Текст книги "Без суда и следствия"

– Знаешь, я не суеверная, но это жутко.

– Брось. Ерунда.

– Здесь тебя не найдут, – сделала Нонка лицо бегемота.

– Надеюсь. Который час?

– Ну почему же не спросить прямо? – засмеялась Нонка.

– Ну хорошо, спрашиваю прямо: когда он придет?

Нонка взглянула на часы, кокетливо склонив голову (этот наигранный жест, видимо, остался с ее театрального прошлого), и снова усмехнулась:

– Уже совсем скоро.

Глава 6

Я проснулась на рассвете и, выглянув в окно, сразу же увидела свою машину, стоящую возле подъезда. Было уже достаточно светло. После разговора с Филядиным я металась по постели словно в бреду, страшась не столько смерти, сколько неизвестности. С рассветом прояснилась ночная мгла. Отдернув занавеску, я смотрела на будущее орудие моего убийства – кто-то ночью подогнал машину под мои окна.

Скорее всего, это будет взрыв, размышляла я. Этого стоило ожидать. Конечно же, я спущусь вниз и хотя бы просто коснусь машины рукой. А потом, если ничего не произойдет, сяду за руль. Некоторые взрывные устройства реагируют на малейшее прикосновение.

Если же бомбы в машине нет, значит, задумана автомобильная катастрофа. Это еще проще – нужно лишь открутить вовремя нужные гайки, и тормоза не сработают на повороте. Никаких следов. Заурядная авария…

И тут меня накрыло с головой волной черной ярости. Захотелось бить посуду, стекла, переворачивать мебель, кричать…

Вскоре ярость сменилась холодным отчаянием. Я оделась и вышла из дома, говоря себе, что иду навстречу собственной смерти. Все равно ведь другого выхода нет. Впрочем, если суждено умереть – значит, так и будет.

Было пять часов утра. В почтовом ящике лежали ключи от машины. Я открыла дверцу, отъехала от дома – полная идиотка…

…и ничего не произошло. Не было никакой бомбы. И тормоза вроде работали.

Трудно сказать, испытала ли я облегчение от этой мысли. Может, все-таки автомобильная катастрофа? Бак был полный, и я стала ездить по спящему еще городу.

Когда отпал и вариант катастрофы, я озверела. Зачем устроили этот цирк? Остановив машину в каком-то безлюдном переулке, заглушила двигатель и стала копаться в моторе. Этому научил меня Андрей. Если бы не хватало провода или детали, я смогла бы это определить. Но все было в полном порядке. Тогда я тщательно обшарила салон – прощупывала сиденья и пол, вынимала все ящики и пепельницы. Ничего!

Через час вернулась домой.

Я ничего не понимала.

А в восемь раздался звонок. На пороге стояла Юля.

– Извини меня… – Сбивчиво, полуистерически заговорила она. – Я не могла спать… Я не спала всю ночь… – Красное, зареванное лицо говорило яснее слов о том, что она не лгала.

– Ты тут ни при чем. Я все знаю, – решила я начать разговор первой.

– Танечка, милая, прости меня…

– Простить? За что?

Внезапно (я сама не уловила этот момент) она рухнула на ковер и зарыдала истерически, с надрывом, по-бабьи вцепившись кулаками в щеки.

– Я убью его, если с тобой что-то случится… Кроме тебя, у меня никого нет. Нет никого… на всем белом свете… Танечка, родная моя, кровинка моя, я его убью, если кто-то посмеет тебя тронуть. Он сегодня в четыре утра явился, но я выставила его за дверь. Надо было выставить раньше. Но это так тяжело… прости меня… я никогда не сделала бы тебе плохого. Ты веришь мне? Веришь?

С огромным трудом мне удалось поднять ее на ноги, отвести в комнату, дать стакан воды и убедить, что никого не надо убивать. Постепенно она успокаивалась, дрожащими руками держа стакан и роняя в воду крупные слезы.

Наконец и слезы закончились. Теперь ее мучило жгучее желание все мне рассказать.

