Текст книги "Без суда и следствия"

Часть III

Глава 1

– И что теперь?

Мы сидели на кухне в моей квартире, когда Юля задала этот вопрос. Я выздоровела, и Юля смогла вернуться к себе. Родители уехали, газеты замолчали, телевидение заглохло. Каюнова приговорили к пожизненному заключению, и все были очень довольны. Справедливость восстановлена. Убийца никогда не выйдет из тюрьмы.

Зарядили осенние дожди, сразу стало уныло и холодно. Юля давала мне деньги. И я снова превратилась в тунеядку, сидящую на ее шее.

– Что ты собираешься делать теперь? – спрашивала Юля.

– Прямо сейчас? Допить кофе. – Я повертела чашку в руках, и темная жидкость на дне засверкала янтарным блеском.

– Не паясничай! Так дальше продолжаться не может! Ты должна искать работу.

– И ты воображаешь, что меня кто-то возьмет на работу именно сейчас? Ты серьезно так думаешь?

– Стоит попытаться.

Я улыбнулась.

– Чему ты радуешься?

– Да так, просто.

– Нет, это невозможно! Улыбаться сейчас!

– Юля, успокойся. Ты больше не обязана меня воспитывать, вообще за меня отвечать. Я не знаю, что буду делать. У пожизненных редкие свидания – я узнавала…

– Хватит! Жизнь продолжается, и ты в ней остаешься. Ты же умная женщина, почему никак не хочешь понять, что верить в подобные бредни – любовь до гроба, они умерли в один день – просто смешно. Особенно в твоем случае.

– У тебя странное понятие об уме.

– Прекрати! Я думаю, что сейчас как раз время поговорить серьезно. Мне очень жаль, что так сложилась твоя жизнь…

– Не смей меня жалеть!

– Но сколько можно отрицать очевидные вещи?! Что представляет собой твой муж – известно всем. А мне известно даже больше, чем остальным… Да, тебе было тяжело, я согласна, но этот период твоей жизни уже закончен. Его нужно забыть и никогда больше не вспоминать. Следует научиться жить дальше! Неужели ты собираешься полностью себя уничтожить – и ради кого?

– Андрей – плохой человек и посредственный художник, я согласна. Иногда мне самой кажется, что в нем ничего хорошего нет… А потом я думаю о том, что теперь он обречен всегда жить с печатью. Печатью позора, ненависти и отвращения всех остальных людей. Эта печать на нем для того, чтобы показать всем, насколько же он плохой…

Я ковыряла ногтем узор на чашке.

– Но даже очень плохие люди имеют право на защиту, – вгляделась я в глаза Юли своими распахнутыми глазами. – Даже последние подонки и убийцы имеют адвоката в суде. А может быть, истинное милосердие и справедливость заключаются как раз в том, чтобы дать единственный шанс этому подонку, отвергнутому обществом? Только один-единственный шанс – на жизнь…

– Сейчас вспомнила одну легенду, – снова уставилась я в чашку. – Был город, в котором не знали греха. Но однажды в нем убили человека. И многие видели убийцу. Видели, как он это делал… Его задержали. Начался суд. Все знали: он убийца. Но судья его оправдал. Судью спросили: как же так, он же убил! Это видели! А судья сказал: я поверил его словам о том, что он невиновен. И еще я подумал, что убитого все равно не вернуть, а я не имею права отнять у человека жизнь. И я поверил ему только для того, чтобы он жил… – Когда убийца вышел на улицу из зала суда, он уже был совершенно другим человеком…

– Так вот, – подытоживаю, – я единственная ниточка, связывающая Андрея с жизнью. И я горжусь тем, что я – этот последний шанс. Для человека, которого все отвергли. Даже если б я не любила его безумно (так, как люблю), все равно сделала бы все, чтобы спасти человека. Потому что я не хочу быть убийцей. Не хочу молча и равнодушно наблюдать за тем, как его убьют…

– Неужели ты не понимаешь, что в тюрьме Андрей не проживет долго? – Резко кольнула я Юлю своим прищуром со слезами, готовыми уже сорваться вниз. – Я точно знаю, что он умрет там. А я не смогу жить с мыслью, что оставила его умирать и ничего не попыталась сделать с этим.

