Текст книги "Без суда и следствия"

Глава 11

В помещении ночного клуба было пусто, сыро и тихо.

Около получаса блуждая по всевозможным закоулкам вокруг клуба и ловя на себе пристальные взгляды еще не выживших из ума бомжей, я искала что-то наподобие шикарной вывески (по ночам блистающей на всю округу неоном). Ну, по крайней мере какой-то роскошный парадный подъезд, мраморный вход… Это оправдывало бы странноватое и претенциозное название – «Гватемала». Странное потому, что в таком городе-миллионнике по меньшей мере глупо было искать что-то общее с Латинской Америкой.

Однако, проблуждав полчаса (позже я поняла, что это было совсем не так много), я нашла оцинкованную серую дверь рядом с более чем скромной вывеской, на которой было написано красными буквами: «Гватемала». Удача улыбнулась мне: я нашла служебный вход. То, что и было нужно.

Рядом, в желтом камне стены, находилась маленькая панель встроенной видеокамеры. В упор на меня уставился поблескивающий ультрафиолетом глазок. В самом низу располагалась красная кнопка переговорного устройства. Я несколько секунд собиралась с духом, прежде чем нажать ее…

Но мне так и не пришлось ее нажать, потому что прямо перед моим лицом открылась загадочная, недоступная дверь… Разумеется, я рано праздновала победу. Дверь всего лишь выпустила размалеванную девицу в облегающих черных брючках, с ничего не выражающим испитым лицом. Может, это был просто плод моей фантазии, но на какую-то долю секунды мне показалось (ассоциация возникла внезапно, при взгляде на разукрашенное лицо, обрамленное черными волосами), что у девицы существует едва заметное сходство с той, вломившейся в мою квартиру с фотографиями, Викой… В самом начале. Давным-давно. Но эта девица не была Викой. Более того, она даже внешне не была на нее похожа. Просто обе девушки принадлежали к одному типу человеческих особей, чья древнейшая профессия накладывает на лицо отчетливый отпечаток – как грим. Что ж, зато представился случай узнать, какого сорта этот пресловутый ночной клуб…

Окинув меня ничего не выражающим, сильно заторможенным взглядом, не сказав ни слова и не спросив ни о чем, девица проскользнула мимо и быстро пошла вдоль переулка, оставив входную дверь приоткрытой… Этого мне хватило, чтобы быстро проникнуть внутрь, не прибегая к помощи переговорного устройства.

Я попала в полутемный пустой коридор, освещенный одной пыльной лампочкой в самом конце. Мне даже в голову не пришло, что вот так просто и совершенно без смысла я рискую своей жизнью. Что завершающая часть моего путешествия подошла к определенному месту, из которого я уже могу никуда не уйти. Но я даже не думала о чем-то подобном, присматриваясь к стенкам ведущего вперед коридора, где с виду не было ни признаков жизни, ни других дверей.

Коридор завернул влево, и я оказалась в огромном пустом зале, который, собственно, и представлял собой весь ночной клуб. Очевидно, существовал и другой вход, и кабинеты руководства вместе с закулисными помещениями располагались в другом месте.

А может быть, то, через что я попала, и был парадный вход? Но это более чем смешно, хотя… только несколько человек, кроме меня, знали точно, какие суммы от продажи наркотиков отмывались здесь. Они знали даже больше, чем я: кто конкретно их отмывал.

В зале приглушенно работал кондиционер, и от этого было довольно прохладно. Перевернутые стулья лежали на столиках. Чисто вымытый пол блестел. Клуб спал, готовясь к новой сумбурной и яркой ночи, и от него несло бездомностью, словно от старого уличного пса…

Тем не менее я точно знала, что человек, которого я ищу, до сих пор был в этом помещении. Он никуда не выходил с ночи. Другой вопрос – сможет ли он говорить.

Пустота лежала вокруг словно застывшими в воздухе хлопьями. На пустой сцене поблескивала старая аппаратура (в клубе «Гватемала» не выступал никто из модных артистов). Я вышла на середину и стала ждать, заметит ли кто-нибудь мое присутствие. Никто не отреагировал. Тогда я громко крикнула:

– Эй!

