Текст книги "Смертию смерть поправ"

54.

Белое неподвижное солнце висит над пустым белым городом. Пустые белые улицы, белые мертвые дома, неподвижные, немые. Этажи с темными пустыми глазницами напоминают пустоту проемов между известкои, белой мокрой известкой, между нарами в белом бараке.

Город – белый неподвижный барак большого лагеря, который есть жизнь.

Слышны шаги, гулкие шаги по тишине.

И вот из правого проулка появляется ОН (наш старик средних лет в милицейской форме). ОН странно и смешно вышагивает, помахивая в такт обломком бамбуковой палки, вместо милицейского жезла. Заиграла веселая идиотская музыка, и ОН встал на пустом перекрестке, и поднял в пустом белом городе обломок бамбуковой палки черного цвета. И по его команде забегали, засуетились по улицам, переулкам, почти натыкаясь друг на друга, оставляя следы шин на мостовой, одинаковые крытые машины; они знают свою дорогу и свой ритм и скорость, каждая из них едет по очень важным своим делам, тормозит, стоит, трогается, и так много раз, много раз, много раз.

А на перекрестке стоит веселый ОН. ОН регулирует это движение, поднимает руки вверх, потом разводит в стороны, потом опускает вниз, по швам. Играет идиотская музыка, и ОН замечательно счастлив. Это должно вызвать смех.

55

Потом закричат тормоза со всех сторон.

ОН стоит в центре тихих машин, которые окружили его кольцом, многими-многими дверцами сзади, долгой и тихой неподвижностью. И вот эти дверцы распахиваются по очереди в тишине, нелепо машут крыльями каких-то насекомых, качаются ставнями на ветру, открывают за собой тихую темноту.

В одном таком проеме покажется старая женщина, сухая, с белыми патлами. Она опустит ноги из кузова, покачивая ими. Она смотрит на НЕГО, на СТАРИКА, на НАС. Она видит нас. Это жена старика. Она говорит, устало и тускло: Ника, слышишь, Ника, на меня сегодня кричали, Ника, громко кричали, Ника.

56

А веселый ОН взглянул на жену, сказал ей, прокричал ей: НИЧЕГО, НИЧЕГО, НИЧЕГО, ВСЕ ОБОЙДЕТСЯ.

И побежал-поскакал по кругу машин под веселую идиотскую музыку.

ОН кричит жене: Мне надо вот перекресток разгрузить, пробка образовалась, не видишь разве.

И ОН бегает от машины к машине, и захлопывает тихие двери, и, машины убегают в сторону.

Вот он заталкивает молча, хрипя, свою жену в машину, чтобы иметь возможность захлопнуть и эти двери, чтобы махнуть рукой – пожал-те, путь свободен.

Его жена цепляется, царапается, отбивается, кричит, а кто будет следующий, кто следующий?

И ОН, сопя, заталкивает ее все же в машину, и машина уползает криво, оставляя следы шин на белой мостовой.

Белый неподвижный город, белое солнце над головой.

57.

Старик стоит у аптечной стойки, перед ним строй блестящих пузырьков, и счет, который ведет седой АПТЕКАРЬ, счет, сопровождаемый ударом стекла о стекло, – солдатик-пузырек становится в строй.

АПТЕКАРЬ Итак, всего сорок четыре, если округлим и грубо разделим, то получается, так, триста шестьдесят разделить на сорок, получим девять, ИТАК, – один пузырек на девять дней, а?

СТАРИК кивает головой.

АПТЕКАРЬ На сколько больше, чем в прошлом году?

СТАРИК отставляет от общей кучи семь пузырьков.

АПТЕКАРЬ Ну, это еще не так страшно, а?

СТАРИК Согласен, что это совсем не страшно, разве может быть страшно, что-нибудь страшно вообще, человеку, который сумел стать стариком?

СТАРИКУ нравится этот АПТЕКАРЬ, нравится его доброта и очки, нравится, что рядом с ним стоят прекрасные молодые девушки-аптекарши, нравится, что АПТЕКАРЬ поглядывает на них с удовольствием.

АПТЕКАРЬ Уважаемые покупатели (и покупатели остановились).

Я прошу приветствовать одного из наших старейших клиентов в день его появления на свет.

СТАРИК улыбается и кланяется, люди хлопают ему, и покупают лекарство. И вот выходит из тайной двери до невозможности распрекрасная девица-аптекарша, и несет она в колбе разведенный спирт, и старый аптекарь разливает его в пузырьки, которые принес СТАРИК, и каждый, кто хочет, подходит и пьет, и бьет пузырек на счастье.

