Текст книги "Верная Рука"

– А твоя мать говорила тебе се це?

– Тоже нет!

У большинства индейских народов отец и мать по-разному говорят «мой сын». В данном случае отец должен был бы говорить «ши йе», а мать – «се це».

Апаначка снова заговорил:

– Оба всегда обращались ко мне «оми» – ты. Только мать иногда говорила мне «се це», но только тогда, когда она говорила обо мне с другими.

– Странно, очень странно! Теперь я хотел бы у тебя узнать, называл ли он ее «иво ушингва» – моя скво, а она его «ивуете» – мой муж?

Он снова помедлил немного и затем ответил:

– Мне кажется, что, когда я был маленький, они говорили друг другу так. Но с какого-то времени я перестал слышать эти слова.

– С этого времени они стали употреблять только имена Тибо-така и Тибо-вете?

– Да.

– И ты считаешь, что это выражения знахарей?

– Да.

– Почему?

– Потому что отец всегда говорил, что эти слова знахарские. Наверное, это так, потому что нет ни одного белого или краснокожего, который знал бы эти слова. Или их знает мой брат?

Я, конечно, не знал. Хотя мне сразу пришло на ум французское имя Тибо, но было, разумеется, слишком рискованно как-то связывать эти, пусть даже и похоже звучащие, слова друг с другом. Только я хотел ответить, как в наш разговор почти одновременно и с одинаковой поспешностью вмешались двое – именно после того, как услышали эти имена: Тибо-така и Тибо-вете.

Первым заговорил Виннету, которому я ничего не говорил о матери Апаначки и ее непонятных словах, потому что обещал Апаначке еще тогда, в Льяно-Эстакадо, молчать. Виннету сказал:

– Тибо-така и Тибо-вете? Я знаю эти имена!

Не успел он договорить, как вождь осэджей воскликнул:

– Тибо-така и Тибо-вете я тоже знаю! Они были в лагере осэджей и украли у нас много шкур и лучших лошадей.

Мы с Апаначкой были, естественно, очень удивлены. Команч обратился сначала к Виннету:

– Откуда Виннету знает эти имена? Он был в лагере найини?

– Нет. Мой отец Инчу-Чуна встретил этих людей. Он был бледнолицый, она – индеанка.

– Где он их встретил? Как это было?

– На краю Эстакадо. Они и их лошади умирали от жажды и голода. У женщины был ребенок, которого она кутала в свой платок. Мой отец, вождь осэджей, привел их к воде и накормил. Потом он хотел отвести их в ближайшее поселение бледнолицых, но они попросили его лучше показать дорогу к команчам. Он ехал с ними два дня, пока они не напали на след команчей. Они были смертельными врагами моего отца, и он повернул обратно, дав им мяса и воды и точно показав дорогу.

– Когда это случилось?

– Давно, когда я был еще ребенком.

– Что мой брат знает еще о них?

– То, что женщина потеряла свою душу. Ее речи были путаны, и если она находила какой-нибудь куст, то отламывала ветку и обматывала ее вокруг своей головы.

– Больше Виннету ничего не знает?

– Больше ничего. Это все, что рассказывал мой отец о той встрече.

Апач движением руки подтвердил, что ему нечего больше сказать, и впал в обычное молчание. Но теперь взял слово Шако Матто:

– Я могу еще кое-что сказать. Я знаю об этих ворах больше, чем Виннету.

Апаначка, однако, хотел говорить дальше сам, но я кивнул ему, чтобы он остановился. Вождь осэджей считал тех мужчину и женщину ворами, но это могли быть родители команча, и в этом случае он, конечно, оскорбился бы. Поэтому я вмешался:

– Шако Матто может рассказать нам о тех людях, о которых мы говорим. Наверное, это будет не слишком приятная информация.

– Олд Шеттерхэнд прав. Ничего хорошего, – ответил осэдж. – Может быть, он знает человека, которого звали Раллер и который был тем, кого бледнолицые называют офицером?

– Я не знаю офицера с таким именем.

– Значит, я правильно уже позднее догадался, что он тогда назвал фальшивое имя и пришел к нам специально, чтобы обмануть нас. Мы, и я в том числе, повсюду искали его, но нигде, конечно, не нашли офицера по имени Раллер.

– А что он хотел от воинов осэджей?

