Текст книги "Без суда и следствия"

Глава 4

По ночам меня мучили кошмары. Они начинались с потоков крови, заливающих комнату. Кровь капала с потолка и сочилась из стен. Потом я видела силуэт повешенного (страшный призрак) на фоне темного окна, он медленно поднимал лицо, и я узнавала Андрея. «Я повешусь, если останусь в тюрьме», – говорил Андрей, после чего начинал смеяться (с выпученными глазами и белой пеной у рта), и тогда в бешеной круговерти мимо проносились чужие лица: Роберт, профессор Могилевский, Ивицын, Кремер, Юля – множество лиц, большинство я не успевала разглядеть. Это было так чудовищно и страшно! Я боялась не призрака, а этих лиц. И среди них – одно темное, словно закрытое маской, лицо убийцы. И тогда я начинала кричать и просыпалась в липком холодном поту от собственного крика. Этот сон повторялся каждую ночь. Вскоре я стала засыпать только при включенном свете.

Кошмары заканчивались слезами… Паутина, замкнутый круг. Высокопоставленный враг, оплативший смерть Андрея. Убийца. Тот, кто был виновен сам! Как же мне не пришло в голову раньше – кто-то подставил Андрея вместо себя. В первом случае Андрей, словно по заказу, потерял блокнот с записью о встрече с Димой. Кто мог быть этот человек, у меня не было версий. Могилевский сказал, что связь с ним держал Ивицын. Что ж, я решила начать с него.

Еще месяц назад я была почти своей в мрачном здании полиции. Дежурные знали меня в лицо. Теперь я надеялась вернуться уже в последний раз. Было множество вариантов, как это сделать, но я отбрасывала их один за другим, потому что все имели какие-то недостатки. Наконец я остановилась на самом последнем. Конечно, в нем был риск, но он был удобным и простым. Следовало только заставить Ивицына связаться со своим боссом.

Ивицын был на месте. Я заранее все рассчитала. При виде меня он разозлился:

– Что вам еще нужно?!

– Просто поговорить. Зачем так нервничать?

– Мне не о чем с вами разговаривать. Я занят!

– Это неправда. Вы ничего не делали до моего прихода. Впрочем, нет, стреляли сигареты за соседним столом.

– Убирайтесь отсюда вон! Вон! Кто вас вообще сюда пустил? Нахалка!

– Я пришла с вами поговорить – и сделаю это, можете хоть повеситься!

– Я вызову охрану!

– Давайте! И охрана услышит то, что я собираюсь вам сказать. Думаю, им это очень понравится.

– Мне плевать, что вы думаете! У меня нет времени, я занят! Подождите час – может, я и освобожусь. Вам понятно? Ждите в коридоре и не воображайте о себе больше, чем вы есть!

Я усмехнулась, пододвинула стул поближе к столу, уселась, как в дешевом боевике (честное слово, я сама себе была противна!), и заявила:

– Ивицын, бросьте ломать комедию! Я хочу, чтобы вы позвонили своему боссу. Тому самому, который вам так хорошо платит. И сделайте это немедленно. Не нужно так округлять глаза. Я знаю все, знаю прекрасно – может быть, даже лучше вас. То, чего вы никогда не узнаете. Я знаю его имя и знаю, сколько вы получили. Вы действительно отработали эти деньги на совесть, Каюнова почти уже нет. Это на вашей совести, которая так мало стоит. Поэтому все, что от вас потребуется, – не сопливая истерика с огромными глазами, а только один телефонный звонок.

– Вы сошли с ума? Что вы несете? – ледяным, абсолютно равнодушным тоном сказал Ивицын.

– Нет. Представьте себе, я в здравом рассудке. Просто очень хочу встретиться с вашим боссом. Можно сказать, горю диким желанием. Кстати, если вы не станете ему звонить, это будет очень печально и для вас, и для него, потому что вся информация, которой я располагаю, находится за пределами города. Конкретно – в столице. Вам понятно? ВСЯ информация! Факты и вещественные доказательства.

– Вы забываете, с кем говорите. Знаю, что подобные игры с огнем – в вашем характере. Но на этот раз вы зашли слишком далеко. – По нему было видно, что еще чуть-чуть, и его затрясет.

– В самом деле?

