “бой” в игре-стрелялке. Что религия его покоится в тиши свежевыпавшего снега, в правильно приготовленном коктейле, между страниц книги уже начатой, но еще не дочитанной.

Что ж там такое было в той рюмке, из которой я пил, думает Закери.

А Хранитель, кивнув, снова обращается к шкафу, выдвигает другой ящичек, вынимает что-то оттуда и задвигает назад.

– Соблаговолите пройти со мной, мистер Роулинс, – говорит он и направляется к двери. Закери смотрит на кота, но тот, демонстрируя полное отсутствие интереса, смежает глаза и остается, где был.

Закрыв за Закери дверь, Хранитель ведет его по проходу меж книжных полок. Здесь сильней чувствуется подземелье, ты словно в туннеле, тут и там освещенном то свечой, то фонариком, с низким скругленным потолком и поворотами, которые трудно предугадать. После третьего поворота в лабиринте дверей и книг, разветвлений, ведущих в более просторные помещения, и узких выходов вновь в туннелеподобные коридоры Закери поневоле рад, что ему выдали компас. Книги заполняют собой шкафы, которые изгибаются, следуя поворотам каменных стен, как в какой-то литературоцентричной лавке древностей, стопками стоят на столах, комодах и креслах. Они минуют мраморный бюст в шелковом черном цилиндре и еще одну кошку, спящую во втиснутом в альков гобеленовом кресле. Закери все время ждет, что им кто-нибудь встретится на пути, но кругом ни души. Может, все спят, а у Хранителя ночное дежурство. Должно быть, наверху уже глубокая ночь.

Останавливаются они у двери, с двух сторон зажатой между книжными шкафами, увешанными маленькими сияющими фонариками. Хранитель отмыкает дверь и жестом приглашает Закери войти.

– Прошу прощения за состояние… – начинает Хранитель, смотрит на комнату, за которую незачем извиняться, и смолкает.

Эта комната, ох, эта комната – воплощение самых смелых мечтаний о том, каким следует быть гостиничному номеру, если, конечно, забыть о том, что дело происходит в недрах земли. В изобилии присутствует бархат, преимущественно темно-зеленый, им обиты стулья, из него балдахин над кроватью, которая уже приготовлена к ночлегу. Имеется письменный стол и несколько местечек для чтения. Стены и пол из камня, который проглядывает между книжными шкафами, картинами в золоченых рамах, разнообразными коврами и ковриками. Сказать, что тут уютно, значит ничего не сказать. В камине пылает огонь. Лампы у кровати зажжены, будто к приходу гостя готовились.

– Ну, надеюсь, вам тут понравится, – говорит Хранитель, все-таки еще хмурясь.

– Да не то слово, – отзывается Закери.

– В умывальную дверь там, – Хранитель указывает в глубину комнаты. – С Кухней можно связаться через приборную панель, она рядом с камином. Уровень освещения в коридорах по утрам возрастает. Особая просьба не кормить кошек. Вот ваш ключ. – Хранитель подает Закери ключ, опять на длинной цепочке. – Если что-то понадобится, не раздумывая обращайтесь, вы знаете, где меня найти. – Выудив из складок своей рясы ручку и маленький прямоугольник бумаги, он что-то на нем пишет. – Спокойной ночи, мистер Роулинс. Надеюсь, пребывание здесь доставит вам удовольствие.

Он вставляет надписанный прямоугольник в медную пластинку с выемкой, которая находится рядом с дверью, отвешивает Закери легкий поклон и удаляется по коридору.

Закери смотрит ему вслед, а затем поворачивается взглянуть на дверную табличку. Каллиграфическим почерком по плотной бристольской бумаге выведено:

З. Э. Роулинс

С мыслью о том, сколько имен вставлялось в эту табличку до него и сколько времени прошло с тех пор, как была вставлена последняя, Закери закрывает дверь. Чуть помедлив, все-таки запирает ее на ключ.

Прислоняется к двери лбом и вздыхает.

Не может быть, чтобы все это происходило на самом деле.

И если так, что тогда? – спрашивает голос у него в голове, но с ответом он затрудняется.

Он скидывает с плеч измазанное краской пальто, набрасывает его на спинку стула. Идет в ванную, лишь мельком отметив черно-белый кафель и ванну на львиных ножках, моет руки, снимает наконец свои контактные линзы, следит в зеркале над раковиной, как расплывается там его изображение. Швыряет линзы в мусорный бачок и пожимает плечами на то, как справится без очков, решив, что есть у него проблемы и поважней.

