Текст книги "Без суда и следствия"

– Адрес у вас с собой?

– Вот он, – охранник достал блокнот, – ношу всегда. Сейчас я вам запишу. – Вырвав чистый листик, он быстренько переписал адрес.

Я добралась до нового района, где жил этот самый Толик, очень быстро. Сказать по правде, происшедшая с ним трагедия взволновала меня. Конечно, Андрей ничего не знал о его беде, именно поэтому и не помог. Но все-таки… все-таки он был его другом. И мог бы помочь… Я искренне жалела Толика, хотя он всегда относился ко мне враждебно. Что ж, отлично, что у него все закончилось хорошо. И просто здорово, что я могу его найти!

Дверь мне открыла миловидная женщина средних лет в кухонном переднике.

– Кто вам нужен?

– Мне нужен Толик.

Женщина заметно насторожилась:

– Кто вы такая? Зачем?

– Я жена его близкого друга. Мне очень нужно с ним поговорить.

– Насколько я помню, у него не было близких друзей, когда его лишили дома!

– Поверьте, с моим мужем тоже случилась непоправимая, страшная беда. Если бы он мог помочь, то обязательно бы это сделал.

Женщина окинула меня пристальным взглядом и пригласила:

– Ладно, заходите. Толик, к тебе пришли.

Он очень изменился внешне, но я его узнала. В скромной гостиной обычной квартиры мы молча стояли друг против друга. Он тоже меня узнал. Первым словом, сказанным мне, стало сухое и отрывистое:

– Уходи.

– Не уйду, – покачала я головой. – Мне нужна твоя помощь.

– Я был другом Андрея, но никогда не был твоим. Уходи, Андрей почти мертв. А тебя я не хочу видеть.

– Я не причинила тебе никакого зла.

– Вы с Андреем мне вообще ничего не причинили.

– Он не знал о твоей беде.

– Неправда. Я ему звонил, и он ничего не сделал, чтобы мне помочь. Уходи. Я не хочу тебя видеть.

– Андрей в тюрьме, но, возможно, ты еще сможешь помочь ему…

– Никогда!

– Это вполне справедливо с твоей стороны. Но, может, ты все сделаешь для того, чтобы обвинить его еще в одном убийстве?

– Что ты имеешь в виду?

Я вытащила из сумки портрет женщины.

Он отшатнулся так, словно увидел перед собой змею. Потом неистово замахал руками:

– Убирайся! Оставьте меня в покое! Все! Я не хочу ничего знать, ничего видеть! Зачем ты принесла это? Она мертва, ее нет! И Андрея тоже почти нет. Зачем ворошить прошлое? Кому это нужно?

– Ты ее знал? Скажи, ты ее знал? Кто она была? Просто скажи мне!

– Спроси лучше у своего мужа!

– Я не могу спросить об этом Андрея. Он в тюрьме. Его никогда оттуда не выпустят. Но я хочу знать для себя, а не для него. Я очень прошу тебя мне ответить. Понимаешь, это важно не столько для Андрея, сколько для меня самой. Помоги мне! Тем более если ты его ненавидишь! Подумай, своим правдивым рассказом ты можешь причинить ему зло. Ведь, узнав правду, я могу никогда его не простить. И он умрет с этой мыслью. Подумай. Расскажи мне.

Удивительная вещь – очень легко добиться положительного результата, апеллируя не к любви, а к ненависти. Почему так странно устроены люди? Несколько минут он думал, потом сказал:

– Хорошо, я тебе расскажу, но я многого и сам не знаю. А потом ты навсегда покинешь мою квартиру.

– Договорились! Как ее звали?

– Нина. Ее познакомил с Андреем кто-то из однокурсников по училищу. Прежде она жила с ним, а потом на одной из тусовок познакомилась с Андреем. Я не знаю ее фамилии. Она жила не здесь, в другом городе. Но у нее были очень богатые родственники или родители, которые давали ей деньги. Когда она познакомилась с Андреем, ей было шестнадцать лет. Родители (или родственники) купили ей школьный аттестат – и она только развлекалась, нигде не учась. Эта Нина сразу же стала встречаться с Андреем. У него уже была ты, но он все равно на нее клюнул, не мог устоять перед этой девушкой. Они вместе ездили в Крым. Вернее, ездили мы все вместе, но он взял ее с собой. Писал с нее этюды. А после Крыма она ему быстро надоела, и он решил ее бросить. Потому что не хотел разводиться с тобой. И, сколько я ни советовал ему бросить тебя к чертовой матери и жениться лучше на этой богатой девчонке, – никакого толку. Но он не успел ее бросить. Она умерла. К тому времени ей исполнился двадцать один год и она уже была студенткой какого-то престижного института или университета.

