Текст книги "Генетическая история философии со времен Канта. 1852"

Гегель

Георг Вильгельм Фридрих Гегель родился 27 августа 1770 года в Штутгарте, где его отец был секретарем герцогской палаты. В 18 лет он стал учеником Тюбингенского аббатства, где в течение пяти лет совмещал изучение математики, физики, естественных наук и кантовской философии с теологией, будучи сокурсником Шеллинга. Проведя несколько лет в качестве педагога в Швейцарии и Франкфурте-на-Майне, он смог после смерти отца отправиться в Йену, чтобы разделить успехи своего сокурсника Шеллинга. Здесь он написал трактат «О различии между фихтеанской и шеллингианской философией» (1801), вместе с Шеллингом издавал философский критический журнал, читал лекции в качестве доцента и в 1806 году стал доцентом. В том же году, незадолго до великой йенской катастрофы, он закончил свою «Феноменологию духа», которая была опубликована в следующем году в Бамберге, где он нашел убежище в качестве редактора газеты. Осенью 1808 года он был назначен баварским правительством ректором гимназии в Нюрнберге и профессором подготовительных философских наук и приступил к работе над большим фундаментальным трудом по логике в трех частях, который вышел в 1812—16 годах. Осенью 1816 года он отправился в Гейдельберг в качестве профессора вместо Фриза, который был отозван в Йену. Его «Энциклопедия философских наук» была опубликована здесь в 1817 году. Наука логики (2-е изд. 1827 г. 3-е изд. 1830 г.). Осенью 1818 года он занял кафедру Фихте в Берлине. Здесь он написал «Основы права, или Естественное право и государственная наука в основах» (1821) и развил свою систему в устных трактатах со всех сторон. Он умер от холеры в ноябре 1831 года. Его лекции были опубликованы после его смерти его учениками, а именно: «Лекции по философии религии» Мархейнеке (2 тома, 1832. 2-е изд., 1840), «История философии» Мишеле (3 тома. 1833 – 36. 2-е изд. 1840 – 44), «Эстетика», под редакцией Хото (3 т. 1835—38. 2-е изд. 1842), «Лекции по философии истории». Hrsg. von Eduard Gans (1837. 2-е изд. К. Гегеля 1840), «Философская пропедевтика» Розенкранца (1840). Речь Гегеля была безыскусной и сдержанной, он напоминал современника, который стал крикливым и заменил это оригинальностью, иногда наивным юмором фраз, чего ему не хватало в пленительном потоке речи, этом превосходном качестве Фихте. Гегель, как и Кант, страдал от неуклюжести выражений, которую было трудно преодолеть. Тем более эти трактаты блистали основательностью богатых знаний, приправленных интересными и неожиданными нотами эрудиции, блуждавшей в самых неизвестных областях Востока, редко посещаемых странах и т. д.

G. Сочинения В. Ф. Гегеля. Полное издание объединением друзей бессмертного автора, в 18 томах. Берлин, Данкер и Гумбло. 1832 и далее.

G. Жизнь В. Ф. Гегеля, описанная Карлом Розенкранцем. Дополнение к сочинениям Гегеля. С фотографией Гегеля. Берлин 1844.

Феноменология

Гегелевская система присоединилась к системе Шеллинга в качестве необходимого дополнения. Ибо с самого начала он предпочел ту часть фихтеанской мысли, которой Шеллинг предпочитал уделять меньше внимания, а в тех частях, которые Шеллинг особенно культивировал, он предпочитал использовать то, что Шеллинг уже разработал, только для своей пользы. Шеллинг применил учение о науке к миру опыта и разработал физиологическую теорию потенций, от которой он никогда не отступал ни в своей натурфилософии, ни в своем взгляде на историю. Он же ни разу не применял метод фихтевской теории морали, и поэтому в его обращении с областью опыта только одна половина основной идеи Фихте, а именно идея учения о науке, приходит к яркому воплощению и подтверждению. Гегель включился в эту работу и дополнил ее. Его «Феноменология духа» – это применение морального учения Фихте к всемирно-историческому процессу.