Я убежала в ванную, шмыгая носом.

Дождь оставлял на стекле длинные разводы. Я вернулась.

– Хочешь работать в моем филиале рекламным агентом? – вдруг спрашивает Юля.

– Тем более что я не уверена в его вине… – продолжила я, словно мой монолог и не прерывался. – Эта история с его признанием более чем странная.

– Так. Все понятно. Это твое последнее слово? – Юля встала с места. Ее лицо выражало крайнее раздражение. Она направилась к двери.

– Юля! Послушай меня! Поверь мне хотя бы раз в жизни!

Она захлопнула дверь, и я поняла, что осталась совсем одна. Но разговор с ней еще больше убедил меня в том, что мне надо делать.

На следующее утро я стояла на перроне железнодорожного вокзала и ждала электричку, в 9:25 отправлявшуюся на станцию Белозерская. В этот день я должна была полностью повторить поездку мужа вечером 28 июля. Зачем? Этого я самой себе до конца объяснить не могла.

Людей в электричке было немного. На Белозерской вместе со мной сошли семь человек. Было довольно прохладно и по-утреннему свежо. Я стояла на зацементированном перроне. Слева, поодаль, виднелось приземистое одноэтажное здание железнодорожной станции. Прямо (через переезд) шла длинная широкая улица, ведущая в глубь поселка, – очевидно, главная здесь.

Виднелись частные дома. За поселком пролегала лесопосадка (первый труп обнаружили именно там, второй – в мусорном контейнере возле станции). За станцией начинались поля с золотистой пшеницей. Пассажиры электрички, вышедшие вместе со мной, в отличие от меня, прекрасно знали, куда им следует идти, и вскоре я осталась на перроне одна. Мимо с грохотом и дребезжанием разбитых вагонов пронесся товарный состав.

Постояв немного, я решила зайти в станционное помещение и узнать расписание обратных электричек.

Вошла в небольшую грязную комнату с двумя рядами поломанных пластмассовых кресел – зал ожидания. В глубине, на фоне желтой стены выделялось окошко билетной кассы, закрытое ярко-красной занавеской. Рядом шаркала по полу и стучала ведром сгорбленная фигура в каком-то жутком халате, в которой я узнала уборщицу, дававшую показания в суде.

Расписание электричек висело на стене возле кассы, я подошла поближе и выбрала электричку, отправлявшуюся через два с половиной часа. Уборщица размазывала грязь по полу, поглядывая на меня краем глаза. Очевидно, приезжие из города на станции Белозерской появлялись в такое время нечасто. Я ощутила легкий холодок от мысли, что она может узнать меня так же, как я узнала ее, ведь она должна была видеть меня в суде. Несмотря на то что я изменила прическу и почти не пользовалась косметикой, твердой уверенности в том, что останусь неузнанной, не было. И все же я решила рискнуть, заговорить с ней.

– Скажите, пожалуйста, когда откроется касса? – Я подошла поближе.

– Через полчаса. – Она бросила тряпку и уставилась на меня тусклыми пьяными глазами.

«Сейчас узнает», – мелькнуло в голове. Но, кажется, не узнала.

– А вы из города? – в свою очередь спросила она.

– Да. Приехала этой электричкой.

– Что-нибудь ищете?

– Дачу своей подруги – была у нее в прошлом году – здесь, на Белозерской. Помню название улицы – Центральная, а номер дома не помню.

– Да, Центральная есть, есть, – оживилась уборщица. – Вон видите широкую улицу, это она и есть. Только как же вы дом-то найдете?

– Я его на вид хорошо помню. А если не узнаю, поеду следующей электричкой. А что, я слышала, ваша Белозерская – знаменитое место?

– Все так, известное. Об убийствах слышали? Про детей-то убитых?

– Кажется, что-то в газетах читала…

– Так я и нашла убитого! Вот, недалеко отсюда!

– Ой, да что вы?! Неужели?! Испугались, наверное?

