Текст книги "Генетическая история философии со времен Канта. 1852"

System der Metaphysik und Religionsphilosophie, aus den natürlichen Grundverhältnissen des menschlichen Geistes abgeleitet. Berlin 1840.

Учебник психологии. Берлин 1833. второе дополненное издание. 1845.

Die neue Psychologie, erläuternde Aufsätze zur zweiten Auflage des Lehrbuchs der Psychologie als Naturwissenschaft. Berlin 1845.

Прагматическая психология, или теория души в применении к жизни, две части. Берлин 1850. Archiv für die pragmatische Psychologie. Zn Quartalhesten, с 1851.

Эмпирическая психология как основа всякого знания, изложенная в главных чертах. Берлин 1820 г. Психологические этюды. Две части. Геттинген 1825 – 27.

Теория воспитания и обучения. Два тома. Берлин 1835—36.

Другими попытками психологического направления являются:

Фр. Гроос: Духовная природа человека. Фрагменты психологической антропологии. Мангейм 1834.

Нильген: Die höchsten Angelegenheiten der Seele nach dem Gesetze des Fortschritts betrachtet. Darmstadt 1835…

C. Ф. Лессинг: Учение о человеке. Две части. 1832—35 Мих. Петёч: Мир душ, 1833.

Фридр Фишер: Естественная теория души. Базель 1835 г. Сф.

Braubach: Psychologie des Gefühls als Bewegung des geistigen Lebens. Wetzlar 1847.

Langenschwarz: Die Arithmetik der Sprache, psychologisch-rhetorisches Lehrgebäude, 1834.

Von der Umlegung der Philosophie vom metaphysischen auf den psychologischen Standpunkt.

О реорганизации философии

От метафизической к психологической точке зрения

Шопенгауэр и Бенеке в гораздо большей степени, чем Гербарт и Фриз, стремятся поставить философию на психологическую точку зрения и тем самым произвести революцию в ее методе и принципе. Насколько мало такие идеи революции рекомендуют себя с точки зрения принципа, поскольку они в большей или меньшей степени ведут к реализму и тем самым сбивают с прямого пути, настолько же они рекомендуют себя с точки зрения метода. Ибо то, что психологический метод имеет свои преимущества перед конструктивным методом a priori, как сам по себе, так и для более легкого понимания и передачи мысли, может быть легко признано даже тем, кто не намерен менять спекулятивный метод на психологический. Если он честен, ему всегда придется признать, что наукоучение получило бы немалое преимущество, если бы можно было реконструировать ее синтетически найденные результаты психологическими средствами. Кант сам нашел предпосылки, на которых покоится подход в наукоучении, не синтетическим, а психологическим методом. И где же еще можно провести единственную проверку на достоверность построений наукоучения, как не в области беспристрастной психологической науки?

С середины до конца прошлого века в области психологии наблюдалась большая активность. Попытки самого напряженного и добросовестного размышления, как они зафиксированы в работах Реймаруса (Von den Kunsttrieben der Thiere, 1762) и Тетенса (Philos. Versuche über die menschliche Natur, 1777), еще долго будут сохранять свою ценность для каждого знатока, не как хранилища важных результатов, но, безусловно, как ценные предварительные работы в этой области, которая была предварительно принята как богатое и плодородное поле будущей культуры. Хотя Юм и Кондильяк не до конца разгадали законы ассоциации идей, они достаточно ясно продемонстрировали их реальное существование. Демонстрируя бессознательные идеи в душе, Лейбниц открыл новый предмет психологического исследования, о существовании которого до него не знали и не хотели знать. Самые смелые сенсуалистические попытки были предприняты Гельвецием и другими, чтобы обойти схоластические вымыслы о душевных силах, энтелехиях и т. п. и увидеть в душе лишь то существо, каким она предстает перед нами эмпирически, а именно механизм идей и волевых актов. Все философские усилия в то время шли в этом направлении, и великая критическая работа Канта, хотя и преследовала другие цели, также основывалась на этой предпосылке, что настало время свести спекуляцию с метафизической на психологическую точку зрения в методе, если мы хотим получить большие результаты, чем до сих пор.

Но теперь, когда Канту удалось основать новое место на этической почве для метафизических вещей, которые были полностью вырваны из схоластической спекуляции, прояснив понятие высшего блага (того, что имеет безусловную ценность само по себе), Это великое событие сначала имело бы неблагоприятные последствия для науки психологии, потому что острота философского любопытства теперь сразу перескочила бы из психологической области в этическую, чтобы отсюда заплестись в сети новой и поставщической метафизики.

