Текст книги "Лев Толстой. Драма и величие любви. Опыт метафизической биографии"

3(45)

Жизнь – многообразна. Однако в ней полно схем. Есть в ней и схема наследования детьми высших душ родителей. Это не генетическое наследование. Если бы качества высшей души передавались полупринудительно, то в человечестве возникла каста металюдей. Чего, видимо, не должно быть. Впрочем, и так люди в духовном отношении поразительно отличаются друг от друга.

Необходимая оговорка: чтобы говорить о наследовании высшей души надо иметь перед собой Структуру внутреннего мира человека. Иначе любой разговор на эту тему носит сугубо предварительный характер и не претендует на цельность.

У всякого сторгического существа в все-общедуховном поле есть свои «родители»: высшие души ушедших из жизни сторгически ближних людей. Сторгическое существо – «сын» кого-то. Сторгическое существо – один из сынов человеческих.[244]244
  Понятие Сына человеческого обретает буквальный смысл.


[Закрыть] Этот «сын» во-душевляется, становится высшей душой появляющегося на свет человека, обретает родителей по плоти. До во-душевления он имел родителей, имел наследственность от высших душ породивших его людей. Теперь он включен внутрь психофизиологической структуры, возникшей от мужчины и женщины, которые кроме генетических параметров обладают высшими душами, возникшими в результате во-душевления неких сторгических существ. При во-душевлении сторгическое существо не остается самим собой, оно должно обрести новое качество – качество высшей души определенного человека. Но этот человек от своих родителей имеет генетическую наследственность, с которой в продолжение всей жизни предстоит работать высшей душе этого человека, и не просто работать, а быть в единстве, и не просто в единстве, а в едином целом, создаваемом человеком. Высшие души людей, давшие генетическую наследственность, не могут быть исключены из этого единого целого и из процесса возрастания этого целого. Во-одушевившееся сторгическое существо имеет своих родителей и теперь обретает кого-то, кого родителями нельзя назвать, но от кого это сторгическое существо становится зависимым по во-душевлению. Чтобы стать высшей душой, оно должно что-то воспринять от них. Иначе сторгическое существо не состоится как новое образование в составе человека, как высшая душа, и не сможет жить, расти и работать в этой «чужой» структуре. Чтобы эта структура, этот человек стал «своим» для него, нужно, чтобы во-душевившееся сторгическое существо восприняло что-то от высших душ психофизиологических родителей человека, в единое целое которого оно вошло. Наследственность ли это?

Восприятие от высших душ отца и матери происходит тогда, когда сторгическое образование из все-общедуховного поля уже стало высшей душой в человеке, который, возможно, еще непосредственно не воспринимает своих генетических родителей. При этом уже возникла тенденция формирования высшей души, основанная не на свойстве родителей передавать по наследству, а на свойстве наследника наследовать. Это есть свойство ставшего высшей душой сторгического существа перенимать одно и не перенимать другое от высших душ родителей по плоти. Воля к самообретению качеств высших душ родителей по плоти впоследствии может поддерживаться или не поддерживаться непосредственным влиянием этих родителей, но поначалу она существует сама по себе, как тенденция, осуществление которой не зависит от этих родителей. Высшая душа ребенка в определенной тенденцией мере свободна в выборе наследственных черт.[245]245
  Другой вопрос: почему именно данное сторгическое существо (со всем тем, что оно наследовало от породивших его высших душ) входит в данного человека со всей его генетической наследственностью? Такое вряд ли может быть отпущено на волю случая; это не случайный результат, как при совокуплении, а в той или иной степени направленное действие. Значит, существует какое-то соответствие между тем и другим наследованием? Можно ли предположить, что сторгическое существо во-душевляется с расчетом на самообретение от высших душ родителей по плоти? Или что сторгическое существо само выбирает себе новое рабочее место? Если и не само, то под влиянием Сара, который способен обозревать не только Сына человеческого, но и мир человека. Все это возможно, но не обязательно происходит в действительности.


[Закрыть] Конечно, это происходит еще и под влиянием Сара, в ареале которого содержалось сторгическое существо или сторгическое образование низшего, нежели оно, вида.