– Я случайно ту бумажку нашла… в кладовке… Убирала – и вдруг смотрю, этот листок. Конечно, я сразу же узнала почерк Андрея, а когда прочла… Сначала я обалдела, не знала, что и думать. Может, он собирался писать какую-то книжку? А что бы ты подумала? Потом приехал Славик. У меня все из рук валилось. А он был такой заботливый, нежный… Я ему про тот лист и рассказала – ночью, мы в постели лежали… Я думала, он засмеется и скажет, что все это ерунда, не стоит обращать внимания, все такое – а он вдруг стал таким серьезным. А потом… мне даже страшно об этом вспоминать. Оказывается, все в письме было правдой. Я даже понятия не имела, что у Славика была сестра, так растерялась… Да еще и ты все время находилась в таком тяжелом состоянии после суда… Славик посоветовал все тебе рассказать. Я и решилась – может, и правда легче тебе станет…

– Ты всегда делаешь то, что говорит Славик?

– Танечка, милая, прости меня… Ты не знаешь, как тяжело женщине одной, без мужа…

– Знаю…

– Что? Ой, прости, забыла… – И снова в слезы.

– Хватит. Все пустые слова. Только вот что интересно: тебе в голову не приходило, что это чушь собачья?

Юля даже растерялась.

– Как? Но ведь Андрей убил сестру Славика?

– Никого глупый и несчастный Андрей не убивал! Впрочем, все это для тебя тоже пустые слова. Ты всегда была твердо уверена в том, что Андрей убийца. Тебя ни в чем нельзя переубедить. Да я и не буду этого делать. Ты все равно не сможешь изменить свое мнение. Даже если очень постараешься… Но ты и стараться не будешь…

– Танечка…

– Мне не нужны твои бестолковые слезы. Я знаю, что ты ни в чем не виновата. Он мне сам все рассказал. Ты действительно была уверена, что делаешь все для моего же блага. Не хотела причинить мне зла.

– Но я постараюсь тебя понять, если ты мне расскажешь.

– Ничего я тебе не расскажу. Одно только могу… Андрей никого не убивал. Ни сестру Филядина, ни детей. У меня есть доказательства. Правда, я еще не знаю, кто убил детей, кто это сделал. Но я найду убийцу, можешь в этом не сомневаться. Любой ценой, ты меня знаешь. Теперь я оказалась в центре событий, так что можешь готовиться к самому худшему.

– Таня! – взвизгнула сестра.

– Только не надо никого убивать! – встряхнула я ее за плечи. – Впрочем, ты этого и не сделаешь. Извини, если я вела себя грубо. Извини, что ударила тебя. Я не хотела, так получилось.

– Не нужно извиняться. Ты имела на это полное право. Только ты вела себя не грубо, а глупо.

– Ты по-прежнему в своем репертуаре! – тяжело вздохнула я. Руки сами уперлись в бока.

Она уже полностью успокоилась.

– Тебя никто не посмеет тронуть даже пальцем! Никто не посмеет! Ночью, из-за двери, когда я его не впустила, Славик поклялся всем на свете, что не собирается причинить тебе вред. И я ему верю. Он тебя не тронет – он мне обещал. Я не могла дождаться, пока рассветет, чтобы прибежать сюда и все рассказать. Ты правильно все сделала…

– Но ты мне не веришь… – стала жалобно вглядываться Юля мне в глаза. – Ты уже простила? Я могу с тобой остаться? Ты меня простила, Танечка?

Юля была моей единственной сестрой, ближе нее у меня никого. Что я могла ей сказать? Я не держала на нее зла. Простила, разумеется, давным-давно.

Юлька сказала, что останется у меня – на целый день. Она была твердо уверена в том, что ничего не случится.

Ночью я спрятала все документы в свою сумочку из крокодиловой кожи, чтобы они находились под рукой. Я не знала, зачем это сделала. Сумка была подарком Андрея и стоила бешеных денег. Но я не могла ее продать.

