Текст книги "Генетическая история философии со времен Канта. 1852"

Стимулируемая самодеятельность эго (чувственного разума) демонстрирует в своих проявлениях три различных способа действия или способности: распознавать, испытывать удовольствие и действовать произвольно. Каждый из этих способов действия проходит три стадии в своем развитии: сначала чувственная стимуляция, затем привыкание, возникающее в результате внутреннего противодействия, и, наконец, рациональное воление и намерение. Ни эти способности, ни эти стадии формирования не должны рассматриваться как реальные силы, существующие в душе. Они – не более чем рубрики для группировки эффектов деятельности эго по их внешнему виду. Наука должна отказаться от дальнейшего проникновения в глубины этих явлений.

Все наши представления в своем начале являются ассерторическими или когнитивными представлениями, из которых представления воображения или проблематичные представления развиваются лишь впоследствии, по закону неопределенности воспоминаний. Непосредственная реализация непосредственного познания называется созерцанием. В нем как таковом нет ни фантазий воображения, ни фантазий искусственной физики, наделенной лишь субъективной обоснованностью. Как таковое, восприятие непосредственно соприкасается с реальным. Но оно как таковое невыразимо и непостижимо. Выражая его, мы уже фальсифицируем его субъективным добавлением форм суждения, которые теперь также не идут непосредственно к восприятию, а лишь к его схеме, преобразованной в образ памяти. Деятельность невыразимого или непосредственного восприятия – это разум, понятый в своей чистой функции, вера и интуиция. Диаметрально противоположной функцией является рассудительное познание или мышление. Познание или восприятие – это качественная функция внутреннего чувства, так же как цвета и звуки – качественные функции внешней чувственности. Простые качества не допускают дальнейшего объяснения, и поэтому познание также является конечной, необъяснимой вещью, к которой познаваемый предмет не добавляется сначала, но в которой он уже непосредственно и изначально содержится. Отношение познания к его предмету – это простое отношение внутреннего чувственного качества.

Кантовский принцип этики и якобинский принцип религиозного чувства Фриз приводит в тесную связь. Поскольку эстетическая точка зрения здесь возведена в высшую степень, высшее мышление в моральном законе предстает как первый и чистейший отток из высшего чувства. Таким образом, этика и религия соотносятся друг с другом, как мышление в его высшей потенции с чувством в его высшей потенции. Эти две сферы так же разделены, как и две противоположные деятельности – мышление и чувство. Здесь также чувство имеет приоритет над мышлением, как и в низших сферах познания, но отношения между ними преобразуются, поскольку здесь интеллект не отягощает разум вымышленными атрибуциями, как в низшем бытии, а является истинным и справедливым интерпретатором его утверждений. Мысль и чувство, которые в сфере видимости мешают друг другу и враждуют, в сфере высшей истины проявляют себя в единстве и тождестве.

Закон чести вечной истины, по которому мы судим о внешности, – это нравственный закон, закон произвольного действия ради высшей цели. Дух – это самоцель, поскольку он обладает абсолютной ценностью, личным достоинством. Нравственный закон – это закон высших ценностных определений. Он повелевает мне уважать личное достоинство в себе и в каждом человеке. Вера в достоинство личности – это вера в вечную истину. Каждое разумное существо само по себе обладает абсолютной ценностью, но его состояния в природе имеют конечную ценность, которая может быть определена в соответствии с различиями в размерах. Каждое разумное существо как личность обладает ценностью цели, каждая вещь – ценностью средства. Моральный взгляд на мир в сочетании с психологическим и морфологическим образует прагматический взгляд на человеческие поступки и их мотивы, который находится в самой тесной связи с религиозным взглядом, с одной стороны, и с соответствующим политическим взглядом – с другой. Близость двух последних воззрений устанавливается общим представлением о разумном мире как республике всеобщего царства духов. Сообщество духов через посредство природы есть государство или желаемое общество по юридическим законам, согласно основным понятиям права и обязанности? Нравственный закон соединяется с политическим взглядом на общественную жизнь, образуя этический взгляд, с взглядом на целостность мира – религиозно-эстетический взгляд на мир. В первом случае сущность личности определяется идеально, а взаимодействие или сообщество людей – естественное понятие. Во втором случае и сущность личности, и сообщество личностей определены идеально.

