Текст книги "Лев Толстой. Драма и величие любви. Опыт метафизической биографии"

3(63)

Женщина – существо сопутевое, любит ходить шаг в шаг. Что столько же облегчает ей жизнь, сколько и утяжеляет.

Желает ли того женщина или противится, но душа её всю жизнь находится в чьих-то руках или переходит из рук в руки. Душевное отлепление, женская самость – бедствие женской души. Не к кому прилепиться – незачем жить. Отец, брат, муж, герой, идол – любой «он» нужен ей для удовлетворения её насущной потребности – потребности душевного тяготения. Надобность в душевном тяготении столь сильна в женщине, что вынуждает её выходить замуж не любя, жить чуждыми ей интересами, доверять без веры, ласкать не глядя, прилаживаться, корежить себя, потакать чему угодно, даже порочности, лишь бы как-то обмануть нужду своей души в тяготении.

В душе женщины голод, насыщаемый мужским. В плоти её жажда детей. Чтобы напитать душу и напоить плоть, она ищет прибежища – дом, семью. Свой дом, свою семью. А значит – свою судьбу. Для живущей духовной жизнью мужской души семья и жена – тылы его продвижения на Пути личной духовной жизни, путевые условия, возможно, и путевая задача, но не путевая судьба. Для женщины же выбор семьи – выбор судьбы. И возможности такого выбора у неё весьма невелики. Женщина потому так ценит свою привлекательность и молодость, что чем больше мужского внимания к ней, тем шире выбор встреч и, ей кажется, большая свобода самоосуществления и устройства своей судьбы. Она горда богатством встреч, которые чаще всего обольщают её и тем самым лишают её той свободы выбора, которой она добивается женской манкостью.

Обычно женщине или приходится сдаваться тому, кто её добивается (многие женщины любят сдаваться), или самой добиваться замужества с тем, кто дает ей надежду, или принимать одно из брачных предложений. Судьба – у многих и многих женщин – вынужденна. Почти всегда жизнью женщины правит случай. Вынужденность судьбы – условие её жизни.

Мужа и встретить, и выбрать можно. Но не детей, от которых так зависит судьба её жизни. Детей женщине посылает рок, и она заранее готова встретить и любить любого, кто будет дан ей. Через неё может появиться на свет совсем ей чуждая душа, и эту душу она обязана принять и желать взращивать. И не так, как это делает птица, которая по инстинкту плоти отдает себя птенцам, оберегает их и выкармливает до взрослого состояния.

Самка, охраняя и выращивая звереныша, лишь воспроизводит из предыдущего, копирует следующее издание своего вида. Женщина же, отдавая всю себя, воспитывает ребенка, то есть, храня свое дитя, силится выправить, сделать лучше, исправить вновь прибывшего через неё человека. Она встречает мужчину, выходит замуж, рождает, кого пошлют ей, и старается воспитать его: если сын и похож на мужа – улучшить мужа. Каков бы ни был ее ребенок и отец её ребенка, она вынуждена (и вынуждена с любовью!) делать это. Рожать и улучшать посланного через неё в мир человека – судьба её.

У одностадийных, то есть душевнонерожденных людей, нет своей путевой судьбы, они статисты в этой жизни. Путевая судьба, и прежде всего путевая Встреча, дается как привилегия. И потому легкой путевой судьбы не бывает. Легче всего – без судьбы и без Пути. У каждой народившейся высшей души свой рисунок грядущего Пути, своя судьба личной духовной жизни, ею в глубине своей знаемая. Знание это дается оттуда, откуда, оставляя душе её свободу, никогда не загоняют на свой Путь.

Голос оттуда одним слышнее и ясней, для других глуше, но всегда нужны специальные усилия, чтобы расслышать веления его. Человек может не пожелать слушать, уйти от своей путевой судьбы и тем облегчить душу. И может слушаться, быть в повиновении и нести свою судьбу. Чем судьбоноснее душа, тем тяжелее живется человеку, но в тяжести его – его благо.