58.

СТАРИК входит в свою комнату. Раздевает плащ и вешает его на дверь, где пальто и другое, где старый черный зонт. Вот он лезет в карман плаща, достает оттуда маленькую картонную коробку, в которой лента. О-о, совсем новая лента, и он с трудом ее достал, обходил много магазинов, ты должна это оценить, старая машинка, должна оценить, а, или не должна, или тебе наплевать на все, а? Старое кресло, пусть на тебе повисит НАШ Пиджак, а?

Слушайте, книги, у нас на углу ловкий регулировщик, о, он делает лихую зарядку, почти такую, над которой вы смеетесь по утрам, книги. Немного красного вина в стакан, немного воды, и таблетки вот из этой красивой пачки, чтобы не очень болела голова, смешно, не правда ли, ТАБЛЕТКИ ОТ ГОЛОВНОЙ БОЛИ! Скоро мы будем иметь таблетки от всех забот, но мы, окно и двор, к счастью, не доживем до сих времен. СТАРИК бродит по комнате, говорит себе или это, или что-то другое, чего мы не знаем, но что знают вещи, около которых он бродит, которые трогает, запах которых вбирает, с которыми молчит.

Он меняет ленту у машинки, делает это с удовольствием, потому что еще жив, потому что приятно видеть на белой бумаге черные-черные буквы, которые складываются в слова, самоуверенные слова, слова, совсем как взрослые люди, решившие, что они знают нечто. А что знают люди? Как долго верны их знания? Что-то такое думает СТАРИК, а может, совсем другое, но пальцы его меняют ленту в машинке, возможно, он думает, как бы их не запачкать, и все.

Он слышит стук в дверь, но головы не поворачивает, и это разумно, потому что крикнуть, войти или нет, он не может, так чего же болтать головой, которая так устала болтаться вверх и вниз однажды и навсегда.

В дверь входит Ленточка, в руках у нее ноты, а на роже виноватый вид, который она сотворила перед входом, так как знает, что ей все равно разрешат.

ЛЕНТОЧКА Дядя Ника, может сегодня мне не мешать тебе, а?

Но СТАРИК даже не шевельнулся на эти козни. И тогда Ленточка прошла к пианино, открыла крышку и положила ноты, а сама села в старое кресло, села и ждет.

СТАРИК достал вату, засовывает себе в уши, и все это спокойно, так уже было много раз, они уж не замечают иронии этой сцены. Потом СТАРИК берет машинку, под мышкой зажал несколько листов бумаги, пошел к дверям.

59.

Там в коридоре толкнул ногой соседскую дверь, поставил машинку на стол, где тетради нашей Ленточки, сел и стал закручивать в валик белый лист бумаги. Из его комнаты доносятся музыкальные упражнения.

СТАРИК поплотнее прижал вату, прикрыл дверь, стало тише.

СТАРИК опять закурил.

60.

Стукает машинка, иногда глухо пробивается музыка Ленточки. «Ты знаешь, старушка, аптекарь не очень шутил сегодня. Я, если б мог, сказал бы ему очень теплые слова, но что я могу поделать, а? Я глупо улыбаюсь или глупо киваю головой, или глупо и гордо креплюсь, чтобы не заплакать. Прошу тебя, старушка, подольше будь здоровой и не глупи, ладно, а то что же я буду делать без тебя, прекрасный мой собеседник, потому что молчишь и только иногда позвякиваешь звоночком, что тебе интересно, и никогда, никогда не рассказываешь своих бед, а только слушаешь, да помогаешь постичь чужие? Я все хотел спросить тебя, не знаешь ли ты, кто это неустанно, без моего участия, показывает мне мою жизнь?

О, только не говори мне, что это память, что это – воспоминания, ведь сказать так, это все равно, что не сказать ничего, ведь тогда надо спросить вновь: а кто эти люди, – мои воспоминания? Кто они!.. Ты знаешь, мой отец был священник, о не звони, не звени, потерпи немного. Он умер, когда мне было пятнадцать, я – учился тогда в гимназии. Но не в этом дело. Дело в том, старушка, что потом я был рад, что он умер, что я могу скрыть, кто был мой отец, когда меня об этом спрашивали. И я скрыл. Я сам, да и никто, пожалуй, не скажет мне, ЗАЧЕМ я это сделал, разве кто-нибудь понуждал меня? Я скрыл, хотя никого никогда, кроме жены своей, я не любил так, как отца. Я придумывал себе массу оправданий, и они иногда утешали меня, ведь было много обстоятельств, на которые каждый мог валить, что хотел, эти оправдания иногда, повторяю, утешали меня.

