Текст книги "Генетическая история философии со времен Канта. 1852"

Позднейшая система Шеллинга

Идея вечного и неизменного мира, возникающего из всего предшествующего, существующего как абсолютная сущность вещей во всем потоке явлений и являющегося единственно истинным во всех явлениях, занимала Шеллинга исключительно с момента формулирования его философии центральности в начале этого столетия. Она все больше и больше уводила его от натурфилософских работ в абстрактную область метафизических и теологических исследований, которые развивались в последовательной последовательности от трактата о свободе 1809 года до последней попытки философии откровения.

Вещи, в той мере, в какой они существуют в великой системе, великом магните, так сказать, вечного и неизменного мира, называются идеями. Как идеи в вечном мире, вещи имеют свою вечную реальность и вечную продолжительность, которая не меняется от того, что как отдельные существа они возникают из своей вечной идеи в явление, а затем возвращаются из временной видимости в свою идею и исчезают. Для сущности вещей в их вечных трех степенях, о которых говорилось выше, это изменение не имеет никакого значения, но оно тем более существенно для мира видимостей, состоящего из отдельных существ, которые возникают и исчезают, который в своих появлениях и случайных проблесках всегда доносит до нас лишь фрагменты и обрывки черт из действительно существующего мира, открытого не чувствам, а познанию разума. Если с точки зрения рационального познания разница между неизменным или вечным миром и временным миром видимостей полностью стирается, поскольку последний является лишь отрывком и фрагментом первого, то та же самая разница тем более очевидна во временном взгляде живущего и умирающего человека, в том, что он видит реальный и вечный мир в своем интеллектуальном познании разума как априорное свойство, в то время как чувственная явление, напротив, отражает состояние, далекое от гармонии и совершенства вечно реального.

Это порождает совершенно новую и удивительную загадку, которая еще не была предусмотрена в первом проекте философии тождества.

Ибо как только устанавливается базовое отношение всех вещей или первичная оппозиция (Я: не-Я), вся вселенная немедленно утверждается в нем. Ибо это базовое отношение называется движущей силой. Вместе с позиционированием привода, однако, позиционируется как возможное отношение привода как к одному, так и к другому фактору. Если сделать эти возможности реальными, если сначала представить мотив как видимый в бездне не-Я, то свет и гравитация возникают как потенции или силы неорганической природы; если затем представить мотив как видимый в чистой активности Я, то представление и познание или пространство и время возникают как потенции или силы разумной природы. Если представить себе вселенную таким образом, как полностью построенную в своих трех степенях или силах, то это будет мир, в котором растения, животные и люди, представление и интеллект, водород и кислород, свет и гравитация, элементы и металлы существуют самым совершенным и реальным образом, без возможности, однако, вытекать из этой понятию, которая имела бы способность появиться однажды и затем погибнуть навсегда. Напротив, все, что задается первозданной оппозицией, как в ее равномерном подвешенном состоянии, так и в ее отношении к каждому из двух полюсов, задается совершенно постоянным, неизменным и априорным образом, как великий вечный магнит, полюса которого сами по себе являются полярностями. В нем все полностью и одновременно присутствует и дано, и в нем как таковом нет ни малейшего намека ни на возникновение и исчезновение отдельных людей на той или иной планете, ни на возникновение и исчезновение целых солнечных и планетарных творений в определенных точках пространства. Напротив, в этом действительном и изначальном мире все дано в одном и все в частности, которые мы, смертные индивидуумы, воспринимаем своими чувствами отчасти в виде разбросанных в пространстве фрагментов, отчасти появляющихся в течение небольшого периода жизни и затем навсегда исчезающих из поля зрения. В первозданном мире нет ни рождения, ни смерти, а есть только вечные отношения. Откуда же взялись рождение и смерть в этом мире явлений?

В первозданном мире нет ни разделения сущего, ни фрагментации, но вечно присутствующие противоположности знают лишь преобладание, откуда же тогда разделение сущего, рассеяние далеко от небес в астральные пространства и атрофия фрагментов проникли в этот мир явлений? Доктрина науки еще не могла поставить этот вопрос, поскольку он касается не возникающего остатка, который остается в опыте, когда мир опыта измеряется по стандартам доктрины науки. Этот не возникающий остаток мог бы сначала ясно проявиться у тех, кто попытался провести такое измерение в конкретном, и в нем, хотя местами все шло хорошо, в конце концов пришел к неприемлемому пределу.