– Как она умерла?

– Понятия не имею. Знаю только, что Андрей очень переживал. Он сам рассказал мне об этом. В смысле, про ее смерть…

– Он ее убил?

– Может быть. Он считал, что да…

– А может, ее убил кто-то другой?

– Больше я ничего не знаю.

– Неправда, знаешь.

– Нет. Я рассказал тебе все. Теперь ты обещала навсегда исчезнуть из этой квартиры.

– Хорошо. Но, если я узнаю, что ты мне лгал, я вернусь!

Он нетерпеливо пожал плечами.

По дороге к дому я обдумывала каждое его слово. Постепенно мое сознание прояснялось. И, только войдя в подъезд, я вдруг вспомнила! Вспомнила, что уже действительно видела эту девушку!

Я пошатнулась. Меня натолкнуло на воспоминание ее имя. Нина. Я уже слышала его! Просто имя…

Дойдя до своей квартиры, я уже точно знала – где искать.

Глава 10

Это было в тот самый день, когда Андрей первый и последний раз в жизни меня ударил. Тогда я объяснила страшный поступок тем, что у него был нервный срыв. И все-таки до сих пор помню, как лежу поперек кровати в спальне и подушечкой указательного пальца вытираю с подбородка стекающую тонкой струйкой кровь.

Кровь не вытиралась и оставляла на пододеяльнике застывшие темные пятна. Рядом с кроватью на коленях стоял и плакал Андрей.

За всю нашу совместную жизнь мы ссорились достаточно часто. Наверное, нет ни одной нормальной семьи, в которой семейная жизнь протекала бы без ссор. Мы ссорились из-за нашего отчуждения, из-за того, что в трудный период перестали заниматься любовью – потому что он не мог устроиться на работу (вернее, не хотел) и не понимал, что период «картинного процветания» временный и может очень скоро закончиться. Из-за того, наконец, что меня выгнали из института и я погрузилась в трясину отчаяния и злобы, где не существовало никого, кроме меня самой.

Но в тот день Андрей меня ударил впервые. И вот, до сегодняшнего дня я не знала – из-за чего.

С первых же дней моей телевизионной работы мне поручили вести новости. Даже в штатном расписании «Городского телеканала» я была записана как ведущая теленовостей. Журналисты подготавливали сюжеты, а я в прямом эфире зачитывала текст, только его я и подготавливала. Это в цивилизованных западных странах существует система, когда в эфир с блоком новостей выходит подготовивший их журналист. А мы жили в глубинке, с населением около миллиона, в городе, который даже не был столицей региона. И я вела выпуск потому, что руководство телеканала решило: я буду неплохо выглядеть в рамке.

В самом начале Филипп Евгеньевич как-то сказал, что для карьеры на телевидении у меня есть и характер, и стиль. Как в воду глядел. Со временем мне добавили больше свободы. Уже через месяц я стала делать собственные комментарии – то есть имела право прокомментировать любой сюжет. Мне было невдомек, почему я пользовалась такой неограниченной, полной свободой. Однако, склоняя голову вправо в профессиональном дикторском жесте, я всегда знала, что буду говорить. И говорила. И многим это даже нравилось.

Особенно когда комментировала сюжеты об убийствах. Вести криминальную хронику мне поручили тоже через месяц. Это был специальный сюжетный выпуск – раз в неделю, вечером, в хорошее эфирное время. Для местного телевидения он выглядел неплохой заменой кровавому американскому триллеру. Впрочем, сами преступления того не стоили – это были неинтересные, мелкие события. Парочка местных бригадных разборок, хлопнули какого-то бизнесмена, бомжи обворовали квартиру, подростки угнали машину, муж-алкоголик нажрался в очередной раз и кухонным ножом вспорол супруге живот… Ничего таинственного и интересного, все сразу ясно. В нашем городе никогда не случалось громких, звеневших на всю страну преступлений. Никаких тебе маньяков, никаких загадочных ритуальных убийств… Только убийства Димы Морозова и его одноклассников вызвали эффект разорвавшейся бомбы. Эти события заинтересовали сразу же всех.