Около десяти часов утра Юлька открыла мой холодильник – он был пуст. Сестра пришла в ужас, но все объяснялось просто: не было денег, не было и продуктов. Она тут же решила ехать в магазин, но я сказала, что поеду сама. Почему? Во-первых – не могла себя лишить удовольствия прокатиться на машине. Во-вторых, в районе Центрального рынка (куда я собиралась отправиться) должно быть полно народу, то есть безопасно. Уж точно безопаснее, чем в квартире.

Я обещала вернуться через час (езды было минут двадцать). А в прихожей мне на глаза совершенно случайно попалась моя бирюзовая шелковая косынка, выпавшая из ящика, я машинально схватила ее и сунула в карман.

Это была судьба. Через некоторое время косынка должна была спасти мне жизнь.

Я спустилась по лестнице, села в машину. В газетах потом написали, что из окна меня видела соседка с первого этажа…

Юля ждала меня до вечера – до шести часов. Но к вечеру я не могла вернуться.

Плохо разбираясь в марках машин, я не смогла определить, что за черный автомобиль следует за мной по пятам.

Первый раз я увидела его отражение в зеркале при повороте на Центральный проспект. Эта машина слишком резко затормозила у светофора – рядом со мной. Потому что у светофора остановилась я, подумалось мне. В ней сидели несколько мужчин, и водитель пристально меня разглядывал.

Можно сказать: ну бывает, ничего особенного. Но, свернув на улицу Солнцевскую, я снова увидела эту машину. Что это – тоже совпадение?

Почувствовав, как вся покрываюсь холодным потом, я резко свернула в какой-то проезд: он был в противоположной стороне от нужного мне рынка, и движения в нем почти не было.

Сомнения отпали – машина неотступно следовала за мной. Я обругала себя идиоткой за то, что не догадалась раньше. Мне было страшно. Мимо промелькнула ухмыляющаяся жирная рожа шофера. За мной явно следили.

Я почувствовала, что от страха утрачиваю трезвость мышления. Казалось, выхода нет: в зеркале – черный автомобиль, безнадежность.

Человеческое существо обладает способностью в момент опасности и паники превращаться в испуганное, обезумевшее животное. Это неправда, что существуют люди, без страха смотрящие в глаза собственной смерти. Есть просто люди, умеющие справляться с собой. А я, убедившись, что меня преследуют, потеряла голову в полном смысле этого слова. В их намерениях сомневаться не приходилось.

Я увеличила скорость и проскочила на повороте почти под колесами катившего навстречу трамвая. Но все было бесполезно – за мной следовали по пятам. Я повторила подобное несколько раз, но мужчина за рулем только смеялся. Кошка всегда выпускает мышь, прежде чем ее съесть, а потом ловит за хвост.

После этого я уже включила до предела скорость и стала как обезумевшая носиться по городу, совершенно не понимая, что теперь делать, не зная, в какую сторону ехать, рискуя на каждом повороте врезаться в одну из потока движущихся навстречу машин.

Вспоминая то безумие (в напряженном движении утреннего города), я удивляюсь, как мне удалось выжить. Три раза я чуть не врезалась (один раз в КамАЗ), дважды чуть не попала под трамвай, потом скатилась в какую-то канаву, вдребезги разбив деревянный забор на одной из улиц – там шли ремонтные работы. Счастье, что никого не задавила. Всем этим я добилась лишь одного – сумела здорово разозлить преследователей. Потное лицо водителя снова проплыло сбоку. Больше он не смеялся – скрипя зубами, посылал мне вслед самые отборные ругательства, наверное, мечтая окончательно и незамедлительно раздавить меня как клопа.

Я потеряла счет времени, поэтому не знала, сколько это уже продолжается. Час, два? Наконец что-то изменилось в их поведении – им надоело, они решили поскорее покончить со мной.

А потом раздался выстрел, и пуля, пробив заднее стекло, пролетела совсем рядом. Я услышала дикий звон разбитого стекла, резко рванула руль в сторону, въехала на тротуар, и буквально из-под колес выпрыгнула маленькая девочка с розовым бантом, пронзительно вскрикнув. Из окна дома ей вторила какая-то женщина.