Возвращается в комнату, где все размыто, бархат и каминный огонь, сбрасывает на ходу туфли, по пути к кровати исхитряется снять пиджак и жилет и совсем уже спит, не успевая справиться с прочими пуговицами. Льняные простыни и подушка, набитая овечьей шерстью, окутывают его облаком, ах, как он этому рад, зыбкие отсветы впечатлений дня, который наконец завершился, всякие вопросы гурьбой вроде “а не спятил ли я” и “как смыть краску с волос”, а потом все блекнет, и лишь клочок самой последней мысли: как уснуть, когда ты и так во сне.

Судьбы и сказки
Собиратель ключей

Жил-был человек, который коллекционировал ключи. Старые и новые, целые и поломанные. Ключи потерянные, украденные, болванки ключей и ключи-отмычки.

Он носил их в карманах и на шейных цепочках, и они позвякивали, когда он шел по улице.

Все в городе его знали.

Некоторые считали его странным, но по натуре собиратель ключей был человек добродушный, внимательный, улыбчивый.

Если кто-нибудь терял свой ключ, собирателя ключей можно было спросить, нет ли у него чего подходящего на замену, и замена обычно находилась. Это было даже быстрей, чем заказать новый ключ.

Самые расхожие по форме и размеру ключи собиратель всегда держал под рукой, как раз на тот случай, если кому-то понадобится отпереть дом, буфет или сундук.

Собиратель ключей не жадничал, раздавал свои ключи, когда они надобились.

(Хотя люди часто все равно потом заказывали новый ключ и возвращали ему тот, который у него одолжили.)

Люди дарили ему найденные и лишние ключи, чтобы он пополнил свою коллекцию. Возвращаясь из путешествий, привозили ему ключи из дальних стран, ключи непривычной формы, с удивительными бородками.

(Его называли “ключник” или же “собиратель ключей”, но очень много людей участвовало в их собирании.)

Со временем ключей собралось столько, что носить их с собой ключник уже не мог, и тогда он устроил из своего дома что-то вроде музея ключей. На лентах, как занавеси, развешивал их в окнах, размещал в книжных шкафах, в рамах располагал на стенах. Самые хрупкие держал под стеклом и в футлярах для ювелирных изделий. Прочие, разобранные согласно их виду и типу, лежали в коробках и корзинах.

Прошло много лет, и дом стало просто распирать от ключей. Висели они и снаружи, над дверьми и окнами, и гирляндами – под стрехой крыши.

Дом ключника легко было угадать с улицы.

Однажды в его дверь постучали.

Выйдя на стук, ключник нашел на своем пороге красивую даму в длинном плаще. Никогда раньше он с ней не встречался, да и вышивки такой, что украшала ее плащ по краю, никогда не видал: звездочками цветы золотой нитью по темной ткани, слишком нарядно для долгой дороги, хотя приехала она, несомненно, издалека. Не заметив ни лошади, ни экипажа, он сделал предположение, что она оставила их на постоялом дворе, поскольку, проезжая через их город, все всегда останавливались на постоялом дворе, располагался который неподалеку.

– Мне сказали, что вы собираете ключи, – сказала ему дама.

– Так и есть, – ответил ключник, хотя это было и без того очевидно.

Ключи висели над дверью, у которой они разговаривали, и, сколько можно рассмотреть в открытую дверь, они были всюду в доме: на стенах и на столах, в банках, вазах и чашах.

– Мне нужно отомкнуть нечто, что было заперто. Хотелось бы знать, не подойдет ли для этого один из ваших ключей.

– Сделайте одолжение, взгляните, – сказал ключник и пригласил даму в дом.

Поразмыслив, не спросить ли ее, какого рода экземпляр она ищет, чтобы он мог ей помочь, он отказался от этой мысли, зная по опыту, как трудно описать ключ. Ведь чтобы найти ключ, нужно разбираться в замке.

Так что ключник позволил даме осмотреть весь дом. Он показал ей все комнаты, все комоды, все книжные шкафы, наполненные ключами. Кухню, в которой ключи лежали в чайных чашках и винных бокалах, за исключением тех немногих, которые были в ходу и ждали, когда их наполнят чаем или вином.