– Он приехал к нам один, одетый, как офицер, и сказал, что он посланник Большого Белого Отца в Вашингтоне. Был выбран новый Белый Отец, который через этого посланника хотел нам сказать, что любит краснокожих, хочет поддерживать с ними мир и лучше заботиться о них, чем прежние белые отцы, которые вели себя по отношению к индейцам нечестно. Это понравилось воинам осэджей, они приняли посланника с честью и уважением, которые подобают великому и старейшему вождю. Он заключил с ними договор: они должны были поставлять ему меха и кожу, а он им за это обещал оружие, порох, свинец, ножи, томагавки, одежду, красивые платья и всякие безделицы для наших скво. Он дал осэджам две недели, чтобы обдумать этот договор, и уехал. К назначенному сроку он вернулся и привел с собой одного белого человека и прекрасную молодую краснокожую скво, с которыми был маленький ребенок. У этого белого была перевязана рука. Прекрасное тело скво было пусто, потому что ее оставила душа. Она говорила о Тибо-така и Тибо-вете и обматывала вокруг головы ветки. Иногда она также говорила о каком-то Вава Деррике. Мы не понимали, что она хотела сказать этим, но белый, скво которого она была, сказал, что он сам не понимает ее. Мы приняли их, как будто они были братом и сестрой осэджей. Скоро Раллер снова уехал.

Шако Матто остановился, и я, воспользовавшись моментом, спросил его:

– Какие у них были отношения между собой? Была ли это дружба или обычное знакомство? Я думаю, это очень важно.

– Они были друзья до тех пор, пока думали, что за ними наблюдают. Но как только они оставались наедине друг с другом, как они полагали, то сразу начинали ссориться.

– А были у мужа этой скво какие-нибудь особые приметы?

– У него – нет, но у офицера, который называл себя Раллером, были. У него не хватало зубов.

– Где? – быстро спросил я.

– Двух верхних спереди – справа и слева.

– Это Эттерс! – воскликнул я.

– Уфф! Это Дэн Эттерс! – быстро откликнулся до того молчавший Виннету.

– Эттерс? – спросил вождь осэджей. – Раньше, я не слышал этого имени. Так звали этого человека?

– Первоначально, наверное, нет. Он был, или есть, опасный преступник, который носил много фальшивых имен. Как он называл того раненого белого, когда звал его или говорил с ним?

– Если они не ссорились, то он называл того второго Ло-те. Если же они, когда думали, что одни, начинали ссориться, то Раллер называл его Э-ка-мо-те.

– Ты не ошибся? Вождь осэджей уверен, что хорошо запомнил оба эти имени? Ведь с того времени много. воды утекло.

– Уфф! – воскликнул он. – Шако Матто хорошо запоминает имена своих врагов и держит их у себя в памяти до самой смерти.

Я непроизвольно оперся локтем о колено и положил голову на руку. Мне пришла в голову одна мысль – с одной стороны, довольно смелая, но с другой – сама собой напрашивающаяся. Я не спешил делиться ею с остальными, поэтому Виннету, по губам которого скользнула улыбка, сказал:

– Пусть мои братья взглянут повнимательнее на Шеттерхэнда. Именно так, как сейчас, он выглядит, когда нападает на след. Я знаю его.

Я совсем не думаю, что у меня в тот момент было какое-нибудь особенно умное выражение на лице; наоборот, я знаю, что когда задумываюсь, то выгляжу довольно глупо. По всей видимости, Дик Хаммердал заметил на моем лице именно это выражение, потому что он сказал Виннету:

– По-моему, как раз напротив: мистер Шеттерхэнд выглядит не так, как будто он напал на след, а как будто потерял его. Тебе так не кажется, Пит Холберс, старый енот?

– Хм! – промычал долговязый и в своей обычной прямолинейной манере встал на мою защиту. – Если ты думаешь, что твое лицо выглядит умнее, чем лицо мистера Шеттерхэнда, то ты просто надутый от важности петух, который вообразил себя живым идолом.

– Замолчи! – накинулся на него толстяк. – Сравнить меня с надутым петухом! А что ты понимаешь вообще в идолах?! Чтобы выдумать это замечательное сравнение, тебе, наверное, лет десять пришлось попотеть!