Руль скользил в мокрых от пота руках. Снова раздался выстрел, и пуля пробила стекло справа. Еще один – в багажник. Я молилась, чтобы не в бензобак. Это была бы слишком ужасная смерть! (Впрочем, любая смерть ужасна.)

В конце концов я смогла их опередить – ненамного. Справа был темный переулок – свернула туда. В глубине виднелась пересекавшая его широкая улица. Пуля пробила ветровое стекло, пролетев над моей головой, и осколки попали мне в руку. Дальше все произошло за несколько секунд. Пуля вонзилась в шину, резко закрутился руль, и моя машина остановилась на повороте. Я с трудом смогла удержать управление, но рукав куртки уже намок от крови и стал тяжелым.

Я быстро распахнула дверцу здоровой рукой, выскочила из машины и бросилась бежать, прижимая к груди сумку. Завернув за угол, попала на широкую улицу. Передо мной была раскрытая железная дверь. Не соображая, что делаю, я заскочила туда и быстро захлопнула дверь за собой. Когда я заворачивала за угол, бандиты находились только в середине переулка.

Все произошло мгновенно. Ноги отказались меня держать, я упала на пол.

Захлопнув дверь, я оказалась в полной темноте. Болела рука. На ощупь пол был каменным и холодным. Я услышала резкий скрип шин на повороте и поняла, что они уже на улице. Но, притормозив, развернулись и поехали обратно, насколько я могла судить.

Позже я поняла, почему меня не смогли найти: на улице было множество дверей (наверное, штук десять), таких же, как и та, где я скрылась. И все были закрыты.

Раздалась настоящая автоматная очередь, заставившая меня задрожать всем телом, звон разбитого стекла – я поняла, что стреляли они по моей «тойоте». Потом все смолкло. Я дрожала, боясь дышать и сдвинуться с места. Наконец услышала шум удаляющегося автомобиля – они уехали.

Глаза медленно привыкали к темноте. Я находилась в какой-то подсобке – в помещении без окон. В одном углу были свалены большие матерчатые тюки. Прямо передо мной посередине стены показалась железная дверь, огороженная решеткой, на ней висел замок. Я поняла, что нахожусь на каком-то складе. Очевидно, кто-то (на мое счастье) забыл запереть дверь. Я решила встать и проверить вход – дверь была не заперта, просто плотно закрыта. Закружилась голова, и я снова села на пол. Сняла куртку – рукав свитера был темный и мокрый. Немного крови попало на пол. Сняла и свитер. На ощупь вынула из раны кусочки стекла – порезы были неглубокие, но болезненные, и крови натекло много. Затем, случайно наткнувшись на карман куртки, сунула туда руку и достала бирюзовую косынку. Она вполне могла стать перевязочным материалом. Я туго стянула раны и остановила кровь, потом оделась. Теперь необходимо было решить, что делать дальше. О возвращении домой речи быть не могло. Меня там найдут и убьют. Наверное, меня уже ждут. Выйти из склада на улицу я могла только с наступлением темноты. Оставалось надеяться, что забывший запереть дверь не вернется сюда.

Выключила телефон. Легла на пол и принялась ждать. Чего я ждала – откровения, спасения, подсказки?.. Кружилась голова. Слабость – во всем теле, рука болела все сильнее и сильнее.

Темнота действовала на меня угнетающе. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой.

Наверное, я потеряла сознание. Очнулась, лежа на полу лицом вниз. Перед глазами вспыхнуло воспоминание: хорошо освещенный зал кафе… дождливый сентябрьский день за окном… Юля, нетронутый бифштекс на тарелке… лицо человека и его слова, в которых звучали уверенность и сила:

– Если когда-нибудь вам понадобится помощь, обращайтесь ко мне.

Этого человека звали Евгений Сикоров. И я знала, как его найти. Мысль, явившаяся мне как спасение, заставила приподнять голову. Мне была нужна помощь – наверное, никогда в жизни помощь не требовалась мне больше, чем теперь. Он говорил, что не верит в вину Андрея. Он был его другом. Он сможет мне помочь.