Ключник предложил даме чаю, но она вежливо отказалась. Он предоставил ей искать, а сам уселся в парадной гостиной, где, если он ей понадобится, его легко было бы найти, и стал читать книгу.

Много прошло часов, прежде чем дама вернулась к нему.

– Здесь его нет, – сказала она. – Спасибо, что позволили поискать.

– В саду за домом еще есть ключи, – сказал ключник и повел туда даму.

Весь сад был в ключах. Они свисали с деревьев на лентах всех цветов радуги, завязанных бантиками. Букеты из ключей стояли в обливных горшках и в вазах. В птичьих клетках ключи висели на крошечных качелях внутри, а птиц там не было. Ключи были вделаны в камни, из которых складывались садовые тропки. Журчащий фонтан бил из чаши, в которой, как несбывшиеся желанья, утоплены были груды ключей.

Сгущались сумерки. Ключник зажег фонарики.

– Как здесь славно, – сказала дама.

Она стала рассматривать ключи, собранные в саду: те, что в руках у статуй, и те, что привязаны к веткам выстриженных фигурно кустов. Наконец она остановилась перед деревом, которое только начало зацветать, и сняла один из многих ключей, которые свисали с него на красных шелковых лентах.

– Этот вам подойдет? – спросил собиратель ключей.

– Больше того, – ответила дама. – Это и есть мой ключ. Я потеряла его очень, очень давно. Я рада, что он отыскал к вам дорожку.

– А я рад вам его вернуть.

Потянувшись, ключник отвязал ленту от ветки, оставив ее свисать с ключа, который дама держала в руке.

– Я непременно должна вас отблагодарить, – произнесла дама.

– Не трудитесь, – ответствовал ключник. – Мне вполне достаточно того, что удалось помочь вам найти вещь, давно утраченную.

– О, – вздохнула дама. – Это не вещь. Это место.

Она протянула ключ перед собой чуть выше уровня талии, там, где положено находиться замочной скважине, если бы здесь была дверь, и ключ наполовину исчез. Дама повернула его, и невидимая дверь отомкнулась прямо посреди разбитого ключником сада. Дама толкнула дверь, та распахнулась.

Ключ с его красной лентой остался висеть в воздухе.

В дверном проеме ключник увидел залитую золотистым светом комнату с высокими арочными окнами. Десятки свечей стояли на столах наготове к большому празднеству. Слышались музыка и смех, но кто смеется, вне поля зрения. В окна видны горы и водопады, две луны, ярко сияющие на полном звезд небе, отражаются в мерцающем море.

Дама прошла в дверь, подметая длинным плащом золотистую плитку пола.

Собиратель ключей, стоя в своем саду, во все глаза смотрел на происходящее.

Дама вынула ключ с лентой из скважины.

Обратившись лицом к ключнику, приглашающим жестом отвела руку, побуждая его пройти.

Ключник последовал приглашению.

Дверь закрылась за ним.

Больше его никто никогда не встречал.

Закери Эзра Роулинс просыпается где-то давным-давно и за тридевять земель. По крайней мере, таковы его ощущения.

Не понимая, где он, одурманенный, не поспевая мыслью за телом, он чувствует себя так, словно продирается сквозь кристально-чистую трясину. Как будто он все еще во хмелю, но хмель этот какой-то неправильный.

Единственный раз, когда он испытывал что-то подобное, было после ночи, о которой он предпочел бы забыть, когда он перебрал с шардоне. Так вот, сейчас примерно то же яркое, чистое ощущение белого вина: покалывающее язык, островатое, с легким дубовым оттенком. И еще похоже на то, когда встаешь, не помня, как падал.

Он трет глаза, оглядывает размытые контуры комнаты, сбитый с толку тем, что выглядит она непомерно просторной, вспоминает, что он в гостинице, а потом, по мере того как в память прокрадываются сквозь трясину события прошлой ночи, осознает, что находится совсем не в отеле, и вот тут уж захлебывается паникой.

Дыши, приказывает голос в его голове, он благодарно подчиняется приказу и старается сосредоточиться на вдохе, выдохе, еще и еще раз.

Прикрывает глаза, но реальность просачивается сквозь прочие чувства. В комнате пахнет недавно потухшим огнем в очаге, сандаловым деревом и чем-то темным, глубоким, что не поддается определению. Где-то вдалеке слышится звон, который, должно быть, и разбудил его. Матрас и подушки мягкие, как зефир. Любопытство ведет безмолвную войну с тревогой, которая мешает дышать, но он все-таки понуждает легкие работать медленно и равномерно, и тогда любопытство берет верх. Он открывает глаза.

