Текст книги "Лев Толстой. Драма и величие любви. Опыт метафизической биографии"

8 января 1909 года Толстой записал в Дневнике: «Вчера думал о том, что надо поговорить с Катей о том, что жизнь ее ужасна, но прошедшее – прошедшее, в настоящем же ей предстоит хорошее дело: свою душу спасти и вместе с нею душу Андрея, который так любит ее. Она мало поняла и приняла. Может быть, я не прав. Дай Бог».

Правдивая Екатерина Васильевна прочла эту запись много лет спустя и удивилась:

«Мне казалось, что наш разговор просто не состоялся благодаря моей поглощенности градусником пастеризатора… Что греха таить – конечно, мы тогда были очень далеки от «спасения наших душ». Тогда мы были только счастливы и жили нашим счастьем на земле». Более того, «мы считали нашу жизнь в это время добродетельной, а Лев Николаевич в дневниках этих лет характеризует ее как «ужасную».

Екатерина Васильевна твердо знала что-то такое, что не вызывало отклика в Толстом, и потому она, если бы и хотела, не смогла примерить его призывы к своей душе. Куда и зачем рвалась душа ее? Воля к чему двигала ею? Толстой не понимал или не принимал. Но то, что он не понимал или не принимал, то сочувственно поняла – и приняла в себя – Софья Андреевна.

17(59)

Вначале, когда Андрей сказал матери о предстоящей женитьбе на Екатерине Васильевне, она, чадолюбивая мать 13 детей, возмутилась и «наговорила ему много гадостей, чуть не доходящих до проклятья, – вспоминает Екатерина Васильевна, – и запретила ему когда-либо переступать со мною порог яснополянского дома». Но когда они поженились, Лев Николаевич сам позвал их. Они приехали в Ясную Поляну в тридцатилетний юбилей Андрея и, конечно, встретили радушный прием.

«Софья Андреевна, как только мы остались наедине, стала говорить и расспрашивать обо всем очень ласково и мягко. Куда девались резкость и непримиримость, которые так обидели Андрея Львовича? Я совершенно растаяла от ее ласки и участия и только дивилась, почему такая перемена. В конце концов, она мне сказала, что она очень рада, что поговорила со мной по душам, так как теперь она меня понимает и надеется, что мы с Андрюшей будем счастливы».

Они скоро стали задушевно близки.

«Софья Андреевна с первых же дней стала посвящать меня во все свои горести: она откровенно высказывала мне свое огорчение и возмущение тем, что ее отстраняют ото Льва Николаевича «темные силы», что он с ней перестал быть близким и откровенным, собирается потихоньку написать завещание, вместо того чтобы собрать семью и просто объявить свою волю. Все это говорилось страшно взволнованно, со слезами, и возбуждало большую жалость. Другой же лагерь был для меня закрыт, так как в нем, очевидно, мне не доверяли, как жене Андрюши, хотя я в душе, может быть, была гораздо ближе к ним, чем к Софье Андреевне».

И это чистая правда. В записках Маковицкого говорится, что «Екатерина Васильевна упрекала мужа, что он с матерью против отца, что участвует в этом недостойном напоре».[368]368
  ЯЗ. Кн. 4. М., 1979. С. 309.


[Закрыть] Именно со слов Екатерины Васильевны «другой лагерь» узнавал о тайных замыслах Софьи Андреевны: «Софья Андреевна сказала Екатерине Васильевне, что она уже не будет угрожать самоубийством и не будет по злому вымогать завещания от Л. Н., но что будет ласковая, добрая к нему и таким способом склонит Л. Н. написать завещание».[369]369
  Там же.


[Закрыть] Екатерина Васильевна, как это и не удивительно, стала ее доверенным лицом. Они часто гуляли вместе. Софья Андреевна была с ней «всегда ласковая и доброжелательная». По-видимому, она полюбила невестку. И та отвечала ей взаимностью. «Я ее очень любила и за ее удивительно нежную любовь к Андрюше, и за доброе отношение ко мне».