Приоткрыв дверь, я выглянула на улицу. Как ни странно, стемнеть еще не успело. Вокруг ни души. Вытерев с пола кровь, тихонько вышла из склада. На коричневой куртке кровь не была видна, зато джинсы и кроссовки, вымазанные землей, походили на прикид бомжа. Наверное, Бог и судьба не оставили меня в тот день.

Добралась до ближайшей подворотни. Рядом находилась проходная большого завода (кажется, завода полимеров) – там никто не обращал на меня внимания. Включила телефон, набрала номер школы, где работал Андрей, и попросила позвать Евгения Сикорова.

– Алло?

– Я Татьяна Каюнова. Надеюсь, вы меня помните? Я не могу много говорить. Мне срочно нужна помощь. Когда-то вы сказали, что я могу обратиться к вам.

– Где вы? Я немедленно выезжаю. Не беспокойтесь, вы правильно сделали, что мне позвонили. Что-то произошло?

– Объясню потом. Я возле проходной завода полимеров, Суворовский проезд.

– Еду.

Судьба хранила меня в тот день. Я прождала в подворотне полчаса. Увидев Евгения, метнулась навстречу.

– Я взял такси. Боже, что с вами случилось?

– Тише, ради бога, – схватила его за руку, – меня хотели убить. Я ранена. Вы можете спрятать меня на несколько дней? Я заплачу.

– Ну конечно, пойдемте. Я отвезу вас к себе, живу я один, и вас никто не увидит. Потом что-нибудь придумаем. Наденьте мой плащ, у вас кровь на куртке.

Мы вышли на людную улицу и сели в такси. Сикоров жил на юго-западе, в районе новостроек, в маленькой однокомнатной квартире девятиэтажки.

В двух словах я рассказала ему, что произошло. И тогда Сикоров решил с наступлением ночи отвезти меня к своей двоюродной сестре, сказав, что там будет безопаснее. В его доме меня могли заметить соседи, могли выследить, если кто-то видел, как я встретилась с ним и мы сели в такси…

Он перевязал мне руку, смазав ее йодом. К вечеру сообщение о моем исчезновении появилось везде, где только можно. И я рассказала ему почти все. До мельчайших подробностей описала сцену погони, стрельбу в переулке, про то, как спряталась в пустом складе, – умолчала только, чем было вызвано это преследование, упомянув лишь, что всегда верила в невиновность Андрея и все случившееся только подтверждает мою правоту.

Выслушав, Сикоров шокировал меня следующим вопросом: почему, увидев следящую за мной машину, я решила, что меня собираются именно убить? Что ответить, я не знала, просто развела в недоумении руками.

С наступлением темноты, в час, когда максимально пустеют улицы города, Сикоров обещал перевезти меня к своей двоюродной сестре. По его словам, Нонка (сестра) имела небольшую квартиру в подвале (сама она там не жила, но изредка сдавала ее тем, кому необходимо было скрыться на время). Собственно, Нона была сестрой последней жены отца Сикорова, но они остались в хороших отношениях и считали друг друга родственниками. Он сказал, что Нонна не всегда была законопослушной и что в ее круг общения входят не те люди, к которым я привыкла, но пусть это меня не шокирует – Нонна отлично умеет держать язык за зубами, лучшего места, где можно отсидеться в тишине и подумать о будущем, мне не найти. Ведь прежде всего следует переждать, пока ажиотаж вокруг моей персоны несколько спадет. И телефон держать выключенным – чтобы меня не выследили по сигналу мобильника.

Глава 7

В половине одиннадцатого ночи мы вышли из квартиры Сикорова, сели в автобус (я тщательно закрывала лицо шарфом) и приехали в центр, где во дворе одного из старых домов был подвальчик, в котором мне предстояло временно жить. Нонна встретила меня любезно, заверила Сикорова, что со мной все будет хорошо, и он ушел, пообещав утром заглянуть.

Нонна покормила меня ужином, перевязала руку чистым бинтом, пообещала утром принести необходимые мне вещи и ушла, оставив меня одну. Я чувствовала себя совершенно разбитой, поэтому легла спать.