То время, когда появился Кант, можно назвать высшей точкой психологической работы. Сенсуализм в Англии завершил свои жизненные фазы до той высоты, с которой он от истощения погрузился в нефилософскую теорию здравого смысла. После того как этот сенсуализм был настолько оторван Локком от своего первого материалистического основания Гоббса, что уже мог показаться полностью идеалистическим у Беркли, и после того как его имагинативный механизм окончательно погрузился в полную разнузданность скептицизма у Юма, отказавшись от последнего ens metaphysicum, всем зорким глазам открылось поле наблюдения эмпирической психологии, и зародыш новой науки об опыте стал доступен всем, кто имел мужество подвергнуть себя его обработке.

Взамен тел теперь знали только чувственные представления, которые через синтетическую апперцепцию сливаются в понятия субстанции по определенным априорным законам, вместо душ – только представления в памяти, воображении, разуме и рассудке, затем желания инстинкта и деятельность синтетической апперцепции, протекающие по априорным законам. Естественная процедура психологии должна была бы теперь набросать ясную систему всего мира представлений и его общих законов и разработать явления памяти, представления и рассудка, с одной стороны, и ощущений, чувств и влечений – с другой, как чисто внутренние процессы, чтобы выяснить, что в них следует называть сущностью и продолжением, а что – формой и изменением. Никакие возражения против тщательности этого пути были бы невозможны. Это было бы началом настоящей эмпирической психологии, достойной этого названия, науки настолько эмпирической, что другие так называемые эмпирические науки едва ли заслуживали бы этого названия.

Это зеркало психологического наблюдения во внутреннем смысле, которое уже было блестяще открыто на короткое время во времена Канта в прошлом веке, открылось заново, чтобы не закрыться снова. Человек наконец-то нашел путь к себе и уверенно спускается по темным лестницам в подземный мир.

Наконец, мы переходим к двум посредническим направлениям, которые очень сильно заглядывают в будущее философии, поскольку оба свидетельствуют о стремлении поставить спекулятивные результаты на эмпирическую основу и тем самым перевести метафизику с почвы синтетического построения понятий на почву эмпирических фактов, отчасти внутреннего, отчасти внешнего смысла, не позволяя себе, однако, никакого смирения или скептицизма по отношению к основным постулатам точки зрения автономного разума. Мы видим, что эта тенденция к посредничеству между синтетическим и эмпирическим методом разделяется на преобладающую тенденцию к внутреннему и преобладающую тенденцию к внешнему смыслу, первая – у Рейнгольда Младшего, вторая – у Тренделенбурга.

K. Л. Рейнгольд

У Рейнгольда преобладает психологический подход ко всему сущему, как у Бенеке и Шопенгауэра, но он вступает в связь с теологической метафизикой, которая им чужда и больше напоминает системы трансцендентального пантеизма гегелевской школы, а также Краузе и Шлейермахера. Поскольку здесь начинают переплетаться многочисленные нити, это подходящее место, чтобы обратить наше внимание на прошлое.

Рейнгольд Старший обозначает место, где односторонние потоки нашей философии все еще собирались вместе, как в едином живом источнике, Рейнгольд Младший – место, где их разноцветные волны стремятся смешаться заново.

K. Л. Рейнгольд стоял, как мы видели, у живых истоков кантовского философствования, где метафизическое и эстетико-психологическое направления, идущие от Фихте, боролись друг с другом в нерешительном процессе брожения. Сам Рейнгольд, хотя и склонялся в значительной степени к психологическому методу (в своей «Теории представлений», 1789), никогда не считал себя виновным в закоснелой покорности, оставляющей завершение и окончательный вывод науки на волю чувства, а придерживался стремления к дедуктивному познанию конечных причин, не создавая, однако, в этом отношении собственной замкнутой системы. Рейнгольд вызывал у современников образ генерала, который не хочет отказываться от сражения, даже если у него нет надежды на победу. Он стремился проникнуть к цели науки по психологическому методу. Свои начинания он оставил в наследство будущим поколениям.

Большинство из тех, кто пошел по его стопам, взялись за костыль якобианской эмоциональной теории, чтобы вырваться вперед. Самый яркий пример такого рода мы имеем перед глазами в лице Фриза. Другие брали ее частично, как, например, Гербарт использовал ее только в области практической, но не теоретической философии. Другие последовательно, как, например, Бутервек, который в своей «Аподиктике» (Idee einer Apodiktik. Two vols., 1799) сделал старт к трансцендентальному пантеизму в соответствии со своим собственным методом, но затем, захваченный заковским мошенничеством, уже не удержал свою позицию.