Наверное, Софья Андреевна хотела бы написать о своей жизни то же, что Екатерина Васильевна о своей:

«Конечно, мы Бога постоянно не искали и о “добре” мало думали. Дела у нас было по горло. Но, правда, это, по учению Льва Николаевича, было дело эгоистичное – для себя, для своего гнезда. Жили мы как птицы небесные, не очень заботясь о будущем, но старались в настоящем делать все, что казалось верно и хорошо. А главное, тогда мы жили нашей любовью и были счастливы, не раздумывая, не оглядываясь и не копаясь в каких-либо “учениях”».

Тут слышны слова и даже голос Софьи Андреевны.

Софья Андреевна на 35 лет старше Екатерины Васильевны. Но если говорить о первой половине семейной жизни Софьи Андреевны, то между их судьбами много общего. Как и Софья Андреевна, Екатерина Васильевна вышла замуж восемнадцатилетней девушкой за 34-летнего мужчину, который был, как и герой «Семейного счастья», близким товарищем ее отца. После замужества обе вели строго установленный их мужьями образ жизни, рожали детей, кормили и опять рожали. И ту и другую любили мужья. Все вокруг считали их добропорядочными матерями, верными женами и счастливыми хозяйками аристократических домов среднего достатка. В их семьях вроде бы царили мир и благополучие. И та и другая являли пример, хотя и вынужденной, но вполне удачной женской судьбы, на которую, казалось бы, грех жаловаться. Они (чтобы ни говорила потом Екатерина Васильевна) и не жаловались, а принимали свою судьбу, как должное и достойное.

За первые 10 лет семейной жизни Екатерина Васильевна, превзойдя Софью Андреевну, родила мужу не пятерых, а шестерых детей, по болезни прекратила рожать и, точно в подтверждение Толстого, вскоре бросила и мужа и детей, воспылав любовью к Андрею Львовичу. В это время она была чуть старше Анны Карениной.

Не страшась всеобщего осуждения, Екатерина Васильевна сменила, пусть надежную и завидную, но вынужденную и «чужую» женскую участь на «свою». Она поняла, что муж ее – не «ее мужчина» и брак с ним – может быть и счастье, но не ее, а какой-то другой женщины. Она повстречала «своего мужчину», нашла в себе силы и решилась сломать вынужденность своей судьбы, и сломать тогда, когда это казалось уже невозможным. Она восстала против «чужой» женской доли и сменила ее на свою и свободную – с тем, кого она сама выбрала себе в супруги и с которым готова была жить столько, – месяц, год, всю жизнь – сколько позволит им быть вместе свободно выбранная ими судьба. Этим женским свои подвигом она и заслужила расположение, а потом и любовь Софьи Андреевны.

Из конфликта Софьи Андреевны с мужем легко может создаться впечатление, что она прежде всего любящая, добросовестная и ответственная мать и бабушка. И вот на склоне лет, четверть века провоевав с мужем, она поняла и приняла себе в душу женщину, которая бросила шестерых детей ради «большой любви», ради земного женского счастья. Жена Толстого желала любить всей полнотой земной любви и сердцем поняла все жертвы, которые ради такой любви принесла ее невестка. Екатерина Васильевна в своей трудной жизни осуществляла то, что Софья Андреевна никогда бы не решилась на деле, но в воображении не раз (пусть только во второй половине 90-х) поступала так же, как и она. Не поэтому ли она так хорошо понимала и любила ее?

Конечно, для Софьи Андреевны особое значение имело то, что Екатерина Васильевна полюбила не кого-нибудь, а ее любимого сына, первейшего защитника ее в семье, «моего ласкового и доброго Андрюшу», оценила его непутевую душу. Дружба между двумя женщинами происходила от того, что старшая понимала младшую как самою себя, – как женщину, решившую ту проблему жизни и судьбы, которую она, хотела или не хотела, но не могла решить в своей жизни; может быть, потому, что всю жизнь не осознавала ее. Невестка заставила Софью Андреевну зримо осознать, что она прожила «не свою» жизнь, пусть и с великим мужем и в атмосфере всемирного почитания, но «чужую».