– Сам замолчи! – закричал в свою очередь Холберс. – Ты первый стал выдумывать обидные сравнения, когда перепутал лицо старины Шеттерхэнда и свое! Не он, а ты выглядишь так, как будто потерял и след, и вообще все на свете. Хоть ты мне и друг, но я не позволю тебе безнаказанно обижать мистера Шеттерхэнда!

Он действительно не шутил, иначе не стал бы против своего обыкновения держать такую длинную речь. Я с благодарностью посмотрел на него, хотя, конечно, не принимал всерьез выпады Дика Хаммердала, а потом сказал, обращаясь к Виннету и Шако Матто:

– Мне пришла в голову одна мысль, но скорее всего я ошибаюсь и поэтому не хотел бы высказывать ее прямо сейчас, без проверки. Но в любом случае теперь мне кажется, что я знаю, что значит таинственное слово «Тибо». Очень важно, правильно ли запомнил вождь осэджей те два имени раненого белого. Первое – Ло-те. Шако Матто произносит его в соответствии с особенностями своего языка, в котором звуки «л» и «р» практически не различаются. Следовательно, скорее всего это было французское имя «Лотэр».

– Да, да! – вмешался Шако Матто. – Именно так произносил это имя Раллер.

– Хорошо! Тогда второе имя Э-ка-мо-те означает французское слово «эскамотер», то есть ловкий обманщик, фокусник, искусство которого – ловкость рук, хитрость и проворство.

– Уфф, уфф, уфф! – воскликнул Шако Матто. – Я чувствую, что Шеттерхэнд находится на правильном пути.

– Ты так думаешь? – спросил я обрадованно. – Может быть, раненый белый имел тогда глупость познакомить со своим искусством осэджей?

– Да, такое было. Он делал с вещами все, что хотел, они вдруг исчезали и появлялись в самых неожиданных местах. Мы считали его великим волшебником, равного которому среди краснокожих не найти. Все наши мужчины, женщины и дети наблюдали за ним с удивлением, переходящим в ужас.

– Хорошо! Я хочу напомнить вождю апачей об одном человеке, рассказы о котором он, наверное, не раз слышал. В свое время ходило много толков об одном знаменитом и потом вдруг пропавшем без вести эскамотере, трюки и ловкость рук которого считались просто потрясающими. Это был, как вспомнит сейчас Виннету, не кто иной, как мистер Лотэр, king of the conjurers 128128
  Король фокусников (англ.).


[Закрыть].

– Уфф! – согласился апач. – О нем много рассказывали в фортах и на стоянках,

– А мой брат знает, из-за чего этот человек должен был исчезнуть?

– Да. Он сделал много фальшивых денег, очень много, и, когда его должны были арестовать, он убил двух полицейских и одного ранил.

– Не только это! – вмешался тут в разговор Тресков. – я знаю если не непосредственных участников этого происшествия, то, во всяком случае, все подробности его. В наших кругах об этом деле говорили очень много, потому что оно оказалось очень поучительным для каждого полицейского. Этот Лотэр очень ловко ушел от преследования, совершив при этом еще несколько убийств. Насколько я знаю, он приехал из какой-то французской колонии, где ему уже нельзя было находиться. Он креол с Мартиники, если не ошибаюсь. В последний раз его видели в Арканзасе в Бентс-Форте.

– Все так, но к этому можно еще кое-что добавить! -вставил я. – Лотэр ведь его имя. Артисты нередко используют свое имя как сценический псевдоним. Но фамилия… Мистер Тресков, вы ведь сможете, наверное, припомнить, как его звали полностью?

– Его звали… его звали… гм, как же его звали? Тоже какое-то французское имя. А, вспомнил! Его звали Лотэр Тибо. Тысяча чертей! Так это же и есть тот самый Тибо, которого, как я слышал, так долго искали!

– Да, это он и есть, совершенно точно. Слово «така» означает «мужчина», а слово «вете» – «женщина». Жена шамана произносила свое полное имя так: Тибо-вете-Элен. По-моему, ясно, что означает это «Элен».

– Имеется в виду имя Элен?

– Весьма вероятно. Если в своем безумии скво шамана не перепутала себя с кем-то еще и она действительно настоящая Тибо-вете-Элен, то значит, это крещеная индеанка из племени моки 129129
  Моки – иное название племени хопи, одного из племен индейцев-пуэбло (см. роман К. Мая «Виннету»); говорят на диалекте шошонского языка; их численность в конце XIX в. составляла около 2 тыс. человек, сейчас возросла до 10 тыс.