Но разве сейчас, когда скоро срок отпуска кончается, разве сейчас, да и всегда, если уж говорить прямо, разве Я могу оправдать себя, Я, который не имеет детей, и может быть счастлив, потому что мои сыновья могли бы отречься от меня, забыть мой запах, мой голос, как с радостью забывал Я. У них ведь к этому же была бы масса обстоятельств, которые могли бы их оправдать?

Но у нас не было детей, старушка, вначале мы думали, что рано, а потом уже пришло поздно.

Ленточка недавно сказала мне, вы не знаете, взрослые, ой, не знаете, как мы, маленькие тоскуем и болеем без дедушек. Напечатай им, дядя Ника, чтобы они никогда не отбирали у нас дедушек. Как тебе нравится, а, старушка? Как тебе это нравится?»

61.

В дверях комнаты, которые тихо открылись, стала и стоит у притолоки жена СТАРИКА, женщина тридцати лет, усталая и горькая, как в машине – тихой машине, где дверцы хлопали ставнями в безветрие.

Она приходит к СТАРИКУ часто, посидеть, или вновь сказать те же слова, что и тридцать лет назад; СТАРИК боится ее приходов и вместе с тем тоскует, если ее нет долго.

62.

Женщина, ЖЕНА, та, которая спит и сопит рядом, которая гладит тебя в ночном крике по лицу, ЖЕНА, женщина, которая родит тебе человечка, который будет искать у тебя ВЕЛИКОЙ ЗАЩИТЫ, а твое сердце будет иметь радость тоски и боли за иного, кроме себя, так вот, пойми, что женщина, ЖЕНА пришла, не раздеваясь, с сухим, больным лицом опустилась на стул, который вместе покупали, у двери, которую вместе открывали и закрывали много-много раз, к которой прислонялись много раз, скрип которой известен, как и скрип сердца рядом; там, у двери, ОНА села на стул.

63.

Женщина сидит на стуле, и становится ясным, что вся долгая неподвижность, которую имеет комната, кресло, барак и СТАРИК, – это нелепая суетня, мелкая суетня, в сравнении с длительностью и неподвижностью, которую узнала женщина, ее руки, словно их уже отрубили и положили просто так, пристроили на время между колен, – так они одиноки и никчемны.

В лице женщины есть ясность и покой, словно она знает уже все, что будет, словно вот скажет, как сказал однажды давно другой: ОДИН ИЗ ВАС ПРЕДАСТ МЕНЯ. И даже радость какая-то есть в ее лице, оттого, что знает такое про людей, вот узнала, а не умерла, смогла остаться жить.

64.

СТАРИК смотрит на свою умершую жену, пугается, как всегда, и вместе с тем уж очень рад, очень рад встрече.

СТАРИК встает из-за стола, отходит в угол и видит, жадно видит, как эта комната соседей стала ЕГО комнатой, как вот стоит их закрытое пианино, а звук упражнений все же доносится откуда-то.

65.

А вот уж ОН и сам, такой, каким он был в тридцать семь лет, сидит и стучит на машинке, рукава так же лихо завернуты на два оборота манжет, в углу рта дымится сигарета. Он печатает увлеченно.

ЕГО ЖЕНА, которая сидит на стуле, сразу у дверей, и голова прямой шеей вошла в стену, ЕГО ЖЕНА слушает, как ОН печатает на машинке и только помахал рукой сразу, как она вошла, чтобы не мешала. И она села тогда.

ЖЕНА Ты все печатаешь, Ника, все печатаешь.

ОН ласково машет ей рукой, чтобы не мешала.

ЖЕНА Хорошо, я не буду тебе мешать. Это смешно, Ника, но мне почему-то вдруг стало очень жалко тебя, мой Ника, ведь ты совсем ничего не умеешь делать, и вообще.

ОНА смотрит на него, а руки так и лежат сами по себе.

ОН (печатает) Понимаешь, мне надо срочно сдать отчет, я сейчас быстро кончу и отнесу его, а потом ты мне расскажешь, что это вдруг тебе стало меня жалко, и почему у тебя такой грустный голос.

Все это ОН говорит, а сам встает, поворачивается, надевает пиджак, который висит на кресле, ведь его туда повесил старик, гасит сигарету, сворачивает рукопись, ЗАМЕЧАЕТ свою жену.

ОН У тебя очень усталый вид.

ОНА Да.

ОН Почему ты не раздеваешься?