Фихтевская Sittenlehre создает сообщество свободных духов, чей закон жизни – закон чистой автономии. Автономный разум является своей собственной целью и в то же время сам является деятельностью, реализующей эту цель. Жизнь природных инстинктов88
  Для Гегеля инстинкт – это «аппетит монады», чувствующей в себе негативное. В опосредствовании присутствует неослабевающее притязание на власть, распространяющееся повсюду и вмешивающееся во все и вся, прежде всего в мышление, – но не только в него, поскольку диалектическое мышление не терпит никакой самобытности и самостоятельности встречающегося на его пути неопосредствованного внешнего и внутреннего. (_{ФРИДРИХ ГЕОРГ ЮНГЕР: ЯЗЫК И МЫШЛЕНИЕ. ЧАСТЬ IV. ОПОСРЕДСТВОВАНИЕ И ГРАНИЦА. К ИСТОРИИ ГЕГЕЛЕВСКОЙ ДИАЛЕКТИКИ})


[Закрыть] используется здесь как простое средство. Если средство оказывается пригодным для достижения цели, ему суждено быть использованным во благо, а если нет, то оно должно быть уничтожено и принесено в жертву. Автономия имеет ценность и предназначение быть всем во всем. Побуждения – не более чем предпосылки и средства ее бытия, материя – не более чем воображаемая инсталляция инстинкта, мир со всем, что в нем проявляется, – не более чем феномен познания, общий для всех автономных Я. Сообщество свободных Я, всякое из которых есть сам автономный разум, все они – сам импульс, который они предполагают для своего бытия, все они – сами предметы явления, которые они производят посредством представленияч и ощущения, – вот истина того, что существует. Мир – это феномен, а наука, таким образом, – феноменология Я, которое предстает перед самим собой как сообщество свободных Я.

Для того, кто это осознает, предмет явления сводится до простого знания о нем. Его содержание предназначено только для сознания, и то, что мы постигаем в нем, всегда является нашим собственным познанием. В чувственной определенности этого (настоящего) и этого (этой вещи здесь) есть только кажущаяся чуждой мне субстанция, на самом же деле скорее сейчас и это, а именно я-познающий, который неизменно неподвижен во всех изменчивых ощущениях. Но мое познание есть мое представление в той мере, в какой оно согласуется с представлением всего Я или разума в целом. Ведь разум – это деятельность общего, восприятие – деятельность частного, деятельность Я. Деятельность общего есть истина, деятельность частного – явление. Безусловно общее – единственный истинный предмет сознания. Общее в явлениях называется их законом или их понятием и понимается как причинная движущая сила, их производящая сила.

Сила, стремление и жизнь находят первое проявление общего в конкретном. Предмет или особенность преодолевается, потребляется, устанавливается как отрицательное общее, как желание заложенное в инстинкте. Общее, которое развивается и сохраняет себя в этом движении потребления и выбора, называется жизнью. Это спокойное разделение постоянно меняющегося становления и формирования в текучей среде постоянного отрицания частностей, это, по сути, процесс. Высшим продуктом этого процесса является род, на фоне которого индивидуальный инстинкт (индивид) с его процессами ассимиляции снова превращается в простую частность, средство. Поэтому высшим уровнем природного инстинкта является инстинкт размножения.