[Закрыть].

– Почему именно моки?

– Потому что она говорит о ее вава, то есть брате, Деррике. Така, вете, вава – слова из языка моки. Итак, Тибо-така был известный фокусник, которому было довольно легко стать знахарем у индейцев и приобрести у них большой авторитет.

– Но цвет кожи?

– Ну, для такого ловкача изменить цвет кожи – пустяковое дело! Теперь я почти убежден, что Тибо-така и Тибо-вете не муж и жена. Но даже если я ошибаюсь, то, во всяком случае, берусь утверждать, что Апаначка не их сын, по крайней мере не сын эскамотера, который, кстати, и обращался с ним не как с сыном.

Апаначка, разумеется, был под большим впечатлением от наших выводов. На его лице читались противоречивые чувства. То, что шаман оказался не его отцом, а известным преступником, его тронуло меньше, чем то, что я лишил его также и матери.

Я видел, что он очень хочет мне возразить, но показал ему знаком, чтобы он пока подождал делать это, и обратился к Шако Матто:

– Мы прервали рассказ вождя осэджей и просим теперь продолжить его. Белый, который называл себя Раллером, естественно, не соблюдал заключенный договор?

– Нет. Потому что он обманщик, как и все бледнолицые, за исключением Шеттерхэнда и немногих других. Воины осэджей же сдержали свое слово. Они разыскали охотничьи ямы, где были спрятаны шкуры и меха, и привезли для него в лагерь, – ответил Шако Матто.

– Где он находился в то время?

– На реке, которую белые называют Арканзас.

– Ага! На Арканзасе и видели Тибо последний раз. Все совпадает. Было много шкур?

– Много, очень много. Большая лодка была вся ими наполнена.

– Что? У Раллера была лодка?

– И даже очень большая. Мы построили ее для него из шкур и деревьев. Только толстохвостых шкур было десять раз по десять связок, и даже больше, каждая связка – ценой по десять долларов. Остальные шкуры вместе стоили значительно больше, их было бессчетное количество.

– Такая огромная куча? Но он не мог далеко увезти ее и продал, наверное, где-нибудь поблизости. Куда он хотел их отвезти?

– В Форт-Манн.

– А, он находится на реке Арканзас на пересечении путей. Там всегда шла оживленная торговля, и сменялось, естественно, много торговцев шкурами, которые всегда располагают большими суммами. Но там ведь также большой гарнизон. То, что он вообще посмел туда явиться, да еще с таким делом, большая наглость. С вашей стороны было очень неосторожно доверять товары этому проходимцу. Но я надеюсь, вы отпустили его не без провожатых?

– Шеттерхэнд угадал. Мы думали, что он посланник Большого Белого Отца, и поэтому полностью ему доверяли. Тем более что он сам нас попросил проводить его до форта.

– Сколько осэджей поехали с ним?

– Шесть человек. Я был среди них.

– Неужели столько народу поместилось в одной лодке? С трудом в это верится!

– Он взял на лодку только двоих на весла. Остальные четверо ехали на лошадях берегом. Чтобы поспеть за лодкой, нужно было найти лучших лошадей.

– Как хитро задумано! Я уверен, что он рассчитывал и на ваших лошадей.

– Шеттерхэнд снова угадал. Тогда в реке было много воды и сильное течение, и лодка прибыла в форт на день раньше нас. Мы прискакали туда поздно вечером, так что едва успели проскочить в него перед самым закрытием ворот. Лошадей мы оставили с двумя воинами за воротами. Раллер нас встретил хорошо, дал еды и столько огненной воды, сколько мы захотели. Потом мы уснули, а когда проснулись, был уже вечер следующего дня. Раллера не было, второго белого и его скво не было, лошади наши были тоже вне досягаемости. Скоро мы разузнали, что Раллер продал наши шкуры еще до нашего приезда. Как только мы заснули, напившись огненной воды, он подкупил стражников, которые открыли ему ворота, и больше ни его, ни другого белого с его скво не видели. Мы не могли сразу же броситься за ним, ночью это было бессмысленно. Тогда мы стали требовать назад свои шкуры, потом попытались все же выйти из форта, но бледнолицые только смеялись над нами. Когда же они поняли, что мы жаждем мести, то арестовали нас и освободили только через три дня, и все это время нам не давали ни еды, ни воды. Следов этого обманщика, конечно, было уже нельзя разыскать. Зато мы нашли в кустах трупы двух наших воинов, которых мы оставили стеречь лошадей. Они были заколоты около самого форта.