Лишь немногие остались непоколебимы в этом стремлении, и этих немногих небезосновательно можно назвать рейнгольдовской школой, чье конечное стремление устремлено в будущее, которое еще не раскрыто. К ней принадлежит прежде всего З. С. Бек, который, как и Рейнгольд, прослеживал все метафизическое знание до единства интеллекта или первобытного представления и допускал, что пространство и время порождаются интеллектом с помощью понятия величины. («Единственно возможная точка зрения, с которой следует судить о критической философии», 1796). Затем Бардили, который представлял абсолют как чистое активное мышление, как мышление, которое, не будучи ни субъектом, ни объектом, но превосходя их, лежит в основе обоих и чей высший закон состоит в том, что одно как одно и то же повторяется во многих бесконечных временах. (Grundriß der ersten Logik, 1800.) По аналогии с этим Бутервек первоначально определил высший принцип как абсолютную познающую и желающую деятельность, которую он назвал абсолютной виртуальностью. Эта жизненная сила первопринципа, в которой субъект и объект полностью едины, является связанной в отношении знания и свободной в отношении воли. В отличие от этой единственной абсолютной виртуальности, человек – виртуальность конечная, помещенная в сферу нескольких равных себе и объединенная с ними посредством равного познания и воления в единое целое; отсюда абсолютное требование морального закона, согласно которому каждый должен относиться к своему ближнему как к равному себе разумному существу. В этой булервековской виртуальности лежала, с одной стороны, гербартианская монада, с другой – трансцендентальный синтез субъекта и объекта, выведенный на поверхность Кругом, а также учение о сознательной изначальной жизненной силе Бога, которое было у Суабедиссена приближено, как бы в зародыше, к натурфилософии.

Благодаря позднейшему объединению многих подобных более или менее самостоятельных элементов с наукой о науке, натурфилософская школа стала столь богатой и разнообразной в своих исходных продуктах. Путь Рейнгольда неизбежно должен был постепенно слиться с учением о науке, подобно тому как никто не сможет не заметить основные черты логики Бардиля, которые делают ее предтечей логики Гегеля.

И все же это простое переплавление не означает, что все завершено. Ведь хотя учение о науке лишь дополнило и дополнило критику Канта в ее результатах, оно изменило ее в ее методе. Аналитический метод критики трансформировался в синтетический. Для того чтобы аналитический (психологический) метод критики не погиб, необходимо позволить психологическому или аналитическому исследованию вновь войти в более широкое поле зрения, открытое доктриной научной критики, и тем самым обеспечить направлению Рейнгольда, хотя оно и должно было потерять себя в учении о научной критике в отношении результатов, независимость от него в отношении метода. Эта необходимая тенденция будущего находит свой символ в Е. Рейнгольда. Хотя он не признает разложения земного явления на потенции или полусуществования и в этом отношении должен быть причислен к реалистам и полукантианцам, он применяет принцип внутреннего чувственного эмпиризма к свойствам внешнего чувственного эмпиризма или материи настолько, что отношение первой и второй потенций по Шеллингу (привода и вещества), а затем и третьей потенции (сознания) к обеим, подвергается всестороннему эмпирическому наблюдению, которое имеет перед собой бесконечное будущее, чтобы очистить свои понятия до полной ясности учения науки, или, что то же самое говорит, перевести понятия учения науки в представления опыта.

E. Рейнгольд – эмпирик с космологической точки зрения, но эмпирик не внешнего, а внутреннего чувства. Его главная задача – проследить все детерминации внешнего чувства до детерминаций внутреннего чувства и показать, что сфера внешнего чувства, так называемая материальность, не может быть названа отдельным и независимым существованием сама по себе, даже в чисто эмпирическом суждении, но что она проявляет себя во всех отношениях только как феномен в основных детерминациях внутреннего опыта, в области которого факты нашей деятельности или нашей воли стоят на вершине..