– Дальше, чем вы даже способны себе вообразить. И мне вас искренне жаль.

– Так это вы сошли с ума? Что вы несете? – Я сделала вид, что откровенно издеваюсь над ним.

Ивицын усмехнулся – очевидно, понял мой тонкий юмор.

– Представьте себе, – прищурился он, – я в своем уме. Я просто очень хочу встретиться с вами еще раз.

– Ах, вот как…

– Я вас арестую. Прямо здесь и сейчас. Арестую за оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей.

– Как это – арестуете? Вы? Ивицын, да у вас же вообще нет никаких законов! Как же вы сможете меня арестовать?

Тут он засмеялся. Это было совсем не той реакцией, какую я могла от него ожидать. Смех его был низким и резанул меня острее, чем бритвой по горлу. Я испугалась. Этот смех заставил меня испугаться по-настоящему. Он был гораздо страшнее откровенной грубой брани.

Я долго ждала, когда закончится этот странный приступ, демонический характер которого заставлял холодеть воображение от мысли, что у него сейчас отрастут кабаньи бивни или крокодильи зубы. И разумеется, после смеха были слова. Холодные и жестокие, как и все, что происходило здесь раньше.

– Вы блефуете. На самом деле вы ничего не знаете. С вами никто не стал бы разговаривать. Разве что просто посмеялся бы в лицо. Если бы вы действительно что-то знали, вы не пришли бы сюда. Вы не пришли бы ко мне и не стали блефовать – так смешно и нелепо, как трехлетний ребенок. Если бы вы на самом деле имели что-то на руках, то, скорее всего, были бы уже в столице. Вы не знаете и не можете знать имени этого человека. То, что с вами происходит, – это последний приступ отчаяния. И я последний раз советую вам спокойно переждать этот приступ и отказаться от борьбы.

– Что вы хотите этим сказать? – не поняла я.

Он вскочил с места и снова уселся за стол прямо напротив меня, стараясь быть спокойным, равнодушным, серьезным.

– Вы хотите от меня узнать имя этого человека. А зачем?

Я промолчала.

– Я задал вам простой вопрос – отвечайте. Что ж вы молчите? Почему не хотите отвечать?.. Тогда я вам скажу. Вы просто не отдаете себе отчета, во что именно влезли и какие тут замешаны силы. И что знать это имя для вас означает смерть. Вы намеренно идете на смерть? Стараетесь подписать себе смертный приговор?

– Да!

Я выгнулась на стуле, чувствуя, что еще несколько секунд, и мне не удастся держать себя в руках. Я сорвусь, и сорвусь неминуемо. Один Господь Бог знает, что могу я при этом наговорить. Но отступать уже некуда. Да и не в моем характере – отступать.

– Вы думаете, меня может испугать смерть? Представьте себе, Ивицын, я знаю вещи пострашнее смерти. Кое-что из того, что пришлось пережить… Гораздо страшнее. Умирать не страшно. А знаете, что на самом деле вселяет ужас? Жить дальше, точно зная, что ты отказываешься от борьбы! Когда еще хоть что-то можно было сделать.

– Ничего нельзя уже сделать. И бороться бессмысленно. Себе во вред. Знаете, в жизни бывают ситуации, когда отступить – самое разумное решение. Иногда отступление может спасти жизнь.

– Мне уже нечего спасать. Я абсолютно не дорожу своей жизнью. Вы думаете, что сможете меня испугать или переубедить? Так знайте: я ни за что не отступлю, я буду бороться до последнего. Я буду бороться даже тогда, когда в моем теле останется одна-единственная, последняя капля крови. Я буду бороться не на жизнь, а на смерть. Я буду бороться даже тогда, когда ничего уже нельзя будет сделать. Когда Андрея уже не будет на земле. Вы никогда не слышали о том, какие люди самые опасные? С какими людьми лучше не связываться? С теми, кому уже нечего терять. С теми, кто готов бороться до последнего. Мне нечего терять. Мне не нужна жизнь.

– Просто замечательно! Очень хочется вам зааплодировать! Но я не буду этого делать. А знаете почему?

– Нет.

– А вы никогда не пытались взглянуть на все это с другой стороны? С другой точки зрения? Что именно выигрыш в этой борьбе принесет вам смерть. Что истина может стать для вас гораздо болезненнее и страшнее, чем реальная смерть Андрея.