Литература:

Новая или антропологическая критика разума. Три тома. 1807. Второе издание. 1851. Руководство по психической антропологии. Два тома. 1820—21. Второе издание. 1857 – 39.

Die mathematische Naturphilosophie, nach philosophischer Methode bearbeitet, 1822. Знание, вера и интуиция, 1805.

О немецкой философии, искусстве и творчестве, 1812.

Нравственный закон проистекает из разума a priori, поэтому он имеет не только антропологическое, но и космическое значение, это закон как таковой, закон par excellence. Первоисточник добра, таким образом, должен быть первоисточником бытия и разума. Понятие долга как непреложного закона для этого не подходит, скорее добро мыслится как чистое качество чувства, как доброта отношения, как любовь. Вера в мировое господство вечной любви – вот религия чистой этики.

Добро в широком смысле – это все, что соответствует своему назначению. Добро в узком смысле – это то, что соответствует цели, которая не может снова рассматриваться как средство: «Такая вещь находится либо вне вещи, либо в ней. Она либо хороша для чего, либо хороша сама по себе. В первом случае она полезна, во втором – морально хороша. Но вещь является целью в той мере, в какой идея ее ценности действует на волю, или цель-законодательство есть законодательство в соответствии с ценностными определениями вещей и состояний. Если вещь или состояние признаются самоценными, то их ценность уже не связана с нашими желаниями или волей, т. е. вещь или состояние рассматриваются как существование, существующее само по себе, которое все еще имеет ценность само по себе, даже если оно уже не имеет ценности для нас или не имеет с нами никаких отношений.

Созерцание абсолютной ценности предмета помимо нас связано с удовольствием, характерной чертой которого является незаинтересованность, то есть безотносительность вещи или состояния к нашим собственным целям. В той мере, в какой предмет стимулирует это удовольствие, он называется прекрасным. Поскольку понятие цели относится к рефлексии суждения, оно полностью утрачивается в непосредственном ощущении красоты, а на его место приходит ощущение удовольствия. Ведь для непосредственного желания его целью всегда является удовольствие, и поэтому высшая цель также проявляется как высшее удовольствие, а именно как бескорыстное удовольствие. Это полностью отменяет различие между добрым и прекрасным. Закон добра есть заповедь долга для отдельного человека, вытекающая из идеи красоты, или нравственный закон есть, согласно его космическому значению (т. е. вне всякого отношения к нашей собственной личности), мировой закон красоты. Здесь кроется его тайна и магия.

Предметом высшего определения ценности является нравственно сформированная личность. Идеал красоты души соответствует ей в эстетическом суждении, которое составляет ее центр, как стебель, из которого произрастает вся остальная красота в природе и искусстве, так что вся остальная красота прекрасна лишь в той мере, в какой она заслуживает называться аналогом этой первозданной красоты. Таким образом, красота всех телесных форм оценивается по аналогии их отношения к прекрасной душе, обитающей в них. Все формы, соответствуя этой эстетической идее в чувстве, представляют собой связь и гармонию между собой, которая имеет свою симметрию не только в себе самой, но и в более высоком единстве, с которым она связана чувством. Это высшее единство чувства, душевное, есть внутреннее совершенство красоты, для которого богатство восприятия и закономерная гармония формы служат средством изображения. Но красота может и полностью погрузиться в эти средства, так что от архетипа внутреннего совершенства остаются лишь неясные следы. Тогда остается то удовольствие от целенаправленной игры наших познавательных сил, чистый эффект которого Кант назвал свободной красотой, как это происходит, например, при виде прекрасного цветка, красиво изогнутых волнистых линий и тому подобного. Такая свободная красота, однако, всегда находится на гораздо более низком уровне эстетического чувства, чем духовная красота, основной формой которой является идеал совершенного характера.