– Как же не перепугаться-то? Я часиков около семи утра на коридоре пол мыла. Всегда так рано на работу выхожу. Короче, пол мою, а саму мутит со вчерашнего. Ну, я ведро-то воды грязной в кусты вылила, а вокруг – никого, утро прохладное, птички поют. Потом взяла мусор, что раньше замела, иду выбрасывать. Нагибаюсь – а там… Голова! Вот-те крест, голова, и на меня смотрит!

– Ужас какой! – всплеснула я руками.

– Я как заору, мусор на себя высыпала, стою и ору, с места двинуться боюсь. Тут Манька из кассы крик мой услыхала – до меня бежит: че, мол? Подбежала, увидела – и сама чуть в обморок не хлопнулась. Надо, говорит, полицию вызвать. Отвела меня сюда, в кресло усадила, потом народ собрался, полицию вызвали, меня лекарствами отпоили. А полиция приехала и говорит, что раньше, этим утром, в лесопосадке еще один труп нашли. Приезжие из города.

– А что, вы никого с утра не видели здесь?

– Никого! Вот-те крест, я потом долго вспоминала, и в полиции меня спрашивали. Ни утром, ни вечером никого не видала!

– А кто же был в контейнере?

– Мальчик, мальчик-то был.

– Вы его видели здесь раньше?

– Не, не видала. А в городе на суде была, изверга того видала, кто детей тех порешил. Во зверюга!

– А вы его раньше здесь не видели?

– Мужика того? Не, не видала. У него морда такая страшная, что я б запомнила. Не было его здесь раньше.

Распрощавшись с уборщицей и не узнав ничего нового, я пошла вдоль главной улицы поселка, чтобы потом свернуть и выйти к лесопосадке (я не сомневалась, что выйду по дороге). Бабка смотрела мне вслед.

Почему я решила, что на Белозерской должна быть Центральная улица, для меня загадка. Я же не была здесь ни разу, название этой улицы стало моим сегодняшним открытием. Подумалось просто, что в подобных поселках всегда есть Центральная улица.

Очень скоро я прошла всю Центральную – дороги к посадке не оказалось. Мне пришлось пройти вдоль поселка и свернуть на какую-то ухабистую тропу, заросшую травой. С обеих сторон этой дороги колосились поля пшеницы. Вокруг – ни души. Однажды где-то вдалеке залаяла собака и смолкла, стало казаться, что поселок вымер.

Я прошла уже достаточно большое расстояние (идти нужно было не сворачивая, прямо), когда увидела справа несколько садовых участков с деревянными маленькими домиками. На самом крайнем (ближнем к дороге) участке пожилой мужчина в старых военных бриджах и куртке-ветровке копался в огороде. Увидев меня, поднял голову, посмотрел – и снова занялся своим участком.

Проселочная дорога заканчивалась, впереди совсем близко виднелись деревья. Вдали снова залаяла и смолкла собака. Мне стало не по себе.

Я вошла в лес. Никогда не считала себя сильной и смелой, поэтому темные деревья без малейшего просвета, трава, шуршащая под ногами, полная пустота вокруг (поля и дачные участки давно скрылись из глаз) и воспоминания о жутких убийствах, произошедших именно здесь, в этом месте, вызвали во мне дикий ужас. Я постояла, пытаясь взять себя в руки, и стала удаляться в лес все дальше. Влажная от росы трава заглушала шаги. Я старалась идти осторожно, чтобы не пораниться о сучья деревьев у самой земли, и мне было очень страшно.

День выдался пасмурный, в лесу был полумрак, не слышно ни единого звука. Я обернулась – беспросветная толща темных деревьев (такая же, как впереди) оставалась за мной. Стволы деревьев на ощупь казались шершавыми и влажными. Я поняла, что заблудилась!

Вспоминая показания подгулявшей компании (а я запомнила их дословно), стала искать поляну, где нашли труп. Но никаких полянок поблизости не было.

Вскоре дистанция между деревьями увеличилась так, что здесь вполне могла проехать машина. А еще через некоторое расстояние справа забрезжил просвет, я свернула и вышла на широкую опушку, окруженную кустами.