– Что вы можете знать об этом?

– Все. То, чего не знаете вы. Это неверно, что всегда нужно находить правду. Иногда правда может убить. Правда – вещь на самом деле горькая и болезненная, унижающая и калечащая и не стоящая того, чтобы ради нее отдавать свою жизнь. Поверьте мне!

– Вам? Верить – вам?!

Он откинулся на спинку стула и вздохнул.

– А почему бы и нет? Я ведь кое-что знаю об этом деле. Как вы сами только что заметили: мне за это хорошо заплатили.

– Я тоже кое-что знаю. Например, то, что Андрей не убивал этих детей!

– И все?

– Еще – что человек, заплативший вам за то, чтобы вы обрекли Андрея на смерть, и есть настоящий убийца!

– А почему вы так решили?

– Потому что ради того, чтобы осудить Андрея на смерть, он потратил слишком много сил и средств.

– По-вашему, из-за этого?

– Только потому, что он сам убийца. Ни один человек не станет тратить столько денег и сил на то, чтобы посадить в тюрьму кого-то просто так, из любопытства. Такие усилия будут только в том случае, если задействован личный интерес. Например, спасти свою собственную шкуру. Я уже почти знаю, кто этот человек. Я знаю, почему он подставил Андрея. Потому что сам – убийца, от которого вы получаете свои грязные деньги. На вашей совести будет не только смерть Андрея. Но и смерть этих детей, раз вы покрываете его!

– На меня ваши сверхпатетические речи не действуют. И вот что я вам скажу. Иногда бывают случаи, когда что-то более глубокое содержится под тем, что так откровенно и ярко видно на поверхности. И откуда вы можете знать, какая из многих причин в один прекрасный день способна побудить одного человека отомстить другому человеку, положив на это собственную жизнь, – как другие жертвуют собой ради никому не нужного героизма…

– Отомстить? – Я замерла от удивления.

– Вам это не приходило в голову? Впрочем, что вы можете знать…

– О чем?

– Вам будет странно услышать это от меня, но я все-таки скажу. Каждый человек получает определенную кару за уже совершенные поступки. Вы понятия не имеете, что в своей жизни совершил ваш муж и за что теперь ему приходится так расплачиваться.

Я оцепенела. В его словах было… Но откуда Ивицын мог знать об этом? Об Андрее и его тайнах? Нет, в словах крылось что-то совершенно другое. И очень скоро мне показалось, что я поняла…

– Вы пытаетесь оправдаться в собственных грехах, приписывая Андрею какие-то несуществующие поступки. Я понимаю: очень страшно и тяжело – нести на своей совести смерть. Особенно безвинного человека, который ни в чем не был замешан. Но что бы вы себе ни придумали, это не смоет ни пятна с вашей совести, ни крови с ваших рук!

Он побагровел.

– Ваш муж – убийца! Это доказано следствием, и это установил суд! Ваш муж осужден судом как убийца!

– Он невиновен!

– Нет, виновен!

– Передайте своему боссу…

– Хватит! – Хлопнув кулаком по столу, Ивицын поднялся, давая понять, что визит окончен. – Хватит! Я устал от этого глупого разговора! Предоставлю выбор: либо вы быстро встаете и убираетесь с моих глаз подальше, так, чтобы я никогда в своей жизни больше вас не видел, либо я арестую вас за… в общем, я найду за что вас арестовать.

Я тоже поднялась. Арест действительно представлял для меня угрозу. Люди такого сорта, как Ивицын, способны на все.

Мы стояли, злобно уставившись друг на друга. Ивицын не выдержал первым:

– Убирайтесь! Уходите, уезжайте отсюда! Уезжайте в ваш поселок, к родным, которые до сих пор, кажется, вас зовут. Это будет самым правильным и разумным, что вы только можете сделать. На большее вы, к сожалению, не способны. Теперь я вас оставляю, потому что действительно очень занят. Всего доброго!

С этими словами Ивицын вышел из кабинета. И я тоже.

