Текст книги "По ком звонит колокол"

Наверное, лучше сползти пониже, подумал он. Вместо того, чтобы торчать тут под деревом, как какой-нибудь бродяга, присевший отдохнуть, надо бы найти место, где от тебя будет еще какая-то польза. Тебе еще повезло. Бывает гораздо хуже. Рано или поздно это случается с каждым. Раз ты знаешь, что должен это сделать, тебе не страшно, так ведь? Так, искренне ответил он сам себе. Хорошо, что нерв перебит. Ниже перелома я вообще ничего не чувствую. Он пощупал левую голень, ощущение было такое, будто она вовсе ему не принадлежала.

Он снова посмотрел на склон впереди и подумал: мне просто не хочется расставаться со всем этим, вот и все. Как же мне не хочется все это покидать; надеюсь, что-то хорошее я здесь все-таки сделал. Во всяком случае, я попытался в меру способностей, какие у меня были. Есть, хочешь ты сказать. Ладно, есть.

Почти год я воевал за то, во что верил. Если мы победим здесь, мы победим везде. Этот мир – отличное место, сто́ящее того, чтобы за него воевать; мне очень жаль расставаться с ним. И тебе здорово повезло, сказал он себе, у тебя была хорошая жизнь. Не хуже, чем у деда, хоть и гораздо короче. А благодаря этим последним дням она стала такой, что лучше и быть не может. Грех жаловаться: тебе выпала большая удача. Жаль, однако, что невозможно никому передать то, что я понял под конец. Господи Иисусе, как же быстро я учился в эти последние дни. Хорошо было бы поговорить с Карковым. Там, в Мадриде, это недалеко. Только перевалить за эти горы и пересечь долину. И там, за серыми скалами и сосновыми лесами, за вересковыми пустошами и зарослями дрока, за высоким желтым плоскогорьем стоит он, белый и прекрасный город. Это такая же правда, как Пиларовы старухи, пьющие свежую кровь на скотобойне. Не может быть правдой что-то одно. Все – правда. Это как с самолетами: они красивы, независимо от того, наши они или их. Черта с два независимо, подумал он.

Ладно, теперь уж не принимай близко к сердцу. Перевернись-ка лучше, пока еще есть время. Да, еще одно. Помнишь? Пилар и твоя рука. Ты веришь в эту чушь? Нет, сказал он. Даже после всего случившегося? Даже после этого не верю. Сегодня утром, перед тем как началось представление, она была так трогательна. Наверное, боялась, что я поверил. Но я не верю. А она – да. Что-то они все же видят. Или чуют. Как охотничьи собаки. Что там говорят о внечувственном восприятии? Ясновидением это, кажется, называется. Хренью собачьей это называется, сказал он и вспомнил: она не стала прощаться, потому что знала: если она начнет прощаться, Мария ни за что не уйдет. Уж такая она, Пилар. Ладно, Джордан, давай переворачивайся. Но ему так не хотелось этого делать.

Потом он вспомнил, что в заднем кармане у него должна быть маленькая фляжка, и подумал: сделаю-ка я добрый глоток победителя великанов, а потом попробую перевернуться. Но, ощупав карман, он убедился, что фляжки там нет, и почувствовал себя совсем одиноким, потому что оказалось, что даже этого не будет. Видимо, я рассчитывал на это, подумал он.

Думаешь, Пабло стащил? Не говори глупостей. Наверняка ты обронил ее на мосту. «Ну, Джордан, давай, – сказал он себе. – Кру-го́м!»

Он лег на спину рядом с деревом, о ствол которого опирался, обеими руками взял левую ногу и с усилием подтянул ее. Потом, все так же лежа навзничь и продолжая поддерживать ногу, чтобы обломок кости не проткнул кожу насквозь, он стал медленно поворачиваться вокруг крестца, пока его затылок не оказался ниже ног. Затем, уже лежа вниз головой и держа обеими руками сломанную ногу, он приставил подошву правой ноги к верхней части левой ступни и сильно надавил на нее, одновременно переворачиваясь на грудь; пот катил с него градом. Приподнявшись на локтях, он правой ступней перевернул нижнюю часть левой ноги, потом обеими руками подтянул верхнюю ее часть, и дело было сделано. Ощупав пальцами левое бедро, он убедился, что все в порядке. Острый обломок кости не прорвал кожу и сам ушел теперь под мышцу.