Как правило, криминальную хронику, которую мы давали в программе, нарочито «причесывали» власть имущие органы. Давно закончился советский период, но цензура на телевидении еще существовала. В эфир не проходило то, что критиковало деятельность «отцов города» или высших чинов полиции, иногда по причине такого контроля выпускать в эфир было практически нечего. Тогда мы рассказывали о самоубийствах.

Как правило, перед программой (на монтаже, который длился около двух часов) я сама просматривала сюжеты вместе с директором программы и звукорежиссером. И вот однажды выдался день, когда нужно было выбрать из двух сюжетов один: либо пьяная ссора двух бомжей, либо самоубийство студентки юридической академии, факультета международного права и безопасности бизнеса. Это был очень престижный факультет, доступный только золотой молодежи. Обучение там стоило очень дорого, потому-то я и запомнила его название так хорошо. Богатая девица на дискотеке нажралась наркотиков и отдала концы в шикарной двухуровневой квартире. Когда она умерла, кроме нее, в квартире находилось еще пять человек (в том числе ее любовник-однокурсник, вместе с которым она жила полгода). Следственный вердикт – передозировка.

Руководство разрешило выпустить этот сюжет только потому, что нам нечего было давать в эфир. Директор программы тогда, помню, еще спросил меня – что я сама лично предпочла бы поставить. И я ответила, что, однозначно, – богатенькую студентку. Со мною все согласились, и я вышла в эфир. Разумеется, с собственным комментарием.

Как и в случае с Димой Морозовым (когда самой первой я рассказала про это убийство с экрана телевизора), я тогда внимательно просмотрела все фотографии с места преступления, но не очень-то их помнила с тех пор, ведь приходилось просматривать кучи подобных снимков еженедельно. И все же я обратила внимание, что девушка была толстой и некрасивой. Ей действительно был всего двадцать один год. В программе я лишь коротко изложила факты, а дальше пошел сюжет, снятый журналистом на месте происшествия. Завершила я сюжет комментарием – сказала, что, к сожалению, в нашем городе нет ни одного ночного клуба и ни одной дискотеки, где не продавались бы свободно наркотики. А поскольку в дорогих ночных клубах проводит время чаще всего золотая молодежь, то эти наркотики легкодоступны – ведь одна таблетка качественного «экстези», или «синего льда», или ЛСД, стоит дорого, но вполне по средствам этих мажоров. Большинство народу голодает и по полгода не получает зарплату, а в это время тысячи долларов детки богатых родителей выбрасывают на ветер. Значит, они сами выбирают свою смерть и не стоит их жалеть. Каждый человек получает то, что заслуживает. Правильнее, я считаю, приберечь свою жалость для других, более достойных людей.

Я не размышляла в том сюжете, что это было – несчастный случай или самоубийство. Не упоминал об этом и снявший сюжет журналист – он лишь сказал, что ведется следствие. Это было зимой – примерно за полгода до убийства Димы Морозова. После эфира я вернулась домой. Андрей расхаживал по комнатам, как взъерошенный, злобный волк. Мы помирились довольно давно, и после окончательного выяснения отношений все между нами уже было хорошо. Однако еще с порога я заметила, что муж жутко озлоблен, только не поняла, из-за чего. Неужели его так расстроило мое позднее возвращение (ведь он знал, что я находилась в студии, на работе) или необходимость самому приготовить себе ужин?

Он накинулся на меня, прямо с порога:

– Мне осточертело, что ты возвращаешься домой так поздно! В последнее время ты позволяешь себе все что угодно – мне это надоело!

– Андрей, прекрати! Ты же знаешь, что я была на работе!

– У тебя дебильная работа! И слушают тебя одни старые идиоты!

– Что случилось?

– Я смотрел программу. Весь твой эфир. – Его нога нервно подергивалсь под столом. – И мне было противно и стыдно! Противно потому, что мы живем в таком обществе, и стыдно, что ты, моя жена…

– Я не понимаю…

– То, что ты несла, было омерзительно! Неужели сама не понимаешь, что это было грязно и подло? Человек умер, молодая девушка, двадцать один год, а ты говоришь, что она недостойна жалости? По-твоему, это нормально?