Собственно инструментальные возможности высшей души (например, проницательность ее разума или сила сторгической воли) – не наследуются, а обретаются или не обретаются. Когда обретаются, то происходит наследование особой направленности высшей души вглубь себя и всего на свете, ее работы на раскрытие горизонтов внутреннего зрения. Это наследование положительное. Когда же эти возможности не обретаются, то происходит отрицательное наследование – на ограничение, сужение взгляда, обуславливающие чуждость откровениям, озарениям, ненужность своей истины, направленность, скажем, земного практицизма, взвешенности, ограниченности всякого рода и прежде всего пространства работы разума-мудрости. Конечно, отрицательное наследование не исключает прочих ценимых людьми достоинств в человеке. Отрицательная наследственность высшей души – особая и больная тема, и мы касаться ее здесь не будем.

При положительном наследовании так или иначе передается «характер» (в смысле, употребляемом в толстовском трактате «О жизни») любовной духовности, «вкусы» «разумного сознания», области, где то и другое получают духовное наслаждение, как и области, которые тому или другому чужды. Это, собственно говоря, не наследственность, а предрасположенность и восприимчивость к образу или стилю родительской одухотворенности. Наследование по высшей душе – не закон, а тенденция, но она тем четче, чем выше духовный статус родителей.

Напомним, что высшая душа обладает своим чувством жизни – чувством себя живущим. Это чувство жизни характеризуется личностным стилем любовной духовности, в том числе глубиной и манерой сторгических переживаний, качествами сторгических возможностей, полнотой и нравом сторгической воли. Высшая душа обладает своим сознанием жизни (сознанием себя живущим), «разумным сознанием», как говорил Толстой, характеризуемым образом мышления, стилем разума-мудрости, все более и более выясняемой и выявляемой в процессе жизни «своей истиной». Строительство высшей души идет по этим двум линиям. Чувство жизни высшей души больше наследуется от одного родителя, ее сознание жизни – от другого. Естественно было бы предположить, что ребенок берет образ разума, «разумного сознания» от того, у кого он сильнее – от отца, а стиль чувства жизни высшей души – от матери, женщины, душа которой преимущественно и работает любовной духовностью. Но это не так. Устроителю человеческой жизни нужен, видимо, не отбор «наилучшего», а что-то другое.

Говорят, что мы являемся на свет каждый со своей натурой. Но в процессе жизни на нашу натуру наложена печать той или иной предрасположенности высшей души, которая затем лучше или хуже строится в соответствии со своими склонностями. Общая тенденция наследования высшей души (душевного наследования) в том, что ребенок наследует ее чувство жизни от родителя одного с ним пола, а ее сознание жизни и его возможности от родителя другого пола. Эденские функции хранения, зафиксированные в любовной духовности высшей души, передаются отдельно в мужских поколениях и отдельно в женских поколениях. Эденские функции взращивания, определяемые возможностями разума-мудрости, перекрещиваются в каждом новом поколении: от отца к дочери и от матери к сыну. Душевная связь между отцом и дочерью, матерью и сыном не желательность, а необходимость для нормальных взаимоотношений.

Подчеркнем, что душевное наследование надо понимать как большую готовность души сына воспринять разумное сознание от матери, а дочери – от отца. В этом смысле можно сказать, что сын наследует от отца (вернее, по мужской линии) стиль работы высшей души в добре и любви, который в основном формируется в детстве и который, следовательно, конкретно в нем развивает мать. Таким образом, мать (её силы любовной духовности) имеет прямую возможность корректировать наследственный характер души сына[246]246
  Не только при положительном, но еще более при отрицательном типе наследования.


[Закрыть] и – при искренней и глубокой любви к мужу – улучшать породу мужской души.

Разум, характер вдумчивости и переживания мысли сын берет от матери, которая по рассматриваемой модели получает это качество высшей души от своего отца. Сын, схематически говоря, наследует разум деда по матери. Разум передается от деда к внуку через мать. Отец имеет возможность воздействовать на разум сына, когда его характер мышления уже развит. Чаще всего отцу остается только наполнить конкретным содержанием то, что создано без него. В целом получается, что сын наследует в определенном смысле ослабленные линии – разум у женщины и любовную духовность у мужчины. Такое наследование увеличивает свободу выявленности того, что не передается по душевной наследственности. Высшая душа мужчины исходно определена в меньшей степени, чем высшая душа женщины. Поэтому в путевом отношении мужчина более свободен, чем женщина.