Основные религиозные идеи веры соединяются через эстетические представления с созерцанием природы, образуя интуицию, которая на живописном языке чувств приписывает земным вещам высший смысл. Закон совершенного единства и объективной целесообразности – вот принцип эстетического суждения, который не поддается дальнейшему объяснению. Умозрительная форма совершенного единства мирового разума имеет своим содержанием чистую идею абсолютной цели для себя, или идею абсолютно прекрасного и душевного. В теологической форме объективной целеустремленности эта цель более тесно определяется по отношению к отдельным живым существам как объективная цель мира. В этой форме прекрасное само по себе чувственно воспринимается как наивная красота, в этой форме оно чувственно воспринимается по отношению к внутренне непривлекательному контрасту как реселективная или сентиментальная красота.

Таким образом, прекрасный предмет входит через форму эстетической идеи под идеей цели мира, но как внутренне прекрасный, который, таким образом, является в то же время целью сам по себе. Так возникает органическая взаимосвязь существ по степени их внутренней красоты с общим основанием и через него между собой, объективная теология, внутренний закон в сущности вещей, действие которого проявляется как жизнь и красота в формах организации, хотя, с другой стороны, организующий инстинкт оказывается в такой же мере обусловленным отношением основных сил масс к пространству. Эти два взгляда не противоречат друг другу, а просто охватывают разные сферы, обе из которых занимают равное место в существовании живого. Сфера физического механизма – это чисто внешние отношения видимого к нашей субъективной и ограниченной точке зрения. Сфера эстетического суждения в соответствии с идеей органических связей – это сфера существования и истины самой по себе. Религиозная вера, таким образом, есть вера в вечную истину красоты и в то, что цель мира заключается в идеях вечной красоты.

Жизнь религиозной истины в человеческом сознании можно представить как процесс рассуждения, суждения которого, однако, не сухие мысли, а сильные чувства. Ведь если мы возьмем в качестве высшей пропозиции убеждение, что прекрасное как таковое есть божественное или что свободная и полная душа как таковая принадлежит к сфере абсолютной истины, и добавим к нему в качестве подмножества отзвук эстетических идей в событиях нашей жизни, в которых созерцаются прекрасные характеры, возвышенные жертвы и т. д. Эти чувства переплавляются в вывод о том, что даже в этих частных случаях прекрасное божественно и первозданно, или что мы исключаем из интуиций нашего эстетического чувства вечную судьбу человека, обоснование его существования в вечной истине и естественный порядок, выходящий за пределы физических контекстов. Если присмотреться к содержанию этого взгляда, то можно выделить три религиозных настроения, которые можно описать как энтузиазм, смирение и преданность. Энтузиазм переносит нас в высший мир, в вечную жизнь, из совершенного состояния которой мы оказываемся низвергнутыми в состояние смешанного добра и зла, не без самобичевания. Возникающее при этом чувство унижения находит успокоение в энтузиазме доверия к мировому господству вечного добра. Мы чувствуем тайный закон, согласно которому прекрасные формы природы не являются изолированными, случайными фактами, а свидетельствуют об архетипах, которые являются первозданными творческими силами самой Вселенной. Этот художественный взгляд на природу, ощущающий тайну вечной жизни, сам собой переходит в свободную поэзию или мифологию как визуализация вечного в образах и описаниях, взятых из всего многообразия бытия. Следовательно, с точки зрения эстетики, эпическая форма наиболее соответствует этому эмоциональному настроению.