– Да, нормально, и, если бы ты внимательно меня слушал, ты бы тоже это понял! Я не жалею наркоманов, которые всю жизнь все получали от родителей, не заработали ни копейки и подохли в результате собственной избалованности! Жалеть надо достойных людей, а не всяких ублюдков! Я пожалею одинокую старушку, которая не может прокормиться на свою пенсию, но не стану жалеть придурков, ставших наркоманами от нечего делать, всяких ничтожеств!

Андрей взвился еще больше:

– Это бесчеловечно!

И я решила перейти на личности.

– Она что, твоя знакомая? Или тебе так понравилась эта уродина, что ты от жалости не можешь найти себе места? Неужели ты не разглядел, что она уродина? Толстая и противная! Да еще и дебилка!

Продолжая препираться, я пошла в спальню, чтобы переодеться. Он неотступно шел за мной следом, по пятам. Пришел и в спальню.

– Знаешь, я была о тебе лучшего мнения, – говорю ему в глаза. – Я думала, что как художнику тебе нравятся красивые женщины. А тут… кого ты пожалел? Наркоманку? Уродину? А меня ты не пожалел, что я полдня готовила эту передачу к эфиру? У тебя извращенные понятия о сострадании и гражданском долге. Ты, случайно, не страдаешь некрофилией?

И тогда, размахнувшись изо всех сил, он ударил меня кулаком по лицу.

Я упала на кровать и сразу же почувствовала во рту противный соленый привкус.

Растерявшись и обалдев от неожиданности и боли, я даже не поняла, что со мной произошло. А он – он опомнился сразу же, как только увидел мою кровь, и уже через несколько секунд плакал, стоял на коленях, просил прощения…

– Танечка, прости меня, любимая… Ради бога, прости. Я устал и сорвался. Клянусь жизнью, такого больше никогда не допущу… Прости меня, Танечка, родная моя, любимая…

Я ничего ему не ответила, ушла на кухню и следующий день с ним не разговаривала. На лице остался синяк и даже небольшая ранка с запекшейся кровью. На работе я объяснила это тем, что по дороге домой попала в небольшую аварию и сильно ударилась лицом о руль. Все это время Андрей был сама нежность. Он принес цветы, подарил мне духи, ухаживал, подавал завтрак в постель, подносил полотенце в ванную и т. д. К вечеру следующего дня я уже не смогла… я его простила. Для себя объяснила его вспышку нервным напряжением и перманентной усталостью – состоянием, в котором он находился очень долго. А в галерее как раз была проверка налоговой, да еще поступил срочный заказ из-за границы… В общем, какая влюбленная женщина не найдет нужных аргументов, чтобы простить?

Прошло время. Теперь-то я точно знала, почему в тот день он меня ударил. Потому, что эта девушка, погибшая от передозировки наркотиков, была Нина – та самая, изображенная на крымских работах. С которой Андрей встречался.

Восстановив в памяти всю историю, я уже в точности знала многое. Итак, Нина – богатая студентка. В тот вечер (она умерла ночью) пошла вместе со своими друзьями и парнем, с которым постоянно жила и снимала квартиру (а значит, она встречалась не только с Андреем), в ночной клуб. Там они купили наркотики, и она их приняла там же, в ночном клубе. Банальная передозировка. Это напоминает самоубийство. Ведь такая дура могла умышленно принять наркотики еще и дома, уже будучи под кайфом. А тогда это точно самоубийство.

НО! Она могла принять наркотики по ошибке – забыв, что уже приняла раньше. Тогда это трагическое происшествие – просто случайность. Или, наконец, ее могли заставить принять наркотики – а это уже убийство.

НО ПРИЧЕМ ТУТ АНДРЕЙ?

В ночном клубе их было шесть человек. Ее не оставляли в одиночестве ни на минуту. В квартире пять человек видели, как она сама, своей рукой снова принимает наркотик. Как же Андрей мог ее убить? Мысленно?

После некоторого периода размышлений у меня осталось только два четко сформулированных варианта. Первый: сюжет был сильно «причесан» (либо по прошествии времени я сама уже не помню всех подробностей), кое-что было опущено (например, она могла прийти в ночной клуб позже всех или отлучиться на время и встретиться с Андреем), и тогда Андрей действительно мог ее убить. Например, подменив наркотики на опасные, дав чрезмерно большую дозу или каким-то другим способом. Второй: все было изложено верно, и Андрей в ее убийстве невиновен, так как никакого убийства вообще не было.