Его слова причинили мне острую боль. Еще и потому, что сейчас почувствовала: человек, которого я ищу, связан каким-то образом с Юлей. Но почему? Этого я не могла сейчас объяснить…

Выйдя из полиции, я спряталась в подворотне напротив главного входа. Это был подъезд с широкой каменной лестницей, в плотно закрывавшейся двери словно застряло круглое окно, низко, возле самой земли. Сидя на ступеньках, я свободно видела всех входящих и выходящих из здания. Потянулись длинные часы ожидания. Я не сомневалась ни секунды в том, что, закончив разговор со мной, Ивицын отправился звонить. Может быть, Роберту. А может, своему боссу…

Прошел час. Не появилось ни одного знакомого лица. От разнообразия человеческих фигур стало резать в глазах. Прошел второй час. К концу этого часа я стала сомневаться в своих расчетах. В начале третьего не осталось ни тени надежды. Я замерзла, ноги отекли от долгого сидения на одном месте.

Не знаю, кого я напоминала со стороны, но вскоре услышала, как по лестнице стали спускаться. Обернувшись, увидела двух благообразных старух.

– Во, вишь, сидит, – отреагировала на меня первая, – а чавой-то сидит? Наркоманка, небось! Своих ждет.

– Сколько всякой швали развелось! Вот мою приятельницу на прошлой неделе ограбили. Такие же, как эта!

– Эй ты, – крикнула первая, – а ну, иди отсюда, а то щас полицию позову! Ишь, сидит! Совсем стыд потеряла! И прямо напротив полиции – управы на таких нет!

– А че им полиция? Она у них на откупе. Мне такое рассказывали… Идемте, вы лучше не связывайтесь, а то еще подрежет, бомжиха! С этими наркоманами лучше не связываться.

Старухи вышли из подъезда. Я вынула из сумочки зеркальце – неужели я действительно похожа на бомжа? М-да, нормальные люди на лестнице часами не сидят…

И тогда мне стало страшно. Что же я делаю? Ради чего? Кто знает, вдруг я появилась на свет только для того, чтоб закончить свою жизнь в психбольнице? Или попасть на кладбище – через неделю, через месяц… А может быть, даже завтра. Так вернее. Можно сидеть в подворотне хоть до второго пришествия – меня все равно после этого визита к Ивицыну найдут и убьют.

Вот зачем я тут сижу? Что я пытаюсь высидеть? Только место на кладбище, больше ничего. Когда я поняла, что меня убьют, первой мыслью было вернуться домой, собрать чемодан и навсегда свалить к матери в свой поселок, предоставив событиям идти своим чередом. Тем более что Андрей, если разобраться, вообще никаких моих усилий не стоит.

Вторая мысль – оставаться на месте. Третья – мне теперь вообще уже все равно. Пусть убьют. Так даже легче. Может, это и к лучшему, чем так жить. Я даже могу специально выйти на улицу, чтобы стать там отличной живой мишенью. От неизвестности было страшно. Я почувствовала, как на моих глазах выступили скупые слезы – только не поняла, от чего: от холода или от страха. Я родилась на свет, чтобы быть брошенной на помойку, замерзнуть от холода, усталости и дождя в вонючей, грязной подворотне, где каждая моя клетка замирала от холода и ужаса…

Прошло три часа. Я дала себе слово сидеть хоть до завтрашнего утра, до тех пор, пока хоть что-то не увижу. До сих пор не понимаю, на чем основывалась моя уверенность, логикой ее невозможно было объяснить. Я что-то чувствовала, верила, что мои действия должны привести к какому-то определенному результату. И, скорее всего, этот результат будет именно здесь и сейчас.

В сотый раз я повторяла самой себе: «Ты никогда ничего не докажешь. Ты просто умрешь. С мафией бороться невозможно. Смерть – это единственное, чем может закончиться эта борьба».

Разве что еще – отступить… Может, Ивицын был прав, и отступить – самое правильное решение? А вдруг я ошиблась во всем, и сейчас ничего уже не может произойти.