Не только Сопутство, но и приближение к нему, далеко не каждой и далеко не каждому дано. Лев Николаевич сторгически был не под силу Софье Андреевне. Сторгия с Львом Толстым – не ее сторгия, хоть удавись. Поэтому она «не могла», сколь ни желала бы, «пойти за ним» туда, куда он много раз звал ее, «не могла» состоять с ним в сторгической свитости столь высокого ранга, «не могла» изжить в себе «исключительное чувство» к другому мужчине, не могла, не была в состоянии отречься от себя ради него, не могла не бороться с мужем четверть века, не могла, наконец, удержать его в родной его Ясной Поляне.

Бывают исключения, но, вообще говоря, узнать мужчине «свою женщину» так же сложно, как женщине «своего мужчину». Хотя бы потому, что для этого надо, если и не пройти личностное рождение, то хотя бы его метку, вступить в волну личностного рождения, достичь возраста этой волны. Для мужчины этот возраст совпадает с началом сторгического периода, и ему легче быть зрячим. Женская путевая кривая устроена иначе. Сторгическое время жизни наступает у женщины (16–19 лет) значительно раньше, чем в ней начинается подъем личностного рождения (23–25 лет). Женщина стремится к сторгической связанности на несколько лет раньше, чем становится способной выделить «соответственного себе» мужчину из многих, претендующих на сторгическое единение с нею. Только волей случая (или чего-то более могущественного, чем случай) вышедшая замуж в 18 лет девушка может в результате оказаться в «своей сторгии». Вынужденная судьба остальных прямиком ведет их в объятия сторгии, которая много лет спустя оказывается «чужой». Так это произошло и Софьей Андреевной Толстой, и с Екатериной Васильевной Арцимович.

Софья Андреевна всю жизнь охраняла себя от своей сторгии, уклоняясь от ситуаций, которые могли бы овладеть ей. А Екатерина Васильевна, напротив, как только услышала зов своей сторгии, так и пошла на этот зов. И Софья Андреевна в глубине души стала понимать, что, быть может, в жизни права не она, а ее решительная невестка.

Последний секретарь Льва Николаевича и доверенное лицо его жены Валентин Булгаков вспоминает эпизод, произошедший через 4 года после смерти Толстого.

«Проезжали возле речки Воронки.

– Как это красиво! – говорит С.А. – Это сочетание: белые стволы, янтарная листва и на фоне воды…[370]370
  Многоточие в подлиннике.


[Закрыть] Так и просится зарисовать. Взять сейчас краски и нарисовать. Ах, отчего меня не сделали живописицей! А сделали меня самкой и переписчицей.

Я молчу. С.А. глядит на меня, определенно «провоцируя», и повторяет:

– Ведь я была всю жизнь только самкой и переписчицей!

– Ну, зачем же так ограничивать свою роль, С.А.?

– Ничего не ограничивать… Меня сделали только самкой и переписчицей! – вновь повторяет С.А., капризно сморщив губы…»[371]371
  Булгаков Вал. Ф. О Толстом. Тула, 1978. С.197–198.


[Закрыть]

Став женой великого человека, Софья Андреевна переписывала его рукописи, рожала и рожала детей ему и воспитывала их. А после смерти мужа жалела, что ее не сделали «живописицей», то есть совершенно ненужной Толстому женщиной.

Под конец жизни с Львом Николаевичем Софья Андреевна угадала правду о себе и соболезновала себе. Поздние упреки Софьи Андреевны о том, что она должна была стать не той, какой стала, какой ее сделал муж, справедливы. Она прожила не свою жизнь не со своим мужем. Софья Андреевна совсем не антисторгическая женщина. Профессор истории Попов, притязания которого она отвергла ради Льва Николаевича, куда более, по всей вероятности, подходил ей. Вышло недоразумение, одно из обыкновенных недоразумений в жизни.