Но как первоначальные метафизические основания естествознания Канта подготовили почву для натурфилософии, достойную восхищения, так и Шеллинг нашел в религии Канта, в пределах простого разума, фундамент, на котором можно было строить дальше для решения величайшей мировой загадки, с которой он в конце концов столкнулся.

Кант поставил вопрос о происхождении зла с точки зрения морального закона и, чтобы ответить на него, счел необходимым постулировать изначальный акт добровольного нарушения, из которого, как следствие, мог возникнуть феноменальный мир, создающий вечные трудности для морального закона. Ведь если разумный мир моральных разумных существ с присущим ему чистым законом разума рассматривать как причину, а все остальное – как следствие, то первоначальный закон свободы мог быть отменен со всеми вытекающими отсюда последствиями только в соответствии с этим самым законом, то есть актом свободной воли со стороны самих моральных существ. В очень похожем положении Шеллинг находился в вопросе о соотношении между реальной и кажущейся вселенной.

Вселенная, в которой мы живем, действительно реальна и вечна, но она не предстает перед нами; вместо нее мы обнаруживаем, что превратились в некий фрагмент, в вырезанный, как бы утонувший и изуродованный мир, причем ни с какой стороны не появляется никакой необходимой причины для этого превращения. Но там, где нет необходимости, играет либо случай, либо свободное действие. Шеллинг тем более склонялся к последнему предположению, что деятельность абсолютного «я», действующего во всех потенциях и как бы играющего с самим собой, в основе своей есть деятельность абсолютного закона разума как закона свободы. В натурфилософии Шеллинг открыл абсолютному миру духов как бы его вечную обитель, в которой он представал как обитающий в нетленной природе без рождения и смерти, и с этой точки зрения он отказался от идеи перехода от целого к фрагменту, от идеи к индивиду, от нетленного движения, вращающегося в самом себе, к уникальному рождению и смерти, вызванному свободным действием человека в этом первозданном мире.

Для того чтобы считать эту мысль постижимой, необходимо помнить, что деятельность чистого разума в человеке – это участие в чистой деятельности самого Абсолюта (изначального Я). Именно благодаря этому участию в сущности первоначала отдельное «я» обретает независимость и свободу либо направить свою волю к вечному разуму, либо отвести ее от него. Ибо именно этот свободный выбор основан на его участии в абсолютной деятельности. Точно так же отдельный член организма, например глаз, хотя он возможен только в целом организме, обладает собственной жизнью и в ней – своего рода свободой, которую он демонстрирует через болезнь, на которую способен.

Свободный и в той мере, в какой он свободен, находится в Боге, но именно в этом взятом на себя бытии для него возникает деятельность, определяющая его отношение к изначальной деятельности и, соответственно, степени его собственной свободы и независимости в соответствии с его собственным моральным выбором. Согласно этой идее, первозданный человек (Адам-прототип) предстает всецело как хозяин своей судьбы, а то, что человек в состоянии чувственного опыта способен осуществлять это господство лишь в столь узких пределах, объясняется предшествующим его рождению актом воли, в силу которого он добровольно отказался от осуществления большей свободы в этой жизни.

Первичная деятельность сама по себе есть свобода. В последней и высшей инстанции нет иного бытия, кроме свободного воления. Воление есть изначальное бытие, и все предикаты его, беспочвенность, независимость и самоутверждение (самоутверждение), чистая активность, соответствуют только этому. Из него как из Божества или 8ummuin bonum не может непосредственно проистекать способность добра и зла, но оно проистекает как следствие свободной деятельности в первозданном человеке, рожденном от Бога в области первозданного мира или вечной земли.

Вечная земля – это отношение, которое абсолютная активность имеет к своей противоположности (Я к не-Я). Это отношение называется слепым инстинктом, природным инстинктом. Это, так сказать, стремление, которое вечное имеет, чтобы родить себя, чтобы развить себя во внутреннем разнообразии. Это та сторона Абсолюта, с которой он не является божественным, то есть не является чистой активностью. Бог, таким образом, сам не является первоосновой, но он имеет ее в себе как нечто принадлежащее ему, как внутреннее развитие себя. Продуктом этого развития является прообразный мир, с которым проявленный мир соотносится как обломки с совершенством, как nMui-o nMurMo с naturo noturoiiZ. Это основание не есть ни реальное божество, ни явленный мир опыта, но общее связующее звено, общий корень, через который оба связаны друг с другом.