И тут я увидела то, что ждала на протяжении трех долгих часов. В здание входил Роберт. Роберт! События не замедлили последовать. Минут через пять он вышел под руку с Ивицыным, они сели в машину, припаркованную у входа, и куда-то уехали. Это была машина Ивицына. Я выскочила из подъезда, но они уже скрылись. Впрочем, преследовать их не имело смысла. Я все равно узнаю, куда они поехали, – днем раньше или днем позже. Конечно, Роберт не босс и не убийца. Однако существует одно обстоятельство…

Через пятнадцать минут я звонила в двери Юлиной квартиры. К этому меня привело простое логическое заключение: Роберта привела ко мне Юля – значит, ей кто-то его порекомендовал. О Юле я не думала ничего. Дверь мне не открывали долго, но я знала, она должна быть дома. Все это уже начинало меня тревожить. Приоткрыв дверь, Юля ахнула в щелочку:

– Ты?! Извини, я сейчас.

Она вновь захлопнула дверь, и я услышала топот босых ног. Минуты через три меня впустили в квартиру. На Юльке был длинный халат – судя по всему, она только что встала с постели… В прихожей на вешалке висела мужская кожаная куртка, под ней стояли мужские туфли.

– Танечка, ради бога, ты не могла бы подождать на кухне?

Ждать на кухне? В другое время – почему бы и нет? Но я давно уже оставила в прошлом деликатность и скромность. Оттолкнув сестру, загораживавшую мне проход, я широко распахнула двери и ворвалась в спальню.

В Юлькиной кровати лежал герой-любовник, хозяин «Городского канала». При моем появлении он нахально улыбнулся, а Юлька из-за моей спины подавала ему какие-то отчаянные знаки. Мы, все трое, не произнесли ни слова. Я вышла из спальни, потащив Юлю за собой. В кухне она вырвалась.

– Ты совсем охамела! – Голос у нее был глубоко возмущенный.

– Мне надо с тобой поговорить.

– Это слишком! Как ты посмела врываться в мою спальню?!

– Заткнись! Скажи ему, чтобы проваливал!

– Это ты проваливай! Сука наглая! Вон из моей квартиры!

Не знаю, подействовало ли на меня ожидание в подворотне или то, что довелось мне узнать, но только я размахнулась и отвесила Юльке здоровенного леща.

– Ты что? – обалдела она.

– Пусть он катится отсюда. Я не шучу.

Юлька неуклюже дернула плечом и вышла. Вскоре я услышала, как хлопнула входная дверь.

– Он ушел, – сказала все еще обалдевшая сестра, вернувшись на кухню. – Что происходит?

На ее щеке выступило красное пятно от удара.

– Не ожидала, что это он! – усмехнулась я.

– Кто ж еще? Что все это значит? Ты врываешься в мою квартиру…

– В самое неподходящее время, – закончила я фразу. – Кто рекомендовал тебе Роберта?

– Я… я не понимаю… м-мой хороший знак-комый… – начала заикаться Юля.

Я схватила Юльку за борта халата, хорошенько встряхнула, потом швырнула к стене, не выпуская халата из рук, и заорала ей в лицо:

– Кто сказал, чтобы ты привела ко мне Роберта?! Кто?!

– Фил… яд-дин! – Юлька всхлипывала.

– Это кто?

– Ты же его только что видела!

– Твой любовник?

– Да.

– Когда он тебе это сказал?

– После ареста Андрея.

– Ты знала Роберта раньше?

– Так, видела несколько раз… Встречалась в ресторанах…

– Знаешь адрес?

– Роберта?

– И Роберта, и Филядина.

– К-конечно, – охотно кивнула Юля.

– Давай! Быстро!

Юлька побежала в комнату и вернулась с блокнотом.

– Вот, пожалуйста…

Я вырвала у нее из рук блокнот и спрятала в сумку.

– Что ты знаешь о Филядине? – Я все еще была не в себе.

– Немного… Он занимается бизнесом… очень занят… держит твой «Городской канал»… предложил тебя туда устроить… в общем, знаю только то, что он сам рассказывал. Пару раз была у него дома. Да, еще он все время плохо отзывался об Андрее… говорил, что я даже представить себе не могу, какая этот Каюнов сволочь…

– Еще что?

– Не помню… очень мало… отдай мне блокнот!

– Потом верну!

– Что случилось? Я ничего не понимаю! – Вздрагивая всем телом, Юлька громко всхлипывала. По ее щекам катились крупные слезы. А я уже не могла понять, сколько в ее слезах правды, а сколько притворства и лжи.

