Текст книги "Смертию смерть поправ"

Глава двадцать третья
Один очень грустный параграф

Евангелие от Иоанна, глава 16, стих 7.

НО Я ИСТИНУ ГОВОРЮ ВАМ: ЛУЧШЕ ДЛЯ ВАС, ЧТОБЫ Я ПОШЕЛ; ИБО, ЕСЛИ Я НЕ ПОЙДУ, УТЕШИТЕЛЬ НЕ ПРИДЕТ К ВАМ; А ЕСЛИ Я ПОЙДУ, ТО ПОШЛЮ ЕГО К ВАМ.

И

Евангелие от Иоанна, глава 16, стих 12.

ЕЩЕ МНОГО ИМЕЮ СКАЗАТЬ ВАМ, НО ВЫ ТЕПЕРЬ НЕ МОЖЕТЕ ВМЕСТИТЬ.

Глава двадцать четвертая
Жизнь-для-смерти

Так два ОВНА и СВЯТОЙ ДУХ их родили в мир человека.

Так два ЧЕЛОВЕКА и СВЯТОЙ ДУХ их родили в мир ОВНА – Сына Человеческого – Иисуса Христа, который сидит сейчас со своими учениками и говорит им, что приспела ему пора уходить, что ПРИШЛА ПОРА СНИМАТЬ ГРИМ.

Глава двадцать пятая
Жизнь-для-смерти

Так замкнулся в круг непрерывности закон Бога: ВО ИМЯ-ОТЦА-И-СЫНА-И-СВЯТОГО-ДУХА-КОТОРЫЕ-ЕДИНЫ-КОТОРЫЕ-ОДНО, ибо в сыне уже есть отец, который в отце будет всегда сыном, и СВЯТОЙ ДУХ СМЕРТИ связует их, ОПРЕДЕЛЯЕТ их следущее бытие, ставит в зависимость их промысел, знает о нем и руководит им, ибо был сын уже прежде отцом и отец всегда есть сын, и пуповиной у них смерть их для жизни другого. Так хотел замкнуться круг, но не может; ибо каждая жизнь и каждая смерть РАСШИРЯЮТ кольцо витка, и не может он закрыться в кольцо, чтобы вечно ходить по кругу, а рвется расширять свой круг и мир свой, от первого круга и первого мира, потому что строить дальше стал ОН через смерть свою.

И ИСТИНУ, ИСТИНУ ГОВОРЮ Я ВАМ, ЧТО ЛУЧШЕ БУДЕТ ДЛЯ ВАС, ЧТОБЫ Я УШЕЛ, ПОТОМУ ЧТО ТОГДА ПРИШЛЮ ВАМ ИЗБАВИТЕЛЯ ОТТУДА, А ЕСЛИ НЕ ПОЙДУ, ТО НЕ СМОГУ ПРИСЛАТЬ, И ЕЩЕ МНОГОЕ, ОЧЕНЬ МНОГОЕ МОГ БЫ Я ВАМ СКАЗАТЬ, НО ВЫ ТЕПЕРЬ ЕЩЕ НЕ УМЕЕТЕ ВМЕСТИТЬ, БЫТЬ МОЖЕТ, КОГДА-НИБУДЬ ПОТОМ СМОЖЕТЕ, ПОКА ЖЕ СКАЖУ ВАМ ЗАПОВЕДЬ НОВУЮ: ЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА НЕ ТОЛЬКО КАК СЕБЯ, НО И КАК Я ВАС ВОЗЛЮБИЛ, ИБО НЕТ БОЛЬШЕЙ ЛЮБВИ, ЧЕМ ОТДАТЬ ЖИЗНЬ ЗА ДРУГА ИЛИ ОТДАТЬ ЖИЗНЬ СВОЮ ВРАГУ, И СУМЕТЬ ЛЮБИТЬ НА КРЕСТЕ.