Работа души – её свобода, судьба же предполагает вынужденность. Конечно, свобода души не только в том, чтобы повиноваться своей судьбе, т. е. предустановленному рисунку Пути. Свободное начало человека имеет множество других путевых задач, не ограниченных рамками заготовленного для него начертания судьбы. Работа высшей души более или менее слита с делом судьбоношения. Женщина вообще неотделима от своей судьбы. Женская судьба и есть по большей части её встречи. Её мужья, её дети и не только они, но и все те, кого она любила, хранила, за кого болела душой, – все входят в цельность той картины, которую она выносит из жизни. Женщина парадоксальна, как Ева: и плотски и духовно она сама стоит в жизни и вместе с тем всегда «скрытая сторона» кого-то, кто встречен ею в жизни.

Знаки судьбы подаются в потоке встреч, состоящем из бессчетных случайностей. Сами эти случайности, сам житейский поток встреч сплошь и рядом организовывает судьбу женщины, чем ещё более усугубляется вынужденность ее путевой жизнедеятельности. Судьба и Встреча для женщины – почти одно и то же. Она может оказаться недостойной своей же собственной судьбы или не выдержать её благодатной тяжести. Софья Андреевна Толстая была во многих отношениях достойнейшей женщиной, но оказалась недостойной своей нелегкой судьбы. При другом муже она, возможно, не заслужила бы и упрека. Но то уже была бы не она. Пусть не изменился бы ни её характер, ни стиль женственности, ни устои, в которых она воспитывалась; изменилась бы главная встреча ее жизни, изменилась бы и ее судьба – и она стала бы иной, не той. Она была бы на другом (возможно, что и на своем) месте. И – совсем другой женщиной, душевное достоинство которой оценивалось бы иначе.

Душу женщины редко можно понять и обсудить как таковую, вне её конкретной судьбы. Обычно она нераздельно слита со своей судьбою, включена в судьбу свою и потому именно так, только вместе с её судьбою нужно судить о ней. У высокой душою может быть низкая судьба, которая умаляет её. Низкой душою может быть предложена высокая судьба, которая вознесет её или еще более унизит.

Как нынешние сутки не есть каждая минута, а все минуты вместе, вместе составляющие не вчера, не завтра, а сегодня, так и человек есть Путь в том смысле, что он не есть то, чем он является на каком-либо отрезке жизни, а есть то, что совершилось с его высшей душою в продолжение всей жизни от душевного рождения и до отмирания плоти. Человек есть то единое, что в результате всей прожитой жизни сходится в одно. Однако, мужское и женское «слагаются» различно. Мужское – совокупность потрясений и состояний «Я» всей жизни. Женское – через неё преломленная совокупность всех тех, кого она во все дни своей жизни встретила и обжила душою. Недаром мужчина вспоминает себя, тогда как женщина вспоминает, что с ней происходило во встречах, вспоминает других в соотнесенности с собой, свою биографию, историю жизни своей души: события жизни (всегда ставящие печать на её душу), её встречи, столкновения, взаимоотношения, служения.

Женщина существо сопутевое, и это пронизывающее всю её жизнь состояние не несвобода, а путевая самобытность души. Она не возница, ей нужен возчик, её, в духовном смысле, везут куда-нибудь, и она может или помочь ходу, или противодействовать ему, затормозить, или его выправить. Или пересесть из повозки в повозку. Но всегда она – в повозке, единое целое со своей судьбой; поэтому и руководствуется она в жизни чем угодно, только не разумом. Принято говорить о братьях по разуму потому, что не бывает сестер по разуму. Обычно службу разума в женщине несет авторитет, но это для неё не признак мертвенности души, как для мужчины.