Данные в опыте индивидуальные существа, к которым принадлежит каждый человек, внешне проявляют только пространственные определения, но внутренне – способность к действию и страданию. К первым относятся косвенные, ко вторым – непосредственные переживания себя. Мы воспринимаем отчасти внутренние телесные состояния жизни, то есть состояния жизни, имеющие пространственную протяженность, отчасти возбуждения внешних чувств, вкуса и обоняния, отчасти предметы, свойственные чувству зрения и слуха. Все эти восприятия пронизаны пространственностью, все они непроизвольны, и во всех них мы осознаем состояние возбужденного органа. С другой стороны, в непосредственном опыте наших волевых усилий, наших действий и страданий мы получаем состояния, из которых исходят изменения в пространственных определениях нас самих. Именно в этом факте внешняя и внутренняя сферы связаны на основе пространственного восприятия, и только из этого проистекает реализация внешней сферы нашего собственного «я». Ведь благодаря своей собственной силе действия в произвольном движении конечностей я воспринимаю, что пространственные движения моей воли переходят в соответствующие пространственные изменения в размерах моих конечностей, воспринимаемых через орган чувств, в том, например, что движение руки представляется мускульному чувству и глазу в том же направлении и с той же скоростью, с какой оно предназначено для выражения нашей воли, то явления внешней чувственности в нашей воле прежде всего приобретают понятие субстанции и реальности, которых они не имеют для себя как простые видимости. Явление нашей телесности, таким образом, основывает свою реальность всецело на понятии моей воли, под которой здесь понимается, однако, не просто, как у Шопенгауэра, слепой инстинкт, а целенаправленно действующая воля как инстинкт, соединенный с интеллектом.

Благодаря нашей силе действия, которая осуществляет пространственные движения, мы осознаем три измерения пространства, ограничение протяженности и удаленности вещей, сопротивление или относительную непроницаемость и форму связности. Отчасти это разница в манере, направлении, продолжительности и скорости движения наших конечностей, отчасти контраст между свободным движением и движением, сдерживаемым сопротивлением, благодаря которому возникают эти основные реализации телесности. Гравитация также является становлением степени необходимого мышечного напряжения. Категория причинности возникает из осознания того, что я являюсь началом движений и изменений внутри и вне меня. И это происходит двумя способами. Воля как непосредственный инициатор чувственных пространственных движений является действующей причиной, тогда как мысль о реализуемом эффекте, которую я формирую и в которой в то же время рисуется и способ ее реализации, является целью или конечной причиной. Все наши познания должны быть связаны с волевыми категориями внутреннего чувства. Только они являются основой. Внешнее имеет значение только как мастерская, инструмент, проявление внутреннего.

В человеческой личности объединены три различных этапа жизни. Над организованной телесностью, воспринимаемой органами чувств, как сферой материи, возвышается восприятие, вместе с волевыми движениями конечностей (чувствительностью и раздражительностью), как сферой активной воли, и над этим – интеллект, как сфера конечных причин или целей.

Множество отдельных существ, наделенных способностью к действию и страданию, взаимодействуют друг с другом и через эти отношения образуют понятие мира в целом, если иметь в виду его тотальность, и понятие природы, если иметь в виду ее причинность. Мир несотворен, непрерывен, пространство беспредельно. Мир завершен в своем единстве, целенаправленности, законности и закономерности и вечно равен самому себе. Никогда не начинающееся и никогда не прекращающееся беспокойное становление-другое индивида целенаправленно направляется в своих бесчисленных ограниченных кругах силой определенных норм действия и стремится к гармонии со всеобъемлющим порядком.

Если самое первоначальное из всех наших понятий, а именно понятие полной причинности, к которой относятся как действующая причина или сила, так и целевая норма действия, перенести на сферу мира в целом, то из него возникает понятие всеобъемлющего и всеопределяющего первосущества. Но основное отношение конечной причины к действенной таково, что последняя зависит от первой, или что идеальная причинность господствует над реальной. Применяя понятие причинности к миру в целом, мы не должны ничего менять в этом положении.

Абсолютно универсальная цель, подчиняющая себе все относительные цели, должна быть, таким образом, понята как тождественная вечному успеху естественной причинности, как полная гармония, уравновешенная в полной согласованности, всех кругов действия и страдания, которые являются односторонними в их конкретных контекстах. В этом вечном успехе заключается благо, задуманное и реализованное во Вселенной. К вечной системе целей рабочие силы отдельных вещей относятся как исполнительные органы.

Божественная причинность – это всемогущее и всеосознанное, мыслящее и волевое действие, принадлежащее Первопричине как причине всех причин. Понимание целенаправленности в эмпирических процессах природы дополняет априорное перенесение принципа целенаправленности на первопричину. Основная сила, правящая во Вселенной, – это абсолютный интеллект, действующий в соответствии с архетипическими идеями. Этот безграничный интеллект одновременно является первоисточником всей физической материи. Вселенная заключена в сфере первозданного бытия. Бог не может быть понят без мира. Мир – это вечное откровение Бога. Понятие Бога включает в себя понятие мира.