Таким образом, человек выступает как инстинктивное существо с высочайшей потенцией и самыми далеко идущими запросами, инстинкт такой высоты, что он ставит себя как единственное положительное, а все остальное – как отрицательное. Все, что противостоит его притязаниям, враждебно, что приводит к войне всех против всех как необходимому первому состоянию человеческой расы, когда влечения и желания различных Я не гармонируют друг с другом по своей собственной воле. Плодом этого состояния является рабство, поскольку побежденный отныне используется победителем лишь как средство достижения своих целей. Рабство и жажда власти – это первый надживотный феномен, первый симптом, по которому можно распознать человечество. Ведь в стремлении к господству впервые проявляется, хотя и в дикой и несанкционированной форме, претензия эго на господство над всей природой. Именно здесь в самой грубой форме проявляется то, что Фихте называл гением порока. Я устанавливает себя как абсолютную истину, презирая (отрицая) все остальные.

Дальнейшее развитие происходит в рабе. Болезненный вопрос: «Почему я несвободен и не такой, как господин?» – порождает иронию по поводу своей судьбы и скептическое отношение к своему положению. Как только нет сил изменить его, инстинкт уходит в себя, либо как несчастное сознание с сентиментальными, безрезультатными причитаниями, либо как стоицизм, как осознание того, что волю нельзя согнуть и сломить никакой внешней силой, если она не сгибается добровольно. Через стоицизм раб впервые становится равным господину, обретает внутреннее чувство правоты по отношению к нему. Открытие того, что волю нельзя согнуть иначе, чем самостоятельно, – это смерть деспотизма и начало человеческого достоинства. Древний стоицизм был особенно силен в развитии этого образа мышления, в том, чтобы не позволять себе вводить в заблуждение внутреннее осознание своей свободы никакими ситуациями, какими бы противоречивыми они ни были, не позволять себе отстраняться от своих принципов и законных требований никакими силами обстоятельств, не всегда требовать только возможного, но и уметь держаться за сиюминутно невозможное в противоречии с настоящим. В этом отношении древнее сознание намного превосходило господствующую в наше время ироническую сентиментальность, которая отправляется в неизбежные ситуации.

Как только то, что до сих пор было лишь мыслью, начинает переходить в факт (как только раб разрывает цепь), первая реализация рационального самосознания возникает сама собой. Через договор, как признание двусторонней авторизации, дух получает единство с самим собой в удвоении своего самосознания и независимости обоих лиц во взаимном уважении. Открывается сфера морали. В независимой реальности Я это духовное единство его сущности. В социальном взаимодействии психическая деятельность возрастает, создавая новые потребности, утонченные удовольствия. Дух формируется теоретически через наблюдение за природой и самосознание, практически – через законодательство или взаимное разграничение прав и договоров. Возникает нация. Разум реализуется в народе как живой дух, в котором индивид не только находит выражение своей судьбы, но и сам является этим существом. Здесь происходит взаимопроникновение всеобщего и индивидуального. Человек радуется общему делу.

Это та стадия в мировой истории, которую Шеллинг назвал дионисийским сознанием, как освобождение инстинктов блаженства, которые лежат в рабстве и боли.

Образованное таким образом государство – это государство необходимости, возникающее не из разума, а из нужды. Дух, реализованный во множественности существующих таким образом сознаний, называется народом, как индивидуальное сознание – гражданином народа, как понятие – законом, как индивидуальность – правительством. Его закон – это человеческий закон, содержащий договоры, которых требуют обстоятельства. Ему противостоит божественный закон как связь высшего и благороднейшего природного инстинкта, заключенного в трех отношениях – мужа и жены, родителей и детей, братьев и сестер, как нравственное единство естественных семейных связей, которое на этой стадии принимает форму неписаного или божественного закона.

Возникает конфликт между божественным и человеческим законом, между правом семьи и государства (например, когда пролетарий испытывает искушение украсть хлеб для своих детей). Эго в выборе между конфликтующими законами и соображениями становится характером. Закон сознания (человеческий, исторический закон) вступает в конфликт с законом сущности (божественный закон, закон природы). Отдавая предпочтение одному закону, нарушается противоположный, так что в этом случае каждый поступок является виной, и остается только выбор между различными видами вины. Какому же закону должен следовать разум, если он не может следовать ни одному, не впадая в заблуждение? Правда, у других народов другие законы; то, что правильно в одном народе, неправильно в другом, и это различие распространяется и на нравственные узы семьи. Но это лишь еще больше укрепляет человека в его сомнениях, полностью изолирует его внутри себя в его хрупкой нерешительности против всех традиционных и естественных законов. Непосредственные узы человечества распадаются в духе, общее целое распадается на отдельные индивиды.