– Вы сообщили об этом убийстве в форт?

– Мы хотели, но нас не впустили обратно. Да еще и угрожали, что снова посадят в тюрьму, если мы попытаемся проникнуть через ворота. Добыча целого племени за год пропала. Мы потеряли двух воинов и лучших лошадей. Вместо того чтобы оказать нам помощь, власти белых хотели нас арестовать. Раллер, убийца и обманщик, остался безнаказанным. Вот какова на самом деле справедливость белых, которые говорят о любви, добре и мире, называют себя христианами, а нас язычниками! Теперь Шеттерхэнд знает, что я могу сказать о Тибо-така и Тибо-вете. Я не хочу его спрашивать, думает ли он еще, что белые лучше краснокожих.

– Вождь осэджей уже слышал, что я не считаю какую-либо расу лучше остальных; среди любых народов и в любой стране есть хорошие и плохие люди… – ответил я и сразу же задал свой вопрос: – Возможно, Шако Матто встречался позже с одним из этих двух бледнолицых?

– Нет.

– И он ничего о них не слышал?

– Тоже нет. С того времени сегодня я впервые услышал имена Тибо-така и Тибо-вете. Мы искали этого человека без двух зубов везде, где только можно, но все тщетно. С тех пор прошло уже больше двадцати зим и лет, и мы начали думать, что его уже нет в живых. Но если он еще не умер, я молю великого и справедливого Маниту, чтобы он попал к нам в руки, потому что великий Маниту добрый и справедливый – в отличие от белых, которые тем не менее называют себя его возлюбленными детьми.

Воцарилась тишина: никто из нас, белых, не чувствовал себя в силах опровергнуть обвинения осэджа. Я вообще редко прихожу в замешательство, но, когда мне приходилось молча выслушивать упреки от индейцев в адрес белых, я не находил слов для ответа. А позднее я понял, что возражать что-нибудь бессмысленно, лишь убедительные примеры из жизни могут доказать, что эти обвинения по крайней мере не касаются тебя. И если бы так действовал каждый, то скоро нас бы никто из индейцев ни в чем плохом не подозревал.

Апаначка волновался все сильнее, однако после моего предостерегающего жеста благоразумно сохранял молчание. К счастью, и Шако Матто не стал вслух развивать дальше свои соображения, иначе он обязательно пришел бы логическим путем к заключению, что шаман команчей и Тибо-така – одно и то же лицо.

Что же касается Раллера, мнимого посланника Белого Отца, то у меня было по поводу него одно предположение, которое, впрочем, сначала показалось мне чересчур смелым. Поэтому я не спешил высказывать его вслух, хотя мои предположения по большей части подтверждались, да и на этот раз ситуация подсказывала мне, что я не ошибаюсь.

Когда Шако Матто сказал, что Раллер выдавал себя за офицера, то мне на ум сразу пришел Дуглас, тот самый Генерал. Собственно говоря, особых причин сопоставлять эти фигуры между собой как будто не было. Оба были преступники, оба выдавали себя совершенно безосновательно за военных. Но это и все, что было у них общего. На первый взгляд. Но что-то снова и снова подсказывало мне, что это один и тот же человек.

Разумеется, Олд Шурхэнд в любом случае был именно тот человек, который держал в своих руках ключ к этой таинственной загадке, хотя сам того и не осознавал. Поэтому я решил держать свои подозрения пока при себе и поделиться ими только при встрече с Олд Шурхэндом. Мы ведь шли за ним по пятам и скоро должны были его догнать.

Эти мысли занимали меня все время, пока мы укладывались, а потом я уснул. Утром они опять ко мне вернулись, а кроме того, меня теперь интересовало и то, кто на самом деле этот Вава Деррик. Скорее всего это был человек, которого я не знал.

Мы скакали тогда по совершенно пустынной прерии, без единого дерева или кустика. Это область между Северным и Южным Соломоном, поросшая лишь низкой бизоньей травой. Во второй половине дня мы приблизились к Южному Соломону и заметили одинокого всадника, который двигался с севера. Мы сразу же остановились и спешились, чтобы он нас не заметил. Но было уже поздно – он повернул к нам. Поэтому мы снова сели на лошадей и поскакали ему навстречу.