Но заснуть не смогла. Ворочалась на продавленном неудобном диване, думая, сколько человек ночевало здесь до меня. Судя по обилию тараканов, таких побывало тут немало. Еще я боялась, что в подвале водятся крысы или мыши. И, безуспешно призывая к себе сон, думала о личности моего спасителя.

Евгений Сикоров был блондином высокого роста, гораздо выше моего мужа. Я пыталась представить, каков этот человек, Евгений Сикоров. Это было вполне естественно – разобраться, от кого зависела моя жизнь. Когда нет ни опасностей, ни проблем, вполне нормально не замечать кого-то, не знать в лицо. Но все изменяется, как только понимаешь: этот неизвестный тебе человек держит в своих руках твою жизнь. И ты начинаешь впитывать мельчайшие подробности, не замеченные раньше.

Наша первая встреча длилась не больше десяти минут. Но обратиться именно к нему мне подсказало какое-то чутье. Стоило ли ему доверять? В любую минуту он просто мог позвонить в полицию. Либо, узнав каким-то образом телефон мой или сестры, позвонить Юле. Либо просто выставить меня за дверь, сняв с себя все заботы. Сказав: «Ничего не могу сделать для вас». Но этот человек сразу же бросился спасать мою жизнь. А кроме него, помощи и правда ждать было неоткуда. Явиться к Юле или домой я не могла: убили бы сразу. Наверняка меня ждали именно там, я не сомневалась в этом ни секунды. Пойти в полицию? Меня бы убили еще быстрее. Друзей у меня не было, никто не согласился бы спрятать меня на время. Никто, кроме Евгения Сикорова, он был моей единственной надеждой и спасением, именно от него зависела теперь моя жизнь.

В его внешности не было ничего особо примечательного: ни в посадке головы, ни во взгляде серых бесцветных глаз, ни в грубой линии подбородка, резко переходящего в шею. Пожалуй, самым удивительным и несообразным во всей его внешности были как раз глаза. Говорят, глаза – зеркало души. Судя по ним, души у Сикорова не было. Но ведь это не так! У каждого человека есть некоторое подобие души, нечто вроде… Только глаза его были пусты, и казалось, что, если представить его лицо с закрытыми веками, на нем отразилось бы гораздо более осмысленности.

Волосы у него были совсем светлые, коротко подстриженные – в общем, обыкновенные. Шея казалась продолжением подбородка, словно обрубленного, что придавало лицу некоторую смазанность черт, под которой следовало заподозрить бесхарактерность и пустоту. Но только на первый взгляд. Позже становилось ясно, что под туповатым обликом скрывается сильная воля и твердый характер, запрятанные так глубоко, как только возможно, а это уже само по себе являлось интересной особенностью. Изредка проявляемая резкость в стальном блеске глаз давала основания полагать, что Сикоров – человек, способный на все.

Внешность его удивительно портили губы – асимметричные, непропорциональные: большая верхняя губа и отсутствие нижней. Облик дополняли несколько морщин на лбу и голос уверенного в себе человека.

Впрочем, я никогда не находила в себе способности к дотошному анализу. Если мне и удавалось что-то понять, в большинстве случаев я пользовалась озарением свыше, интуицией, а не логикой. Я никогда не умела по внешности определить характер человека. Мне всегда очень хотелось правильно оценивать людей, но я не могла.

Я пыталась вызвать Сикорова на откровенный разговор о себе – хотела понять, зачем он бросился мне на помощь. Сикоров много и охотно говорил о своем прошлом, о своей жизни, но ни слова обо мне. Из разговоров с ним я узнала, что родился он здесь, в неблагополучной семье: отец пил сильно, мать – чуть меньше, но тоже до запоев; в доме были нередки драки и склоки.

Когда ему исполнилось девять лет, мать бросила их с отцом и ушла к другому мужчине – и больше он ее никогда не видел. Отец окончательно спился и превратил квартиру в притон. Образумился только однажды – когда вмешалась полиция, решившая забрать ребенка в детский дом. Сына он отстоял. Вообще, со своим отцом Сикоров жил очень дружно.