Общность, раздробленная на атомы индивидов, этот мертвый дух есть равенство личностей. Абстрактная личность, Я, самость стоицизма, теперь является реальным миром. Стоицизм превращается в скептицизм. Право теряет естественный смысл своего происхождения, сливается с абстрактным формализмом, в котором эмпирически обнаруживается определенное свойство и формула абстрактной всеобщности выражается для него именем свойства. Собственность предстает уже не как естественная принадлежность человека, а как нечто чисто случайное, как в римском правосознании. Теоретическое сознание этой стадии – так называемое «образование» (Bildung), как дух, отчужденный и отброшенный от универсальных моральных контекстов своего одинокого индивида. Мир образования – это скептическая индивидуальность, которая борется за понимание своих собственных убеждений. Она обменивает размышления и исследования на утраченную веру, работу над лучшим будущим – на утраченное удовольствие от настоящего, а стремление к еще нереализованной цели убеждения, вытекающего из чистой концепции, – на наслаждение реализованными целями в жизни. Чистое прозрение – это результат упразднения всей независимости, чуждой самосознанию как мешающей, чтобы самосознание, чистое мышление, могло обрести единоличное господство. Чистое прозрение – это дух, взывающий ко всему сознанию: «Будьте разумны для самих себя, которыми вы все являетесь сами по себе».

Если точка зрения просвещения и образования принимается теперь всерьез на практике, то из сознания случайности личных прав и личной собственности, вызванной к жизни, возникает, как переход, мгновенное смятение и расторжение всех доселе фиксированных отношений и связей, абсолютное равенство, абсолютная свобода, абсолютный террор; с другой стороны, как цель – мораль, верная убеждению, как вступление духа в ряды собственного самосознания, духа, уверенного в себе, возводящего содержание своего самосознания как сообщества свободных индивидов в общий, внутренний и внешний, закон. Возвышая субстанциальную истину до всеобщей воли, всеобщая воля становится субстанцией самого себя. Различие между человеческим и божественным правом подчеркивается в понятии универсально действующего разума, который не только является единственной правящей волей всех, но и наполняет каждое индивидуальное сознание содержанием всего самосознания. Ибо только при этом условии всеобщая воля может обрести господство. Долг становится сущностью. Нравственное сознание само есть абсолют; долг для него есть только то, что он сам знает как долг. Сначала это чистая совесть как непосредственное знание своего долга, нравственный гений, внутренний голос как божественная творческая сила, божественное служение в себе. Из этого развивается ясное понимание разумом своего собственного закона, Я, для которого его знание есть в то же время его бытие, абсолютная наука.

Религия – это чистый закон разума, получивший всеобщее признание и действительность. Она есть нравственное осуществление этого закона на основе сознания, которое обретает сообщество свободных духов, о сущности себя как абсолютной истины. Поскольку это может происходить только постепенно и медленно, оно проходит через постепенную последовательность развития. Сначала абсолютное самосознание или существующая духовная реальность узнает себя в чувственном образе как причину всех вещей, как творческое световое начало, чистое и яркое, содержащее и наполняющее все, оставаясь неизменным в бесформенной субстанциональности. Его инаковость – тьма. Движения его экстернализации, его творения – это броски света, а также формирование всепожирающих потоков огня. В дионисийском служении свету и солнцу в античном мире эго впервые постигло свою собственную сущность как всепроникающую и бодрящую силу.