Глава двадцать шестая
Жизнь-для-смерти

Они прикрыли ему голову какой-то мокрой тряпкой и били больно, и просили, смеясь, чтобы он прорек, кто это сделал, чтобы он угадал и наказал, раз он сын божий и может все, может храм в три дня построить новый, на место порушенного старого; какой-то из них все хотел попасть своим толстым и пахнущим пальцем в глаза Иисусу, но промахивался спьяну и хватал нос двумя пальцами, и крутил его туда и сюда. Да, они не столько били его в смерть, чего он ждал и к чему в общем-то был готов, сколь ОБИЖАЛИ его, унижали, смотрели при всех, обрезан ли он или нет, дергали за стыд мужской, плевали его, били ногами в зад, а потом вот закрыли ему голову и глаза, чтобы не смотреть на него, чтобы было им легче. Он, под своей нечистой тряпкой тоже прикрыл глаза, чтобы не думать о них, о бьющих, чтобы не судить их, пусть потешат себя, пусть высвободят на нем свой страх и свою обиду кесарем и учителями, он прикрыл глаза и видел их всех перед собой, пестрых, орущих, с красными мокрыми лицами, с толстыми ногами от водянки и слоновой болезни, которая была в этих местах, в непослушных пальцах с длинными обломанными песком ногтями, в треснувших в жаре ладонях. Да, они не столько били его, злобно и торопясь умертвить, сколько ИГРАЛИ с ним в игру, что вот они теперь хозяева жизни, а он их раб, и они могут вволю покуражится, побыть ЦАРЯМИ вволю, потому что все свое время от родов были они рабами хозяев кесаря и учениками учителей, а сейчас вот ОНИ учителя, они мытари, они сбирают подать с зазнавшегося еврея, который и обрезан-то очень странно, да у него и нет там почти ничего, видно, оттого и взялся проповедовать, что девки не спали с ним, да и с чем тут, собственно, спать, кусочек обрезали и ничего уж вовсе не осталось, видно и учил он, что можно не обрезаться, потому что сам понял, как это накладно бывает. Иисус иногда дрожал всей кожей, как конь, когда они поджигали что-то у паха, дрожал и тихо стонал, чтобы не закричать обиду свою, чтобы не прогнать их или не обратить в любовь к себе, как изгонял он прежде бесов из бесноватых и как творил чудеса; а они, словно в этом-то и видели его слабость и лживость, все кричали и кричали, чтобы сотворил он какое-нибудь чудо, и Иисус из многих сил стоял, чтобы не думать даже о суде над ними, чтобы не избавиться своим приговором к ним, чтобы не обернуть их вспять, как уже много раз случалось, когда они кричали ему осанну, потому что сам он верил в себя и творил свою молитву ОТЦУ при них, и они принимали в себя его благость, но ненадолго, как неглубокая земля зерно, чтобы быстро и ярко прорастить его наружу, быстро и ярко вылезти в мир, чтобы увидели все, но и быстро увянуть под солнцем или скиснуть под дождем, соблазнившись в НЕМ, потому что вера была ВСЕХ, а не каждого. ОН учил их притчами и даже ученики его часто просили толковать эти притчи, потому что не видели их смысла, вот и с этой о сеятеле и зерне было то же самое, они в который раз уж ничего не умели понять из его речей, часто раздражали его, и он сам начинал думать, что идея его о спасительности волевой любви к любому почти невозможна, ибо как вот можно любить долго, семижды семьдесят раз любить, вот таких вот ловцов человеков. Его ученики, которые всегда были с ним и которых он научил простейшему умению врачевать, играли в такую же игру, как и вот эти сейчас, которые бьют его, да, да, эти просто бьют, а те просто лежали рядом с ним, просто играли в учеников и учителя, играли даже в равных с ним, как он и учил, когда ругались и ворчали, что вот зря тратятся деньги и масло, которым покрывала волосы Иисуса женщина, масло бы можно продать и раздать деньги нищим, говорили