После окончания школы поступил в университет, на физический факультет. Особых талантов или способностей не имел, но благодаря усидчивости и терпению закончил учебу на «отлично», с красным дипломом. После университета работал в каком-то НИИ, потом перешел в ту школу, где работает до сих пор.

Два года назад умер его отец. Вторая жена отца никаких претензий на имущество или квартиру не предъявляла, потому что сразу же вышла замуж за одного из своих старых любовников. Сикоров жил в квартире один и ни разу не был женат.

Целыми днями (с утра до вечера) я торчала у старого ноутбука, который принес мне Сикоров, слушая подробности моего исчезновения. Флешку с интернетом принес он же.

Оказалось, что Юлька решила сообщить всему миру о том, что я пыталась докопаться до истины. Это было опасно и одновременно упрощало положение. Стал ли мир (общественное мнение) сомневаться в виновности Андрея? Миру было на это плевать. Плевать было всем, кроме одного человека – меня.

Дни, проведенные наедине с собой, полные мучительных сомнений и раздумий, пошли мне на пользу. Долго размышляя о преследовании и нападении, я пришла к выводу, что поступила правильно. Другого выхода у меня все равно не было.

Сикорову и Нонке я ничего не собиралась говорить о своем расследовании: для них я просто залечивала руку и выжидала, пока все не прояснится.

События следовали одно за другим – и меня стали считать мертвой. Это оказалось очень кстати. Во-первых, я могла теперь действовать свободно, за моими «следственными действиями» никто не увидел бы Татьяну Каюнову. Она ведь мертва. Во-вторых, я могла пользоваться гостеприимством Нонны неопределенное время: мертвые не возвращаются.

Итак, мне выгодно было считаться мертвой. И Сикоров понимал: единственное, что оставалось мне делать, – прятаться. На переднем сиденье обнаружены следы моей крови – все сложилось великолепно. Все шло к завершению, и я чувствовала, что разгадка где-то уже совсем рядом: если Филядин не был убийцей, тогда зачем он пытался меня убить? Только из-за того, что рассказал мне тогда?

Лежа на диване и упершись взглядом в потолок, я постоянно восстанавливала во всех подробностях картины убийств. Скорее всего, убийца поджидал мальчишку где-то поблизости от галереи Андрея – ждал, чтобы помешать ему войти внутрь. Показания матери Морозова: ребенок на кого-то жаловался, но его слова были оставлены без внимания, значит, он решил рассказать все тому, кому доверял. Андрею. Ребенок шел рассказать правду о человеке, которого знал Андрей! И убийца знал, что именно в то утро Дима собирается все рассказать. Поэтому дождался Диму возле галереи и помешал ему войти внутрь. Вместо того заставил его пойти с ним в подвал. Почему ребенок, оставив всю свою решимость, беспрекословно пошел следом за ним – вот вопрос! А мальчик ведь был нелегкий, с характером и задатками настоящего маленького бандита. Значит, этот человек подавлял. Подавлял так, что мальчик привык подчиняться ему беспрекословно.

Убийца имел над ним неограниченную власть. Нужно ли добавлять, что мальчик прекрасно знал этого человека? Знал о нем все! Но Филядин не был знаком с Димой. Это основное противоречие. А ведь, кроме этого, все сходится. Только у Филядина была причина ненавидеть Андрея. И Филядину нельзя было допустить, чтобы Андрей кое-что о нем узнал. То есть, кроме личной мести, им руководила еще и боязнь разоблачения? Но Филядин не был знаком с Димой Морозовым. Или все-таки был? Как же это узнать?

Покончив с Димой, убийца звонит в галерею по левому мобильнику, симку для которого купил специально для этого звонка. И вызывает Андрея на место преступления. Он хорошо знает, что Андрей пойдет. Убийце важно, чтобы Каюнов побывал там, оставив следы своего пребывания – отпечатки пальцев. Но улыбка удачи еще шире – Андрей (словно по заказу) теряет блокнот, в котором есть напоминалка о встрече с Димой и о том, что следует наконец разобраться во всем (ведь он видел: с Димой происходит что-то неладное). Каюнов полицию не вызывает, для него вполне естественно действовать тайком. Понимает ли он, что его сразу же арестуют? Или просто находится в таком шоке, что не может ничего понять? Тем не менее он выскакивает на улицу, чтобы опознать труп.