Дочь, напротив, особенно восприимчива к тому, что в высших душах родителей наиболее выражено: разум у отца, любовность у матери. Тут уместно вспомнить, что и «сторгическое существо», возникающее в полноценно свитой супружеской паре, обладает сознанием жизни мужчины и чувством жизни женщины. Высшая душа дочери наследственно строится по модели «сторгического существа», выносимого в общедушевное пространство. Но общедуховное сторгическое существо не обладает «Я», которым обладает каждый человек. Дочь, в силу душевной наследственности, есть своего рода образчик персонифицированного общедуховного существа. В этом смысле можно сказать, что общедуховное существо по своей структуре женственно (это и зафиксировано в видении женщины «Сна»). Как можно сказать и то, что в общем случае высшая душа женщины – общедуховна и передает по наследству сыну стиль своей общедуховности. В отличие от нее высшая душа мужчины, стремящегося к восхождению личной духовной жизни, передает по наследству дочери свой стиль личной духовной жизни.

«Ошибка феминизма в том, – пишет Толстой в мае 1903 года, – что они хотят делать все то же, что мужчины. Но женщины – отличные от мужчин существа, со своими совершенно особенными свойствами; и потому, если они хотят усовершенствоваться, занять высшее положение, им надо развиваться в своем особенном направлении. Какое оно – я не знаю; к сожалению, и они не знают, но верно то, что оно иное, чем мужское».

Эта инаковость женщины определяется и иной, чем у мужчины, тенденцией наследования ею качеств высших душ родителей. Собственная натура высшей души дочери может быть сильнее наследственных влияний родителей или одного из них, но обычно зависимость дочери от родителей видна более четко, чем у сына.[247]247
  Наследование черт высшей души по женской линии наиболее определенно. В том числе и при отрицательном наследовании. Когда дочери нечего наследовать от высшей души матери, то часто происходит резкое отталкивание внутреннего мира дочери от внутреннего мира матери. В этом ее спасение. Случаи отталкивания такого рода по мужской линии встречаются значительно реже.


[Закрыть] Мать не только изначально передает дочери свой характер любовности, но и активно формирует его в продолжение трех, а иногда и четырех периодов её жизни.[248]248
  Например, есть матери, у которых кротких дочерей не бывает. Это у них как наследственная болезнь.


[Закрыть] Отец почти бессилен влиять на процесс становления двигателя жизнечувствования дочери. Зато отец способен дать ей то, что управляет этим двигателем, – свое мировоззрение. Отец может что-то усилить в душе дочери, что-то ослабить (но не образовать новое) и, главное, дать установки разума на жизнь, в жизни, для жизни, ориентировать и направить её в будущую жизнь.

«Женщина делает большое дело: рожает детей, но не рожает мыслей, это делает мужчина. Женщина всегда только следует тому, что внесено мужчиной и что уже распространено, и дальше распространяет. Так и мужчина только воспитывает детей, а не рожает» (56.120).

Сын живет с отцом, правится матерью и направляется в большой мере сам; дочь живет с матерью, а правится и направляется отцом. Сама же по себе дочь свободна в наименьшей степени. Принцип душевного наследования способствует вынужденности женского путепрохождения.

Религиозное отношение девушки к отцу порождено как раз тем, что она принуждена испрашивать у него его разум, который нужен ей для получения направления в жизни. Взгляды на жизнь потом, разумеется, меняются, но заданное ей в детстве и ранней юности общее направление жизни консервативно и изменяется труднее всего. Мать дать это направление, практически говоря, не может, и если у дочери нет отца или у отца нет разума, то дочь направляется со стороны, либо мечется, подверженная всем случайным толчкам жизни.

Есть мысли, не выделяющиеся особой глубиной, но их хочется повторять и повторять. Вот одна из них: то, что мужчина переживает разумом, то переходит в женщину душевной болью. Редкая женщина в любом возрасте воспринимает от мужчины его видéния разума, но многие девушки в пору душевного рождения вполне восприимчивы к мужским мучениям мысли. Отец, рождающий мировоззрение, найдет полное сочувствие у начинающей жить (и любящей его) дочери. Страдающая на глазах дочери мысль отца не сделает её мудрой, но останется в ней робостью духовной перед горением разума в мужчине. Пусть она не поймет запросы эденского существа, но и не понимая станет уважать их носителя. Ошибаюсь я или нет, но у легкомысленных отцов, будь то доильщик коров или нобелевский лауреат, не бывает дочерей, способных на Сопутство с духовно восходящим (путевым) мужчиной.

Мать может выучить дочь по-женски функционировать при ком угодно, но именно отец призван преподать ей знание общих ценностей жизни и человеческой души. Если у отца болит разум за народ ли, веру, за поругание красоты, за гонения и унижения, из-за зла мира или людского непонимания истины, то дочь в девяти из десяти случаев переймет его боль болью своего сердца и – заметьте! – переймет точку приложения и направление работы его души. Её душа в любви и совести, жалости и сострадании направляется туда и на то же, на что направлен разум отцовской души.