ОНА Да, да, сейчас, извини.

ОН В чем ты извиняешься? Что с тобой? Что-нибудь случилось?

ОНА Нет, ничего страшного.

ОН Ну, вот и слава богу, разденься, приляг, я сейчас вернусь, сварю кофе и все остальное, не кисни, у меня очень хорошее настроение, удачно я все описал, понимаешь, и мы это дело сегодня отпразднуем, но ты должна себя привести в порядок, мне нужна веселая и смешливая собеседница.

ОНА Хорошо, я постараюсь.

ОН Что случилось, ответь мне, вот смотри, я снял пиджак, я никуда не пойду, я могу даже порвать свой великолепный отчет, что случилось?

ОНА Я очень хорошо отношусь к тебе, Ника, очень хорошо, больше, чем люблю. Ты очень веселый и добрый, Ника, вдень назад рукав, иди, ничего не случилось.

ОН И все же?

ОНА Просто на меня сегодня очень громко, при всех, очень громко и зло кричали. А я избалована твоей лаской, поэтому это выбило меня из колеи, так я думаю. ОН Что кричали?

ОНА Кричали, что я – враг; но так как ни ты, ни я так не считаем, то волноваться не о чем, иди, пожалуйста, по своим делам, скорее возвращайся, я буду ждать тебя смешливой собеседницей.

ОН Ты думаешь, ЭТО серьезно?

ОНА Нет, я просто устала, и действительно, не привыкла к крикам.

ОН Ну, вот и молодец. Я скоро вернусь.

ОН выходит из комнаты, на секунду задерживаясь перед ней, целует ее.

66.

Женщина осталась одна, совсем одна, как научилась быть одна женщина, она сидит не шевелясь, смотрит на пустой стул; тихо и горестно, по-собачьи, начинает скулить, пьет соленые слезы, которые лезут в рот, делает ай-яй-ой, и как-то еще, открыто не зло, а удивленно, вот так: АЙ-ЯЙ-Я-ОЙ.

67.

СТАРИК выходит из своего угла, смешной СТАРИК в элегантной светлой рубахе, он идет долго к ней, а женщина скулит себе и скулит, и он становится перед ней на колени, а ОНА машинально перебирает его седые волосы, его белые волосы, белая, одинокая, оставшаяся жить рука, гладит белые волосы, потому что хорошо запомнила, как когда-то это делала хозяйка.

СТАРИК Вот эти самые слова, и такие интонации, и я все-таки ушел.

ОНА Да, Ника, да, ты не захотел додумать до конца, и поэтому ушел, мне так жалко тебя, Ника, видишь, как я плачу; ты хоть что-нибудь научился делать сам? Но ты не должен думать, Ника, что ты уже тогда знал, и испугался, и все такое. Нет, ты просто не позволил себе додумать до конца, вот и все. А теперь, Ника, беги скорее в свой угол, сейчас они придут.

И действительно, слышно, как на улице крикнули тормоза. СТАРИК каким-то странным и нелепым насекомым, распластался на дверях, хочет СТАРИК удержать двери, в которые ломятся и стучат, имеющие право стучать. СТАРИК очень смешно, СТАРИК изо всех сил, упираясь ногами, не дает сломаться двери, которая пляшет и кричит истошно на петлях, а женщина, которая осталась одна, начинает смеяться этому балагану. Лицо ее становится злым в горе и страхе, и под ее хохот большой белой гробовой крышкой на плечи СТАРИКА валится дверь, он падает, СТАРИК, и дверь прикрывает его, и по ней, по двери, и по нему, по СТАРИКУ, прикрытому дверью, идут к женщине, которая осталась одна, люди имеющие право стучать и входить. И у этих людей, от сознания собственной правоты и выполненного долга, гордые и светлые лица.

Женщина кричит.

68.

И слышит ее крик вот этот бегущий мужчина, несчастный бегущий мужчина, одинокий уже мужчина; одинокие ноги, которые бегут, одинокие уши, которые прокляты слышать вечно этот крик, одинокие глаза, которые прокляты видеть вечно этот крик, одинокие глупые руки, которые будут потом печатать и печатать слова на бумаге, а сейчас расталкивают прохожих, но нет у них силы, у рук, потому что они оторваны, и сами тыкаются бессмысленно вправо и влево, бежит вместе с ними и горячий кашель, когда уже нет воздуха в легких, чтобы бежать, а есть только собственная соленая кровь, и кашель, и кашель, и кашель.