они важно, играясь в слуг, которые больше своего господина; вот как и эти, бьющие его, ведь они тоже играют в эту простую игру, что слуги больше своего господина, и вот бьют своего господина, а тот ничего не может с ними поделать, потому что связаны руки его, рот заткнут повязкой с маленького, и голова прикрыта не очень тонким и не очень, простите, господин, чистым покрывалом. Они все дети, они всегда были дети и будут ими, они играют все еще, все еще пляшут просто, они не понимают, что готовится убийство, что кровь его всегда будет на них и их детях, они пляшут и поют в своей пасхе, и это надо хорошенько понять, чтобы суметь и потом, потом НА КРЕСТЕ, думать и любить их игры, и не судить, как вот он умеет это сейчас, как умел всегда с учениками, когда много раз повторял им одно и то же, и умел радоваться и удивляться, когда они на сотый раз понимали хоть крупицу; он радовался им, как и мама его Мария радовалась тогда неумению Иосифа родить и принести ребенка к свадьбе, как сумела она. Они дети были всегда и пусть лучше будут детьми, чем быстро взрослеют, как Иуда, который понял его и взял на себя эту большую меру СОЗНАНИЯ человеков, потому что лучше бы ему, невинному, не родиться, ведь я уж давно говорил им, что некоторые из них доживут до моего воскресения, НЕКОТОРЫЕ, но не все, Иуда, который с большей, чем надо, радостью будет выполнять вместе со мной реченное пророками, особенно Иеремией, который, кажется был в каком-то колене родней Иуде – ИУДА УМРЕТ ДО МОЕГО ВОСКРЕСЕНИЯ. Тогда никто не понял моих слов, только Иуда, смертник Иуда, посмотрел мне внимательно в глаза, и я, кажется, уже тогда сказал ему, что да, Иуда, это возьмешь на себя ты. Он, пожалуй, один из всех всерьез думал, что я сын божий, хотя об этом говорил Петр, он вообще, Петр, говорил быстрее и резче всех, но проще всех и отречется, да, да, Иуда всегда ВЕРОВАЛ, что я сын божий, всегда веровал, потому и решился ПРЕДАТЬ МЕНЯ, ибо знал, что я БОГ, что я вечен, и что ничего плохого не может со мной случиться, он всегда знал это, и ВСЕГДА молчал об этом, потому что хотел быть ПЕРВЫМ учеником, знал и никому не говорил, потому что хотел быть ПЕРВЫМ учеником, а первый ученик всегда много знает, и зная, и решаясь на что-нибудь, МАЛО чем рискует, вот так и Иуда, смертник, малыш ослепленный, хотел стать лучшим НИЧЕМ не рискуя, это единственная его вина, потому что вот сейчас он закричит, что пролил кровь НЕВИННОГО ЧЕЛОВЕКА, ЧЕЛОВЕКА, а не БОГА, ибо кровь бога нельзя пролить, ЧЕЛОВЕКА ПРЕДАЛ в руки Иуда по неведению своему и по неправде, что добьется многого малыми средствами, вон он кричит, маленький, вон кинул им всем несчастные тридцать серебреников, которые станут мерой предательства в веках, потому что люди быстро найдут виновного, МЕРТВОГО виновного, который не сможет оправдаться и не сможет сказать Петру, чем ты лучше меня, ведь ты три раза при всех людях божился, что не знаешь Иисуса, ты, которого он одарил ключами от царствия своего, ты и есть ключник ЕГО ЦАРСТВА СМЕРТИ, ты, Петр, впустил его туда, ты, ты не дал себя распять вместо НЕГО, и что толку, что потом попросишь прибить себя вниз головой к кресту, потом, но все же не сейчас. Вон, подрезанным кроликом верещит Иуда, вон подрезаны ноги его в бег к осине, вон трясется она, ОСИНА, ведь знает тоже, что невинный повиснет на ней, невинный, себя осудивший, ой, Иуда, я же говорил, что лучше не рождаться человеку, который предаст меня в руки судей, ой, Иуда, сколько раз говорил я тебе, что все будет со мной, как надо и без чьей-то помощи, но ты, ты играл в свою игру отгадчика, но это малая твоя вина, Иуда, малая, это знает осина и потому так дрожит листом своим.