Скоро мы могли разглядеть, что это белый, судя по его облику – ковбой. Он, видимо, тоже различил, что наш отряд состоит из белых и индейцев, и резко остановился, в прерии это всегда вызывает подозрение. Держа наготове ружье, он следил за нами. Когда мы приблизились к нему примерно на тридцать лошадиных корпусов, он поднял ружье и приказал нам остановиться, иначе он будет стрелять. Толстяк Хаммердал не принял всерьез эту угрозу, наоборот, стал погонять свою кобылу и при этом крикнул, смеясь:

– Оставьте свои глупые шутки, сэр! Или вы действительно воображаете, что мы боимся вашего пульверизатора? Уберите эту игрушку и успокойтесь, мы не замышляем ничего плохого против вас!

Полное лицо Хаммердала сияло добродушием и дружелюбием. Всадник и его лошадь успокоились, а лошадь даже весело заржала. Опуская ружье, всадник ответил Хаммердалу:

– Эту любезность я могу вам оказать. Я о вас ничего не знаю – ни хорошего, ни плохого, хотя вы должны признать, что я имею все основания считать вас очень подозрительными.

– Подозрительными? Почему?

– Белые и краснокожие не могут быть вместе, если же они все-таки объединяются, то это всегда неспроста.

– Объединяются? Разве вы не видите, что один из индейцев связан?

– Это тем более скверно, что другого вы не связали. Пленник может оказаться приманкой, на которую клюнет рыбка!

– Клюнете вы или нет – какая разница! Но просто так вы от нас не уйдете. Мы хотим знать, кто вы и что за прогулку вы совершаете в этой прерии.

– Прогулку? Спасибо! Путешествие, которое я совершил, вряд ли можно назвать приятным.

– Почему?

– Прежде чем я отвечу, я хочу знать, кто вы.

– Ах, так! Пожалуйста, к вашим услугам! – И указав рукой поочередно на каждого на нас всех, а потом на себя, толстяк продолжил: – Я – император Бразилии, как вы уже могли заметить. Тот несвязанный краснокожий – один из трех королей с Востока 130130
  Согласно евангельской традиции, о рождении Иисуса Христа возвестил ангел трем пастухам (Евангелие от Луки, гл. 2, 8 – 11), пришедшим впоследствии поглядеть на исполнение пророчеств в Вифлеем. В другом варианте знамение было явлено восточным волхвам, то есть мудрецам (Евангелие от Матфея, гл. 2, 1). Во времена Ренессанса в традиционное изложение иногда вносили исправления, заменяя магов королями.


[Закрыть], о которых известно лишь, что один – белый, другой – красный, третий – черный; этот, как видите, красный. Человек с одним большим и одним маленьким ружьем, – при этом он показал на меня, – угрюмый бельгиец, который скоро заставит вас говорить, Белый около него – это был Тресков – заколдованный принц из Марокко, за спиной которого его придворный шут…

При последних словах он указал на Пита Холберса, и тот сразу прервал толстяка:

– Держи лучше язык за зубами, старый дрозд-пересмешник! Ты как будто проводишь экскурсию в зверинце.

– В зверинце или не в зверинце – какая разница. Ты хочешь сказать, Пит Холберс, старый енот, что мы должны назвать ему свои имена? Раз так, то ты не знаешь ни меня, ни законов Запада. Он – один, а нас – целый отряд, поэтому сначала должен отвечать он, а не мы, и если он этого не сделает прямо сейчас, то я либо вгоню ему пулю в пузо, либо просто выбью из седла.

Толстяк шутил. Но незнакомец, понял он это или нет, тем не менее бросил презрительный взгляд на старую, лысую кобылу Хаммердала и воскликнул, громко рассмеявшись:

– Luck a day! 131131
  Какое счастье! (англ.).


[Закрыть] Эта старая коза вышибет меня из седла? Эта развалюха ведь вот-вот рассыплется! Ну-ну, попробуй! Come on! 132132
  Войдите! (англ.).