ОН бежит по улицам, его гонит страх, ОН знает, что не успеет, но все же бежит и бежит, чтобы кинуться к отъезжающей от дома машине, и увидеть, УСТУПИВ ЕЙ ДОРОГУ, как она виляет по улице, набирая скорость, оставляя на асфальте свои следы.

69.

Руки выпали из-под плеч, тихо выползли, и висят; галстук выпрыгнул погулять, тихо выпрыгнул и застыл; а глаза глядят, и кричат глаза, не слыхать. После ЕГО бега, после ЕЕ крика, после скрипа тормозов, стало очень тихо.

Одинокие волосы.

Одинокие глаза.

Одинокие руки.

Одинокие ноги.

Вроде все везде одиноко, а?

70.

ОН достал сигарету и закурил, оттягивая минуту, когда надо будет пойти в дом. Какие-то люди прошли мимо, и ОН заинтересованно проводил их глазами, чтобы совсем задохнуться, когда вспомнит, что идти-то все-таки надо. ОН рассержен сейчас, что надо идти. Зол. Идет.

71.

На кухне тихо и неожиданно светло, оскорбительно тихо и обыкновенно. ОН сразу видит стоящих соседей, мужчину, женщину, которая сумеет стать старой бабушкой Ленточки, мальчика, которому сейчас столько же лет, сколько его будущей дочке. Они стоят и смотрят на вошедшего, словно уговорились стоять и ждать ЕГО, и не двигаться, пока ОН не вернется, чтобы рассказать подробности, СВИДЕТЕЛЯМИ, а не УЧАСТНИКАМИ которых они были.

У них на лицах, при достаточной доле тоски, все же цветет жажда рассказать. ОН видит и понимает это их желание, оно ему знакомо и забавляет ЕГО, чтобы опять кинуть в холодную пустоту, когда ОН поймет ЧТО они хотят рассказать.

ОН стоит диагонально к ним. Это подчеркнуто веревкой, закопченной бельевой веревкой, на которой сохнут веселые разноцветные детские пустяки: трусики и майки. Они покорно покачиваются.

72.

Он посмотрел и подумал, что вот как смешно покачиваются вещи, туда и сюда. Соседи смотрят на НЕГО, и тоже вроде покачивают головами в такт детским вещичкам и взглядам.

73.

Потом ОН сразу кричит, зло и спасительно?

ОН Ну, рассказывайте, рассказывайте подробности, ведь вы даже не хотите скрыть, как вам этого хочется.

СОСЕДКА Мы ни в чем не виноваты, Ника.

ОН Я вас и не виню, а говорю, что можно начинать рассказывать подробности, я уже готов слушать.

СОСЕД Если можешь, не кричи так, Ника, мальчик очень на пуган.

МАЛЬЧИК Пусть кричит, ему так легче, я уже не боюсь.

ОН Хорошо, я не буду кричать.

СОСЕДКА Подробностей нет, Ника, какие уж тут подробности.

Ты знаешь, как ЭТО делается, вот так все и было.

ОН С некоторой даже скучной однообразностью, не правда ли, а?

СОСЕДКА Я понимаю, как тебе плохо, Ника, вернее, могу предположить, но мы не виноваты, Ника, ты обязан это понять, потому что нас слушает мальчик, пощади нас ради него.

ОН Я никого ни в чем не виню, кроме себя. Но я не могу, что вот вы, вы есть, а ее, ее – нет. Простите меня.

МАЛЬЧИК Дядя Ника, она сказала только, чтобы мы все помогали вам первое время, потому что вы ничего не умеете делать сами.

СОСЕДКА Еще она как-то тихо смеялась, и повторяла все время: интересно будет узнать, кто следующий? Это было ужасно, Ника.

ОН Не кричи, не кричи, я прошу тебя, хоть ты не кричи.

СОСЕДКА Это было ужасно, Ника, как юродивая, тихо смеется, и говорит, одно и то же: интересно, а кто будет следующий?

МАЛЬЧИК Мамочка, не надо плакать, дяде Нике и так тяжело.

ОН Пусть плачет, может быть, и я сумею, пусть поплачет.

МАЛЬЧИК Отпустите мне плечо, дядя Ника, мне немного больно.

ОН Так не вертись тут.

СОСЕД (подходит и обрывает веревку с бельем)

Не могу смотреть, как все это качается.

МАЛЬЧИК Еще она сказала мне, чтобы я обязательно приходил играть на пианино, сейчас это особенно важно, сказала она. Этого я не понял.

СОСЕД Некоторые вещи можно не рассказывать.