Удавился.

Удавился и будет молчать теперь, а вон те, что остались, вроде даже повеселели немного, дети, повеселели, ибо часть вины с них убрана, а вторая часть ляжет на усталого Пилата, я знаю его, очень уставший человек и молодая жена, и евреи, которые любят кричать и размахивать руками, и их трудно понять и еще труднее любить, когда правишь ими. Дети, дети, все играете в дудки, а многие ДЕТИ ВАШИ будут прокляты за эти игры, дети, дети, выньте пальцы изо рта, дети, убийство готовится, а вы играетесь, что тоже судьи, что тоже праведны, а ДЕТИ ВАШИХ ДЕТЕЙ будут прокляты вечно вашими играми сейчас, вот здесь, у дома Пилата, вашими играми со мной, связанным, дети, когда можно бить меня по рукам, чтобы они привыкали к гвоздю, чтобы стали красным сгустком, и не узнали даже гвоздя, потому что нет уже у Иисуса ладоней и боли в них, а есть только красный синяк, многими ногами и камнями битый в гладкую плитку ступенек вот этого дома, где еще спит Пилат, а вы уже ночь и день беснуетесь надо мной, ночь и день, но я не буду творить чудес вам больше, не буду больше нести вам ТАКОЕ избавление, дети, потому что вы быстро верите и слишком быстро соблазняетесь в вере, дети, слишком быстро, не правда ли, слишком быстро, и, видно, я виновен в этом, ибо слишком много было чудес и слишком мало раздумий, ой, Иуда, Иуда, кто станет молиться за тебя, Иуда, кто? И когда?