Эта всеобщая субстанция распадается на бесчисленное множество более слабых и более сильных, более богатых и более бедных духов, превращаясь во враждебное движение в самой себе. Невинность цветочной религии (поклонение лотосу), которая является лишь бескорыстным представлением о себе как об инстинкте, переходит в вину животной религии (ибис, кошка, крокодил). Самосознание таких разрозненных культов – это множество изолированных необщительных духов народов, которые сражаются друг с другом до смерти и осознают определенные животные формы как свою одностороннюю и упрямую природу. Над такой фрагментацией вырожденной основной идеи тогда возвышается предчувствие неведомого Демиурга как хозяина творения, в котором кроется вопрос о возможном восстановлении утраченного единства.

Через растение и животное дух поднимается в колонну человеческих образов как художник. Он осознает себя нравственным духом в непосредственном чувстве по закону красоты и гармонии. На смену старым богам, свету и тьме, небу и земле приходят чистые нравственные духи самосознающих народов. Живые произведения искусства – это мистерии Вакха и Цереры с их театральной пышностью (то, что Шеллинг называет высшим Дионисом). Духовные произведения искусства – это боги Греции, как у Гомера, как свободные силы, парящие над бессодержательной пустотой необходимости. Высшим языком для этого является трагедия. Греческие боги наделены формой индивидуальности, но она лишь мнимая. Ведь в них идея прекрасного и доброго предстает как божественное существо, но в случайной форме.

В явленной религии (христианстве) это проявляется в том, что абсолютный дух придает себе форму самосознания, так что мир верит, что дух существует как самосознание, реальный человек, что это божество можно видеть, чувствовать, слышать. Это воплощение является содержанием абсолютной религии. Божественная природа совпадает с человеческой, это единство видно. Бог открывается таким, каков он есть сам по себе, как дух. Это умозрительное знание и есть явленная религия. Но форма еще не имеет формы понятия, а вместо нее переносит естественные отношения Отца и Сына в область чистого сознания, принимая моменты движения одного и того же за единичные предметы.

То, что в религии представляется в виде представления другого, в абсолютном знании является собственным делом самого себя, удержанием понятия в форме понятия. Дух, познающий себя в форме духа, есть наука. Как дух, знающий, что он есть, он не существует ранее и нигде более, чем после завершения работы по преодолению своей несовершенной формы, по уравновешиванию своего самосознания (общего) с сознанием (конкретным). Разворачивая бытие и движение в этом эфире своей жизни, он и есть наука.

Будет полезно наглядно перечислить различные точки зрения этой духовной феноменологии. Цель – познающий и реализующий разум в форме абсолютной религии и абсолютной государственной жизни. Чтобы эта цель была достигнута, ей должно предшествовать возвышенное сознание в индивидуальных духах, которые, отталкиваясь от настоящего, стремятся к цели, в то время как чрезвычайные государства и инстинктивные религии формируются условно. Однако еще до формирования чрезвычайного государства и чрезвычайного культа в сознании раба, стонущего под бременем тирана, возникает тоска по ним. Рациональное государство инстинктивно формируется в государстве необходимости, а государство необходимости – в тиране или победителе. Низшая стадия переходит в высшую путем рефлексии, когда посредством невыносимого давления, оказываемого низшей стадией на индивидов, в них и от них подготавливается высшая стадия путем принудительного углубления их сознания в самих себя. Подготовленная ступень. Как только возникает сознание высшей ступени, низшая ступень предстает как та, которую нужно преодолеть, через потребление и присвоение которой возникает сама высшая ступень. Так, тиран предстает перед стоическим сознанием как враждебный объект, пока он не будет поглощен в процессе формирования состояния необходимости. Так, состояние необходимости представляется образованному сознанию враждебным объектом до тех пор, пока оно не будет потреблено в качестве материала для формирования рационального состояния. Так пища представляется инстинкту объектом до тех пор, пока она не превращается в него самого посредством ассимиляции. Таким образом, то, на что смотрят, представляется чем-то чуждым, пока оно не превращается в истину, то есть в эго, посредством познания.