Я прошлась по ней в полной тишине. Почему-то по-прежнему не доносилось ни единого звука, даже пения птиц. Зайдя слишком далеко, я теперь понятия не имела, в каком направлении возвращаться. Но это уже не беспокоило меня так, как раньше, потому что я достигла места убийства (это чувствовалось очень хорошо).

По словам подгулявших юнцов, они приехали в лес по дороге, освещая колею фарами. По какой же именно дороге? Здесь я не видела ни одной. Может быть, дорога находилась чуть дальше? Это следовало бы уточнить. Мог ли Андрей знать о существовании дороги к этой поляне? Был ли он на Белозерской раньше? Я была уверена, что нет. Но, может, он зачем-то приезжал сюда без моего ведома? Я решила сначала осмотреть кусты – сидела на корточках, раздвигая ветки руками и осматривая внимательно землю. Прошлой ночью шел дождь – земля была мокрой. Что я надеялась здесь найти?

Внезапно за спиной раздались шаги, и послышался мужской голос:

– Что вы здесь делаете?

Я обернулась так резко, что свалилась на землю, чуть не порвав плащ о ветки кустарника. Передо мной стоял пожилой огородник с дачного участка. Теперь я смогла разглядеть его вблизи. Ему было лет пятьдесят, он был одет в старые военные брюки, майку, серую ветровку и сильно смахивал на отставного полковника. Лысоват, красное, но не злое лицо.

– Что вы здесь делаете? – повторил он.

– А вам что? – нашла в себе силы сказать я.

– Во-первых, я здесь живу и хочу знать, кто бродит по моей территории и зачем, а во-вторых, вы заблудитесь, вы ведь приезжая. Я работаю здесь сторожем дачного кооператива.

Легенду придумала на ходу:

– Я… я была здесь несколько дней назад с друзьями и потеряла сережку. Подумала, может, найду. Ничего ценного, так, память.

Его явно ироничный взгляд заставил меня замолчать. Я поднялась с земли и теперь стояла прямо перед ним.

– Вы Татьяна Каюнова? – без перехода спросил он.

– Да, – так же просто ответила я.

– Понятно. Решили побывать на месте преступления своего мужа.

Я молчала.

– Я видел вас по телевизору много раз. Поэтому хорошо запомнил. И ваши фотографии – тоже часто. Зачем вы сюда приехали? Что вы можете здесь найти после полиции?

Я молчала.

– Читал, что вашему мужу дали пожизненное. Вы, очевидно, не верите в его виновность.

– Не верю.

– Я, вообще-то, тоже.

Я удивилась.

– Это дело шито белыми нитками. Особенно насчет двух последних убийств. Все это как-то странно. Знаете, я видел работы вашего мужа: мы с женой недавно ездили в город и случайно попали на его выставку. После этого, как услышал о случившемся, сразу подумал: парень, который нарисовал такие картины, не может быть убийцей. Эти картины… Они плохие, но очень добрые и вызывают симпатию. И еще – сразу видно, что их нарисовал слабый человек.

Он замолчал на минуту, потом продолжил:

– Пойдемте, я выведу вас из леса, сами можете не выбраться. Здесь вы все равно ничего не найдете. Полиция все перерыла, а потом, в выходные, толпы зевак, плюс постоянные дожди, да и молодежь в лесу развлекалась. Идемте, я расскажу вам о том дне.

Я пошла за ним. Он раздвинул кусты (в них оказался проход, но с другой стороны, не там, где я вошла) и вывел меня на асфальтированную автомобильную дорогу. Мы медленно шли рядом.