Это естественное основание в Боге называется потенцией постольку, поскольку потенция понимается как сущность первичных активностей, антагонистически связанных в природном продукте. Поскольку основное отношение (Я: не-Я) называется влечением, влечение справедливо называется потенцией потенций, изначальной потенцией или первой потенцией, потенцией. За ним следуют еще две базовые позиции, в зависимости от того, постигается ли работа инстинкта на стороне не-Я в свете и гравитации или на стороне Я в видении и мышлении. Эти позиции добавляются к первой основной потенции как вторая и третья потенции или потенции A и B, и наука о соотношении этих трех позиций, содержание которой полностью принадлежит натурфилософии, называется учением о потенциях или, в более позднем выражении, негативной философией.

Первая потенция или инстинкт – это слепая воля к существованию, которая как таковая включает в себя становление того, чего еще нет, бытие-в-возможности, возможность. Побуждение не приходит непосредственно как таковое, а только появляется в своем продукте. Возможность и становление воплощаются в том, что стало, в том, что существует, что уже не может вернуться из бытия и, таким образом, представляет себя как долженствование, предшествующим основанием которого является способность быть или побуждение. Концептуально, таким образом, первое является движущей силой, а второе – ее продуктом. С другой стороны, на первый план выступает продукт, а действие движущей силы, которая сама по себе невидима, проявляется лишь в тех изменениях, которые она постоянно производит в ставшем продукте. В неорганической природе инстинкт по-прежнему полностью теряется в своих продуктах и никогда не проявляется как таковой. В неорганическом мире, таким образом, способность быть полностью погружена в потребность быть. Стремление к бытию появляется как таковое только в органической природе. Только органическая клетка предоставляет ему свободный простор, так что человек уже не просто воспринимает его мертвые следы в продукте, но и поток его продуктивной деятельности в формах продукта в росте, движении конечностей и т. д. И здесь снова инстинкт роста, утраченный в необходимости бытия, предшествует инстинкту движения конечностей, который освободился в более подвижную способность быть. Таким образом, первая потенция или то следует за второй только в появлении; вторая потенция или L – это та, которая первой приходит в бытие.

Причина этого в том, что первая потенция или движущая сила (causa efficiens, per quam omnia fiunt) не может проявиться иначе, чем через вторую потенцию или материю (causa materialis, ex qua omnia fiunt), хотя вторая потенция является продуктом первой.

Там, где появляется вторая потенция (материя), она всегда является следствием еще латентной первой потенции (латентной движущей силы), но первая потенция является движущей силой лишь постольку, поскольку она стремится ко второй потенции или к продукту. Ибо без этого стремления это было бы не стремление или желание, а сама абсолютная деятельность, остающаяся в себе, которая как абсолютная свобода имеет выбор либо оставаться в себе, либо стремиться вне себя в форме стремления. Если бы, следовательно, можно было полностью лишить инстинкт его стремления к продукту даже в пределах видимости, оттеснить его, так сказать, полностью в себя, тогда простое стремление или первая потенция, которая может существовать, была бы погашена в нем, и его внутренний корень раскрылся бы как чистая первозданная активность или свобода.

Тогда это будет третья потенция, или потенция 6, – сознание. Это выталкивание инстинкта из не-Я в чистое Я или это приход в себя активности, выпущенной наружу, предполагает, однако, что инстинкт уже существует и проявляется как таковой в мире. Таким образом, третья потенция (сознание) предполагает появление первой (инстинкта), хотя как очищенная первичная активность она предшествует первой потенции в соответствии с ее концепцией. Первая потенция, таким образом, как в чистом понятии, так и во внешности, претендует на среднее положение переходной ступени, тогда как третья потенция в умозрительном понятии является первоначалом, но вторая образует тот продукт, который первым приходит к бытию в царстве внешности.