ОН Нет, говорите все, говорите как можно дольше и подробнее, говорите же, говорите, только не молчите. СОСЕДКА Это она меня спросила, кто следующий, я знаю, что меня.

ОН подбирает белье с полу и укладывает его аккуратной стопкой на соседский стол, долго разглаживает вещички, потом откладывает в сторону мягкие и волглые-непросохшие.

Делает это с интересом, а мальчик начинает тихо и одиноко, ни к кому не обращаясь, удивленно скулить а-ай-яй-яй-ой.

ОН Уйдите, если можно, я хочу побыть один, а в комнату идти рано, я боюсь еще.

СОСЕДКА О чем ты, Ника?

ОН Я хочу побыть один, а в комнату идти еще рано, я еще боюсь.

СОСЕДКА Почему она спросила именно меня? Я же знаю, что это она говорила мне.

ОН Если можно, уйдите, а?

74.

Он сидит на кухне. Лезет в карман, курит. Слышно, как капает вода из крана. Курит, слушает воду, считает капли, ждет, когда сможет войти в комнату.

75.

СТАРИК входит на кухню, секунду смотрит на себя, каким он был, или каким запомнился, или каким ПРИДУМАЛСЯ, словом, смотрит на себя. Потом нагибается, поднимает оборванную соседом веревку, начинает наматывать ее на ладонь, сильно дергает, чтобы оторвать до конца.

ОН улыбается.

СТАРИК вместе с веревкой выходит.

ОН сидит еще некоторое время один, потом также встает и выходит.

76.

ОН залез на стул, а стул стоит на столе, все это ОН соорудил потому, что ЕМУ иначе не подвесить петлю к крюку, на котором висит славный абажур. ОН деловито возится у крюка, и только иногда, когда стул покачивается под ним, он пугается и хватается за крюк.

СТАРИК подошел и стал держать стул, чтобы ОН не упал, держать за ножку.

СТАРИК Смешно волноваться и бояться, что свалишься, в этакой ситуации.

ОН Да, ты прав, но это чисто рефлекторно, это не я, а тело боится упасть.

СТАРИК А ты не боишься?

ОН Упасть?

СТАРИК Ты хорошо держишься.

ОН Я стараюсь.

СТАРИК Интересно, ты и тогда был таким храбрецом, или только сейчас, а?

ОН Ты это о чем?

СТАРИК Так, пустяки. Ну, ты скоро кончишь возиться?

ОН Все готово.

СТАРИК Какие-нибудь речи, слова, записки?

ОН Зачем?

СТАРИК В этом есть свой здравый смысл.

ОН В чем?

СТАРИК А, пустяки. Ну, что, поехали?

ОН Поехали.

И СТАРИК выдергивает стул.

77.

СТАРИК держит стул обеими руками, слушает, как ОН хрипит сзади, отбивается СТАРИК от его НОГ, которые дергаются и бьют старика по щекам. Лицо СТАРИКА становится все злее и злее, СТАРИК закусывает губу и садится верхом на стул. Крюк не выдерживает, сыплется белая известка, и ОН обрывается, падает, на стол, а потом и дальше вниз.

78.

ОН лежит на полу, потный, усталый, вернувшийся. Тяжело дышит, не веря, кажется, что жив. Потом тихо и неуверенно поднимается на руки, потом садится на колени, веревка болтается на шее, как поводок, а ОН озирается по сторонам, затравленный, но и счастливый, похоже, как ОН озирался мальчишкой в сне СТАРИКА, когда сбежал от лиловых собак и собирался засыпать отца желтым песком, засыпать кошачьими лапами.

79.

СТАРИК зло смеется, потом вскакивает со стула, держит его на вытянутой руке, начинает пританцовывать по комнате, юродствовать, кривляться, выкрикивать смех и радость.

СТАРИК Ай, спасибо, ай, нашему потолку, ай спасибо, ай, спасибо, СЛУЧАЮ, который спас меня от смерти, ой, спасибо, спасибо тебе, крючочек, что ты так славно и НЕОЖИДАННО выпал, уж я думал, что я на небесах, ан-нет, на полу я лежу, на натертом вчера женою полу, и живой я лежу, ха-ха-ха, и живой, ух-ха-ха.

Ну, что же ты не подпеваешь мне, а?

ОН недоуменно и озабоченно проводит себе по шее, потом проводит ладонью у губ, – ладонь в крови. ОН долго ее рассматривает.

СТАРИК Ах, простите, ах, простите, я совсем забыл, что вы больше не сможете разговаривать, ах, простите. Но ведь вы не сможете разговаривать только с другими-с, а, не так ли, а с самим собой-с вы можете разговаривать, ведь думать-то вы можете, а?