– Из города в выходные сюда приезжают компании развлекаться. В машинах, по этой дороге. А она проходит рядом с моим домом, поэтому дом окружен как бы с двух сторон: с одной – той проселочной тропкой, по которой вы шли, с другой – этим асфальтированным ответвлением от главного шоссе. С тропки, где вы шли, вторая дорога не видна, поэтому вы не могли ее найти. На ту поляну с тропинки можно выйти только так, как шли вы, – прямого прохода нет, нужно долго блуждать по лесу. Зато с дороги – прямой въезд на поляну. Из моего дома видны все машины, которые едут в посадку или оттуда. 28 июля я запомнил особенно хорошо потому, что в этот день приехала моя дочь с внучкой. Я рассказывал об этом уже миллион раз – в прокуратуре, в полиции. Не понимаю, почему мои слова не сыграли никакой роли. Теперь еще раз расскажу – может быть, хоть вам это поможет.

Я затаила дыхание.

– Фотографию я им не отдал. Не знаю почему, но не отдал… 28 июля день был будний, а в будние дни городские машины по этой дороге не ездят. Вот и в этот раз, пока было светло, по дороге не проехала ни одна машина. А когда стемнело, мы развели на участке огромный костер: внучка просила. Да еще горели лампы на веранде. В общем, яркого света было много, и дорога хорошо просматривалась. По дороге с зажженными фарами ехала красная «ауди» с тонированными стеклами, так что, кто находился за рулем, я не видел. Конечно, вы можете сказать, что это пустые слова, не имеющие особого значения, но в тот момент я фотографировал у костра свою внучку на телефон (мне сын очень хороший телефон подарил, он у меня моряк). Так вот: на фото запечатлелась эта красная «ауди» – и как раз в тот момент, когда ехала по дороге. Правда, номер разглядеть не удалось. Но важно другое: на том снимке стоит время – 19:05 и дата – 28.07. Когда я прочитал в газете, что ваш муж приехал на Белозерскую в электричке в 19:15, а потом захватил по дороге обоих мальчиков, я очень удивился. Понимаете, другого пути попасть в лесопосадку, кроме как обогнуть весь поселок, нет. Особенно если идти по асфальтированной дороге.

В этом месте дорога делала изгиб влево, за деревьями приближающегося транспорта можно было и не заметить, так что мы сошли на обочину.

– Представьте себе, сколько времени бы это заняло – больше часа! – Он удивленно приподнял седые брови. – И потом, человек, попадающий на Белозерскую впервые, о существовании асфальтированной дороги не знает и пойдет в лесопосадку только так, как пошли вы, – по проселочной дороге. И, конечно, до поляны не доберется, особенно в темноте, а заблудится сразу же, как только войдет в лес. Правда, ваш муж мог приехать раньше, мог знать о существовании дороги и, захватив с собой детей, пойти прямо по ней на поляну. Однако дело в том, что за целый день по дороге НЕ ПРОХОДИЛ НИ ОДИН ЧЕЛОВЕК, ТЕМ БОЛЕЕ С ДВУМЯ ДЕТЬМИ. В этом я твердо уверен. А другим способом пробраться на поляну нельзя. Вы убедились сами на собственном опыте: можно пройти либо по тропке (но в темноте, идя по ней в лес, поляну найти НЕВОЗМОЖНО), либо по дороге (но по ней не проходил ни один человек вообще). Поэтому вашего мужа на поляне не было! Значит, в «ауди» ехал настоящий убийца с двумя детьми. К сожалению, когда «ауди» возвращалась из леса, я не видел, был уже в доме. Зато около одиннадцати слышал отчетливый шум – это несколько машин везли развлекаться на поляну очередную пьяную компанию. Они и обнаружили в лесу труп.

Так беседуя, мы подошли к его домику. Старик пригласил меня зайти и усадил в плетеное кресло на веранде.

– Пойду принесу телефон, покажу фотки.

Он оставил меня одну. От его слов меня лихорадило. Андрея НЕ БЫЛО на поляне! Значит, я не обманулась в своих предположениях: Андрей действительно никогда не ездил на Белозерскую. Если же все сказанное не бред одинокого старичка, вздумавшего поиграть в детектива, то это доказывает полную невиновность Андрея! Не в суде, так хотя бы в моих глазах (конечно, я верила в него всегда, но после слов, сказанных в суде, тень сомнения все-таки возникла).

– Вот, смотрите! – вернулся старик.