Как только появляется сознание или третья потенция, прежняя оппозиция способности и бытия полностью отменяется. Ибо поскольку в свободе появляется возможность либо войти в побуждение, либо остаться в чистой деятельности свободы, побуждение или способность предстает здесь как второе, которое не только следует за своим бытием в продукте, но уже предшествует ему как чистый акт в свободе. Поэтому бытие здесь уже не исходит, как прежде, из способности. Способность, а скорее способность возникает из бытия. Возможность уже не предполагается действительностью, но действительность предполагается инстинктом и его слепой жаждой существования, а именно как изначальная действительность в противоположность иллюзорной действительности, которая может быть получена только из инстинкта.

Поскольку третья потенция – это чистая изначальная деятельность (actus purus), проявляющаяся в мире, она есть цель всего, ради которой все существует, поскольку только она одна заслуживает быть (causa finalis, ad quam et secundum quam omnia fiunt). В этом смысле человек находится в гестальном мире на месте Бога, как божественный образ и причастник чистой первозданной активности. Он постоянно свободен в выборе: либо войти своей волей в инстинкты природы, либо остаться над ними в безмятежном подвешенном состоянии своей свободы. И эта ясно осознанная концепция нашей собственной свободы является единственным средством визуализации столь же свободной приостановки, в которой находится чистая изначальная активность (абсолютное Я) между спокойным пребыванием в себе и вхождением в потенции и их напряжения. С утверждением первой потенции напряжения и противоположности всех остальных действительно утверждаются в необходимой и неизменной последовательности. Но тот факт, что первая сила устанавливается, не вытекает из понятию изначальной активности, а скорее является противоречием против себя, которое может быть установлено только ею одной. Поэтому она – свободный хозяин противоположностей, который свободно управляет ими, который волен возбуждать и растворять напряжение, не теряя себя.

Если потенции теперь находятся в напряжении внутри и через первичную активность, то возникает вечная и неизменная природа вещей как основание творения, заложенное в Боге. Этот вечный и неизменный мир является как бы зеркалом, в котором Творец видит Себя, образом, в котором Он производит Себя, изреченным словом, в котором Он узнает Себя, словом, миром, которым Он Сам является. Разум, вечно пробуждающийся в нем от жизни инстинкта, есть вечный и бессмертный человек в нем, та точка свободы, появляющаяся в нем, в которой только и может быть схвачен этот вечный мир и сдвинут со своего первоначального пути. Ибо насколько человек участвовал в свободной деятельности, настолько же он мог обратить эту деятельность против себя и законов вечной природы, или против вечной воли Творца. Для этого он мог произвольно напрячь потенции, вернувшиеся в нем к вечному спокойствию, и тем самым вызвать произвольное нарушение третьей потенции, противоречащее вечному миропорядку, который не мог остаться без влияния двух своих предпосылок. Когда это произошло, круг вечной и неизменной природы был разорван, и от своих регулярных движений она свернула на нерегулярные и дикие пути, открыв царство мировой истории, сначала астральной, затем геологической и, наконец, человеческой.

Бог творил, напрягая свои потенции, что он мог делать без ущерба для своего существования. Приведя потенции в напряжение (желая творить так, как изначально творил Бог), вечный человек разрушил себя, поскольку тем самым высвободил силы природы, которые теперь, в дикой необузданности, привели к хаотическому перевороту самих себя. Так возник однобокий и фрагментарный продукт, как бы язва внутри гармонии вечной жизни, ложная жизнь видимости и лжи, рост беспорядка и разложения, утонувший член тела Вечного.

Этот мир видимости основан на том, что мы утратили теоцентрическую точку зрения первозданного мира и оказались заключены в перекошенную антропоцентрическую точку зрения человека с узким и односторонним кругозором. Но человек, заключенный в ней, остается, пусть и в завуалированном виде, человеком первозданного мира, так же как человек первозданного мира является абсолютным «я» в завуалированном виде. Ибо эти миры тождественны друг другу и различаются лишь по внешнему виду, различаются лишь для того, кто в них нисходит. Они как бы вложены друг в друга и окружают Я как столько же возможных сфер его собственного существования, в которых оно может обнаружить себя как одно и то же, так что одно одновременно устанавливается в другом, но в которых Я как живущее и действующее не может быть одновременно, а может лишь рождаться в одном и выходить из другого как вниз, так и вверх через катастрофу своего существования. В самой внешней из этих сфер или оболочек оно оказывается эгоистическим индивидом, находящимся в более или менее враждебном положении по отношению ко всем другим себе подобным и, следовательно, в противоречии со своей собственной идеей; в средней сфере оно оказывается поднятым обратно в свою идею, то есть в первозданный мир; в третьей сфере абсолютное Я оказывается в одиночестве, и, следовательно, мир и инстинкт полностью приостанавливаются. Переход от одной из этих сфер к другой предполагает радикальную трансформацию сущности. (Между ними, как говорит Якоб Бёме, находится целое рождение).