Женщина призвана воплощать разум в любви.

«Разумная духовность» исходно ослаблена в женской душе. Почти любая женщина, даже самая «умная» и ученая, с детства и до старости предпочитает общаться примерами, случаями жизни, передавать целые диалоги, и только так, изображая и рассказывая случившееся, объясняться душою. Она старается показывать, а не осмысливать. Так ей легче.

За разумом женщины всегда стоит мужчина.

Свое «разумное сознание», «свою истину» женщина воспринимает от того, к кому тянется душою и в ком признает властительную направляющую силу разума-мудрости. Разум она получает сторгически или полусторгически, сначала от отца, потом от мужа или от тех, кто заменяет того и другого. Отец заготавливает разум дочери, задействует в ней канал разума, учит ее обращаться с ним как со своим орудием и расставляет для неё первые ориентиры разума. Сколь внимательно и доверчиво дочь ни слушала бы отца, она не внемлет ему, а учится внимать. Часто ей все равно, о чем слушать его, лишь бы был контакт. Она впитывает не ту или иную его мысль, а непосредственно ей родственный характер его мышления, образ мысли, стиль работы духовного сознания в его душе – отцовскую атмосферу разума. Ей надо дышать этой атмосферой. Надышалась ли она и сколь надышалась, отчасти будет видно по тому, кого она свободным решением примет своим мужем.

Муж – установитель того, чего заготовителем был отец.

Из сказанного ясно, что для осуществления прочной сторгии в супружестве крайне желательно, чтобы вектор духовного сознания мужа не особенно расходился с тем направлением разума, который задан женщине отцом. Андрей Евграфович Берс был во многих отношениях достойным человеком, но его духовное сознание, его разум и его мировоззрение совершенно чуждо Льву Толстому. Лев Николаевич брал невесту из дома друга детства Любочки Исленьевой, но получил жену из дома Андрея Берса.

Софья Андреевна оставила себя в письмах, дневниках, обширных литературных работах. Это огромное письменное наследство, в котором, как ни удивительно, толстовского разума, толстовского мировоззрения, толстовского влияния на ее разум совсем не видно. Они исходно не могли смотреть и не смотрели в две пары глаз.[249]249
  Хотя она долгое время говорила, что она на все смотрит глазами Левочки. Бывало наверняка и так; более, чем кто-либо, она имела возможность смотреть глазами Толстого, но – не в две пары глаз.


[Закрыть] А это – первейший признак сторгии.

Лев Николаевич наверняка делился с женою (или при ней) своими главными мыслями о жизни, о мире, о человеке. Где они в ее записях? Если и есть кое-что, то узнать по ним Толстого нельзя; она не умела (да и не пыталась) передавать его язык, его интонацию мысли (как умел, скажем, Гусев), так как в ней самой такой интонации мысли не было. Она ухитрилась за полвека совместной жизни не перенять ее у мужа. В ней исходно звучала другая интонация, совершенно чуждая ментальному стилю Толстого, – интонация добротной утилитарной мысли Андрея Евграфовича Берса.

Софья Андреевна женщина умная, но умная «своим» умом, а не умом мужа. С сопутевой точки зрения это вовсе не достоинство. Именно благодаря этому Софья Андреевна могла столь успешно противостоять могучей воле Льва Николаевича, пытавшегося внедрить в семью свое новое мировоззрение. Толстой не раз сетовал на то, что у сыновей не его разум, а разум матери, «разум Берсов».[250]250
  От боли и в порыве возмущения он даже говорил о «кастрированном разуме Берсов» жены и сыновей.


[Закрыть] Поэтому общесемейного стиля одухотворенности в доме Толстого не было. Проповедь и учение Толстого Софья Андреевна приняла так, как воспринял бы его отец, незримо присутствовавший в Ясной Поляне. Разнонаправленность разума Толстого и его жены вышла наружу тогда, когда установки их разума стали определять практическую жизнь семьи. В результате в доме Толстого образовались два клана, клан отца и клан матери.

Разум жены Толстого унаследовали сыновья Толстого. Его дочери получили направление сознания жизни самого Толстого,[251]251
  Таким образом, от Толстого не было отрицательного наследования. Большая радость для него.