Зная характер моего ненормального и скрытного мужа, можно заподозрить, что он не стал звонить в полицию, потому что решил покарать убийцу сам. И еще потому, что открытые действия просто противоречат его характеру.

Интересное наблюдение: убийца звонит совсем рядом с местом преступления потому, что хочет убедиться в том, что Андрей выйдет из галереи, но не существует ни одного свидетеля, сообщившего, что видел какого-то мужчину в указанное следствием время на улице. Или подобных свидетелей просто не стали искать? Показания Андрея (про звонок в галерею) были широко освещены, но не откликнулся ни один человек! Хотя, может, кто-то и откликнулся, только мне этого не сообщили. В деле подобных бумаг не было – я видела дело в кабинете у Ивицына. А может, убийца обладал заурядной внешностью и просто не привлек к себе внимания? Очень может быть…

Алеша и Тимур знали имя человека, преследующего Диму. Они решили поиграть в детективов, заявились к убийце и пригрозили, что знают, с кем встречался Дима в то утро. Вот противоречие, которым воспользовалось так называемое следствие: в то утро Дима должен был встретиться только с одним человеком – с Андреем. А дети хорошо знали убийцу, и, когда Дима погиб, сразу же поняли, кто убил. Убийца увез их на Белозерскую (в красной «ауди») и там уничтожил.

Скорее всего, он расправился с ними прямо в машине: если бы он это делал в лесу, кто-то из детей обязательно бы убежал. За двумя угнаться невозможно. Впрочем, если дети были слишком напуганы… Нет, он точно убил их в машине, он не мог так рисковать.

Первый труп бросил в лесопосадке. Второй – отвез в мусорный контейнер возле станции. Значит, от второго трупа в машине могли остаться следы – например, кровь… Кровь от тел, которые он расчленил. Нужно искать красную «ауди»! Вот следующее направление действий.

Далее. Перед поездкой на Белозерскую убийца снова звонит Андрею: он должен вызвать свою глупую жертву на место очередного преступления. Не отличающийся большим количеством извилин Андрей не мог не пойти туда. Но до этого убийца подбрасывает в галерею портфель с орудиями преступления. Так, чтобы Каюнов обязательно нашел его.

Что же касается Кремера, то он, конечно, не убивал. Он просто хотел остаться в стороне и, не марая рук, присвоить галерею.

Дальше включается случай: разозлившись, что с ним сыграли глупую шутку, Андрей забрасывает портфель в кусты. Да, вот еще что: значит, убийца знал, в каком месте он бросит портфель, потому что прекрасно ориентировался в лесопосадке на Белозерской, понимал, как именно должен идти человек, попавший в лес впервые, да еще в темноте. Андрей никогда не был на Белозерской и не мог знать о второй дороге. Значит, убив в машине детей, бандит отправляется в лес искать брошенный портфель, оставив на поляне машину. Находит быстро, прекрасно ориентируясь на местности. И, только вернувшись, уродует трупы.

То есть детей он убил руками, в машине у него еще не было инструментов. И уже потом разрезал детей на куски… В таком случае на одежде убитых могли остаться отпечатки пальцев. Должны были остаться! Но никакие отпечатки нигде не были сняты. Никаких свидетельств об этом не существовало. Их просто прикрыли, как и все следствие.

Одежду, скорее всего, уничтожили. Драговскому, Ивицыну и компании было выгодно, чтобы никаких следов настоящего убийцы не осталось. Они уничтожили все те мелочи, которые могли навести на след преступника. Филядина? Этого я еще не знала. Но зато на портфеле, на инструментах – множество отпечатков Андрея. Идет резонное следственное замечание: «Как вы можете утверждать, что они принадлежат не вам, если на них обнаружены ваши отпечатки?»