[Закрыть]

Но тот задел толстяка за самое для него больное место: Хаммердал был такого высоко мнения о своей кобыле, что приходил в бешенство, если кто-нибудь позволял себе шутить по поводу ее неказистого вида. Так вышло и на этот раз. Его хорошее настроение как рукой сняло, он прорычал:

– Сейчас, сейчас! Go on! 133133
  Давай! (англ.).


[Закрыть]

Кобыла услышала знакомую команду, почувствовала шпоры и тут же сорвалась с места. Она сделала такой скачок, какого от нее никто, кто ее не знал, не ожидал, наскочила на лошадь незнакомца, которая сначала споткнулась, а потом, после второй атаки кобылы Хаммердала, осела назад. Для всадника все произошло так быстро и неожиданно, что он выпустил поводья и вылетел из седла. Мы смеялись, а Дик Хаммердал торжествующе поднял свою толстую, короткую руку и крикнул:

– Heigh day! 134134
  Благословенный денек! (англ.)


[Закрыть] Ну, вот он и полетел, едва сам не рассыпавшись и не развалившись! Старая коза не ударила лицом в грязь, а, Пит Холберс, старый енот?

Долговязый флегматик, как обычно равнодушно, ответил:

– Если ты думаешь, что она заслужила за это мешок овса, то ты, конечно, прав, дорогой Дик!

– Овса или не овса – какая разница! Здесь все равно, кроме травы, ничего нет.

Незнакомец собрался с силами, поднял свое ружье, которое он выронил при падении, и, угрюмый, снова сел в седло. Чтобы после грубой шутки Хаммердала мы не поссорились окончательно, я сказал ему:

– Что ж, видно, и самый лихой ковбой может недооценивать чужую лошадь и переоценить свою, впрочем, это относится и к всадникам. То, что у нас один индеец связан, еще не основание, чтобы не доверять нам. Гораздо опаснее то, что мы знаем: в этом районе действует банда, поэтому мы хотели бы хотя бы что-нибудь узнать о вас.

Ковбой ответил мне довольно охотно:

– Именно из-за этих бандитов я отнесся к вам с опаской, да и сейчас, признаться, еще не вполне доверяю.

– Хм, может быть! Я надеюсь, что мы все-таки добьемся вашего расположения, если вам известно, например, имя Виннету.

– Виннету? Кто же не знает этого имени!

– Вы знаете, как он обычно одет и вооружен?

– Да. Он всегда в кожаной куртке и штанах, у него длинные волосы, при нем серебряное ружье на…

Тут он остановился, уставился на апача, потом хлопнул себя по лбу и воскликнул:

– Как же я раньше не заметил! Ведь это он и есть, знаменитый вождь апачей! Ну, тогда остальные могут быть кем им только заблагорассудится. Если Виннету здесь, то обман исключается. Теперь я скажу вам все, что вы пожелаете узнать.

– Well! Мы уже сказали, что хотели бы в свою очередь знать, кто вы.

– Меня зовут Белл, и я работаю на ферме Харбора.

– Где находится эта ферма?

– В двух милях южнее этого места, на реке,

– Ферма построена недавно? Я не ошибаюсь?

– Верно. Харбор здесь всего два года.

– Он, должно быть, мужественный человек, если отважился остаться в одиночестве в такой глуши.

– Опять ваша правда. Но мы ничего не боимся. С индейцами мы до сих пор ладили, с бандами, правда, так запросто не поладишь. Когда мы узнаем, что такая шайка действует в Нордфорке, я специально отправляюсь в путь, чтобы разузнать, что у них на уме. Но теперь-то нам нечего беспокоиться, потому что вы видели их в Небраске. А вы поедете еще дальше?

– Мы будем ехать еще около часа, а потом разобьем лагерь.

– Где?

– В любом подходящем месте.

– Можно задать вам еще один вопрос?

– Какой?

– Вы не хотите остановиться на нашей ферме? Это лучше, чем ночевать в прерии.

– Мы не знакомы с ее хозяином.

– Он джентльмен, и к тому же почитатель Виннету, которого уже несколько раз видел. Он много рассказывал мне о Виннету и Олд Шеттерхэнде, которые на своих превосходных вороных конях… – Он снова остановился на полуслове, пристально посмотрел на мою лошадь и продолжил: – Я говорю о Шеттерхэнде и вижу коня, который похож на лошадь Виннету как две капли воды. У вас две винтовки, сэр. Это «медвежий бой»?

– Да.