[Закрыть] которое они должны бы передать своим сыновьям. Толстой ждал внуков от дочерей. Но по какому-то року внуков от всех трех дочерей Толстому дано не было. Двое из них бездетны. Третья родила Льву Николаевичу внучку. После смерти Ванечки искра сознания жизни толстовской высшей души исчезла в веренице потомков Толстого.

4(46)

Толстой женился по модели своей мечты. Сначала он задумал жениться на молоденькой девушке, затем выбрал дом, из которого брать невесту, а потом – решал на ком.

Две младшие сестры Берс, Таня и Соня, в начале 1861 года казались Льву Николаевичу детьми. Но старшая Лиза уже подросла, и он решил взять ее в жены. Если в мае 1861 года он пишет, что «на Лизе не смею жениться» (48.61), то в сентябре того же года изъясняется вполне откровенно: «Лиза Берс искушает меня; но этого не будет. – Один расчет недостаточен, а чувства нет» (48.38). Так, значит, расчет? Выше мы говорили о том, что и на что рассчитывал Толстой, планируя женитьбу на невесте из дома Любочки Берс. В феврале следующего 1862 года он вроде бы влюблен в Лизу, его почти считают женихом ее. И она, судя по всему, всерьез увлеклась им и старалась быть во всем ему помощником. Зашло так далеко, что родители Лизы со дня на день ждали от него предложения. Но чувств к ней у Льва Николаевича так и не возникло. А возникала трудная и двусмысленная ситуация.[252]252
  Достаточно сказать, что несколько месяцев спустя, когда Любовь Александровна сообщала визитерам о помолвке своей дочери с графом Толстым, все бросались поздравлять не Соню, а Лизу Берс.


[Закрыть]

Весной 1862 года у Льва Николаевича усилился кашель. Памятуя об участи отца и братьев, Толстой резонно опасался наихудшего развития болезни и потому находился в подавленном состоянии. По совету своего будущего тестя он в конце мая уехал лечиться, пить кумыс в башкирские степи. Возвратился с кумыса он бодрым и здоровым, с сознанием, что смерть перестала грозить ему. Он вновь видит целую жизнь перед собой. Но недаром жизнь есть любовь. И не только при метафизическом взгляде на то и другое. Испытываемая Толстым радость возвращения к жизни вызывает потребность любви и само собой выливается в состояние влюбления. Нужен только предмет.

Лев Николаевич приехал обратно в Москву в последних числах июля и тут узнал, что в Ясной Поляне произведен обыск, что жандармы перерыли весь дом и рылись в его бумагах. Он возмущен и оскорблен. Он едет в имение, узнает детали обыска, которые еще больше распаляют его. Он, боевой офицер, заряжает пистолеты и ждет следующего налета жандармов. Он более не желает жить в России. 7 августа он заявляет в письме к Александре Андреевне, что он либо получит «такое же гласное удовлетворение, как и оскорбление», либо экспатриируется. «Я и прятаться не стану, а громко объявлю, что продаю именья, чтобы уехать из России, где нельзя знать минутой вперед, что меня, и сестру, и жену, и мать не скуют и не высекут, – и уеду». Все это весьма серьезно. Тем более что обыск означал крах его педагогической деятельности.

Именно в эти трудные дни Любовь Александровна Берс для встречи с сестрой Толстого посетила Ясную Поляну вместе с дочерями. В результате никакого «гласного удовлетворения» от правительства Толстой не получил, но за то экспромтом женился и из России не уехал.

После романа с Валерией все связи Толстого не имели значение душевно и общественно обязательных отношений. Но в гневе тех дней Лев Николаевич, видимо, потерял контроль над собой и событиями. Мучительнее всего было то, что Толстой в глубине души, наверное, сознавал свое бессилие перед тем, что произошло и рад был утешению от самого присутствия в его доме молодых девушек. И каких!

«Все они, – вспоминает Фет о сестрах Берс, – несмотря на бдительный надзор матери и безукоризненную скромность, обладали тем привлекательным оттенком, который французы обозначают словом «du chien“».[253]253
  Фет А. Мои воспоминания. Ч. 1. М., 1890. С. 388.


[Закрыть] Что означает «с огоньком», «с изюминкой», шармом, пикантностью. В определенном контексте эти французские слова означают нечто резвое, порывистое, ласковое, игривое, страстное, заводное, привлекающее к себе.[254]254
  В буквальном переводе – «собаки», «собачки».