От стен сразу же отразилось и покатилось вдоль столиков эхо.

– Эй! Есть кто-нибудь?

Мне аккомпанировал только собственный голос. Заходи, кто хочет, бери, что хочешь… Что за чушь!

– Здесь кто-нибудь есть?

Неужели все вымерли? Но еще вчера вечером тот, кого я так долго ищу, был жив и находился здесь. Мне рассказывали об этом…

– Долго мне еще тут стоять? Кто-нибудь наконец выйдет?

Сбоку возникла какая-то тень и, приближаясь, полностью материализовалась в облике молодого парня с заспанным лицом, явно с перепою.

– Чего орешь? Хочешь что-нибудь выпить?

Интересная история! Судя по грязным джинсам, лоснящимся волосам, липкими комьями свисающими на плечи, и тупоумным, заспанным глазкам, потерявшим всякое выражение, он уже давным-давно выпил – и не только.

– Нет, я не хочу выпить.

– Тогда чего же ты хочешь?

– Я ищу одного человека… Мне нужен Максим.

Фигура потянулась, зевнула и почесала за ухом.

– Ну я Максим.

Я остолбенела и растерялась.

– Мне нужен Максим – директор этого клуба.

– Ну я директор. Чего надо?

– И студент четвертого курса юридического института? Вернее, академии?

– Слушай, чего тебе надо? Ты сама не знаешь, кого ищешь.

– Если честно, я действительно не знаю тебя в лицо. Но если ты Максим…

– Я – Максим. Чего ты привязалась? Ты из налоговой? Или из ментовки?

– Нет.

– Тогда зачем я тебе?

– Поговорить.

– А какого хрена я буду с тобой разговаривать?

– Потому что у тебя нет другого выхода.

– Не понял. Так ты все-таки из ментовки?

– Нет. Причем тут это?

– Тогда что?

– У нас с тобой есть общие знакомые.

– Кто, например?

Наступил решающий момент. Собрав в кулак всю силу воли (я блефовала, и так открыто, что если бы он был в нормальном состоянии, то сумел бы это распознать), я сказала:

– Нина.

К немалому моему удивлению, он никак не отреагировал. А может, у наркоманов и алкоголиков просто стерты и подавлены все нормальные человеческие чувства? Не знаю. Опыта в подобном общении у меня не было.

– Ну и что с того? – Выдержав несколько секунд паузу (я поняла, что он думал), ответил Максим. – Нина давным-давно умерла. Зачем же мне с тобой говорить?

– Затем, что, если ты не будешь со мной говорить, я докажу, что это ты убил Нину.

Тут он задумался посерьезнее – на его лице отразилось некое подобие мыслительного процесса. Потом встрепенулся:

– Чушь собачья! Нинка сама себя убила – я это и в ментовке сказал!

– Что ты сказал в ментовке?

– Нина сама себя убила! Это было самоубийство! Я не знаю, кто ты такая и что тебе нужно, но лучше тебе отсюда валить!

– А кто ей шприц дал, ты тоже сказал в ментовке?

На его лице все ярче и ярче проступали мысли, окончательным вариантом которых были только дикий испуг и растерянность.

– Не понял… Какой шприц?

– Не прикидывайся идиотом, хоть ты уже достаточно долго сидишь на игле. Мы можем побеседовать с тобой более подробно, если тебя это интересует. Но учти: либо ты расскажешь мне все, что мне надо, либо я иду в ментовку (и не только туда, куда еще – ты прекрасно знаешь) и все рассказываю о том, как ты убил Нину. О том шприце. Если бы его не было, вернее, если б ты не заставил Нину сделать укол, она была бы жива. А менты и рады будут посадить такого придурка. Во-первых, за тебя есть кому заплатить, а во-вторых, ты им поднимешь статистику… У них сейчас висят многие нераскрытые убийства. И наркотики. Так что на тебя повесят еще что-нибудь…

Он стал соображать совсем быстро, и взгляд его прояснился.