Человек явно не получает знаки для руководства его поступками, никто специально не подсказывает в делах его, не угадывает событий и не предрекает будущее. Знаки жизни и знаки встреч – для душевной работы, и надо уметь различать эти знаки судьбы, замечать их и понимать: они поданы тебе. Но помышлять расшифровывать их на язык событийного потока житейской реальности, а тем более руководствоваться знанием, приобретенным таким способом, нельзя. Любая попытка конкретного действия, непосредственно сообразованного сигналами судьбы, бедственна. Путевая судьба не происшествие, не конкретные события и тем более не случай, а предустановленный характер испытаний, путевые назначения для души. Не то, что должно случиться и кем тебе предназначено быть, а то, что ты должен претерпеть, душою снести и перенести, и в какой последовательности.

До определенного момента восхождение и мужчины и женщины идет от соблазна к соблазну, через душевные ловушки. Но идет по-разному. И задачи у них разные. Мужчина должен через испытания жизни найти истинный Путь и выйти на него. Такой проблемы на женском Пути нет. Жизнь часто не дает женщине права выбора направления Пути, где немало участков, через которые она сама, самостоятельно, пройти не может, через которые нужно кому-то протащить её. Мужчина заманивается в ловушки жизни для того, чтобы смочь из них выбраться, идет в псевдопути, чтобы через свой отрицательный опыт найти истинный Путь. Женщине ее Путь (душевное направление) может быть ясен или не ясен, но она его не ищет и мужских мук поиска Пути не знает. Мужчине надо пройти через ловушки, войти и выйти, попасть и выбраться, чтобы и найти заранее не знаемое, неведомое – свой Путь личной духовной жизни. Женщине же надо не найти неведомое, а одолеть ведомое – те преграды, которые ставятся ей жизнью. Задача мужчины – нахождение должного, женская задача – преодоление.

Путевая судьба женщины не та, что у мужчины: мужчине она наперед задает уроки, женщину – экзаменует. Жизнь может предложить мужчине и женщине одни и те же испытания и соблазны. Но для мужчины они будут иметь значение «ходовых испытаний» на способность дальнейшего прохождения Пути или удержания на нем, для женщины же – значение экзаменов на способность преодолевания того, что предложено судьбою.

Мужчина ищет тропу, сбивается, падает и вновь влезает. Остается рубец, который даст о себе знать на следующей стадии кривой Пути. Кривая на каждой стадии его Пути ломаная. У неё же – плавная или прямая. Гора перед ней – она лезет в гору, завал на тропе – пробивается через завал, взвалилась тяжесть – несет её. Где мужчина сходит с Пути, там женщина сваливает ношу.

Когда мужчина завяз, попал в душевную ловушку, то для него это указатель ложного направления; он должен выбираться «вперед», на другую, новую дорогу. Если то же произойдет с женщиной, то и она должна выбираться, но выбираться «обратно». Жизнь, однако, редко предоставляет женщине возможность пересдать экзамен судьбы. Мужская задача – выучиться и выбраться, женской – не попасть, выдержать, вынести. Что ей надо вынести и выдержать, устанавливают встречи жизни (которые отменить нельзя), её путевая или сопутевая судьба. От ее судьбы не менее, чем от нее самой, зависит, состоялась она в личной духовной жизни или нет.

Не обладая достаточной энергией духовного сознания, душа женщины, как правило, не способна на те броски роста, которыми мужчина вырывается из очередной ямы Пути жизни. Женщина, живущая по-мужски, в мужских соблазнах ложного роста, несмотря ни на какие достоинства своей души, в путевом отношении практически обречена. Выйти из самодвижения к цели (а еще более без цели) ей не по силам. Вот почему так бесперспективно путевосхождение женщины, включенной в соблазн борьбы – скажем, женщины-чиновника, бизнесмена, общественного деятеля, администратора.