– Что случилось? – говорю. – Хорошо, я тебе скажу! Случилось, что Андрея осудили за то, что он не совершал! За чужую вину! Так просто – взяли и осудили! Я не знаю, кто убил детей и кто виноват в том, что случилось с Андреем. Но узнаю обязательно, можешь в этом не сомневаться! Так и передай своей банде! Я ничего не боюсь! Мне все равно – пусть меня убьют, я совершенно не боюсь смерти. Скажи им так: следствие не велось, Роберт работал на того, кто хотел посадить Андрея. А значит, на убийцу! А теперь иди! Предавай меня в очередной раз! Помоги убить свою родную сестру, давай! Почему бы тебе этого не сделать!

– Таня! – Юля дико закричала и упала передо мной на колени. – Я тебе жизнью клянусь, что я тут ни при чем! Я не знала этого! Если с Робертом – правда, значит, меня же подставили, как дуру! Таня, лучше меня убей, я не знала…

Она вцепилась мне в ноги, судорожно рыдая.

Наконец мне удалось вырваться.

– Ты мне веришь? Таня!

– Не знаю.

Я вышла.

Роберт жил за два квартала от моей сестры. Его дом – новую шестнадцатиэтажку – я нашла без труда. Юле специально сказала, что мне нужен был адрес Филядина. Главным образом я собиралась к Роберту. Поднялась на третий этаж, нажала кнопку звонка.

– Мы вас ждали, заходите, – распахнул дверь Роберт.

По дороге к его дому я четко сформулировала задачу:

1) выяснить, Филядин ли босс;

2) роль моей сестры;

3) почему Филядин (босс) хотел уничтожить Андрея.

– Ждали? – переспрашиваю? – Кто?

– С вами будут говорить.

– Ваш хозяин? Филядин?

– Увидите.

Он провел меня в гостиную, шикарно обставленную антиквариатом. В кресле у окна сидел Филядин. Я знала, что увижу его здесь, и сомневалась, что уйду из этой комнаты живой, но неожиданно почувствовала удивительный прилив мужества.

– Я вас долго разыскивала по всему городу. Впрочем, не сомневалась, что убийца – вы!

– Вот как? – Филядин держался спокойно, и мне показалось, что он не воспринимает меня всерьез, это было плохим признаком.

– Убийца! – снова выкрикнула я.

– Вы в этом уверены?

– Это правда!

– А вдруг нет? А вдруг убил Роберт – что тогда? – Он издевался надо мной в полном смысле этого слова. Я обернулась – Роберт стоял в дверях, и по его лицу я поняла, что наш разговор ему очень неприятен.

– Считаете меня идиоткой? Вы прекрасно знаете, что Роберт не мог.

– Почему же?

– Потому что он левша, а раны были нанесены правой рукой.

Этого от меня не ожидали. Он растерялся, и я решила углубить крошечную победу.

– Вы забыли, что Роберт представлялся адвокатом Андрея? Я имела возможность видеть, какой рукой он пишет.

– Вот уж, право, – подобная наблюдательность от вас… не ожидал, не ожидал.

– Вы от меня, кажется, вообще ничего не ожидали.

– Только почему же представлялся? – Он смеялся, фальшиво и глупо. – Роберт действительно адвокат. Только не Андрея Каюнова, а мой. Разве он плохо справился со своей ролью?

Я предпочла ничего не ответить. Но Филядин никакого ответа от меня и не ждал.

– Ради бога, сядьте! – Указал на диван напротив. – Вы не похожи на живой укор.

– Ничего, я постою. Так вам будет удобнее меня убить.

– Какого черта вы явились к Роберту? – как-то вяло, едва не зевая, решил выяснить он.

– Я пришла не к Роберту, а к вам. Поговорить, как вы стали убийцей.

– Вы тупица, и уже мне надоели. У вас есть доказательства?

– Нет. Но будут.

– Я никого не убивал. И у меня как раз доказательства есть. Доказательства, что я невиновен.

– Да неужели?

– Знаете, где я провел весь день 26 июля? И ночь с 28-го на 29-е?

– Знаю. Утро 26-го – в подвале на Перевальной, 15, в обществе Димы Морозова.

– 26 июля все утро и весь день я провел в постели с вашей сестрой.

– Это легко сказать.

– Это правда.

– Вы не можете доказать!

– Почему же, могу.

– Каким образом?