– Послушайте, что вам нужно?

«Вам». Я начала расти в собственных глазах. Тем более что вся моя речь была откровенным диким блефом… Я не могла показываться в полиции и не знала, куда идти еще… Но я имела дело с законченным наркоманом, с полным придурком, чьи мозги давно уже атрофировались от долгого сидения на игле. Умное руководство ночного клуба поставило его директором, чтобы беспрепятственно совершать свои темные дела (бесплатной наркотой такого всегда можно держать в узде). А богатенький папаша (в самом руководстве, в областном совете, чуть ли не правая рука областного начальства, помогающая хорошо воровать), небось, из последних сил тащил сыночка на юрфаке, платя за его обучение сумасшедшие деньги… Человек того же сорта, какого была и Нина.

Он как-то обмяк и, даже не пытаясь сопротивляться, только процедил сквозь зубы:

– Послушайте, мне кажется, я вас уже где-то видел… Только не могу понять где…

Он действительно был полным придурком. Разумеется, ему даже в голову бы не пришло, что когда-то он мог видеть меня по телевизору, в выпуске городских новостей…

Впрочем, я сама уже не верила в то, что когда-то себя там видела. Это было как бы в другой жизни. Не со мной. Очень давно.

– Ты ошибся. Ты не мог меня видеть. Итак, у нас получится разговор?

– Получится… – Он совсем сдался.

– Прекрасно. Тогда давай сядем за столик и обо всем спокойно поговорим. Кто-то, кроме тебя, в клубе есть?

– Больше никого. Охрана должна прийти к обеду, а девушки – к пяти…

– Какие девушки?

Он удивленно на меня посмотрел.

– Ну, стриптизерши… проститутки…

Вот кем работала девушка, которую я видела… Девушка, имеющая какое-то внутреннее (не внешнее) сходство с Викой… Я не стала об этом задумываться. В тот момент меня интересовали совсем другие вещи. Цель, к которой так долго мне приходилось идти…

Мы сидели в самом углу, за последним столиком, друг против друга.

– Что ты сказал в полиции?

– Что это было самоубийство.

– Почему? Почему ты так сказал?

– Чтобы не стали искать, кто дал ей шприц… Я сказал, что это было самоубийство из-за несчастной любви…

Следующее утро после свидания с Димой я провела, уставившись в телевизионный экран. Дима принес запись в десять часов утра. Думаю, он взял на студии еще вчера вечером, поехав туда сразу же после неудавшегося свидания. Это было своеобразным утешительным призом – думать, что утром он все равно проникнет в квартиру. А там – мало ли как может сложиться, когда он станет смотреть со мной. Но я уже давно не верила в людскую порядочность – так же, как перестала верить в законность и справедливость.

Я никого не ждала утром, но, когда часов в десять раздался звонок в дверь, уже знала, кого там увижу. Забрав кассеты с порога, я горячо поблагодарила, но не пригласила войти. Свою невежливость объяснила тем, что над рабочим материалом мне нужно хорошенько подумать в одиночестве. Когда закончу просмотр, позвоню. Он был разочарован, но не показал виду. На самом деле причина была совершенно в другом. Я не могла, физически не могла впустить в квартиру другого мужчину, когда еще были живы на этих стенах, в моей памяти такие счастливые тени… В комнаты, где улыбался, дышал, жил Андрей… Это было больнее, чем физическая травма.

Прошлым вечером я слишком долго смывала с себя след посмевших прикоснуться чужих губ. Если бы у меня существовала такая возможность, наверное, я предпочла бы заживо похоронить себя в пустоте. Мне было странно видеть этот мир, в котором живут люди, и я ловила себя на мысли, что постепенно стираюсь в границах ощущений, времени, пространства.