Женский труд охранителя сопутствия требует не подвига, а выносливости, не героизма, а терпения, не жертвы, а надежности. Это определяет лицо женщины как хранительницы Пути. Женщине не обязательно жертвовать своею жизнью, но обязательно не предать и не изменить – даже когда этого вроде бы потребует жизнь. Верность, терпеливость, выносливость, выдержка, устойчивость, твердость, надежность в жизни – вот основные путевые черты души женщины, основанные на крепости её воли, одолевающей преграды жизни. Стабильность женщины в некотором смысле дороже, чем ее изменяемость.

Женщине в личной духовной жизни нужно вынести и выдержать то, что взваливается на неё. Женщина потому так ценит крепость, силу и твердость исполняющей воли мужчины, что, как ни парадоксально, все эти качества – ее путевые качества, её женские ценности, недостаток которых ей должен компенсировать мужчина. Он – опора её и надежа, действующая в продолжение её женских качеств и трудов. Когда в личной духовной жизни мужчине достается женщина, не желающая брать свое на себя, нести свой крест, то часто мужчине приходится гибнуть с её крестом.

Конечно, находящийся в сторгической связи с женщиной мужчина обязан облегчать труд женщины, беря на себя ту или иную часть её труда преодоления всякого рода тягот. Но нельзя считать, что прикрытие слабости исполняющей воли женщины, провала ею экзаменов жизни входит в главную задачу и основной труд жизни мужчины. На совместном двуедином Пути мужчина должен страховать женщину в житейских трудах её, но это для него дополнительная задача, дополнительный труд, который он берет на себя за неё, собственно уже не как мужчина, а как женщина на Пути.

4(64)

«Сколько ни старался жить только перед Богом – не могу. Не скажу, что забочусь о суждении людей, не скажу, что люблю их, а несомненно и неудержимо произвольно чувствую их, так же, как чувствую свое тело, хотя слабее и иначе. (Верно)» (58.51).

Сторгия прирождена человеку. Человек – недостаточно человек, когда в нем нет стремления к сторгии.

Мир сторгии бесконечно разнообразен, и каждый призван творить его по-своему. Но подавляющее большинство всех, кто вступает в сторгию, в результате входят в состояние чужой сторгии. К своей сторгии пригодна не каждая женщина и не любой мужчина.

Женщине от мужчины для своей сторгии нужен некоторый уровень проявленности духовного сознания, которое она смогла бы вобрать в себя. Конечно, она прежде должна желать этого и быть способной получать ответ мужского разума. Ответ же предполагает душевный запрос. Совесть в женщине возбуждает вопросы разума, с которыми она идет к мужчине и принимает в душу его ответ, решение, веру – его семя. Без женского запроса совести и мужского ответа разума их сторгические воли гоняются вслепую и в лучшем случае образуют чужую сторгию.

Человек обычно видит жизнь тускло; поэтому ему нужен другой человек, близкий ему по душевному взгляду, глазами которого можно видеть жизнь словно своими другими глазами, смотреть вместе, яснее и полнее. Человек желает глядеть глазами «своего другого Я». Все дело в том, сколь важно ему глядеть вокруг себя глазами того человека, с которым состоялась встреча. При своей сторгии двое смотрят не только друг на друга, но и в одну и ту же сторону. Когда жизневоззрение другого неприятно, не нужно, чуждо, то о своей сторгии с ним речи быть не может.

Сначала из всех людей кто-то один, одна душа выделяется в близости. Потом, по мере развития сторгической связанности возникает интердушевное поле взаимного тяготения, в котором вырабатывается общий стиль одушевленности – предтеча своей сторгии. Только в этой общей, совместной одушевленности другая душа постепенно становится «другим своим «Я», другом, партнером в своей сторгии. Совершается это по большей части трудом сторгической воли женщины, при том или ином участии мужской души. В свитости своей сторгии женщина, растущая сторгическим ростом, способна отдать всю себя, свою душу, отречься от себя, чтобы смочь сказать: «мы».