Поэтому мы должны различать два творения: вечное творение Бога, от которого происходит вечный мир, и временное творение человека, от которого происходит этот мир, поскольку он поставил себя и свой мир как внебожественные. В первом творении Бог остается с Собой, несмотря на то, что выходит за пределы Себя, и в этом пребывании с Собой Он есть вечный человек. Второе творение – это событие, в котором человек нарушает вечную гармонию мира и вызывает его распад, уничтожая себя и заменяя его внебожественной бездной, в которой его несвязанные потенции царят как мир-душа, и в образном процессе повторяют процесс вечного мироустройства вплоть до воскресения земного человека, в котором игра свободы предстает в третий раз, и на этот раз в форме бесконечной нравственной борьбы.

Как только это будет сделано, мы не сможем опуститься дальше. Самое глубокое дно пропасти, в которую мы упали, теперь достигнуто, и оттуда есть только путь наверх, дальше вниз дороги нет. Ибо хотя зло в земном человеке и способно помешать духу работать наверху, оно уже не в состоянии открыть новое творение внизу. Единственный процесс, который остается возможным, – это путь вверх.

Он заключается в том, что потенции, которые еще напряжены в человеческом духе в момент его появления, приводятся во все большую гармонию в законной последовательности и периодически, – психологический процесс в человеческом духе, который сам по себе представляется ему мифологическим процессом. Еще совершенно непросветленный дух оказывается в совершенно тусклом и неоткрытом состоянии, в котором царят боль и унылая задумчивость, а справедливые инстинкты счастливого существования все еще томятся под покровом безрадостной необходимости быть, суровой неспособности наслаждаться в полной мере. Ибо темная и рабская потребность быть – это то, что первым приходит повсюду в бытие внешнего вида. В кочевой жизни безрадостного пола царит астральная ночь, дикая бесплодная деятельность без плодов и цели. Один день сменяет другой в блуждающем окде, подобно механическому круговороту звезд, не принося ничего долговременного. Борьба бесплодна, а покоя нет нигде. Взор устремлен к звездам, в пустыню эфира, где он ищет великий дух мира, как чужой, еще не впитавшийся в его собственный разум.

Тогда возник порыв искать счастья на земле, сделать человеческую жизнь сладостным наслаждением собой и подготовить на лоне мира свободные места уюта, счастья и славы. Этот импульс, Дионис из мифологии, был прекрасной возможностью, которая озарила разум и вызвала к жизни зародыши высшей жизни. Дионис как бог света, бог победоносной потенции, преодолевал тьму и преодолевал бездны, покоряя и давая место новой жизни. Он, бог наслаждения, пышного расцвета природных инстинктов, принес земледелие, законы, обычаи, браки, искусства, основание государств, завоевания, битвы чести, бессмертные деяния.

Культ Диониса – это политеизм. Дионис – это Осирис у египтян, Шива у индийцев. У греков его культ прославлялся в мистериях. Мистерии содержали философию мифологии. Высший взгляд на мистерии заключался в том, что все есть Дионис. Дионис – это первая потенция или потенция потенций, способность быть, сладострастное влечение. Его символ – фаллос, его спутник – сверхъестественный вечный мир олимпийских блаженных существ. Но в первой потенции покоится одновременно возможность второй и третьей, Дионис сам по себе троичен. С одной стороны, он – погруженный в ночь подземный Дионис, αρχεγονος, сын Зевса и Персефоны, растерзанный титанами; с другой стороны, он – Дионис третьей силы, Ιαχχχος мистерий, восставший из своей гробницы, изображаемый в виде новорожденного ребенка у груди своей матери Деметры. Но общим и экзотерическим Дионисом был фиванский44
  Дионис был сыном Зевса и фиванской принцессы Семелы. Он был единственным богом, у которого был смертный родитель. Он родился в Фивах.