Главный нерв, судя по всему, действительно разорвался, когда этот проклятый конь навалился на Джордана, потому что нога совсем не болела – кроме как при смене положения тела: видимо, острый край сломанной кости задевал что-то еще. Видишь? – сказал он себе. Видишь, как тебе повезло? Тебе даже не нужен победитель великанов.

Протянув руку, он взял автомат, вынул обойму, которая была в магазине, нащупал в кармане другую обойму, передернув затвор, проверил на просвет ствол, вставил обойму, загнал магазин обратно в паз до щелчка и стал наблюдать за нижней частью склона. Наверное, еще с полчаса есть, подумал он. А теперь расслабься.

Глядя на склон, поросший соснами, он старался вообще ни о чем не думать.

Но, посмотрев на реку, вспомнил, каково было там, под мостом, в его холодной тени. Скорее бы уж они пришли, думал он. Не хотелось бы до их прихода впасть в полубредовое состояние.

Как думаешь, кому легче? Тем, кто верует, или тем, кто воспринимает только реальность? Первым вера служит огромным утешением, зато мы знаем, что бояться нечего. Плохо лишь, что всему приходит конец. Смерть плоха только тогда, когда умирать приходится долго и мучительно настолько, что это становится унизительным. Вот почему тебе очень повезло, понимаешь? Тебе не придется испытывать унижение.

Очень хорошо, что они ушли. Без них мне все это нипочем. Я же сказал, что так будет лучше. И действительно так лучше. Представь себе, насколько было бы хуже, если бы все они были сейчас разбросаны по склону, на котором лежит серый мерин. Или если бы все собрались здесь в кучу, ожидая их прихода. Нет. Хорошо, что они ушли. Что они уже далеко. Теперь только бы еще наступление удалось. Чего ты хочешь? Всего. Я хочу всего, но удовольствуюсь тем, что будет мне дано. Если это наступление не удастся, удастся следующее. Я даже не заметил, когда самолеты пролетали обратно. Господи, какое счастье, что я смог уговорить ее уйти.

Хотел бы я рассказать обо всем этом деду. Бьюсь об заклад, ему никогда не доводилось переходить линию фронта, искать своих и устраивать такое представление, как это. Впрочем, откуда мне знать? Может, он раз пятьдесят их устраивал. Нет, сказал он. Будь точен. Сделать такое пятьдесят раз никому не под силу. И даже пять. Может, такого и один раз никто не делал. Ну, почему же? Наверняка кто-нибудь делал.

Скорее бы уж они пришли, сказал он. Лучше прямо сейчас, потому что нога начинает болеть. Наверное, воспаляется.

Все шло просто замечательно, пока нас не накрыла эта штука. Но какое счастье, что она не начала стрелять, когда я еще был под мостом. Если с самого начала что-то не заладится, беды не миновать. Твоя песенка была спета уже тогда, когда Гольц получил этот приказ. Ты это знал, и, возможно, Пилар это почувствовала. Со временем все будет у нас организовано гораздо лучше. Нам очень нужны портативные коротковолновые рации. Да, нам еще много чего нужно. Мне, например, не помешала бы запасная нога.

Он усмехнулся через силу, потому что нога там, где при падении был поврежден нерв, болела теперь очень сильно. Хоть бы они уже пришли, сказал он. Я не хочу делать то, что сделал мой отец. Конечно, я сделаю это, если придется, но предпочел бы не делать. Я против этого. Не думай об этом. Не думай вообще. Скорее бы пришли эти ублюдки, сказал он. Как я хочу, чтобы они уже пришли.

Теперь нога болела еще сильней. Боль началась внезапно, после того как он перевернулся, и бедро начало распухать. Может, сделать это прямо сейчас? – подумал он. Похоже, я не слишком хорошо переношу боль. Послушай, если я сделаю это сейчас, ты меня не осудишь? С кем ты разговариваешь? Ни с кем, сказал он. Наверное, с дедом. Нет. Ни с кем. О черт, скорее бы уж.

Слушай, может, все же сделать это, потому что, если я потеряю сознание или еще что-то случится, я стану ни на что не годен, и если меня захватят, мне начнут задавать кучу вопросов и бог знает что со мной делать, а это совсем нехорошо. Гораздо лучше не предоставлять им такой возможности. Так почему бы просто не сделать это сейчас? И тогда все будет кончено. А потому что, ох, слушай, да, слушай, пусть они уже придут…

Плохо ты с этим справляешься, Джордан, сказал он. Совсем плохо. А кто бы справился хорошо? Не знаю, да мне сейчас на это и наплевать. Но ты справляешься плохо. Это точно. Очень плохо. Или не очень? Думаю, будет правильно сделать это сейчас. Ты согласен?