Для того чтобы в сторгии перестать больше всего любить самою себя и полюбить другого как самою себя необходимо самоотречение – победа над самостью. Женская победа над самостью возможна только в своей сторгии или на подходах к ней. Меня без тебя не существует – вот условие существования в единстве своей сторгии, где уже нет места самости и где можно только все больше и больше отдавать себя.

Своя сторгия побуждает женщину к участию в самостоятельной и самозначительной жизни мужчины – в его внутренних трудах и его внешних делах. При этом женщине вовсе не обязательно ориентироваться в политике, смыслить в метафизических вопросах, знать экономику или право, разбираться в ученых спорах или вместе с мужем пылать борьбой за свободу и справедливость. Во всем этом она принимает участие иначе, по-своему – не совершая, а предохраняя совершающего. В сражениях своих он может легко довериться, она – нет. Это она, его женщина, должна «разбираться» в тех людях, с которыми имеет дело мужчина, и, не судя об их достоинствах (это больше дело мужского разума), понимать их мотивы, их опасность как попутчиков или партнеров и их надежность как друзей. Что ему нужно и что ему нельзя – знает она. В известном смысле такая женщина руководит жизнью мужчины. На определенных ступенях своей сторгии женщина, если прямо и не руководит духовной жизнью мужчины, то наставляюще опекает его.

Состояние блага самоотречения женщина сама по себе достигнуть не может и достигает его не иначе как через сторгического ближнего, который должен быть ведомым их общего сторгического роста. Задача восхождения в своей сторгии двусторонняя: с одной стороны, духовное восхождение мужчины, и с другой – сторгическое восхождение женщины и мужчины. Крепость сторгического единства обеспечивает женщина, восхождение духовной жизни – мужчина.

Возникающая в земных условиях сторгическая любовь работает в ураганных условиях нашего существования и, конечно, недостаточно крепка; но она и не должна быть таковой. Все в этой работе на грани исполнения, неудачи, краха, разрушения, кончины. Угроза разрушения – условие сторгического созидания на земле. Именно поэтому сторгическое хранение есть одно из важнейших дел духовной жизни человека. И оно-то, как правило, возложено на женщину.

Бог посеял, человек должен сохранить и взрастить посев Его. Человек создан и помещен в Сад Эденский не для праздности, а для работы: ему предписано «возделывать его и хранить его» (Быт. 2:15). Не разделенный на мужчину и женщину Первочеловек мог выполнять как работу взращивания, так и работу хранения Эдена. Наблюдая душевную жизнь мужчины и женщины, трудно не заподозрить, что при эденском разделении на мужчину и женщину произошло и разделение рабочих обязанностей между Адамом и Евой по труду Эдена. Адам разгружен, ибо предназначен преимущественно возделывать, производить более работу духовного взращивания посева Бога. Женщина же, Ева, предназначена более «хранить» высеянное. Разграничившись, Адам и Ева могли одновременно и возделывать и хранить. Но в высшем Замысле труд их как был, так и остался, един и целокупен.

Библия говорит об эденской драме Адама как об обольщении Лукавым, хитроумно искусившим не его самого, а его жену, женщину, Еву. Ева и плотски, и духовно существо самостоятельное. Адам зависит от неё не менее, чем она от Адама. Есть духовная зависимость мужа от жены, и ее не следует умалять. Если Ева призвана была хранить (держать в чистоте и охранять) сад Эдена, то она не выполнила своего назначения. Как и бесконечное количество женщин после неё, она обольстилась хитростью и умом, погибла сама и погубила мужа. Как не есть яблоко, когда его тебе подает Хранительница сада! У возделывающего Адама свои труды; он слушается Еву, которая любит его и желает ему блага. Такая чисто супружеская дорога схождения хорошо известна и в практике нашей, внеэденской жизни.

Адам и Ева – не бессмертны, они живы, покуда выполняют заданную работу. Нарушив заповедь Бога, Адам и Ева не утратили способность к духовной работе, но, внеся путаницу в «добро и зло», извратили ее. Извращение труда возделывания и хранения Эденского посева Бога само по себе означает «умирание». Извращение это и это умирание может увеличиваться или уменьшаться.