На фотографиях были ярко и отчетливо видны освещенная красная «ауди», на фоне машины – смешная девчушка с косичками, лет пяти. На снимках было отражено время. Действительно, 28.07 в 19:05. Сомнений не было.

– Вы можете отправить мне эти снимки по вайберу?

– Конечно – говорите номер. Сейчас… Вот, готово.

– Вы рассказывали об этом в полиции?

– Миллион раз! Не понимаю, почему они не обратили внимания на мои слова.

– А кому именно говорили, не помните?

– Почему же… Один – молодой блондин, похож на артиста. Другой – пожилой, приземистый, в толстых очках, челюсть квадратная…

Ивицын и Драговский. Я горячо поблагодарила его:

– Звоните, если понадобится что-то.

– Пусть вам поможет бог. – Эти слова не вязались с обликом отставного полковника. – Ваш муж рисует действительно очень красивые картины.

Я вернулась электричкой, уходящей не через два с половиной, а через пять часов. Было очень много народу.

Не заезжая домой, прямо с вокзала отправилась к Ивицыну и застала его на месте.

– Вы? – удивился он.

– Да, я. Можно задать вам вопрос?

– Только коротко. – Он говорил ледяным тоном, даже не предложив мне сесть. – Я спешу. У вас не больше трех минут.

– Скажите-ка, почему вы молчали про красную «ауди»?

Я думала, его хватит удар. Он побледнел, покраснел, стал хватать ртом воздух.

– Вы… вы сошли с ума! Что вы себе позволяете?! Это вам с рук не сойдет!

– Так почему? – настаивала я.

– Никакой «ауди» не было! И вообще, это не ваше дело.

– Что ж, до свидания. – Я улыбнулась своей самой чарующей улыбкой и ушла, оставив его сидеть за столом.

Позже я поняла, что визит к Ивицыну был ошибкой. Хоть о существовании фотографии я не сказала и не собиралась говорить ни слова.

По дороге домой я мучительно пыталась вспомнить что-то связанное с красной «ауди». И вот, когда отпирала дверь своей квартиры, меня осенило: тот день, когда я возвращалась со студии вечером, 26 июля! Красная «ауди», которая следила за мной! Что же это? Совпадение? Случайность? Именно в день, когда я сообщила в эфире про убийство Димы Морозова. Тогда я разглядела женский силуэт. За рулем была женщина. Да, но в лесопосадке за рулем женщина вряд ли могла быть. Значит… Ничего не значит. Нужно искать женщину, чтобы узнать… Но почему следили за мной? И почему я решила, что на Белозерской была именно эта машина – только потому, что в обоих случаях – и в городе, и на Белозерской – была красная «ауди»? Поисками машины я решила заняться несколько позже.

На следующее утро я вошла во двор дома по улице Перевальной, 15. Я столько раз читала описание этого двора, что выучила все наизусть. Двор оказался таким, как я себе и представляла. Дверь подвала была заколочена, но мне не нужен был подвал. Я проверяла свидетельские показания. Над одним из подъездов висела табличка с номерами квартир и фамилиями жильцов. Квартира № 3 была в этом подъезде на первом этаже. Я вошла внутрь.

Это был очень старый дом. В подъезде с потолка сыпалась штукатурка, обнажая прогнившие деревянные балки. Дверь третьей квартиры, обшарпанная и облезлая, искривленная, гнилая, с большими щелями, казалась входом в квартиру, которой никто не занимался. Пока я рассматривала все это и решала, с чем войти, дверь распахнулась. На пороге стояла старушка лет восьмидесяти, маленькая, сморщенная, с дрожащими руками и жалким выражением выцветших глаз.

– Вы из соцслужбы, да? – поинтересовалась она.

– Да, – ответила я, ухватившись за эту возможность. Моя совесть молчала, я хорошо помнила, как были использованы показания этой старухи.

– А вы Агапова Ксения Васильевна? Я к вам.