[Закрыть] Оговорка Фета о «бдительном надзоре матери» и о «безукоризненной скромности» в таком контексте более чем уместны. Такой тип девушек был, видимо, во вкусе Льва Николаевича. Во всяком случае, Толстой и нас заставил полюбить его, когда вывел этот тип (основательно и со всех сторон облагородив) в Наташе Ростовой.

Надо отметить давление на Толстого и его сестры Марии Николаевны, настойчиво советовавшей ему жениться на дочери своей подруги, и благожелательные пожелания на этот счет тетушки Ергольской. Вокруг Толстого ненароком образовался женский заговор.[255]255
  «Самый сильный телесно человек бывает слаб и беспомощен, когда спит. Самый сильный духовно человек бывает слаб и беспомощен, когда засыпают временно его высшие духовные силы, – когда им овладевают страсти, – писал Н.Н.Гусев в книге «Толстой в молодости» (М., 1927. С. 431). – И Лев Толстой, этот сильный духовный человек, стал слаб и беспомощен, когда его закружил вихрь страстного влечения к женщине. Кроме внешней привлекательности С.А. Берс, много способствовало усилению этой страсти: и упорное старание матери Берс женить его на одной из своих дочерей (правда, старшей), и прогулки в осенние «сумасшедшие» лунные ночи; и, главное, то, что, несомненно, что Софья Андреевна, с присущим женщинам бессознательным или сознательным кокетством, искусно старалась показаться перед тем мужчиной, которому она желала понравиться, такою, чтобы произвести на него самое сильное впечатление. Тот огонек страсти, который, по словам Фета, чувствовался во всех трех сестрах Берс, был направлен Софьей Андреевной на Льва Толстого, и обманчивое мерцание того призрачного света, который, казалось, исходил от этого огня, неудержимо влекло его к себе». Во всех более поздних своих произведениях Н. Гусев, сообразуясь с общественной цензурой, нигде не повторил эти слова.


[Закрыть]

«Увидев меня, – рассказывает героиня «Семейного счастья» о своей встрече с будущим мужем после разлуки, – он остановился и несколько времени смотрел на меня, не кланяясь. Мне стало неловко, и я почувствовала, что покраснела.

– Ах! неужели это вы? – сказал он со своею решительною и простою манерой, разводя руками и подходя ко мне. – Можно ли так перемениться! как вы выросли! Вот те и фиалка! Вы целый розан стали».

В момент этого разговора героине повести 18 лет. То же самое и Лев Николаевич мог бы сказать 18-летней Соне, когда в августе 1862 года увидел ее у себя в Ясной.[256]256
  Впрочем, это могло произойти и неделей раньше, в Москве, когда Толстой навещал дом Берсов. Но роковые дни все же здесь, в Ясной Поляне.


[Закрыть] За каких-нибудь три месяца средняя сестра Берс не просто распустилась фиалкой, но переменилась так, что сразу же возбудила страсть 34-летнего Толстого. Что же изменилось в ней? Да, она повзрослела, но и теперь не перестала видеться Толстому еще «ребенком». И вместе с тем в «ребенке» этом появилось нечто такое, чисто женское, что сразило мужское существо Льва Николаевича. Ребенок-то ребенок, но какая непреодолимая, словно специально предназначенная для него чувственная сила притягивает к ней!

Через два дня семья Берс уехала в Ивицы, в имение деда А.М. Исленьева. Толстой поспешил за ними. Здесь-то, в доме самого близкого друга отца, Толстой сделал опасный шаг. На грифельной доске он написал Соне начальными буквами фразу, которая, будь она высказана вслух, была бы равносильна брачному предложению.

«В(аше) п(рисутствие) с(лишком) ж(иво) н(апоминает) м(не) м(ою) с(тарость) и н(евозможность) с(частья), и и(менно) В(ы)[257]257
  Последние три слова С.А. в своих воспоминаниях опускает, чтобы не создалось впечатление, что она заранее знала, что уводит жениха у сестры.


[Закрыть]» (а не Лиза).

Левин писал Кити начальными буквами, желая сделать предложение, и прощупывал почву для этого; Толстой же намеренно писал Соне начальными буквами, чтобы его слова, будучи прямым объяснением в любви, все же не обязывали его. В отличие от Кити Софья Андреевна не поняла написанное, Толстой подсказал ей отдельные слова, и только тогда она осознала их значение. До этого она вряд ли думала о Толстом, как о возможном женихе.[258]258
  В глубокой старости Т.А. Кузминская писала, что ее сестра еще весной 1862 года примерялась к браку с Львом Николаевичем и, плача, опасалась его ранней смерти от чахотки (см.: Кузминская Т.А. С. 91). Но весной этого не могло быть, так как в то время Л.Н. считался женихом Лизы и сама Соня была поглощена своей «первой любовью» к юному Поливанову. Тогда у нее не было никаких оснований думать, что она может стать графиней Толстой.