В комнате стало светлей, сквозь янтарного цвета стекла, встроенные над дверью, сочится из коридора свет такого теплого тона, что похоже скорей на закат, чем на рассвет дня. В комнате больше предметов, чем он успел разглядеть с вечера, и даже без очков видно, что у кресла стоит викторола, на каминной доске – свечи с восковыми потеками, а над камином висит морской пейзаж с парусником.

Закери на всякий случай еще разок трет глаза, но комната остается прежней. Не зная, что теперь предпринять, неохотно встает с зефирной постели и приступает к некоторой имитации своего обыденного утреннего распорядка.

Сброшенная вчера одежда валяется в ванной, одеревеневшая от краски и грязи. Любопытно, имеется ли здесь прачечная. Любопытно, но проблема стирки возвращает его в реальность, ведь ни сны, ни галлюцинации с такими земными проблемами, похоже, не сочетаются. Попробуй вспомнить хоть один сон, в котором присутствовала бы мысль “мне понадобятся свежие носки”, вряд ли выйдет.

В ванной тоже полно вещиц, которых он с вечера не разглядел: в зеркальном шкафчике обнаруживаются зубная щетка, зубная паста в жестяном тюбике, несколько аккуратно надписанных баночек с кремами и маслами и лосьон после бритья, пахнущий корицей и бурбоном.

Рядом с ванной, отдельно – душевая кабина, в которой Закери немало усилий прикладывает к тому, чтобы смыть с волос золотую краску и соскрести ее с кожи. В затейливых мыльницах там – несколько видов мыла, все с запахами древесными или смолистыми, как будто и впрямь приняты во внимание все ароматические пристрастия постояльца.

Завернувшись в махровую простыню, Закери проводит инспекцию дальше, надеясь обнаружить что-нибудь, что можно надеть взамен его пришедшего в негодность костюма.

По одной из стен высится гардероб, подавляя собой несоответствующий ему по стилю комодик. И оказывается, там внутри есть не только то, что можно надеть, – там есть, из чего выбрать. Ящики комода заполнены свитерами, носками и нижним бельем, шкаф завешен рубашками и брюками. Все, похоже, ручной работы, натуральные волокна и никаких лейблов. Он выбирает коричневые льняные брюки и зеленую, цвета мха, рубашку без воротника с полированными деревянными пуговицами. Достает из ящика серый вязаный свитер, очень похожий на тот, что дома у него один из самых любимых. В нижней части шкафа – несколько пар обуви, и, разумеется, вся она ему по размеру, что вызывает вопросы больше, чем одежда, поскольку та большей частью свободная или легко подгоняется, и, в общем, в размер угодить нетрудно, он ведь тощей среднего, а вот обувь даже как-то пугает. Повыбирав, он надевает коричневые замшевые туфли, до того ладные, будто сшиты они на заказ для него лично.

Может, тут водятся эльфы, которые сняли с тебя мерку и сшили туфли, пока ты спал? – ехидничает голос в его голове.

Я-то надеялся, что ты у меня – голос разума, мысленно отвечает ему Закери, но продолжения дискуссия не имеет.

Ключ от комнаты и компас Закери надевает на шею. Подумав, прибавляет к этому еще и меч Дориана. Пытаясь отогнать тревогу насчет того, что стряслось с Дорианом там, наверху, отвлекается на осмотр комнаты, хотя без очков толком мало что видит. Разве если рассматривать вплотную, вблизи – но это значит, что осваиваться придется шаг за шагом, малыми дозами.

Он снимает с полки книгу, какая попалась, и вспоминает к месту сюжет, который фигурировал, кажется, в одной из серий “Сумеречной зоны”: казалось бы, читай, сколько хочешь, а как – очков-то нет. Открывает ее наугад – и видит текст ясно и отчетливо!

Поднимает от книги глаза. Кровать, картины на стене, камин и все остальное предстает перед ним с той безошибочной размытостью по краям, которую придает окружающему его миру офтальмологический коктейль из близорукости и астигматизма. Переводит глаза на книгу.

Это томик стихов. Эмили Дикинсон, скорее всего. Абсолютно читаемо, шрифт четкий, хотя и мелкий, видно все вплоть до примечаний и крошечных запятых.