В этой системе нетрудно обнаружить три силы синтетического умозрения, хотя она построена не на основе абсолютного «я», а на почве эмпирической психологии и не содержит абсолютно ничего от намерения такой реконструкции. Природа истины такова, что она не может быть найдена простым, но множественным методом. И здесь высшей потенцией является интеллект как конечная причина или цель (causa, ad quam или secundum quam omnia fiunt), которая порождает действующую причину как движущий природный инстинкт per omnis üunt) и субстанцию как следствие, в котором инстинкт приходит к проявлению (leauss, ex qua omnia 6um). Поэтому для этой психологической системы было уже совершенно очевидно представлять сферу затуманенного или отстраненного влечения внутри сознательного первичного влечения (божества или интеллекта) как уменьшение существования, которое произошло только для видимости или ради видимости, которое вместе со сферой материи (влечение, которое становится не-Я) и актом мышления (бытие, которое прорывается в небытие) представляет собой то, что существует неразделенным и незамутненным в абсолюте или в реальности в троекратном разделении и подразделении. Тот факт, что Рейнгольд предпочел вместо этого описать всеобъемлющую деятельность абсолютного сознания, которую он признавал, только внешним теологическим образом, – вот что низводит его систему до уровня реализма.

Литература:

Grundzüge eines Systems der Erkenntniß oder Denklehre, 1822.

Теория человеческого познания и метафизика. Две части. 1832 – 35.

Система метафизики. Второе издание. 1842.

Lehrbuch der philosoph.-propa’deutischen Psychologie, 1835. второе издание. 1839.

Die Wissenschaften der praktischen Philosophie im Grundrisse. Первое-третье отделения. 1837.

Das Wesen der Religion und sein Ausdruck in dem evangelischen Christenthum, 1846.

Точка зрения Рейнгольда, как стремление перевести спекулятивные результаты на язык опыта, описывает направление нашей философии, которое неизбежно указывает на будущее. Ибо даже в кругу синтетических систем будет все более и более возрастать потребность в отчасти более ярком, отчасти более дидактически удобном проходе к пониманию умозрительных результатов через психологическую обработку.

В этом случае мы будем иметь дело с синтезом умозрительных результатов, чем является сам синтез доктрины науки. Если принять подход Рейнгольда в таком общем и широком смысле, то на сегодняшний день не так уж мало попыток в этом направлении, среди которых мы выделяем следующие:

Biedermann: Fundamental-Philosophie. Лейпциг, 1838.

Gruppe: Wendepunkt der Philosophie im 19ten Jahrhundert. Берлин 1834 г. Антей, обмен письмами по спекулятивной философии. Берлин 1831.

Vorländer: Grundlinien einer organischen Wissenschaft der menschlichen Seele. Берлин 1841 г. Набросок науки о познании. Марбург 1847.

Weinholtz: Die spekulative Methode und die natürliche Entwicklungsweise erwogen. Росток 1843. Старый путь, определения и средства науки. 1840 Логика опыта. Росток 1834.

Трентовский: Основание универсальной философии. Карлсруэ 1837. Веннер: Sonnenstrahlen in das wirre Treiben der Philosophie. Bonn

1839 Beiträge zur mathematischen Philosophie, oder geometrisch-verbildlichtes System des Wissens. Два тома. Дармштадт 1838—39.

H. Vogel: Die Philosophie des Lebens der Natur, gegenüber den bisherigen spekulativen und Naturphilosophieen. Brunswick 1845.

C. Franz: Grundzüge des wahren und wirklichen absoluten Idealismus. Berlin 1843.

Bolzano: Wissenschaftslehre, Versuch einer ausführlichen und größten– theils neuen Darstellung der Logik. Четыре тома. Sulzbach 1837.

(Айзенлор): Ирен, об опосредовании философских систем. Карлсруэ 1831.

Koosen: Der Streit des Naturgesetzes mit dem Zweckbegriffe in den physischen und historischen Wissenschaften. Кёнигсберг 1845. Пропедевтика искусства. Кёнигсберг 1847.

Фортлаге: изложение и критика доказательств бытия Бога. Гейдельберг 1840. Meditations on the Plato’s Symposium, 1835.