В женской душе усилена любовь и ослаблен разум. В мужской душе – наоборот. Отрицая эти различия, женская эмансипация наделала много зла, прежде всего самим женщинам.

«Везде одна и та же открытая или скрытая, глухая борьба с упирающимися женщинами, – пишет Толстой в одном из писем 1891 года. – Что может быть глупее и вреднее для женщин модных толков о равенстве полов, даже о превосходстве женщин над мужчинами. – Для человека с христианским миросозерцанием не может быть, само собой разумеется, вопроса о том, чтобы представить какие-нибудь права исключительно мужчине, о том, чтобы не уважать и не любить женщину так же, как и всякого человека; но утверждать, что женщина имеет те же духовные силы, как и мужчина, – особенно то, что женщина может быть так же руководима разумом – может так же верить ему, как и мужчина, это значит требовать от женщины того, чего она не может дать (я не говорю об исключениях, а о средней женщине и среднем мужчине), и вызывать к ней раздражение, основанное на предположении, что она не хочет делать того, чего она не может делать, не имея для этого категорического императива в разуме. – Я много пострадал и погрешил от этого заблуждения и потому знаю, как оно опасно» (65.318).

Тут урок не столько женщине, сколько мужчине. Путевой мужчина не может не ждать от женщины понимания мучений и радостей трудов его мужского духа, но требовать от нее, чтобы она в повседневной жизни непосредственно руководствовалась истиной (а тем более «его истиной»), нельзя. Для свободного руководства истиной её надо уметь взращивать в своей душе. А это труд мужчины. Душа женщины от века предназначена к другой работе: хранить, остерегать, держать в чистоте. К делу этому она приспосабливается с самого раннего детства, да так, чтобы быть готовой охранять все, что ей может поручить жизнь.

В женском кругу испокон века более почитаемы те, у которых, хотя бы по внешним признакам, более забот оберегания, и всего менее чтимы одинокие и бездетные, которым по-женски нечего делать в жизни. Женщине надобно волноваться душою, она жива, живет, покуда волнуется за кого-нибудь. Если ей недостает этого, то она либо гримасничает в позе сострадания и сочувствия, либо жалуется о внутреннем неспокойствии, дабы зачеркнуть обратное, либо вдруг становится чрезвычайно «чуткой» к общественной жизни, к искусству, к чужим людям.

Для женщины важнее всего надежность, устойчивость, защищенность, безопасность существования – все те условия, которые облегчают задачу оберегания. Сама она осторожна и вместе впечатлительна, осмотрительна, даже подозрительна, наблюдательна, внимательна к случающемуся, как к школе реальной жизни. Реализм, чувство опасности и опасения дурного, нюх на дурное, зыбкое, некрепкое, несоответствующее, чуждое – вот женские достоинства, признаваемые ею самой. Когда она расчетлива и хитра, то и хитрость ей нужна для целей охранения и сохранения. Всеми средствами женщина стремится сделать из себя убежище, чтобы предоставить это убежище рук и души своей всему ей доверенному судьбой, – и прежде всего детям. Но и блажен тот мужчина, муж, который хорошо знает, что такое душевное убежище любимой женщины. Приди и вселись в меня, зовет душа женщины, стремящаяся к сторгическому взаимодействию с мужской душою.