Не «живописицей», конечно, хотела бы она быть, а женой человека, который был «ее», который сторгически подходил ей и не мог требовать от нее того, что она не могла дать. Она, видимо, сознала, что ей, ее натуре свойственна совсем не тот тип сторгической свитости, который навязывал ей Лев Николаевич. Для плодотворной супружеской жизни Софье Андреевне необходим был равный ей сторгический ближний, «свой муж», а не тот, которого навязала ей судьба. Отсюда и ее истеричность, и ее стремление обелить себя, и ее злоба на него, совмещенная с нерушимой родственной привязанностью, нажитой десятилетиями существования бок о бок.

Лев Николаевич после женитьбы думал, что он ошибся и попался. Софья Андреевна, возможно, с еще большим основанием могла сказать, что доля у нее ошибочная, что она попалась в завидную, но не «в свою» ситуацию брачной жизни. А могла бы попасть, пусть и совсем в незавидную и даже крайне для женщины тяжелую (как жизнь с ее Андрюшей) брачную жизнь, но в «свою», а не в «чужую сторгию». Вот в чем дело.

18(60)

«Чужое» и «сторгия» вроде бы понятия не совместимые. Но несовместимость человеческих понятий обычна в попытках выражения реальностей духовного мира. Например: «любовь к врагу». Чужая сторгия – вовсе не то же самое, что сторгия несостоявшаяся. Сторгия – состоялась; но не своя, а чужая. Сплошь и рядом чужие друг другу люди соединяются в браке, и в результате сторгического соприкосновения в них начинаются процессы сторгической жизненности. В общем случае совсем не обязательно, чтобы один супруг был «соответственен ему» (Быт. 2:18), другому супругу. Достаточно и доли соответственности и совместимости, пусть даже и искусственной. В супружеской сторгии сплошь и рядом сначала образуется сторгия, а потом она оказывается чужой сторгией. Лев Николаевич за многие годы прикипел к Софье Андреевне телом и душою, но то была чужая сторгия. В 1871 году струна чужой сторгии не лопнула, а дала трещину и перестала натягиваться. И держала еще 17 лет, могла и вообще не лопнуть, а когда все же разорвалась, то оказалось, что под ней и на месте ее давно образовалось другое крепление, прочное крепление родственности, не подлежащее разрушению в старости.

Большинство людей живет чужой сторгией, не зная этого или скрывая это от себя. Чужая сторгия раскрывается, когда либо произошел перелом, либо возникла возможность осуществления своей сторгии (с другим человеком), либо повзрослел настолько, что увидел: «не свой» или «не она». Не случись с мужем духовного перелома и Софья Андреевна, скорее всего, никогда не поняла бы, что она жила и живет чужой сторгией.

Сторгические образования – одно из немногих всем зримых оснований существования высшей души человека. Основание не было бы основанием, если бы оно не воздействовало принудительно. Сторгия принудительна в человеке и оттого подслеповата. Есть «чужое», которое может становиться родным. Но все же не «своим». Можно любить чуждого человека, как своего, но от этого чужая сторгия не становится своей сторгией.

Сила натяжения сторгии у каждого своя. Но вот что удивительно: в чужой сторгии эта сила такая же, как в своей. Сила эта, словно слепая природная сила, натягивает и натягивает струну лука, безразлично к тому, куда, в кого и зачем полетит стрела из него.

То, что произошло с Львом Николаевичем и Софьей Андреевной, не такая уж редкость в практике человеческой взаиможизни, где сторгию возможно создать принудительно. Чужая сторгия – широко распространенное явление супружеской жизни. Хотя бы потому, что свою сторгию человек находит и узнает невзначай. Предсторгическая любовь обыкновенно возникает к тому, кого во время подсунула жизнь. Возможность своей сторгии сплошь и рядом упускается. Своя сторгия – удача душевной жизни и зарождается она редко или очень редко.