Слишком много чудес, Иисус, слишком много, но кто знал, что здесь, в этих Песковых краях так бесконечно много больных и страждущих, так бесконечно много, что и сам я много болел, и было даже, что через эти болезни знал себя Божьим Сыном, знаю, правда, и сейчас, но по-другому, хотел рассказать им об этом на нашем последнем ужине, но только и сказал тогда о времени ПРЕДАТЬ меня в руки судей, а об этом, о другой своей сыновности так и не сказал, потому что они не могли бы меня понять или не ЗАХОТЕЛИ бы, что едино, не правда ли. Я думал, что они будут бодрствовать со мной в ночном саду и услышат мои СТРАННЫЕ молитвы, и спросят, о чем я прошу, но они уснули, бог с ними, важно, что они все же запомнили, что я должен воскреснуть на третий день, и тут и будет ПРОВЕРКА моего учения, если я смогу, как сам учил их, ЛЮБИТЬ И НА КРЕСТЕ, то верую, что воскресну, а если воскресну, то уверуют и они до конца в мое учение о переделке мира любовью, если же нет, не ВОСКРЕСНУ, то значит, не смог ЛЮБИТЬ УБИВАЮЩИХ МЕНЯ НА КРЕСТЕ, не смог я, который придумал это учение, узнал его из себя еще тогда, когда голодал сорок дней в пустыни и когда сказал искусителю, что СЛОВОМ БОЖИИМ ЖИВ человек, а не только хлебом и водою; если не ВОСКРЕСНУ, то на мне не будет греха, что я обманул их невозможным учением, что взвалил на них новое СЛОВО, а оно неверно, неправедно, нет, все рассчитано точно и хорошо, они слишком легковерны, чтобы захотеть жить по моим новым заповедям, если я не воскресну, то есть, если я сам не испытаю на себе правильность и возможность моих идей САМОСТРОЕНИЯ МИРА через праведную жизнь в любви и ПРАВЕДНУЮ смерть, и воскресение в мир опять ПРАВЕДНИКОМ. Нет, я могу быть спокоен, вряд ли они станут пробовать на себе жить по новым заповедям, если я не воскресну, стали бы жить так ПО ВОСКРЕСЕНИИ моем, а? Но это не моя забота, пусть день завтрашний сам о себе заботится, это твои слова, Иисус, у сегодняшнего дня хватает своих забот, ты не должен искать их суда и судить их, это ведь тоже твои слова, Иисус, не правда ли, твои, потому проверь на себе сам, будто ты один, а ты действительно один, Иисус, здесь нет никого другого, кроме тебя, проверь на себе всерьез, сможешь ли ты ЛЮБИТЬ ВРАГОВ, как ты учил всех, вот и все, Иисус, остальное забота завтрашнего дня, правда, тебе всегда казалось, что кончина мира уже будет сегодня, а не завтра, и идеи времени были у тебя несколько иными, Иисус, несколько иными, не правда ли, иными, которые позволили тебе принять и признать внутри бесконечность, быть-в-ней, свить в единое жизнь и смерть, и бояться перед смертью не боли ее, а внутренней невозможности выстоять, выстоять тогда, когда никто не сумеет этого сделать, выстоять в любви, о которой учил. Это открылось тебе не сразу, Иисус, не сразу, не правда ли, ты узнавал об этом кое-что еще в животе матери, потом многое в улыбках евреев, которые смеялись тобой в своем горе без детей, которых убили, когда Ирод искал тебя, Иисус, не так ли, о, ты очень многим обязан всем этим людям, которые бьют тебя сейчас и поносят, очень многим, ты всем им обязан, пусть они отдохнут на тебе, Иисус, пусть поучат тебя, ведь у них не было детей, чтобы учить кого-то прежде. Это открывалось тебе, это твое знание бесконечности, в голодных песках пустыни, когда уж не понимал ты, что сон, а что явь, и в умении твоем от матери и от Урии лечить людей; Урия, часто рассказывала Мария, умел все это делать даже лучше, чем ты, умел БОЛЬШУЮ ВЕРУ, да и вообще это знание о вере было придумано тоже не тобой, тебе все это открывалось в молитвах и проповедях, когда ты болел ими, что же, Иисус, молись и сейчас о врагах твоих, молись и сейчас, потому что возможно, потому что нужно спасти их от греха их по неведению. Иисус стал говорить молитву, но его повели к Пилату. Тот стал спрашивать, он был доволен ночью с женой, ему нравились глаза связанного, он даже немного приказал его помыть из своей полоскальницы, помыть с благовониями, потому что связанный очень плохо пах и это раздражало Пилата, а он хотел быть справедливым, потому что сегодня ночью его молодая жена уснула в усталости под ним, а это случалось редко, очень редко в этой изматывающей жаре, евреев, где нет у этих грязнуль наших славных серных бань, когда тебя помнут рабы, и ты полон сил, и нечего даже думать, что ты не справишься со своей молодой женой, нечего даже волноваться, не то, что здесь, когда мокрые простыни липнут к тебе потом и запахами усталости и зноя даже в ночи, и песка, который хрустит на груди твоей молодой жены, когда ты хочешь попить ее сосок.

В чем виновен этот человек, почему так орут за окном, что хотят от меня, что я должен сделать?