– А другой штуцер мастера Генри?

– Да.

– Тысяча чертей! Так, значит, вы и есть Олд Шеттерхэнд?

– Разумеется.

– Тогда, сэр, вы должны обязательно исполнить мою просьбу и поехать на ферму! Вы даже не представляете, какую радость доставите хозяину и всем другим! Ночевка под крышей в любом случае приятнее, чем под открытым небом. Ваши лошади получат хороший корм, а вы – лучшую еду, какую только можно найти в прерии.

Приглашение ковбоя было сделано от всего сердца. И он был совершенно прав. Нашим лошадям был необходим хороший корм, а нам пребывание на ферме давало возможность пополнить почти иссякшие запасы провианта. Конечно, лучше было запастись продуктами, чем добывать пропитание охотой и терять на это много времени. Я вопросительно посмотрел на Виннету, чтобы узнать его мнение. Он ответил мне, в знак одобрения опустив веки, а потом кивком показал на осэджа. Я сказал ковбою:

– Вы заметили, что у нас есть пленник. Нам очень важно, чтобы он не ушел от нас. Мы можем рассчитывать, что на ферме он не сможет ничего предпринять, чтобы освободиться?

– Я уверяю вас, сэр, – ответил ковбой, – что у нас он будет себя чувствовать как в самом глубоком подземелье старого рыцарского замка,

– Well, тогда мы с удовольствием примем ваше приглашение. Надеюсь, Харбор примет нас столь же радушно, как вы нам обещаете.

– Не беспокойтесь, мистер Шеттерхэнд! Ваш приезд станет для него праздником.

Мы было уже хотели отправиться дальше, но Шако Матто заявил:

– Вождь осэджей хочет кое-что сказать Олд Шеттерхэнду и Виннету.

– Он может говорить! – разрешил я.

– Я знаю, что вы не убьете меня, а отпустите на свободу, когда мы достаточно далеко отсюда удалимся, чтобы я не смог быстро вернуться домой и повести за вами своих воинов. Я передал командование над сынами осэджей Хонске-Нонпе, потому что он был против войны и против нападения на фермы. Я велел ему передать, чтобы он отбросил всякую враждебность к белым и даже не начинал преследовать вас. Верят Виннету и Шеттерхэнд этим моим словам?

– Мы не можем оказать тебе ни доверия, ни недоверия, мы проверяем тебя. Враг не может стать так быстро другом!

– Тогда послушайте, что я вам скажу! Если вы меня сейчас освободите, то я от вас не убегу.

– Уфф! – ответил Виннету.

– Вождь апачей может удивляться, но это действительно так: я поеду вместе с вами дальше.

– Почему? – поинтересовался я.

– Из-за Тибо-така.

– Из-за него? Мне что-то не очень понятно.

– Вчера вечером я не договорил то, что для меня очень важно.

– Что имеет в виду вождь осэджей?

– Вчера мы выяснили, что Тибо-така теперь шаман найини. Я молчал все это время, потому что обдумывал, что мне делать дальше. Сегодня я пришел к заключению: я поеду с вами, если даже буду освобожден, потому что мне надо завоевать дружбу Апаначки, вождя команчей.

– Зачем?

– Если он станет моим другом, то поможет отомстить этому шаману найини-команчей.

Апаначка, услыхав эти слова, поднял руку словно для клятвы и воскликнул:

– Никогда я этого не сделаю, никогда!

Я тоже вытянул вперед руку и сказал с тем же пафосом:

– Ты сделаешь это!

– Никогда!

– Сделаешь! И с большой радостью, – ответил я убежденно.

– Лучше я умру! Я ненавижу его, но он мой отец.

– Это не так.

– Но его скво ведь моя мать!

– И это не так!

– Как может Олд Шеттерхэнд такое говорить! Может он доказать то, что сейчас утверждает?

– Нет, но внутренний голос подсказывает мне, что это правда.

– Здесь нужны доказательства, а не чувства!

– Ребенком ты был похищен. Тибо-така и Эттерс -похитители, в этом я уверен. Тибо-вете – соучастница, так я подумал только сейчас. Но я думаю, придет время, и ты мне поверишь. Я готов ехать прямо сейчас с тобой и с вождем осэджей к найини, чтобы разоблачить этого шамана. Но сейчас давайте закончим этот разговор и поедем вперед!