[Закрыть] Лев Николаевич выдал ей аванс, сам завел ее на любовную игру, в которой становился в положение ведомого. Он сам знал это, и оттого не мог верить, что она любит его – основной мотив его любовных мучений до женитьбы, в день женитьбы и после женитьбы.

Всему московскому окружению Берсов были известны слова, сказанные Львом Николаевичем своей сестре: «Машенька, семья Берс мне особенно симпатична, и если я когда-нибудь женился, то только в их семье».[259]259
  Кузминская Т.А. С. 82.


[Закрыть] Знала это и Соня. Знала она, конечно, и об отношениях сестры Лизы и Льва Николаевича. Но не подавила спровоцированное им чувство, а, напротив, сделала все, чтобы Лев Николаевич все более ощущал обращенный к нему вопрос ее женского чувства. Лиза все видела, страдала и попрекала сестру. А та специально не желала отбивать жениха у старшей сестры; все происходило само собой. И Соня Берс и Лев Николаевич шли навстречу своей судьбе.

На обратном пути Берсы заехали в Ясную Поляну и 21 августа 1862 года, теперь уже в сопровождении Льва Николаевича, прибыли в Москву. 23 августа Толстой ночевал у Берсов. Опять, как и шесть лет назад: «Я боюсь себя, что ежели это – желание любви, а не любовь». Но «похоже». Но «все-таки оно» (48.40). 26 августа она «занимает» его, не более. «Я успокоился. Все это не про меня». На следующий день она «смущена нехорошо, но крепко сидит (здесь Толстым зачеркнуто: в голове) где-то». 28 августа, в день своего рождения, он второй раз пробует объясниться с ней начальными буквами. Но напрасно: несмотря на то, что он пишет ей примерно то же, что и в Ивицах, она ничего или почти ничего не поняла.[260]260
  Запись в Дневнике: «…написал напрасно буквами Соне» (41.48). Это и подтверждает Т.А. Кузминская.


[Закрыть] И словно вывод из этого неудачного эпизода: «Скверная рожа, не думай о браке, твое призвание другое, и дано зато много». Свое чувство к ней он несколько раз определяет как «сладкое чувство». Предсторгическая сладостность овладевает его душой.

29 августа сестра Мария Николаевна пеняет ему: «Ты все ждешь». «Как не ждать», – в Дневнике возражает ей Толстой. Но на следующий день он влюблен в Соню страстно и безоглядно. Через три дня: «Никогда так ясно, радостно и спокойно не представлялось мне будущее с женой… Главное, кажется, так бы просто, ни страсти, ни страху, ни секунды раскаянья». Ночь не спал, «так ясно представлялось счастье». Несколько дней им владеют сомнения. Но он уже понимает, что дело сделано и ловит себя на неискренности Дневника, на задней мысли, «что она у меня, подле меня будет сидеть и читать и… и это для нее». 8 сентября А.Е. Берс открыто демонстрирует ему свое отцовское недовольство. «Уехать из Москвы не могу, не могу». А что делать? Он не знает. Опять бессонная ночь. «Как 16-летний мальчик мечтал и мучался». На следующий день, 10 сентября: «Надо, необходимо надо разрубить этот узел». 12 сентября: «Надо было прежде беречься. Теперь уже я не могу остановиться». В 4 часа ночи 14 сентября написано предложение. Письмо не отдал, но говорил с ней. 16 сентября сделал предложение. И упорно настаивал, чтобы свадьба была как можно скорее. Свадьба состоялась 23 сентября, и в тот же день молодые уехали в Ясную Поляну. Таким образом, история женитьбы Льва Толстого на Софье Берс длилась полтора месяца. Н. Бондарев точно отметил, что Толстой женился так, словно за ним гнался кто-то.

В женитьбе Толстого совсем не было того, что было с Валерией. Но и не «милые, отличные мечты» владели им. Всего вероятнее, что две-три недели перед свадьбой Толстой находился на грани сексуального помрачения. Что, вообще говоря, входит в состав предсторгической игры души и плоти. Он и молился, и ругал себя, но ничего не мог с собой поделать и убедился: «…никто не может помочь мне, кроме Бога». Все его мысли – на то, «как разрубить этот узел».