ОНИ-ХОТЯТ-ЧТОБЫ-ТЫ-ОТДАЛ-МЕНЯ-НА-КРЕСТ-И-ТЫ-СДЕЛАЕШЬ-ЭТО-ДА. НО-ПОЧЕМУ-ВЕДЬ-ТЫ-НИ-В-ЧЕМ-НЕ-ВИНОВЕН-ЭТО-НЕВАЖНО-ТАК-НАДО-СДЕЛАЙ-ТАК-УМОЙ-РУКИ-СНИМИ-С-СЕБЯ-ВИНУ-А-ТО-НЕ-СМОЖЕШЬ-ЛЮБИТЬ-МОЛОДУЮ-ЖЕНУ-ПУСТЬ-ОНИ-ВОЗЬМУТ-ЕЕ-НА-СЕБЯ-ПУСТЬ-КРОВЬ-МОЯ-БУДЕТ-НА-НИХ-И-НА-ДЕТЯХ-ИХ-РАЗ-ОНИ-ХОТЯТ-ТОЛЬКО-БУДЬ-МИЛОСЕРД-СДЕЛАЙ-ВСЕ-ЭТО-СКОРЕЕ-ЧТО-БЫ-СКОРЕЕ-КРЕСТ.

Глава двадцать седьмая
Жизнь-для-смерти

Хорошо, что боль от шипов в висках отвлекает от запахов уксуса и желчи, глушит крики евреев, дает своей остротой силу не пасть в припадке на землю, на песок горячий здесь на Голгофе, где много крови, мочи, вина и пота язычников перемешано с калом коней и ослов, с СОЛЬЮ их, проступившей под белым солнцем, да, хорошо, что есть этот венец из терний, который можно шевелить-впивать кожей головы, чтобы соль крови убирала привкус страха и этой проклятой желчи, которую они зачем-то дали пить.

Руки пробьют быстро, хорошо бы это сделал вон тот рыжий, он лучше всех их стоит на ногах, хотя пьян так же, как они все, пусть бы это сделал он, он ловок и силен, и деловит как-то, он и меня бил ДЕЛОВИТО и точно, не то, что все эти в каком-то пьяном совокуплении со своим страхом, да, хорошо бы этот, он не противен мне, мне было бы проще его ЛЮБИТЬ, э, малыш, опять ищешь полегче путь, сам ищешь, а как ученики и все? Он улыбнулся, и его так и укладывали улыбающегося на крест, чтобы прибить здесь на земле, а потом с гиканьем поднять пугалом над дорогой.

Прибили небольно.

Прибили хорошо, и он обрадовался, что все обошлось, что он сумел претерпеть с не очень большими усилиями, что страсти человека на кресте не так уж невозможны, как казалось ему всегда, и огорчало его всегда, потому что слишком серьезным было бы для его народа это испытание любить все же всех и всегда, когда так больно, слишком серьезным и мучительным, а ведь он думал лишь об их спасении. Подняли.

Тело ринулось вниз, и он даже подхватил немного большими пальцами рук гвозди, чтобы не оборваться и не упасть на орущих внизу пьяных. Они кричали там очень громко, кидались в него грязью, мочились, как псы, задрав ногу у его столба, у основания его креста. Ему сделалось нестерпимо обидно за себя, за свою науку для них, которые так жестоки и несправедливы там, внизу, у его ног. Эта обида невольно стала расти к ненависти, и он даже почуял некоторое облегчение в этой неистовости, которая поднималась в нем, делалась сладким презрением, легким недоумением к недоумкам, ЛЕГКОСТЬЮ принять так смерть, он подмигнул даже распятому рядом разбойнику, который тоже поносил его, ищя собственного облегчения в смерти.

Потом он увидел там далеко своих, которые плакали, но все же не признались в нем, на крест вместе с ним не пошли, и к ним тоже пришло сладкое осуждение, пришло и ушло, оставив большую белую пустоту, которую надо было заполнить чем-то, иначе туда стучит уже ненависть и облегчение в ненависти. Эта пустота билась в нем и страхом, что он ОБМАНУЛ ВСЕХ, что учил возможности любить и отдать рубашку побивающему тебя, учил и говорил, что это единственно праведно и спасительно, и вот сам не смог, сам ищет спасения в ненависти, ОБМАНУЛ всех, ЛЖЕПРОРОК. Этот страх вился в нем вместе с презрением к себе, к своему уму, к своему умению знать чужие мысли и знать, что и твои приходят к тебе извне, от бога, что нет тебя самого, а есть ты лишь в единении с отцом, с которым ты одно. Это было хорошее презрение, презрение человека к самому себе, обманувшего себя, ведь знал ты, вероятно, всегда, что не сможешь суметь эту любовь, знал, а все же учил других, обличал других, ярился в экстатике проповеди. Этот страх, что обрек свой народ на невозможную ложь, и это презрение, что был всегда сам лицемером, что в тайне своей молитвы знал всегда, что не сможешь любить распинающих тебя, ЭТИ ДВОЕ и ОН, ТРЕТИЙ, забивались ему через глотку запахами и тоской, жарой и криками, которые оседали в него песком, забивались-пробирались засыпать могилой живое его сердечко.