Я низшей потенции сводится к ассимилируемому предмету против Я высшей потенции, как только последняя проявляется через самоуглубление. Однако пока высшая потенция еще не вспыхнула, ее приготовления проявляются в отдельных угнетенных индивидах низшего уровня как аномалии, как нарушения господствующего состояния, как задолженность, превозношение и аморализация.

Феноменология реализует идею самовоспитания человеческого рода. Рычаг этого самовоспитания состоит в том, что Я переживает свой барьер в Я, при котором оно вновь и вновь отбрасывается к себе и своей внутренности, мышлению (рефлексии), пока не найдет понятие абсолютной справедливости как глубочайшее содержание своего существа, к которому его против воли подталкивает механизм жизни, пока оно не постигнет его добровольно и с радостью. Однако как только оно его постигает, оно вновь укрепляется и побуждает его предоставить внешнему импульсу насилия лишь столько возможностей для маневра и обоснованности, на сколько ему позволено претендовать в сравнении с чистым понятием справедливости. Таким образом, в процессе человеческой жизни мы видим, как пружина постоянно возобновляющегося давления извне взаимодействует с пружиной постоянно углубляющейся мысли изнутри таким образом, что из нее не может возникнуть ничего, кроме все большего внешнего уравнивания требований людей друг к другу, царства справедливости, и все большего внутреннего подавления духа в богатстве его внутреннего мира, мышления, для которого все вещи ясны и которое превращает все вещи в свою собственную собственность..

Феноменология – это первый набросок философии истории, которая действительно ясно и отчетливо пронизывает нравственные шестеренки общества. Она постоянно считалась с двумя основными факторами: объективным состоянием общества, которое в определенный момент времени действует как общий закон морали и жизни, и субъективным состоянием мысли в индивидуальных умах, которое всегда соответствует ему, по крайней мере, в высокой степени. Ибо в зависимости от степени объективных условий общества Я оказывается вынужденным возвращаться во внутренний мир своей мысли, в котором, чтобы сохранить свое место, оно должно все дальше и дальше уходить в свой собственный мир мысли, в свою независимость и автономию. Поэтому существует правило, что состояние зрелости мысли соответствует состоянию общества, или что каждый человек, взятый в среднем, отражает в своих мыслях свой собственный возраст. Если же мысль или внутренний мир большинства людей поднимается в своем развитии над социальными условиями, в которых им приходится жить, то это описывается во всемирно-историческом плане как период перехода к лучшему, который в таком случае должен произойти с необходимостью по закону природы, и человек не имеет никакой власти против него. И наоборот, если мысль или внутренний мир большинства людей отстает в своем формировании от унаследованных институтов, то результатом будет упадок, так как моральной силы не хватит для поддержания государства на высоте, которое затем вернется к тем формам, которые соответствуют формированию сознания. Поэтому ошибочно пытаться представить себе некое высшее социальное государство, которое было бы наилучшим для человечества. Ибо наилучшее состояние для человечества – это всегда то, которое соответствует высоте существующего развития его мысли и характера. То, что это включает и влечет за собой, является на данный момент подлинным историческим основанием права, в отличие от права с точки зрения абсолютного разума, реализация которого предполагает духовное развитие всех индивидов и поэтому не применима к настоящему, в котором оно еще имеет свои пределы. Поэтому подлинно объективное или исторически данное право не следует путать с содержанием многовекового обычая, который, возможно, стал искаженным образом, противоречащим внутренним условиям настоящего, но это правовое государство, соответствующее образовательной ступени настоящего, не вылетающее за ее пределы, но и не отстающее от нее; одним словом, это право, которое может существовать, которое несет в себе гарантию своего существования. Ибо существовать может только то государство, которое соответствует уровню интеллектуального развития, причем не отдельных людей, а большинства.