Мои поиски – это было единственное, что придавало реальности окружающему. Я чувствовала себя живой, и в этом был главный смысл. А может, в глубине души существовала еще одна, самая потаенная причина. Было очень неприятно сознавать, что, абсолютно не умея разбираться в людях, я обманула себя настолько, что связала свою жизнь с убийцей и подонком. Чтобы не растерять последние крупицы уважения к самой себе, мне нужно доказать, что это не так. Пусть лживый подонок, но не убийца! Андрей никого не мог убить! Причину его странной записки я должна была найти лично для себя.

Я не ошиблась. Девушка, погибшая от передозировки наркотиков, действительно была Ниной. На меня смотрело лицо, изображенное на большей части крымских работ. Это была она, только немного изменившаяся со временем. Кроме этого, не оказалось ни единой зацепки.

Сюжет начинался репортажем с места события. Так как съемочную группу почему-то (сейчас я уже не помнила почему) не допустили в квартиру, съемки велись возле дома. Корреспондент рассказывал перед камерой о трагических событиях того давнего дня.

Праздничные гулянья 25 января были омрачены трагическим происшествием. Как известно, Татьянин день считается праздником всех студентов. Чтобы отметить это событие, на многих дискотеках и в ночных клубах были организованы студенческие вечеринки.

В ночь с 25 на 26 января в Центральный райотдел полиции поступил сигнал о том, что в одной из фешенебельных квартир на проспекте Энтузиастов найден труп молодой девушки. Следственная группа немедленно выехала на место происшествия. Погибшей оказалась студентка четвертого курса юридической академии Нина Кравец, 21 год. В квартире находились пятеро друзей погибшей, в том числе и парень (также студент юридической академии), с которым Нина Кравец снимала квартиру. По заключению судмедэкспертов, смерть девушки наступила от передозировки героина.

После расспросов очевидцев удалось выяснить следующее. Вечером 25 января компания праздновала День студента на вечеринке в одном из молодежных ночных клубов. Все угостились коктейлем «Солнышко», в состав которого входил экстези, а также психотропные барбитураты. На вечеринке Нина выпила три таких коктейля, а также принимала какие-то таблетки – кроме нее, эти таблетки никто больше не употреблял. По всей видимости, это был димедрол. А вернувшись в квартиру, где проживала вместе со своим другом, Кравец и вся компания решили продолжить веселье, но уже с помощью спиртного. В разгар гуляний Нина сообщила, что собирается уколоться героином, и в доказательство показала наполненный шприц. Несмотря на то, что она уже употребляла наркотики в ночном клубе, девушка все-таки сделала себе укол. Смерть наступила мгновенно – в шприце были две полные дозы, введение такого количества наркотика в вену не могло не повлечь за собой передозировки.

По свидетельству очевидцев, Нина Кравец употребляла только легкие наркотики – в таблетках и сигаретах, – но никогда не кололась. Почему девушка решила попробовать сделать себе укол именно в тот вечер, установит следствие. Сейчас у следствия в работе только две версии: трагический несчастный случай или преднамеренное самоубийство из-за несчастной любви…

Все. Сюжет журналиста закончился. Дальше на экране возникло мое лицо, и я произнесла тот самый комментарий, повлекший за собой крупную ссору с Андреем. В продолжение программы шли другие сюжеты, и никто больше не возвращался к смерти студентки. Я вспомнила, как еще тогда для себя решила, что к этому происшествию действительно нет необходимости возвращаться. Девчонка нажралась наркотиков в ночном клубе, в результате чего у нее окончательно отшибло мозги, и тогда она сделала себе укол – либо по случайности (ничего не соображая), либо преднамеренно (в результате «поехавшей крыши» решив покончить с собой).

Еще в ходе работы над сюжетом версия о несчастной любви показалась мне сомнительной – ведь она жила в квартире вместе со своим парнем! А о том, что он хотел с ней расстаться, не было произнесено ни единого слова. Я еще не знала тогда, что она и Андрей…

Я внимательно просмотрела сюжет несколько раз, потом взяла чистый лист бумаги и составила для себя ряд вопросов.

1) Протокол вскрытия – была ли она беременна или нет?

2) Список тех, кто находился с ней в квартире: имена и фамилии.