Своя сторгия прямиком ведет к Сопутству, но не гарантирует его, так как для него, кроме осуществления своей сторгии, необходима сопутевая женщина, которой, как было сказано, можно только родиться и, родившись, стать ею. Чужая сторгия не может перерасти в Сопутство, даже если женщина по природе сопутевая. Чужая сторгия принципиально иное сторгическое образование, чем своя сторгия. Она ограничена, в том числе (или в первую очередь) в сторгическом росте. Но не только.

Во взаимосвязях чужой сторгии можно быть жертвенным человеком, но в ней невозможно самоотречение. Самоотречение смиренно, так как оно означает перенос и подчинение своего «Я» другому «Я», признаваемому высшим. Никто не погибает на Пути от душевного перенапряжения самоотречения. Но, бывает, сходят с Пути жизни при перенапряжении экстаза самопожертвования. Жертвование своими потребностями, желаниями, интересами, даже своей жизнью может быть гордо и по сути бездуховно. Софья Андреевна – женщина саможертвенная – и по-женски, и по-человечески, и особенно по-матерински, – но не самоотверженная, что и сказалось, когда жизнь потребовала отречения от своего «я» ради духовного Я своего мужа. Она, как и абсолютное большинство женщин на ее месте, предпочла служить своим детям, жертвуя, чем могла их потребностям, желаниям, интересам. Софья Андреевна не стала самоотреченной женой потому, что чужая сторгия не требует самоотречения. Она «не могла» пойти за мужем, разделить его взгляды и прочее не из-за дефектов своей души, не потому что вообще не могла, не была способна на веру и самоотверженность (о ее нереализованных возможностях в этом отношении мы так ничего и не знаем), а потому, что этого не требовалось чужой сторгией, в которой она состояла.

Из-за чужой сторгии Софья Андреевна и не могла удержаться после смерти Ванечки на той сторгической высоте, на которую она хотела и уже могла бы встать. Чужая сторгия не предусматривает и такой возможности. Сторгическая катастрофа угрожает чужой сторгии всегда, как только ее пытаются перевести на недоступный для нее уровень. Смена душевных состояний жены Толстого после смерти Ванечки говорит сама за себя. Сначала мощный сторгический порыв вверх, потом невозможность реализовать этот порыв в чужой сторгии и, в результате, – стремление открыть новое и «свое» сторгическое движение.

Сторгическая катастрофа, то есть гибель третьего сторгического звена (а не родственных связей двух людей), в жизни супругов Толстых произошла потому, что это сторгическое звено было рождено в чужой сторгии. При своей сторгии катастрофы – в том высоком состоянии духа, в котором они были после смерти Ванечки, – быть не могло. Софья Андреевна открыла новое сторгическое поле деятельности, но только в своем воображении. Танеев, конечно, мираж своей сторгии. Но мираж этот стал возможен потому, что чужая сторгия способна многократно возникать в жизни. Только своя сторгия – однократна. Я не имею в виду возможность осуществления своей сторгии; бывает, что такая возможность представляется не раз. Но реализуется своя сторгия единожды в продолжение человеческой жизни.

Теперь мы по-новому можем взглянуть на «Анну Каренину», из анализа которой мы некогда вывели мысль об однократности сторгии. Роман это не о супружеской измене, а о чужой и своей сторгии. У Левина и Кити – своя сторгия, и это большая удача и большое счастье.[372]372
  Хотя в конце романа Левин – на переломе жизни; и еще неизвестно, какова «окажется» его сторгия.


[Закрыть] У Анны и Каренина – чужая сторгия, но сторгия осуществившаяся, разрывать которую – великий грех. Крах состоявшейся сторгической связи, пусть и «чужой», оборачивается отмщением, бедой. Но Анна бросается под поезд не из-за этого, а потому, что не состоялась и ее сторгическая связь с Вронским, что и она опять «оказалась» чужой сторгией.