Для мужчины женщина порука и надежа, и потому от неё, как от тылов наступающей армии, всегда требовалась самоотверженность, верность, надежность. Чтобы идти в любое наступление в жизни, надо быть уверенным в тылах своих, и особенно в том, что создано единым с тобой и что душевно и телесно причастно тебе. С другой стороны, поскольку Ева хранит при возделывающем Адаме, то и требования к женской работе охранения и сохранения не могут не находиться в зависимости от мужской способности и активности духовного взращивания. Мужчина, не имеющий недоступных женщине целей, посвятивший себя делам мирского обеспечения, процветания, проживания (всё условия наилучшего хранения) неизбежно становится добывающим средства существования придатком женщины, мужским выражением женской установки на жизнь. Обладает ли он при этом мужской властью, волей, силой – не имеет основополагающего значения. Оба они вместе и по-женски проживают на земле. В таком случае душе женщины в отношении мужской души почти нечего делать, что приятно для ленивой душою, но в полном смысле убийственно для женщины, душа которой стремится исполнять свое предназначение в сторгии.

Женщина – хранительница. Это означает, что она одна, без того, что нужно хранить душою, как бы не существует. Пусть это что-то – только прошлое; женщина куда лучше мужчины помнит бывшее, она хранит прошлое и хранит память. В сопутевой женщине – Путь или часть Пути жизни мужчины, сохраненная не в точках настоящего, как для него самого, а в динамике пройденных восхождений и падений. Память сопутевой женщины это наматывающаяся лента, на которой записывается, в которой хранится мужской Путь. Даже став вдовой и храня память о муже, женщина тем самым сохраняет его среди живых, еще существующих на земле; здесь её хранилище памяти продлевает его земную жизнь, дает ее и, более высвечивая (как всегда после смерти), её далее осуществляет. Я умру, меня не будет, но я продолжу свое земное существование в душе любящей меня женщины: жены, сестры, дочери, друга.

Как таковая женщина приставлена хранить жизнь во всех её видах: бывшую, настоящую и будущую, отдельную, семейную и общую. Женщина последняя опора Общей души, её характера, традиций и устоев. Отсюда стойкий женский консерватизм, необходимый для устойчивости и преемственной сохранности Общей души. Из поколения в поколение она должна передать те верования и нравственные ценности, которые получила сама. Общая душа и женщина завинчены друг на друга, женщина более общедушевное существо, нежели мужчина, но её общедушевность зиждется на других, нежели у мужчины, основаниях: Общая душа защищает женщину, придает ей крепость в жизни. Женщина сама опирается на общедушевный этический закон, и закон этот опирается на неё. Ей нужна четко повелевающая Общая душа. Сила общедушевной совести более всего обеспечивается женщиной. Она – держательница акций морали, но не законодательница их. Рост духовного сознания в обществе, свободная душевная работа в нем производится почти без женщин, стерегущих Общую душу, оберегающих её от разрушения.

Женщина-мать, разумеется, формирует душу своего чада, но не свободу его души. Поэтому, чем старше ребенок, тем больше она переключается на дело материнского оберегания и ко времени душевного его созревания знает только это дело оберегания в настоящем и приготовления к будущему проживанию, т. е. оберегания сына или дочери в будущем. Для матери важнее всего оградить свое дитя от опасного, дурного, враждебного, а что из этого огражденного дитя выйдет – то выйдет. Рулить собой отпрыск обычно учится без матери, мать лишь удерживает его. И другого требовать от неё нельзя.

В сознании вины большинства женщин нет того, что не свершилось (доброго), почти всегда она чувствует за собой вину только за то, что случилось дурного.[380]380
  Не всякая женщина станет корить себя за то, что могло бы выйти (большого, значительного) из её ребенка (а тем более мужа), но не вышло. Вот если с ее ребенком случилось дурное, низкое, недолжное, то тогда – не углядела, не уберегла. Не уберегла – значит не выполнила своего предназначения, значит, крах дела жизни; а не просветила душу, не придала дополнительных сил, не привила доброе, высокое – ну что ж, не смогла: смогла, что смогла.


[Закрыть] Узнайте, в чем и как винит себя, в чем и как раскаивается, а в чем считает себя правой женщина, и вы, хотя бы ориентировочно, оцените ее духовное достоинство.[381]381
  Правило это полезно применить и к Софье Андреевне Толстой.


[Закрыть]