– Заходите, пожалуйста. Вас из полиции послали? – Она впустила меня. Это была одна из самых запущенных и страшных квартир, которые мне только приходилось видеть. Пустая, с остатками почерневшей, разломанной мебели, полутемная – олицетворение нищеты, выглядывавшей из каждой щели. Эта квартира навевала такую тоску, что мне захотелось из нее бежать.

– А я уже давно жду кого-то, – сказала старушка, – а ко мне все никто не приходит.

Я уже не чувствовала неприязни, с которой переступила порог.

– Ну, вот я пришла. К вам будет приходить человек, приносить продукты в удобное для вас время. А пока я хотела с вами познакомиться.

Внутренний голос отчетливо произнес: «Сволочь! Какая же ты, Каюнова, сволочь!»

– Как хорошо, что вы пришли! – Старушка расцвела на моих глазах. – Может, я чай поставлю?

– Нет-нет, не беспокойтесь!

– Деточка, как вас зовут?

– Лена.

– Вас молодой человек послал – красивый такой блондин?

«Драговский, – насторожилась я. – Ну еще бы!»

– Да. Я представляю социальную службу, мы тесно сотрудничаем с прокуратурой.

– Он сказал, что из полиции. Когда они со вторым, пожилым, пришли, чтоб я бумажку подписала, то сказали, что пришлют кого-то.

– Бумажку? А-а, наверное, заявление…

– Да! Там говорилось, что я в подъезде какого-то мужчину ненормального встретила. Они сказали, что, если я подпишу бумажку, они пришлют человека, который будет мне продукты приносить и еще потолок поправят, а то он сильно течет… А бумажку-то я и не читала: очки мои разбились, а на другие денег нет. Так, с их слов, и подписала. Как хорошо, что вы пришли! А я вот хвораю целый месяц, на улицу тяжело выходить. И поговорить не с кем. Я так обрадовалась, что ко мне будут приходить, что сразу бумажку подписала…

У меня внутри похолодело. Вот, значит, какой способ нашли, чтобы выудить у одинокой больной старухи показания, с помощью которых отправили невиновного человека в тюрьму до конца жизни.

– Про убийство бумажка была? – спросила я.

– Они что-то говорили, да я не запомнила. А я и не помню, встречалась я с кем-то в подъезде или вообще не выходила в тот день. Да уж и который был час…

– Как же вы подписали?

– Так они говорят: вы утром могли выйти? За молоком, например? Я говорю, что могла. А они: ну, значит, вы его встретили в половину двенадцатого, только не запомнили. Вот и подпишите, а вам будут продукты приносить и еще потолок починят. А у меня никого нет… Хоть поговорить будет с кем, подумала. Очень хорошо, что вы пришли, деточка… А помогла бумажка-то?

– Да, очень помогла, – потерла я виски.

– Правда? Вот и хорошо. А не вы приходить будете? А то у вас, деточка, лицо доброе.

– Нет, не я. Но тоже хороший человек. К вам обязательно придут, не волнуйтесь. Ну, вот и познакомились, – поднялась я. – А сейчас мне пора идти.

– Уходите? Так быстро? – расстроилась старушка. Солнце не проникало в грязные, закопченные окна.

– Мне было приятно познакомиться с вами, Ксения Васильевна.

– Деточка, может, посидите еще, а? – В ее глазах застыла мольба. – Я чаек поставлю…

– Очень жаль, но мне нужно идти. Я вам деньги оставлю.

– Да нет, что вы, они не говорили про деньги.

– Но ведь это почти то же, что и продукты… – Я вынула из сумки крупную сумму, которую захватила, выходя из дому, и отдала ей.

Когда я возвращалась домой, по щекам самопроизвольно текли слезы. А вечером мысль пришла, как озарение: кто-то знал, что Андрей должен встретиться утром 26 июля с Димой Морозовым. Кто-то, знающий все о галерее, а может быть, не раз бывавший там. Именно поэтому местом убийства был выбран подвал по Перевальной, 15. За два дома до галереи Андрея. Мысль была самой отчетливой и верной за последние дни: убийца знал о встрече Андрея с Димой, знал каким-то образом! Из этого следовало теперь исходить. Кто мог знать все про галерею и про утро 26 июля? Кто?!