Если же верх берет чувство антитезы, ощущение греховности и несовершенства нынешнего состояния, то преобладает боль, соединенная с желанием спасительного возвращения из состояния, непосредственное неудовольствие от которого усиливается тем, что мы ощущаем причину несчастья как эгоизм и грех в наших собственных сердцах, не будучи в состоянии освободиться от этих цепей, которыми пленен весь мир. Поэтому мы ощущаем принцип падения внутри себя и в той мере, в какой мы сами причастны к причинам всеобщего великого долга, не в силах изменить неизбежное в нас и вокруг нас. Не остается ничего другого, как принять неизбежное, взять судьбу на себя и терпеть ее, смириться с трагедией. Дух все еще чувствует себя чужаком благородного происхождения, но его дом ушел далеко, он признает первоисточник добра, свое собственное высшее «я», вне и над собой – а значит, не в том месте.

Наконец, преданность возносит нас в лирическом порыве души к идеям примирения и искупления. Они пробуждаются в нас, как только мы начинаем понимать, каким образом можно в один прекрасный день искоренить корень этого злого эгоизма. Преданность несет в себе надежду и уверенность в том, что чистота воли будет восстановлена в вечной жизни, и позволяет нам предчувствовать это состояние, восстановленное до его здоровых и правильных первоначальных условий, следы и образы которых улавливаются восторженным воображением в зрелищах живой вселенной и этически подвижной человеческой жизни и читаются как бы издалека, как загадочное слово в темном зеркале мифологического представления о природе.

Таким образом, эстетические идеи в корне едины с религиозными. Вера, как и чувство красоты, – это чувство, имеющее непосредственную уверенность в себе, а именно чувство абсолютно ценного, при условии, что оно не просто действует на нашу волю как правило нашего поведения, но постигается очень общим и непосредственным образом в созерцании себя и других, а затем и всего мироздания.

Литература: Иосиф и Исагор, или Красота души. Два тома.

1814 – 22. Руководство к практической философии. Первая часть. 1818. Вторая часть. Философия религии, 1832.

Принцип обязанностей представлен в моральных законах: Каждое разумное существо обладает абсолютной ценностью личного достоинства, тогда как его состояния в природе имеют конечную ценность. Каждое разумное существо как личность существует как самоцель, а каждая вещь – только как средство для достижения какой-либо цели. Каждый человек обладает таким же достоинством, как и любой другой человек.

Закон права вытекает из моральных законов: люди должны признавать друг друга разумными в своем взаимодействии. Я имею право требовать, чтобы все признавали меня разумным существом. По этой причине следует выполнять обещания. Личное равенство всех членов общества должно быть организовано и защищено искусством права. Мое и твое должно быть распределено в обществе в соответствии с принципом личного равенства. Должно быть достигнуто максимально возможное равенство в пользовании и удовлетворении потребностей, а также установлена максимально возможная свобода для каждого в том, как он хочет жить и наслаждаться. Самым лучшим применением закона равенства будет баланс между трудом и наслаждением. Удовлетворение потребностей должно следовать за трудом как вознаграждение. Чем больше человек стремится к отдыху или бесполезному занятию, тем более бережливым он должен быть, тем меньше он должен требовать. Но каждый должен сам наслаждаться плодами своего труда. Никто не должен быть вынужден работать за чужой счет. В то же время каждому должна быть предоставлена возможность реализовать свой труд в обмен на удовлетворение своих потребностей.

Высшая власть в государстве исходит от народа: Она заключается в объединении сил большинства. Это, однако, не означает, что народ имеет право издавать законы: ведь это может исходить только от разума, и если бы народ мог издавать законы, то почти не было бы нужды в государстве. Напротив, это выражается в законодательной власти народа: власть, которая должна поддерживать закон, может быть только объединенной властью всех людей; с другой стороны, подразумевается требование республиканского духа для всего государственного управления: законы всегда должны даваться для целей общественной жизни, для народа.