3) Все о ее парне: имя, фамилия, адрес, где учился, место работы (если он где-то работал).

4) Название ночного клуба, в котором они были 25 января.

5) Пришла ли Нина вместе со всеми или позже остальных? Если позже, то насколько? Отлучалась ли она в самом клубе, и если да, то куда?

6) Если Нина действительно встречалась с Андреем в это время, то почему его не вызвали в полицию как свидетеля для дачи показаний по делу?

7) Где именно Нина взяла шприц с героином и кто его заправлял? Почему внутри шприца оказалась двойная доза наркотика, которой можно было убить даже слона?

8) Кто-то еще из этой компании употреблял героин, и если да, то кто?

9) Употреблял ли героин ее парень?

10) Почему никто, кроме Нины, не укололся?

11) Как она оповестила всех, что собирается это сделать? Просто залезла на стол посередине комнаты и объявила: «Я уколов не боюсь, если надо – уколюсь»?

В общем, вопросов много, и это просто замечательно! Даже хаотичное подобие деятельности уже способно было возродить меня к жизни. Вопросы тоже схема, в пределах которой можно искать…

Вечером я позвонила Диме.

– Знаешь, спасибо тебе огромное. Я просмотрела запись.

– Тебя по-прежнему занимает это самоубийство?

– Почему ты думаешь, что это было самоубийство?

– Я ведь тоже смотрел сюжет. Так что, будешь с этим работать?

– Мне бы очень хотелось, но существует слишком много белых пятен.

– Каких белых пятен? Я ничего не понимаю! Все было так хорошо сделано.

– Нет. И я тебе объясню почему. Во-первых, мы больше не возвращались к этому сюжету и не сообщали о том, какой вердикт вынесло следствие.

– Трагический несчастный случай.

– Правильно, но ведь мы говорили об этом сюжете как о самоубийстве. И во-вторых, почему не упоминалось название ночного клуба? Без него картина выглядит неполной.

– Ты сама прекрасно знаешь почему. Вспомни, что говорил Филипп по этому поводу. Использование в сюжете названия фирмы, дискотеки, ресторана уже является рекламой. А за рекламу надо платить.

– Но не в криминальной же хронике!

– Ты как маленький ребенок! Значит, заплатили за то, чтобы это название не прозвучало в эфире.

– А я могу каким-то образом его узнать?

– А зачем?

– Видишь ли, моя передача выйдет в другом городе. А там это название уже не будет иметь большого значения.

– Хорошо. Я попытаюсь.

– Ты не пытайся, мне обязательно нужно.

– Я постараюсь, но ничего не обещаю.

– Ты ведь говорил, что согласен работать со мной!

– Я не отрицаю, но это будет очень сложно. В смысле, узнать название…

– А ты рассчитывал, что все будет легко и просто? Так не бывает.

– Что-то еще?

– Да. Мне нужно, чтобы ты пошел в полицию и поднял это уголовное дело. Меня интересуют протокол вскрытия, фамилии свидетелей и осмотр места происшествия…

– Ты сошла с ума? – Дима взвизгнул от неожиданности.

– Нет. Это просто моя работа.

– Знаешь, я чего-то не понимаю…

– Спроси – я все тебе объясню.

– Твои действия немного не похожи на обычную подготовку сюжета.

– Это потому, что в нашей стране никто так не работает. А я хочу, чтобы моя работа была очень качественной – на цивилизованном уровне. Я очень хочу получить это место. Для меня это шанс возродиться к жизни! Снова почувствовать себя человеком. Понимаешь, кроме меня, есть и другие претенденты. И вполне возможно, что руководство того телеканала решит не брать человека с подмоченной репутацией. Жену пожизненно заключенного. А я не хочу и не могу повсюду носить за собой этот крест. Поэтому мне надо сделать такой фильм, чтобы они просто не смогли меня не взять. Показать такое криминальное расследование, которому не будет конкурентов. И чтобы провела его женщина, знакомая с полицией только по детективам. Ничего не понимающая ни в полиции, ни в уголовном розыске, ни в юриспруденции. Женщина, доведенная до предела, до края…

Остановившись, чтобы набрать воздуха, я вдруг почувствовала, как на мою руку, держащую телефон, падает какая-то горячая жидкость… Телефон сразу стал мокрым. Опять слезы. Я потеряла над собой контроль и говорила совсем не то, что надо… Что же я имела в виду, господи? Какое расследование? О чем же я говорю?