– Вы не спрашиваете, где именно. Где находилась эта постель. Спроси́те, и я вам отвечу: в 120 километрах от города, в поселке Лесное. Мы с Юлей были на даче моего приятеля. Выехали отсюда в восемь утра (по дороге я заправил машину на автозаправке, можете это проверить) и приехали в Лесное в начале десятого. На даче была компания, человек двадцать пять. Оттуда мы не отлучались до вечера. А знаете почему? Потому что, как только мы въехали в поселок, моя машина сломалась. И стояла в гараже приятеля целых две недели. А вечером, около полуночи, нас подбросили в город. Следовательно, я не мог уехать, тем более доехать так быстро.

– А при чем здесь постель моей сестры?

– Компания нам не понравилась, и мы провели день в комнате наверху. Юля весьма хороша в постели. Изредка к нам кто-то заглядывал. Приносили еду. Ну и потом, самое главное, что могу вам сказать: я не был знаком с Димой Морозовым. И откуда я мог знать, что в то утро ваш муж собирался встретиться именно с ним?

– От моей сестры.

– А она знала об этом? Вы сами знали об этой встрече?

Мне нечего было ответить.

– Не верите? Я так и думал. Вот.

Он достал из бумажника квитанцию с автозаправочной станции, находившейся в нескольких километрах от города. Филядин действительно покупал там бензин 26.07 в 8:25. Потом он протянул мне квитанцию от какой-то автомобильной фирмы о том, что машину вернули владельцу после ремонта только 1 августа. Автосервис находился в поселке Лесное.

– На Белозерскую без машины я не мог бы попасть. И потом – у меня не красная «ауди». Моя машина – джип «мерседес» представительского класса черного цвета.

– Откуда вы знаете про красную «ауди»? – сморозила я глупость.

– Я все знаю! – засмеялся Филядин.

– Зачем вы это сделали? Зачем вы сделали все, чтобы убить Андрея? Зачем вы убили этих детей?

– Вы мне не верите? Вы по-прежнему думаете, что это я убийца? Ладно. Впрочем, я это предполагал.

Он достал телефон и набрал номер.

– Юля? Это я. Вспомни, пожалуйста, какого числа-месяца мы были с тобой на даче у Виталика в Лесном?

Я отчетливо услышала Юлин голос:

– 26 июля. Зачем тебе это?

– Умница! А теперь повтори то же самое…

– Юля? – взяла я телефон.

– Таня, ты где? Где ты находишься? Что случилось? Ты где, Танечка?

– Это правда? Вы были там 26 июля?

– Да, я хорошо это помню. С тобой все в порядке? Ты где? Господи, неужели ты думаешь, что это Славик? Алло, Таня!

Я вернула телефон Филядину.

– А 28 июля, – продолжил он, – я тоже был с Юлей. Только в городе. У нее дома.

Голос Филядина вернул меня на землю. Я растерялась: все сказанное им было слишком правдоподобно. Может, потому, что мне не приходилось сомневаться в характере его отношений с моей сестрой?

– Каюнов никого не убивал, – снова нарушил мои мысли Филядин, – но я все сделал для того, чтобы в это никто не поверил…

– Зачем? Почему вы это сделали? – взвилась я.

– Сядьте! – Его резкий голос содержал непреклонный приказ, и, непонятно почему, я вдруг опустилась в мягкое кресло.

– Если со мной что-то случится, в полицию попадет письмо, где все описано подробно… – на всякий случай сказала я.

– В полицию? К Боре Драговскому? К Ивицыну? У вас хорошее чувство юмора! – Он посмеялся коротко.

– Да, я не подумала, что вы одна банда…

– Вы многого не понимаете. Вам кажется, что понимаете, вам хочется наконец это понять, но вы не можете.

– За что вы так ненавидите Андрея?

– Да, вы правы, я его ненавижу.

– Почему? Что он вам сделал?

Он встал с кресла, подошел к окну, откинул плотную занавеску, посмотрел вниз. Я обернулась и увидела, что Роберт незаметно ушел. В комнате мы остались одни.

– А собственно, почему бы и не рассказать? – повернулся он ко мне.

– Рассказать – что?

– Почему я его ненавижу.

В напряженной атмосфере комнаты было что-то такое, что невероятно мешало дышать.