И еще: когда велось следствие, нигде даже не упоминалось имя Андрея. Никто не знал о том, что она когда-то была его любовницей. Значит, они с Андреем не встречались достаточно давно, и следствию просто не было резона копаться в ее прошлом. Тем более (насколько я помню) она полгода прожила с тем парнем, с которым вместе снимала квартиру.

Не помешало бы с ним встретиться. Да, но несколько позже. А пока я должна узнать все в точности. Через телевидение.

С самого первого момента, уже когда я вспомнила, что произошло и кем была эта девушка, у меня не возникало сомнений по поводу того человека, к которому я могу обратиться. Единственный человек с телевидения, способный помочь мне покопаться в прошлом, – Димка с «Городского канала». Димка, готовивший со мной все криминальные хроники, бывший не только режиссером, но и директором программ, и той передачи тоже. Димка, немного влюбленный и простивший, даже когда я отбила у него галерею. Только он. Димка.

Я знала его номер телефона. Он дал мне его сам, не оставляя надежды, что однажды я приду к нему. Но я не пришла, потому что всегда любила Андрея. И хранила ему глупую свою верность. Я знала, что скажу Диме и как заставлю его мне помочь. Это было достаточно просто.

– Дима? Здравствуй! Говорит Татьяна Каюнова…

– Господи боже…

– Что? Ты не рад меня слышать?

– Напротив, рад. Господи, как хорошо, что ты позвонила! Я все время мучаю себя тем, что с тобой сталось. Очень хотел, но так и не решился позвонить.

– Послушай, давай встретимся. Мне нужно с тобой поговорить.

– С превеликим удовольствием.

Мы договорились вместе поужинать завтра.

Следующим вечером мы сидели в небольшом уютном кафе. Людей было немного. Я постаралась выглядеть как можно лучше: накрасилась, надела хорошее платье, сделала прическу. Дима смотрел на меня по-прежнему: тупо и влюбленно.

После обычных, ничего не значащих слов (он сразу же понял, что я не могу говорить об Андрее) я решила перейти к делу.

– Дима, нужна твоя помощь. Мне предложили работу на телевидении, но в другом городе. Самой делать и вести криминальную передачу. Раз в неделю. Я очень хочу как можно скорее отсюда уехать – почему, ты знаешь. Но есть одна небольшая проблема. Продюсер канала хочет, чтобы я представила ему две-три уже сделанные мною передачи. Так вот, я решила одну из выпущенных на «Городском» взять в прежнем виде, а одну заново подготовить. Передачи я уже отобрала. Одна у меня записана и сохранена в компьютере, а другой, к сожалению, нет. Это программа с сюжетом про самоубийство – помнишь, богатая студентка? Именно этот сюжет я хотела бы дополнить.

– Помню. Но почему именно его?

– Потому, что он нейтрален…

– Я понимаю. Слушай, то, что тебе предложили работу, просто здорово. Я очень за тебя рад. Я все время думал, что с тобой будет дальше. Конечно, в студии сохранились все записи, я тебе принесу.

– Есть еще кое-что. Так как я хочу этот сюжет доснять, то мне понадобится информация, которую я сама не смогу достать. Помню, когда договаривалась с продюсером, он согласился оплатить мне один фильм. Я ему сказала, что мне понадобятся его услуги, и он готов за работу заплатить. Так что, если ты будешь мне помогать в мелочах, твой труд оплатят. Двести долларов тебя устроят?

– Еще спрашиваешь!

– Отлично. Значит, согласен?

– Целиком и полностью.

– Хорошо. Тогда завтра утром принеси флешку с записью.

Я знала, что он не откажется. Он слишком любил деньги и ничего не делал бесплатно, даже ради любви. Разумеется, я не собиралась ему платить – знала, что сумею выкрутиться из неприятной ситуации.

В его машине, уже около моего дома, он попытался меня обнять. Я отбивалась так яростно, что едва не потеряла сознание, почувствовав на своих губах чужие губы. Он все понял.

– Андрей… ты еще не можешь… ничего, я буду ждать…

Выдавив улыбку, я галопом помчалась по лестнице, забыв про лифт. А подойдя к своей двери, с трудом вставила ключ в замок: меня душили слезы.