– Танечка, успокойся… все будет хорошо… только не плачь… не нервничай. Танечка… Я тебе помогу… все достану… успокойся… Не надо отчаиваться. Я все понимаю.

Понимает? Как может – он, если я сама не в силах себя понять? По щекам по-прежнему градом катились слезы… Из последних сил сдерживаясь, я попросила:

– Достань мне хотя бы фамилии свидетелей и протокол вскрытия… Если нужно заплатить в ментовке, я заплачу… Только достань все это завтра, обязательно…

– Успокойся, я все достану.

Но я уже повесила трубку, чтобы, почти ослепнув от слез, безнадежно уставиться в одну-единственную точку сужающейся вокруг меня пустоты…

Глава 12

Ровно через двое суток все было кончено. От произошедшего остались только единственная старенькая флешка и боль, которую уже никто не смог бы в моем сердце стереть. Я не понимала сама, что произошло. Это было так быстро, так стремительно, словно фантастический бег через времена и пространства из одного измерения в другое. И в конце единственной реальностью осталась лишь боль – тоже участок пройденного мною пути.

Я не понимала, что произошло. Какие-то встречи, воспоминания, люди… И наконец полная ясность во всем (через двое суток все было известно). И дрожащие островки моих рук, пытающихся ухватить невозможное. После разговора с Димой я попробовала для себя уяснить, что могла сказать такого, чтобы заставить действовать человека, которому было наплевать на меня точно так же, как и всем. Я давным-давно не верила в любовь, в людей, в добрые побуждения и угрызения совести. После всего, что я пережила, верить в это было по меньшей мере смешно. Заставить действовать его могло только одно из двух: либо выгода для себя, либо угроза.

Утром около одиннадцати часов зазвонил телефон.

– Я достал протокол. Ты могла бы приехать?

– Протокол вскрытия? Весь?

– Ты смеешься? Конечно, нет. Только самые главные выписки.

– Как тебе это удалось?

– У меня знакомый – директор морга. В свое время я сделал ему большое одолжение, а теперь он мне отплатил. Ведь вскрытие производилось в морге, в анатомичке. И копия протокола хранится в морге. А оригинал – в ментовке.

– Прекрасно! Где встретимся? Ты же знаешь – в студию приехать я не могу.

– Я забыл. Извини. Хорошо, я сам к тебе приеду.

Копия протокола вскрытия Нины Кравец, погибшей в ночь с 25 на 26 января от передозировки наркотиков, была на нескольких листах, вырванных из школьной тетрадки. Очевидно, писал какой-то полуграмотный санитар – левой ногой и в нетрезвом состоянии. Подобный факт поразил меня больше всего (рваные листы, надписи от руки, необязательность и полуграмотность).

– Это что?

– Чему ты удивляешься? Все естественно и нормально. Патологоанатом во время вскрытия диктует санитару, тот записывает как может, а потом, перед отправкой в полицию, патологоанатом (по совместительству эксперт) красиво все оформляет. А чего ты ждала? Распечатки на принтере, которую проверяет армия экспертов? Ты забыла, в какое время мы живем и в какой стране?

– Но ведь здесь, возможно, куча ошибок!

– Конечно! Моя дорогая, иногда пишут совершенно левые вещи, а пьяный санитар, который готовит тело к погребению, запихивает в голову разные органы ради прикола и кое-как зашивает – потому что уже никто не проверит…

– Жуть! Давай на другую тему!

– Что будет непонятно – спроси.