Правовые отношения между народом и правителем – это обязательно правовые отношения, основанные на доброй воле. Регент обладает верховной властью в государстве и должен иметь возможность принуждать всех остальных членов народа; поэтому его никто не может принудить напрямую. Права народа против регента не защищены политически. Правитель имеет в государстве только права и никаких обязанностей, ибо он может делать в нем все, что ему заблагорассудится. Отношения между народом и правителем – это просто отношения силы. Отсюда легко понять, что не может быть и речи о каких-либо правах в отношении восстания или мятежа.

Народ не имеет права на восстание, а регент не имеет права против него. Восстание – это не правовой спор, а борьба сил.

Единственная возможная правовая организация государства – это взаимное принуждение (через уважение или страх) между правителем и народом. Правитель принуждает каждого человека по закону верховной властью; народ принуждает правителя по закону страхом перед просвещенным общественным мнением. Голос общественного мнения – это единственное суждение, которое принадлежит всему народу. Общественное мнение – это реальная активная общая воля; через него существует правительство, в нем выражается дух народа. Идея общей законодательной воли в разуме каждого отдельного человека выражается наиболее чисто в мудрейшем. Правитель должен быть мудрейшим или обществом мудрейших. Лучшего порядка в государстве можно ожидать только от возрастающего просвещения всего народа. Нужно стремиться к тому, чтобы наиболее способные к управлению стали правителями. Если в государстве уже существует отдельное общество, как гильдия, которая посвящает все свои способности умению делать хорошую обувь, то должна существовать и отдельная гильдия правителей; ибо для того, чтобы хорошо управлять, нужно учиться большему и получать более тонкое образование, чем для того, чтобы делать хорошую обувь. Поэтому правители должны быть образованными до отрицания; не совсем рождение, но образование и заслуги должны сделать их участниками правления. Тот, кто, с другой стороны, хочет утверждать, что народ должен по праву выбирать своих правителей, может сказать то же самое о любом другом ремесле, например, о плотницком.

Правительство может быть демократическим, аристократическим или монархическим, но не деспотическим и не республиканским. Только республиканизм, однако, может определить его достоинство, то есть патриотические чувства, а не личные корыстные интересы; забота о благосостоянии государства, активная забота о процветании, образовании и справедливости. Это включает в себя 1) патриархальный элемент: чтобы государственные дела были в руках только отцов семейства, ради благоразумия; 2) тимократический элемент: только те должны принимать участие в государственных делах, кто обладает определенным богатством (то есть имеет что терять) и не так легко торгуется, и чей бизнес дает им достаточную независимость. Дух ученых, воинов, купцов и крестьян должен быть правильно сбалансирован.

Если дух в европейских народах будет достаточно силен, чтобы поддерживать себя в хорошем состоянии, он в конце концов захочет вернуться к большим семейным связям в ремесле и сельском хозяйстве и через них возродить более благородный дух права посредством всеобщего признания личной свободы в реальных личных правах в республиканском обществе.

В таком лучшем будущем властелину нашей гражданской жизни, всемогущему герцогу, больше не будут поклоняться ни как богу, ни как демону, ни как герою.

Если сравнить правовые государства различных европейских стран с этими требованиями правовой доктрины, то можно заметить, что Германия медленнее продвигается по этому пути реформ и отстает от некоторых соседних стран – но мы не можем не признать, что германский республиканский дух заслуживает похвалы за то, что он никогда не поддавался деспотизму столицы, что богатства ее провинций распределяются наиболее равномерно и что ее) величайшие наследственные империи, ее герцоги и князья, привержены своим провинциям для управления и государственной администрации, тогда как английский герцог и великие наследственные империи наших ближайших соседей со всеми их богатствами остаются приверженными только собственному брюху.

Литература: Политика или философская теория государства. Издано Э. Ф. Апельтом (Politik öder philosophische Staatslehre. Herausgegeben von E. F. Apelt).

Zenal 1848: Vgl. E. F. Apelt, Die Epochen der Geschichte der Menschheit, eine historische philosophische Skizze. Zweiter Band. 1845.