Анна и ее муж в действительности состояли в чужой сторгии, кончившейся сторгической катастрофой. Этим «Анна Каренина» в жизни ее автора оказалось произведением провидческим.

Словно рок чужая сторгия заложена в ситуации жизни, в которой человек поставлен на Земле. Рок жизни Анны – говорящий по-французски и кующий железо мужик ее сна – тот же рок, что и жизни Толстого: рок чужой сторгии, который висит над каждым человеком.[373]373
  Хотя бы потому, что по высшему Замыслу сторгия должна быть, пусть и в любом виде.


[Закрыть] Чужое в данном случае то же, что чужеродное. Кто и от чего чужеродны: высшая душа, низшая душа, животная личность? Своим женским обликом и характером женственности (то есть на уровне животных личностей) Софья Андреевна не только соответствовала мужу, но и обладала властью над ним. Их чужеродность – на уровне высших душ. Она предрешена чуждой Толстому ментальностью А.Е. Берса, унаследованной его дочерью. Но не только. Они не сходились в основах жизнесознания. Вот еще одна сторона дела.

В первый же месяц после женитьбы Толстой обнаружил, что жена склонна во всех обстоятельствах жизни, даже самых счастливых, болезненно жалеть себя, всегда сознавать себя жертвой, сетовать на «свою мнимую несчастную судьбу», как писал Толстой в Дневнике того года. Со временем это ее переживание себя все более усиливалась и под конец жизни совсем овладела Софьей Андреевной. «Свойство ее, над которым еще в молодости подтрунивала ее сестра Таня, – жалость к себе и убеждение, что она несчастная жертва, – обострилось до предела», – свидетельствует Александра Львовна.[374]374
  Александра Толстая. Отец. Т. 2. С. 421.


[Закрыть] Домашние не могли не видеть этого, но не совсем понимали значение этой ее черты.

Агапическое чувство жизни, как мы говорили выше, выражает себя в жалости, жалостью к другим.[375]375
  Этим чувством, как помните, и спасся Иван Ильич в повести Толстого.


[Закрыть] Жалость к себе – антиагапическое чувство жизни. Толстому оно совершенно не знакомо. Жалость к себе неизбежно сопровождается претензиями к другим. Это было свойственно Софье Андреевне, но совсем не свойственно Льву Николаевичу, который во все периоды жизни был склонен предъявлять претензии только к самому себе, и особенно когда агапическое чувство после духовного рождения стало чувством жизни его высшей души. Векторы развития высшей души у Толстого и его жены были изначально направлены в разные стороны. Что совершенно исключало вхождение в свою сторгию.

Разнонаправленность и чужеродность высших душ не вскрывается мигом. Может и не открыться, если мужчина не дойдет на Пути до определенного предела. Невозможность своей сторгии не раскрывает себя до подъема Пробуждения, после которого необходим переход к Сопутству. Для путевого человека чужая сторгия неминуемо обнаруживает себя уже на плато Пути. И у супругов Толстых «струна лопнула» в момент, когда Лев Николаевич входил на плато Пути.

Однако и в отличие от Анны Аркадьевны своего романа, и от жены своего сына Екатерины Васильевны, и от своей собственной жены Лев Николаевич так до конца и не дал себе отчета, что его с женой связывала чужая сторгия. Произошло это, конечно, не от недостатка проницательности.

Толстой – жертва им же созданной чужой сторгии. И это отчетливо сказалось на его Путепрохождении.

Есть двухцентровая и одноцентровая сторгия. При двухцентровой сторгии один перенимает у другого его чувство жизни, а этот у первого – его сознание жизни. В одноцентровой сторгии ведущее лицо не перенимает у ведомого ни его чувство, ни его сознание жизни, а само является единственным носителем и того и другого в сторгической взаиможизни. Часто чужая сторгия – это одноцентровая сторгия. Для единственного носителя ее чувства-сознания, для того, на ком все центры сторгии, сама сторгия не переживается своей или чужой. Степень же «чуждости» другого лица одноцентровой сторгии – того, чье чувство-сознание жизни оказалось безударными в сторгической связи, – возрастает и тем вызывает тенденцию к отрицательному сторгическому росту.