И он закричал свою молитву ГОСПОДУ: Или! Или! Лама савахфани? То есть: Боже мой! Боже мой! Для чего Ты Меня оставил?

И пришла к нему радость ЛЮБВИ и жалости ко всем тем, кто стоял внизу Пришла радость и уверенность еще и потому, что вернулась ЛЮБОВЬ в молитве, в мольбе и вере, как он и учил всегда, когда говорил, что вера с горчичное зерно может сдвинуть гору с прежнего места. Он обрадовался, что испытал силу молитвы опять-таки на себе, да еще в эту последнюю минуту.

И он крикнул еще раз и побежал навстречу Хаи, Урии и змеям, и белому козлу Эдипу, которые ждали его, подхватили к себе и понесли, и змеи лизали раны его и запекали их в вечность, а Урия надел на себя венец, чтобы немного рассмешить Иисуса.

Глава двадцать восьмая
Некоторые вопросы

Вопрос № 1

Разве экзистенция Сократа не предполагает неполноту Платона и Аристотеля?

Разве экзистенция царевича Сиддхартха, отрицателя древних Вед, не предполагает неполноту Буддизма?

Разве экзистенция Иисуса Христа не предполагает неполноту Христианства?

И разве все эти Жизни не суть ОДИН вопрос? НЕВСЕЕДИН?

Три СЫНА ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ приходило в мир, и не узнали их. ЗАЧЕМ?

Вопрос № 2

И вспомнил Петр, что говорил Иисус о ТРОИЧНОМ крике петуха, вспомнил Петр предательство свое и вышед вон, плакал горько. Иуда же, в гордыне человека угадавший волю Христа и рискнувший ПРЕДАТЬ его на испытание в истинности, ПОВЕСИЛСЯ, а ведь он всего лишь слишком добросовестно, впрочем, как и Иисус, исполнил реченное законом и пророками: И взяли тридцать сребренников, цену Оцененного, Которого оценили Сыны Израиля.

Кто же из этих двоих, не говоря уже о Двенадцати, которые спали, а выспавшись, разбежались, кто же из всех нас ПРЕДАТЕЛЬ?

Вопрос № 3

О чем шумят совопросники мира сего?

Они шумят, что неясно, как зачат был Иисус и как смог воскреснуть. Все остальное ясно книжникам, к примеру, скажем, все ясно с происхождением человека от обезьяны и с происхождением вселенной, все ясно так же и с тем, как человек рождается при НОРМАЛЬНОМ зачатии.

И отчего человек ходить умеет! ясно всем, и отчего научился любить, все ясно всем, кроме БЫТИЯ ХРИСТА?

Вопрос № 4

В главе 16 Евангелия от Матфея Иисус открывает Церковь в Петре, том самом Петре, который ТРИЖДЫ отречется от него среди людей, а в главе 10-ой, когда Иисус посылал учеников в мир, он говорил им, что тот, кто отречется от него перед людьми, будет ОТРЕЧЕН им и перед отцом небесным.

ПОЧЕМУ ЖЕ молчит ЦЕРКОВЬ?