ОН Врешь, я не знал, что крюк вырвется.

80.

СТАРИК остановился, очень осторожно поставил стул близко к СЕБЕ, который стоит на коленях, очень тихо и сосредоточенно спросил.

СТАРИК Ну, а почему ж ты сам сразу заговорил об этом? Ведь если бы ты об этом не ДУМАЛ, то и не сказал бы первые слова об ЭТОМ, а?

ОН Да, я подумал, когда вешал веревку, что крюк может вырваться.

СТАРИК И с удовольствием об этом забыл, а, отвечай мне, да или нет?

ОН Если ты знаешь истину, то зачем же кричать? Или не хочется ЖИВОМУ знать себя подлецом, а? Меня легко судить, меня может судить каждый, даже ты, не так ли, даже ты можешь теперь судить меня, ты, который стал стариком, очень чистым, молчаливым стариком, который может судить себя и придумывать истории, и этим спасаться, а? Ну, что же ты молчишь, ведь со мной ты можешь разговаривать, ведь я – это ты, суди же меня, меня, а не себя, может быть, проживешь еще столько же; да, у меня тогда сорвался крюк, у меня, а не у тебя, но что мешает тебе, ТЕБЕ, забить крюк покрепче, чем мой, проверить его, как надо, и уж не сорваться, а?

СТАРИК Ты советуешь это сделать?

ОН Я не знаю, знаю только, что судить легко, а помнишь, помнишь, отец всегда читал нам: НЕ СУДИТЕ, ДА НЕ СУДИМЫ БУДЕТЕ.

СТАРИК Не судите других, не радуйтесь, что можете осудить, а судите себя, только себя, и тогда уж любой суд покажется детской забавой, вот почему – НЕ СУДИМЫ БУДЕТЕ. А у нас с тобой свой суд, куда ж нам шуметь, только так это, все равно ведь знаем, что виновны; так просто, частички, как хлеб в голод на весах, то туда, то сюда, перекладываем, и зачем?

И зачем?

ОН Помоги мне встать. Я, видно, вывихнул ногу.

СТАРИК нелепо пытается снять у НЕГО веревку с шеи, потому что ОН ползет к стулу, веревка волочится за НИМ, и крюк позвякивает по полу, а сейчас вот зацепился за ножку кресла, и не пускает, натягивает собачий поводок. Это как-то не соответствует серьезности происходящего, и СТАРИК хотел бы незаметно и интеллигентно устранить препятствие, но попытки старика НЕЗАМЕТНО снять веревку еще более смешны; да и мешает СТАРИК своей суетней ЕМУ, у которого и так все болит, а нога уж точно вывихнута, не дотронуться. ОН отталкивает СТАРИКА, а сам с трудом влезает в кресло, сидит в кресле, и абажур покачивается, так как его задели при падении.

82.

В комнату вбегают соседи, впереди мужчина, женщина сзади, – остановилась сразу у дверей, смеется, кричит.

СОСЕДКА Это было бы слишком много, НИКА, для одного вечера, слишком много.

СОСЕД Перестань, слышишь, перестань, принеси что-ни будь из аптечки.

И когда СОСЕДКА выходит, СОСЕД спрашивает, почти кричит.

СОСЕД Почему это ты решил повеситься?

ОН молчит, хотя явно пытается ответить.

СОСЕД Что ты молчишь, разговаривать разучился, я тебя спрашиваю, почему ты решил повеситься, испугался, что ЖЕНА твоя во всем сознается, а? Отвечай мне, отвечай, значит тебе, действительно, есть что скрывать, а?

ОН смотрит на своего СОСЕДА с великим недоумением, ОН никак не может поймать двух-трех секунд, которые бы связали все в ясность, плохую ясность, ясность о том, что сосед донес на них; но это ОН узнает немного позднее, уже, когда будет ОДИН после войны, и ему будет казаться, что вот уже тогда ОН догадался обо всем, но нет, сейчас, ОН морщит лоб, чтобы связать, поймать эти секунды, но не может, и долго, удивленно смотрит на СОСЕДА.

СОСЕД Что ты смотришь на меня так?

83.

В дверях комнаты, где живет Ленточка и куда ушел печатать старик, стоит старая женщина СОСЕДКА, стоит и смотрит, и говорит, повторяет.

СОСЕДКА Что ты смотришь на меня так, Ника? Ну-ка, вытаскивай вату из ушей, а то я уже надорвалась, пока заставила тебя хоть повернуть голову.