Одноцентровая сторгия по существу вынужденная и на практике рискованная. Она всегда нарождается, пусть и не всегда отчетливо, когда в образовании сторгического единства участвуют люди, достаточно резко различающиеся по духовной силе и возможностям высших душ. Одноцентровая допутевая чужая сторгия – вот тип сторгической связи, которую в своей супружеской жизни вытрудили Лев Николаевич и Софья Андреевна.

Нам, смертным людям, чужая сторгия может показаться чем-то вроде самообмана. Но Силам, создавшим человека, все равно как представляется нам. В жизни человеческой они предусмотрели сторгический результат. И результат этот достигается – как угодно. Сторгия включена в Замысел человека, и чужая сторгия создастся в соответствии с этим Замыслом. Своя сторгия так или иначе возникнет среди океана чужой сторгии и этого, видимо, достаточно.

Чужая сторгия – вовсе не плод недоразумения, а один из неизбежных и законных результатов сторгической работы высшей души, и куда более распространенный результат, чем своя сторгия. Попытаемся понять роль и значение чужой сторгии в общем сторгическом сюжете человеческой жизни.

В своей сторгии строятся сторгические существа, которые нельзя назвать безличностными. Они вкраплены в всеобщедуховное поле и выходят в качестве соединяющего звена сторгии или высшей души человека тогда, когда предоставляются соответственные им личностные условия навигации.

А в чужой сторгии? Чужая сторгия есть нечто промежуточное, что-то только наклюнувшееся, неопределившееся, в том числе индивидуально.

Резонно предположить, что чужая сторгия создает нечто вроде заготовки сторгического существа для новой навигации, в которой на основе этой заготовки может родиться полноценное сторгическое существо. Это еще не зародыш, а то, что может стать зародышем – сторгическая яйцеклетка, которая при оплодотворении становится зародышем сторгического существа.

В отличие от плотской фолликулы, оплодотворение сторгической яйцеклетки происходит с двух сторон – чувством жизни женщины и сознанием жизни мужчины. Такое оплодотворение происходит при своей сторгии. Зародыш сторгического существа возникает при образовании своей сторгии и развивается в процессе ее сторгического роста. Это не значит, что он в течение одной человеческой жизни обязательно разовьется в сторгическое существо.[376]376
  Как выход эденского существа в наше существование, так и зарождение сторгического существа двухтактовое. Сначала в чужой сторгии, т. е. в подавляющем большинстве состоявшихся сторгических связей, создается заготовка сторгического существа, а потом, в следующей навигации, эта сторгическая заготовка ищет (или ждет) партнера для своей сторгии и при удаче образуется сторгическое существо. (Отсюда и вечное представление о существовании своей «половинки».) Тем не менее уже в чужой сторгии формируется своего рода модель сторгического существа. Разрушение этой действующей модели столь же незаконна, что и катастрофа сторгического существа.


[Закрыть] Полуфабрикат сторгического существа возвращается во всеобщедуховное поле, откуда он в том или ином качестве вновь востребуется для следующей сторгической операции и дозревает в своей сторгии. Окончательно созревшее сторгическое существо выносится в Эден. Тут его конечная точка и задача Восьмого Дня Творения.

Иногда кажется, что основное препятствие для восхождения личной духовной жизни не немощь духовной воли в человеке и не непроходимость завалов соблазнов на его Пути, а трагедии при попытках осуществить не чужую, а свою сторгию, роковая неосуществленность своей сторгии в человеке. При этом нет недостатка в сторгически талантливых (и даже способных к Сопутству) женщин. Нет недостатка и в мужчинах, обладающих свободной сторгической волей, необходимой для осуществления своей сторгии. Каждому восходящему на Пути жизни мужчине нужно если и не Сопутство, то своя сторгия. А ее нет. Одиночно восходящему мужчине кажется, что ему не повезло на свою сторгию. Сопутевой женщине кажется, что ее сторгические потенции не востребованы мужчиной, что она ему сторгически не нужна. Очень странная ситуация.