– В тот день, – начал Филядин свой рассказ, – она впервые показала мне письма. Я совершенно ее не ждал, я вообще не знал, что она в городе, она ворвалась в мой офис внезапно, и, как всегда, я отложил все свои дела только для того, чтобы поговорить с ней. Она хотела этого, потому и принесла письма. В ее глазах я видел отблеск настоящего счастья. По правде говоря, я никогда не видел ее счастливее, чем в тот день. Она вообще легко поддавалась эмоциям. Помню, так было еще в детстве – сначала плакать, потом смеяться… Или наоборот. Это нечеловечески страшно. Понимать, что счастье – всего лишь отголосок трагедии, которую ты мог бы предотвратить… Впрочем, с детства она была просто дико избалована, ни в чем не знала отказа. Так и выросла. В твердой уверенности, что как только она чего-то захочет, то сразу же должна все получить. Но мы многое не выбираем, и я не мог выбрать тогда – то ли радоваться вместе с ней, то ли все пресечь на корню. Разумеется, она приехала к нему в город, она приезжала достаточно часто к нему, лишь в тот день забежала на минутку и ко мне. Он сказал ей, что очень ее любит и даже готов на ней жениться. Так что она прибежала ко мне поделиться своим счастьем и показать письма.

Филядин продолжал, засунув руки в карманы и начав расхаживать вперед-назад по комнате:

– Честно сказать, ее выбором я был потрясен. Безнадежный неудачник без определенного рода занятий, какой-то вшивый художник, да еще и женатый, вдобавок живущий на хлебах у сестры жены… И к тому же – странное совпадение – сестра его жены была моей самой лучшей любовницей. Из разговоров с Юлей я мог составить представление о том, что такое этот тип. Письма завораживали, но меня поразили не они, а то, что этот придурок изъяснялся с девушкой таким старомодным способом. Писал письма. Конечно, он не мог ее не покорить. Она рассказала, что даже ездила с ним в Крым. Разумеется, этот тип был не той кандидатурой, которую я мог выбрать в супруги для самого близкого человека в моей жизни. Но что я мог поделать? Она его любила. В душе я предчувствовал, что скоро все это закончится, но она повторяла без конца: разве мужчина, который пишет такие письма, может не любить? А полгода спустя рыдала у меня в кабинете, истерически, с надрывом и горько, несколько часов подряд. Влюбленный субъект не собирался на ней жениться. Я все это знал заранее, но не мог ей сказать. В припадке отчаяния она хотела разорвать в клочки эти письма, но я не дал.

Тогда уже я понял, что это нечеловечески больно. Видеть слезы самого дорогого тебе человека. Я решил сохранить письма, чтобы когда-нибудь предъявить счет так больно ударившему ее подонку. Но я говорил ей стандартные, ничего не значащие утешительные фразы. Я утешал ее так, как всегда в детстве. Когда она была маленькой, то, если ее обижали, даже родители, она сразу прибегала ко мне. Я говорил, что он еще может передумать и она не должна сдаваться, что он еще может снова вернуться к ней. И предложил оплатить ей учебу в юридической академии, а также снимать для нее хорошую квартиру в городе. Она согласилась и вроде бы утешилась. Через некоторое время она нашла шикарную двухуровневую квартиру, которая стоила тысячу долларов в месяц. И я снял эту квартиру, потому что ни в чем не мог ей отказать. Помню, когда мы только туда вошли, она обрадовалась: «Теперь я буду находиться поближе к Андрею…» Я обалдел: «Нина, что ты делаешь…»

– НИНА?! – Я выкрикнула это имя, еще до конца не веря, что это та самая девушка.

– Да, конечно, Нина. О ком же я еще могу говорить? Моя сестра Нина.

Я задохнулась от ужаса. На какую-то долю секунды мне показалось, что все плывет, как в полусне, перед моими глазами и что вновь захватывающий меня кошмар не закончится никогда. Кошмар. Я не могла сказать иначе. Все, что я хотела, – просто узнать, кто убил этих детей, и вытащить Андрея из тюрьмы. И вот, расследуя три детские смерти, я натолкнулась… на что? Я пришла сюда только для того, чтобы выяснить, является ли этот человек убийцей. А вместо этого окунулась в жуткий кошмар прошлого…