СТАРИК вытаскивает вату, музыка упражнений из ЕГО комнаты стала слышнее, а сам СТАРИК виновато улыбнулся, потому что только что вспомнил кое-какие подробности, в которых СОСЕДКА совсем невиновна, и ему бы, СТАРИКУ, не хотелось, чтобы она, СОСЕДКА, догадалась, о чем он сейчас думал, но СОСЕДКА постоянно знает и помнит о том, что сделал ее муж около тридцати лет назад, поэтому и она улыбнулась, а оба они поняли, каждый свое, со своей глубиной.

84.

СОСЕДКА Послушай, Ника, мне Ленточка вчера сказала, что она подслушала, как ее отец, то есть мой сын, и ее мама тихонько, а значит серьезно, обсуждали вариант, очень их занимавший вариант, сейчас я тебе скажу какой. Они предполагают, что ты скоро умрешь, Ника, и их очень беспокоит, как будут обстоять дела с пианино, где их дочь будет упражняться, когда тебя не станет, и пианино, стало быть, тоже. Так вот, они решили, разумеется незаметно, окружить тебя нежнейшей заботой, активизировать, опять-таки незаметно, твою привязанность к Ленточке, чтобы ты сообразил, старик, оставить пианино Ленточке по завещанию, а? Как тебе это нравится, а? Ленточка плакала, и сказала, что не хочет, чтобы ты умирал, а папу и маму своих не любит. Мне мало было хорошего мужа, теперь у меня вырос хороший сын. Хватит тебе стучать, пошли пить чай, и дай я тебя поцелую, ведь сегодня, как-никак, день твоего рождения. Я была на кладбище, там все чисто, хорошо. Я опять спросила ее, почему она именно мне сказала, а кто же будет следующий, почему именно меня спросила и что она имела в виду, но она опять не ответила мне, как и тогда, когда я спрашивала ее по возвращении, молчит и все улыбается только; не знаю, улыбается ли сейчас, но молчит по-прежнему, это так. Мне бы очень не хотелось, Ника, чтобы следующим опять оказался ты и кто-нибудь из моей семьи, спасибо, я прикурю сама, мне не хотелось бы, чтобы следующим был мой сын, ты понимаешь меня. Я хочу, чтобы ты сказал мне сейчас, Ника, а я потом расскажу своему сыну, что сделал его отец, который погиб, как герой, пойми меня, Ника, я-то знаю, что сделал мой муж, но чтобы я могла рассказать сыну, что сделал его отец, мне надо знать поточнее, поэтому, прошу тебя, Ника, скажи мне наконец, ведь это правда, что мой муж донес на вас?

СТАРИК отрицательно качает головой.

СОСЕДКА Слушай, Ника, так нечестно. Я же знаю, что ты придумал, знаю, давно знаю, ты решил, что сможешь простить себя за то, что ушел тогда, если простишь нас, за то, что сделали мы, и будешь любить и растить Ленточку, и пианино оставишь ей по завещанию, а? Твой отец был священник, Ника, неужели он не привил тебе, что играться с богом в прятки не стоит? Ника, мой муж донес на вас, это, ведь, правда?

СТАРИК отрицательно качает головой, встает, берет машинку на руки, идет вон из комнаты, проходит по коридору, толкает ногой дверь и входит к себе.

СОСЕДКА Приходи на кухню чай пить. Гони свою Ленточку, пусть идет встречать родителей.

85.

По полю, которое разворочено войной, в грязь и хлюп, тащит один солдат другого, раненого, СОСЕДА. Солдат продел ему под мышки обмотки, впрягся в них сам, видно, видел в детстве картину «Бурлаки». Дышит, тащит, матерится. СОСЕД цепляется за землю, ворочается, не хочет, чтобы его тащили, очень, очень мешает солдату, который устал, но решил все же дотащить приятеля до своих, может уж и не рад, что решил, но теперь не бросит, теперь неудобно, хочется остаться человеком, и ведь вот никто бы и не узнал, если бы он бросил, но неохота мараться перед собой, нельзя. Нехорошо. А у СОСЕДА свои серьезные заботы, он цепляется, хочет остановиться, боится, что помрет, а ему нельзя, надо успеть сделать поручение.

Вот СОСЕД совершил какой-то особенный поворот, перекрутил обмотки, укорачивая расстояние до СОЛДАТА, лежит на животе и дотягивается до сапога СОЛДАТА, когда тот отставляет ногу назад, хватает СОЛДАТА за ногу.