[Закрыть], бог удовольствий и празднеств. Зрелища мистерий изображали деяния бога, его страдания и смерть. Бог претерпевал все мучительные страдания. Ни один посвященный не испытывает боли, увидев столь сильную боль. Греческая трагедия возникла из хоров, воспевающих страдания Диониса. Хор в «Антигоне» прославляет сына Семелы, Иакхоса55
  Иакхос (Ἴακχος) – факелоносец в Элевсинских мистериях, который считается сыном Зевса и Деметры.


[Закрыть].

Подземный Дионис был побежден. Настоящее принадлежало фиванскому Дионису. Третий лежал в будущем. Малые мистерии в первую очередь прославляли прошлое, а большие – славу будущего, как нечто явленное в смерти и будущей жизни. Плутарх говорит, что сон был малой мистерией смерти. Высшие празднества будущего были всего лишь ночными торжествами. Выходя из ночных восторгов, привязанность к богам еще не наступившего дня была еще сильнее.

Потопление этого первого дня человечества состоялось. Потенция с ее провидческим Олимпом уступила место тайне чистой автономной деятельности. Малые мистерии отступили перед главными, Фиванский перед Закхосом, и последний ознаменовал свою полную победу самодержавия тем, что взял местом своего рождения ночь кочевой жизни, минуя дионисийские культурные народы, и поставил свою колыбель посреди бездны, которую бог природного инстинкта старался преодолеть с усилием, но все же тщетно. Ни удовольствия, ни духовное воспитание, а только строгое исполнение закона свободы оказалось достаточно сильным, чтобы залить бальзамом еще не побежденную основную боль человеческой души. Эти отношения называются христианством. Не наслаждение и не духовное воспитание, а только строгое исполнение закона свободы оказалось достаточно сильным, чтобы залить бальзамом еще не побежденную основную боль человеческой души. Эти отношения называются христианством. Из мрака астрального и кочевого служения Иеговы возникли, на основе глубокого стремления к справедливости и миру, надежды на окончательного Спасителя человечества; из условий глубочайшего прошлого, предшествовавшего всякой культуре, возникли надежды на самое далекое мировое завоевательное будущее, с исключением всех средних звеньев. Религия Иеговы древнее, чем служение звездам, в котором уже играет роль мифологический элемент проявляющихся инстинктов (Кибела, Аттис и т. д.).

Иегова – это полностью «раскрытый неизвестный бог, бог диких потопов, темной тьмы, неприступного огня». Этот культ упорно восставал против всех мифологических срединных позиций, против всякого религиозного дилетантизма. Только он сам, из своей собственной ««умиротворенной боли, мог сказать последнее слово, которое искупило бы ритуал, в котором он уничтожил себя, превзойдя Диониса.

Христианство объявило о своем намерении восстановить единство с Богом, утраченное человеком в результате грехопадения. Если ему удастся привести чистый закон свободы к всеобщему действию на земле как в моральной, так и в политической жизни, его обещание будет действительно выполнено. Христианство – это появление третьей потенции или автономии разума в развитии человечества, подобно тому как появление человека – это появление третьей потенции в процессе развития природы. Христианство – это второе воплощение, появление другого, нового человека. Воплощение, однако, является первым завершением акта искупления природы, первым установлением равновесия между напряженными потенциями. Как Воплощение завершило процесс организации как его высший продукт, так и христианство завершило процесс мифологического видения и экстаза, который поднимался в нем с вершины только для того, чтобы оборваться и закончиться здесь. Апостолы, как и пророки, все еще работали в мифологическом элементе, который выражен, например, в Апокалипсисе, переданном Павлу от умирающего Стефана как бы заразительно, и т. д. Постепенно как в христианстве, так и в язычестве установилось более абстрактное сознание. Оракулы прекратились, жертвоприношения больше не вдохновляли. Время поисков прошло, сокровище было в руках, и уже не требовалось тех судорожных усилий, которые были в прежние времена, чтобы завладеть им.

Ср. H. E. G. Paulus, die endlich offenbar gewordene positive Philosophie der Offenbarung u. f. w. Darmstadt, by Leske, 1843.