Вопрос № 5

Многие люди, фарисеи и книжники, ученики и женщина с кровотечением, думали и помышляли о Нем «сами в себе», а он, Иисус, познавал их мысли. Это всегда был акт высочайшего духовного напряжения, акт медиумический, и врачевание Им болезней, первопричинно психических, школьно объясняется естествознанием, точно так же, как и чудеса хождения по воде самотелекинезом или спиритической потерей веса, или многими успехами йогов. Все эти простейшие акты не были ОСОЗНАННЫМИ спекуляциями о чудесах для достижения большей убедительности проповеди учения, они были абсолютно естественными и внушали ПОСТЕПЕННО человеку его божье происхождение, ибо ничем другим он не мог объяснить это свое умение. Более того, эти упражнения бесконечно ПЕРЕРОЖДАЛИ его психику и волю именно в бытие – в бесконечности, и лишь узнав в себе необходимость быть распятым в Иерусалиме, он спрашивает учеников, что говорят о нем в народе и подтверждает свое божественное происхождение, утверждает волю божью выше воли человеческой, когда негодует на отмеченного Петра в его предостережениях Иисусу, в его мольбе не предавать себя на убийство.

Историей религии и философии никогда не отмечалось СТАНОВЛЕНИЕ Христа из Сына Человеческого в БОГОЧЕЛОВЕКА, ибо он мог и не стать им, если бы не его волевой акт веры, потому что потенции его (хоть и были велики) все же оставались в рамках человеческих возможностей. Представляется, что именно это описание СТАНОВЛЕНИЯ, описание акта бытия экзистенции Христа во всей его полноте и есть суть Евангелий, и есть их непреходящая ценность. Иисус был философ и требовал от себя, от собственной экзистенции доказательств возможности прожить и умереть по заповедям созданного учения, где основа основ в интенциональной любви человека к любому иному, даже к врагу, даже к распинающему тебя на кресте. Иисус был философ и он проверил на себе, можно ли любить НА КРЕСТЕ, и познал, что трудно, безмерно трудно – ЗАЧЕМ ЖЕ, ОТЕЦ МОЙ, ТЫ ОСТАВИЛ МЕНЯ? – но все же возможно.

И точно так же, как обожествляли в ТОТЕМЕ Эдипа, в БУДДИЗМЕ будду Готама, ОБОЖЕСТВИЛИ человека Иисуса Христа, лишь бы трусливым своим сознанием человеков не искать смысла его притч, ибо он прост и страшен: СЛОВО, которое БОГ, которое было ВНАЧАЛЕ, родилось от кровосмешения и смертей зверя, собственно ЖИЗНЬ человеков вьттттла из смерти и спасется лишь в готовности к ней, лишь смертию смерть поправ через бесконечность любви. СМЕРТИЮ СМЕРТЬ ПОПРАВ?

Вопрос № 6

Учение Христа Иисуса есть философская система о сути СЛОВА-ЭДИПА-КРАСНО-БЕЛО-ЧЕРНОГО-КОЗЛА-ПРАКРИТИ.

Эта философия ВОЗРОЖДЕНИЯ первооснов бытия, первопричин и архетипов, это истинно начало ИСТОРИИ человека-САМОСТРОИТЕЛЯ БЫТИЯ ЧЕРЕЗ СВОЮ СМЕРТЬ. Эта философия в части своей стала религией народов, в части наукой народов. МОЖЕМ ЛИ МЫ ВМЕСТИТЬ ЕЕ В НЕДЕЛИМОСТИ ЭКЗИСТЕНЦИИ? ИСТИННО ГОВОРЮ ВАМ: ЧТО ВЫ СВЯЖЕТЕ НА ЗЕМЛЕ, ТО БУДЕТ СВЯЗАНО И НА НЕБЕ, И ЧТО РАЗРЕШИТЕ НА ЗЕМЛЕ, ТО БУДЕТ РАЗРЕШЕНО И НА НЕБЕ.

(Ев. от Матфея)

(15 ноября 67 г. – 18 февраля 68 г., Таруса)