Раскрывая семейные тайны, Софья Андреевна давала впоследствии понять всем желающим,[261]261
  В повести, написанной ею в ответ на «Крейцерову сонату».


[Закрыть] что он взял ее, не дожидаясь приезда на место, прямо в карете.[262]262
  Что, скорее всего, не так, хотя упоминание о карете есть и в дневнике Толстого. Есть и фраза о «появлении сатаны» (48.44).


[Закрыть] Да и все последующие десятилетия супружеский жизни сексуальный аппетит к жене никогда, сколь он не корил себя, не покидал Льва Николаевича. В этом смысле он прожил вполне счастливую и долгую супружескую жизнь. И при том никогда не изменял жене.[263]263
  Все россказни на этот счет совершенно лживы. Сам Толстой в «тайном дневнике» 1908 года записал: «Я ни разу не изменял жене» (56.173). Еще раз скажу, что оснований сомневаться в его словах нет никаких.


[Закрыть] Но во все времена настойчиво предостерегал вступающих в брак молодых людей, когда видел, что ими движет неутоленная чувственность.

Запись из «тайного дневника» Толстого от 6 июля 1908 года:

«Мучительно тяжело испытание или расплата за любострастие. Ужасно тяжелая расплата» (56.172).[264]264
  Продолжение этой записи: «Сейчас Чертков рассказал бывший с ней разговор: “Он живет, пользуется роскошью и говорит… все фарисейство… и т. д. Я, я жертвую собой”».


[Закрыть]

В «Дневнике для одного себя», в записи от 20 августа 1910 года сказано:

«Нынче думал, вспоминая свою женитьбу, что это было что-то роковое. Я никогда даже не был влюблен. А не мог не жениться» (58.134).

Рукой Софьи Андреевны подле этого места вписано: «В старых дневниках того времени написано: “влюблен, как никогда. Я застрелюсь, если она мне откажет”». На самом деле в Дневнике Толстого от 12 сентября 1862 года сказано: «Я влюблен, как не верил, чтобы можно было любить. Я сумасшедший, я застрелюсь, ежели это так продолжится… Так и хочется сейчас идти назад и сказать всё и при всех. Господи, помоги мне». И на следующий день. «Каждый день я думаю, что нельзя больше страдать и вместе быть счастливым, и каждый день я становлюсь безумнее… Завтра пойду, как встану, и всё скажу или застрелюсь». Последнее слово в рукописи зачеркнуто.

Дело вовсе не в этом, что «она мне откажет»,[265]265
  В одной из записей он пишет: «…мне не верится, что не я» (48.42).


[Закрыть] а в том, что сводившие его с ума сексуальные и психические мучения таковы, что от них в пору было застрелиться, «если это так будет продолжаться», что при таком сумасшествии уже надо идти и делать предложение, каковы бы ни были резоны против этого. «Господи, помоги мне».

Толстой чувствует себя «сумасшедшим» от любви и тут нет обычно связанного с этим словом иносказания чего-то высокого или поэтического. «Ничего нет в ней для меня того, что всегда было и есть в других – условно-поэтического и привлекательного, а неотразимо тянет», – констатировал Толстой за неделю до брачного предложения. Первая часть этой записи подтверждает то, что Толстой писал 48 лет спустя: что он «никогда даже не был влюблен». Вторая часть этой фразы указывает, казалось бы, на природу той страсти, которая овладела Толстым. Недаром сразу же после слов «неотразимо тянет» в скобках отмечено: «(С Сашей зашел в деревню – девка крестьянская кокетка, увы, заинтересовало)».

Но, видимо, было еще что-то, что неудержимо влекло его к ней. Да так, что он уже не мог выжидать. Он «не мог уехать» (как и его герой в «Семейном счастье») и «не мог не жениться» немедленно, хотя «даже» не был влюблен. Поверим Льву Толстому: в его женитьбе «было что-то роковое». Этому «Року» определенно помогала мужская мечта, высвеченная в «Семейном счастье», но не она создала его. Будем исходить из того, что основные события жизни таких людей, как Лев Толстой, не обуславливаются мечтами, случайными вспышками чувств или стеченьями обстоятельств. В их жизни правит что-то неумолимое, что обеспечивает особую целостность сюжета их жизнепрохождения. Лев Николаевич знал это и, принимая решения, часто загадывал на пасьянсах или разных предзнаменованиях. И 16 сентября 1862 года он тогда решился сделать предложение, когда оказалось, что сошлась задуманная им примета.