Через пять минут все было понятно. Я легко разбирала чужой почерк. Нина, которой исполнился двадцать один год, уже пять лет употребляла наркотики, и, судя по изношенности организма, оставалось ей жить на свете недолго. Когда производилось вскрытие, ее организм был так напичкан наркотиками, что их смешалось три или четыре вида, составляя комбинации, каждая из которых была смертельна. То есть шприц с героином лишь на несколько часов ускорил ее смерть. Если бы не укол, то, приняв любую таблетку или порошок, она умерла бы на следующий день или послезавтра… Но самое важное было в другом. Она не была беременна! Об этом было написано черным по белому. Она не была беременна, а значит, одной из явных причин для самоубийства становилось меньше.

Внимательно изучив все листы протокола вскрытия, я не нашла для себя больше ничего интересного. Разве вот еще что: не вызывала никаких сомнений причина ее смерти – передозировка героина. То есть отсутствие явных признаков насильственной смерти. Если, конечно, шприцом ее не укололи насильно. Но для того, чтобы попасть в вену, руки человека необходимо крепко держать. А никаких синяков на ее руках обнаружено не было.

– Ты должен это вернуть?

– К сожалению. Но, если хочешь, я могу сделать копию…

Это было бесполезно, но для того, чтобы он покинул квартиру, я согласилась:

– Сделай.

Повышенный интерес вызывал второй принесенный им документ. К счастью, Дмитрий считал, что, по большому счету, меня интересует только протокол вскрытия. На самом же деле меня интересовал и список фамилий, который он положил очень скромненько на журнальный столик, думая, что это просто ничего не значащий довесок.

– Кстати, я еще по дороге захватил список свидетелей… – сообщил он, словно ничего не значащую деталь. – Ты тоже просила.

От восторга у меня перехватило дыхание, но виду я не подала.

– Где ты его взял?

– Две фамилии – в морге, они опознавали тело, остальные попросил посмотреть одного своего знакомого в полиции…

– Значит, у тебя все-таки есть знакомые в полиции?

– Это не то, что ты думаешь. Они не настолько ответственные посты занимают… Так, что-то вроде дежурных…

Да, конечно. Уже поверила. Заглянуть в закрытое уголовное дело может любой дежурный инспектор! Но его ложь тоже не имела большого значения.

– Димочка, пожалуйста, сделай ксерокс и возвращайся через два часа…

– Почему?

– У меня дела… Кое-куда нужно подъехать…

После его ухода я, чтобы не терять времени, стала запоминать наизусть. Итак, список свидетелей, находившихся в ночь с 25 на 26 января, в момент смерти Нины, в ее квартире, – вместе с моими комментариями.

1) Кристина Яблонская, 22 года, однокурсница Нины Кравец по юридической академии. Дочь очень обеспеченных родителей: отец – банкир, мамаша – директор туристической фирмы. Употребляет наркотики. Неизвестно, входит ли в их число героин. Постоянного парня нет. Спит с каждым знакомым по очереди. Домашний адрес: улица Профсоюзная, дом 51, корпус 2, квартира 154. Код подъезда – 154.

2) Анна Верик, 21 год, однокурсница Нины Кравец по юридической академии. Отец работает в райисполкоме начальником отдела, мать – бухгалтер на частном предприятии. Употребляет наркотики. Насчет героина – неизвестно. Постоянного парня нет. Морально более устойчива, чем Кристина Яблонская. Домашний адрес: улица Зеленая, дом 5, квартира 8. Кода в подъезде нет, дом старый.

Именно эти две девицы опознали тело. Семья Нины Кравец жила в другом городе, достаточно далеко. После завершения следствия тело Нины Кравец отправили по месту жительства, к родителям.

3) Антон Медведев, 22 года, однокурсник по юридической академии. Наркоман со стажем. Отец – директор строительной фирмы, мать – бухгалтер в той же фирме. Привел в компанию свою подругу – нечто совершенно туда не вписывающееся.