Дело, я думаю, в невостребованности, неразработанности и в малой внедренности личной духовной жизни в человеческую жизнь. Если она уже и поставлена на верстак Бога, то как-то с краю. Центр тяжести духовной жизни все еще установлен на жизни общедуховной и никак не может сместиться в сторону духовной жизни отдельной души. Люди не знают, как искать друг друга для осуществления своей сторгии, мечтают о ней, но не умеют найтись, у них нет рабочих навыков делать это, нет и четких представлений о безусловной духовной ценности сторгии и о том, что сторгия есть законная и неустранимая сторона духовной жизни, личной духовной жизни. Людям все еще кажется, что сторгию не надо добывать тяжелым трудом душ, что она сама «приложится». Стереотип беструдности осуществления чужой сторгии слепо переносится на свою сторгию. От этого недоразумения и слепоты сторгические ближние винят друг друга в несостоятельности своей сторгии, не умея ни создавать, ни хранить, ни как следует ценить благо и необходимость ее. Люди женятся и находят себе друзей полуслучайно, по психофизиологическим вкусам или в силу обстоятельств жизненного потока, а не по интуиции, которой снабжена всякая добротная сторгическая воля. Надо уметь слышать голос этой интуиции, а слыша, желать и уметь следовать ей.

Чужая сторгия образует сторгические яйцеклетки, которые толпой заполняют общедуховное поле, находясь в полной готовности к очередной навигации природной жизни. Сторгическими заготовками, скорее всего, мостится мостовая верхнего пласта Общей души. Общедуховная область, где обитают Сары, для сторгической заготовки недоступно высока. И потому сторгическая фолликула, возникшая в чужой сторгии, не в состоянии служить возчиком Сара из личной духовной жизни в общедуховность.

С момента женитьбы Толстой оказался в метафизической западне. Не создавать сторгию (какая выйдет) нельзя. Но потом никак нельзя и разрывать сторгию, пусть и «чужую». Крепость связи в чужой сторгии может быть такова, что человеку не по силам порвать ее – даже, когда пришла пора. Лев Николаевич в полной мере вкусил эту муку. Толстой – не только жертва, но и мученик им же выкованной чужой сторгии.

Эденское существо Толстого вышло в земную навигацию в том числе и в расчете на включение в Общую душу в качестве Сара Совести. Такая возможность дается Эденом для земной жизни и ее Общей души. Другой вопрос – воспользуется ли земная жизнь и Общая душа данной ей возможностью? Для самого по себе эденского существа это не столь существенно. Не воспользуется Общая душа – эденское существо уйдет обратно в Эден. Сар для эденского существа не задание, а шанс, предоставляемый Общей душе (или общедуховному всечеловеческому пространству жизни) для ее упрочения и духовного роста.

Надо различать срыв общедуховного дела Сара Совести из-за отсутствия возчика в составе чужой сторгии и сторгическую катастрофу, распад чужой сторгии и гибель образованной в ней сторгической яйцеклетки или его заготовки. Сторгическая катастрофа произошла в супружеской жизни Толстого во второй половине 90-х годов. Чужая сторгия объявила о себе за 20 лет до того, в начале 70-х и стала явной в 1884 году. Сторгический кризис 1884 года вызван тем, что сторгия супругов Толстых оказалась чужой. Дело Сара Совести сорвалось. Произошло это как раз в то время, когда в жизнь Льва Николаевича вошла Мария Александровна Шмидт. Далее метафизическая биография Толстого продолжалась в составе эденской сторгии с ней. Сделаем небольшое отступление и потом поговорим об этом подробнее.