Нет, не правильно. Потому что еще кое-что ты можешь сделать. И пока ты еще помнишь, что именно, ты должен ждать. Ну же. Пусть идут. Пусть идут. Пусть идут!

Думай о тех, кто ушел, велел он себе. Думай о том, как они едут через лес. Думай, как они переходят вброд ручей. Думай, как они пересекают вересковую пустошь. Думай, как они поднимаются по склону. Думай, что вечером у них все уже будет хорошо. Думай, как они будут идти всю ночь. Думай, как завтра они найдут новое пристанище. Думай о них. Черт тебя побери, думай о них. Но я могу представлять их себе только до этого момента, не дальше, сказал он.

Думай о Монтане. Не могу. Думай о Мадриде. Не могу. Думай о глотке холодной воды. Хорошо. Вот как оно будет – как глоток холодной воды. Врешь ты все. Это будет никак. Ничего другого не будет. Просто – никак. Ну, так сделай это. Сделай. Сделай сейчас. Сейчас уже можно. Давай, делай. Нет, ты должен ждать. Чего ради? Ты прекрасно знаешь. Тогда жди.

Не могу я больше ждать, сказал он. Еще немного – и я потеряю сознание. Я это знаю, потому что уже трижды был к этому близок, но сдерживался. Тогда удавалось. Но теперь не уверен, смогу ли. Думаю, что вокруг сломанной кости не прекращается внутреннее кровотечение. А когда ты переворачивался, оно еще усилилось. От этого началось воспаление, а от него – слабость, и сознание мутится. Теперь ты имеешь право это сделать. Правда. Говорю тебе: теперь можно.

Но если ты дождешься и задержишь их хоть ненадолго или хотя бы застрелишь офицера, это может решительно изменить ситуацию. Одно вовремя сделанное дело может…

Ладно, сказал он. И продолжал лежать тихо, стараясь удержаться, не дать себе ускользнуть от себя самого, как снег иногда соскальзывает со склона горы; теперь – спокойно, сказал он себе, чтобы продержаться до их прихода.

Удача не изменила Роберту Джордану, потому что именно в этот момент он увидел, как кавалерийский отряд выехал из лесу и пересек дорогу. Он наблюдал, как они взбираются вверх по склону. Как один всадник остановился возле серого мерина и крикнул что-то офицеру, как тот направился к нему. Он видел, как оба склонились над серым. Конечно, они его узнали. Этот мерин и его хозяин пропали еще позапрошлым утром.

Роберт Джордан видел их теперь близко, на своем склоне, а внизу он видел дорогу, мост и за ним – длинную колонну машин. Он теперь полностью собрался и все внимательно оглядел. Потом перевел взгляд на небо. По нему плыли большие белые облака. Он потрогал ладонью сосновые иголки, устилавшие землю там, где он лежал, кору дерева, за которым прятался.

Потом он как можно удобней уперся локтями в хвойный настил, а ствол автомата прижал к стволу дерева.

Рысью нагоняя ушедших вперед всадников, офицер должен был проехать в двадцати ярдах от того места, где лежал Роберт Джордан. С такого расстояния попасть в него было нетрудно. Этим офицером был лейтенант Беррендо. Он прибыл сюда из Ла Гранхи, как только получил приказ после первого донесения о нападении на нижний пост. Они скакали без остановки, пока не очутились перед взорванным мостом, и тогда повернули назад, чтобы перейти ущелье выше по течению реки и пробраться лесом, в обход. Их лошади были взмылены, тяжело дышали, и их приходилось понукать, даже чтобы они шли рысью.

Приглядываясь к следам, лейтенант Беррендо взбирался по склону, его худое лицо было серьезным и мрачным. Автомат лежал поперек седла, дулом покоясь на локтевом сгибе левой руки. Роберт Джордан лежал за деревом, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не дрожали руки. Он ждал, когда офицер выедет на освещенное солнцем место, где первые деревья соснового леса встречались с зеленым горным лугом, и чувствовал, как сердце колотится о хвойный лесной настил.