4) Светлана Малышева – 19 лет, нигде не работает, не учится. Из сельской местности. Проживает в общежитии технологического техникума, где снимает комнату. За комнату платит Антон Медведев. Наркоманка, подрабатывает проституцией. Родители: отец – тракторист в колхозе, мать – доярка. В 17 лет уехала в город поступать в училище, но прозанималась только месяц. Существо полуграмотное, необразованное.

Что могло связывать ее с «золотым сынком» Антоном Медведевым, непонятно. Домашний адрес: общежитие технологического техникума, 2-й этаж, комната 17.

Внизу, под фамилией четвертой участницы, была сделана карандашная пометка рукой Димы (очевидно, специально для меня): через несколько месяцев после смерти Кравец Малышева рассталась с Антоном Медведевым, потому что родители Медведева (обеспокоенные случившимся с Кравец) отправили его на лечение в Швейцарию, оформив по месту учебы академический отпуск на год. Там, в Швейцарии, Медведев находится и в настоящее время. Что касается Малышевой, то про нее точно известно, что она работает «на трассе» (дорожная «плечевая» проститутка), в районе знаменитой стометровки возле аэропорта. Из общежития уехала, потому что за комнату нечем было платить. Где проживает теперь – неизвестно.

И, наконец, самый главный:

5) Максим Игнатьев, 23 года, парень, с которым Нина Кравец жила последние полгода и вместе снимала квартиру. Учится в юридической академии, но с Ниной на разных факультетах. Из очень обеспеченной семьи. Отец – первый заместитель главы облгосадминистрации. Мать – домохозяйка. С 18 лет Игнатьев проживает отдельно от родителей – в трехкомнатной квартире на улице Центральной, которую купил ему отец. Поселившись вместе с Ниной, квартиру снимал, а свою запер. Наркоман с большим стажем. Один раз лечился, но безуспешно. Сидит на игле. Именно он дал показания о том, что смерть Нины Кравец была самоубийством. После смерти подруги переехал обратно в свою квартиру. Домашний адрес родителей: жилмассив «Царское село», улица Клубничная, дом 12. Домашний адрес Игнатьева: улица Центральная, дом 28, квартира 5, код подъезда – 51.

Итак, в городе существовало три человека, которых я могла разыскивать. Это Кристина Яблонская, Анна Верик и Максим Игнатьев. Двое были почти потеряны: Антон Медведев находился за границей, в Швейцарии, а Светлана Малышева стала уличной проституткой, работала по ночам на трассе возле аэропорта, и ее розыск показался мне бесперспективным. Не пойду же я спрашивать всех уличных проституток с трассы? Еще из своей телевизионной практики я точно знала, что, во-первых, на трассе работают исключительно наркоманки, которым не хватает денег на наркотики, а во-вторых, общаться с подобным контингентом очень опасно. Значит, эта свидетельница для меня потеряна. Но я надеялась получить информацию от остальных.

До улицы Профсоюзной я добралась очень быстро троллейбусом: от моего дома было всего несколько остановок. Дом, в котором жила Кристина Яблонская, был недавно построенным девятиэтажным зданием улучшенной планировки, где квартиры стоили невероятно дорого, несмотря на то что дом находился в не очень престижном районе. Подъезд был защищен усиленной системой охраны. Тут были и видеокамеры, и внутренняя сигнализация, и кодированный вход, и даже живой охранник… В общем, все навороты, словно специально, чтобы подманивать рэкет, мафию. Как известно, благосостояние тех, кто живет в подобных домах, определить труда не составляет.

Сначала я нажала открывающую дверь кнопку. Потом столкнулась с охранником.

– Добрый день, вы к кому?

– В квартиру Яблонских.

– Вас ждут?

– Нет.

– Вы знаете номер кода?

– Код 154. Квартира тоже 154.

– Пожалуйста, набирайте.

Набираю. Женский голос:

– Вам кого?

– Мне нужна Кристина Яблонская.

– Это я. А вы кто?

– Я из юридической академии, из деканата. Меня к вам послал декан для уточнения некоторых данных.

– Послать, что ли, вас к черту? Ну ладно, поднимайтесь.

Ну и девица! Мне оставалось только развести руками.