Текст книги "Верная Рука"

Мы совсем не намеревались долго слушать его пение и, кроме того, не хотели заставлять наших спутников ждать, поэтому вышли из-за укрытия, подняв шум.

Молниеносным движением Кольма Пуши выхватил свое ружье, направил его на нас, щелкнул курком и крикнул:

– Уфф! Два человека! Кто вы?

Это прозвучало столь же повелительно, сколь и кратко. Виннету уже открыл было рот, чтобы ответить; но тут с Кольма Пуши произошла неожиданная перемена. Он опустил ружье, и, держа его одной рукой, упер приклад в землю, вытянул другую руку в приветствии и прокричал:

– Инчу-Чуна! Инчу-Чуна, вождь апа… Впрочем нет, это не Инчу-Чуна, это может быть только Виннету, его сын, еще более прославленный, более великий, чем отец!

– Ты знал Инчу-Чуну, моего отца? – спросил Виннету.

Казалось, он размышлял – признать это или не признать. Наконец ответил:

– Да, я его знал, я видел его однажды или дважды, и ты – его подобие.

Голос Кольма Пуши звучал мягко и одновременно сильно, решительно, он был еще звонче, еще богаче оттенками, чем у апача, но высоким, почти, как у женщины.

– Да это я – Виннету, ты узнал меня. А тебя зовут Кольма Пуши?

– Знает ли меня Виннету?

– Нет. Я даже не видел тебя ни разу. Я угадал это. Разрешит ли нам Кольма Пуши, о котором мы всегда слышали только хорошее, сесть с ним рядом?

Индеец пробежал глазами и по мне. Потом бросил на меня еще один взгляд – резкий, пытливый, – и ответил:

– И я тоже слышал много хорошего о Виннету. Я знаю, что часто с ним бывает один бледнолицый, никогда не совершивший ни одного дурного дела, и зовут его Олд Шеттерхэнд. Это тот бледнолицый?

– Да, это он, – сказал Виннету.

– Тогда садитесь рядом и будьте гостями Кольма Пуши.

И он протянул нам руку, которая показалась мне необычайно маленькой.

– Мы здесь не одни. Наши спутники ожидают нас за камнями у воды. Можно ли им подойти сюда?

– Великий Маниту создал землю для добрых людей. Если здесь места хватит для всех, то приведи их сюда.

Я пошел за ними.

С другой стороны в каменной гряде был довольно широкий проход, которым мы на этот раз и воспользовались. Когда мы вошли в круг, то увидели Виннету и Кольма Пуши, сидящих друг подле друга под деревом. Кольма Пуши посмотрел на нас выжидательно. Его взгляд скользил по нашим спутникам с любопытством, какое обычно выказывают по отношению к незнакомым людям, задерживаясь на короткое мгновение на каждом из нас; когда он миновал Апаначку, то вдруг вернулся и остановился на нем, как зачарованный. Кольма Пуши толчком оторвался от земли, словно под действием невидимой силы; не опуская глаз ни на секунду, он сделал несколько шагов к Апаначке и остановился, следя за каждым движением молодого индейца с неописуемым напряжением. Потом быстро подошел к нему совсем близко и спросил, почти заикаясь:

– Кто, кто ты? Скажи, скажи мне!

– Я – Апаначка, прежде вождь найини-команчей, а теперь канеа-команчей, – ответил наш друг.

– И что ты ищешь здесь, в Колорадо?

– Я направлялся на север, чтобы посетить священную каменоломню, но встретил Виннету и Олд Шеттерхэнда, а они шли в горы. Я изменил свой путь и последовал за ними.

– Уфф, уфф! Вождь команчей! Этого не может быть, не может быть!

И он уставился на Апаначку так пристально, что тот не выдержал и спросил:

– Ты знаешь меня? Ты меня когда-то уже видел?

– Я должен был, должен был тебя увидеть! Ведь это уже было во сне, во сне моей давно минувшей юности!

После этих слов он успокоился, словно выплеснув наконец что-то давно его терзавшее, и протянул вождю руку со словами:

– Будь тоже моим гостем! Сегодня такой день, какой редко бывает.

Он снова повернулся к Виннету, рядом с которым сидел теперь я, и, не переставая следить глазами за Апаначкой, вернулся на свое место. Выражение его лица при этом было таким мечтательным, что, казалось, он снова был в «снах своей юности». Подобное поведение редко встречается среди индейцев, и оно не осталось незамеченным. Не ускользнула его странность и от нас с Виннету, но мы ничем этого не показали, настолько озадачила нас эта сцена.

Лошади были отправлены на водопой и затем пастись в траве. Двое наших собрали сухого хвороста для костра, и мы разожгли его, как стемнело. Пит Холберс тут же ушел в дозор. Его должен был сменить Тресков, за ним – все остальные…

Мы сидели, расположившись большим кругом, в центре которого горел огонь. Потом мы вынули свой провиант и предложили Кольма Пуши присоединиться к нам, полагая, что у него нет вообще никакой еды.

– Мой брат ведет себя как друг Кольма, – сказал он. – Но я тоже могу дать ему мяса, оно очень сытное.

– Откуда у тебя мясо? – спросил я.

– Его помог мне добыть мой конь.

– Почему ты не привел его сюда?

– Потому что я не собирался здесь оставаться, а хотел двигаться дальше. Мой конь находится там, где для него безопасней, чем здесь.

– Ты не считаешь это место безопасным?

– Для одного человека – нет, но вас много, и вы выставили караул. Вам нечего бояться.

Я бы охотно продолжил обсуждать эту тему, но он вел себя все же как не слишком разговорчивый человек, и я отказался от дальнейших вопросов. Он спросил, куда мы движемся. Когда же узнал, что целью нашего путешествия является парк Сент-Луис, то стал еще молчаливее, чем был раньше. Это нас не поразило и не обидело. На Диком Западе по отношению к людям мало тебе знакомым надо быть еще более осторожным, чем где бы то ни было в другом месте. Только Дик Хаммердал был недоволен тем, что мы так мало узнали от странного индейца, ему не терпелось выяснить побольше, и он спросил в своей обычной, располагающей к доверию манере;

– Мой краснокожий брат слышал, что мы пришли из Канзаса. Позволено ли будет нам узнать, откуда пришел он сам?

– Кольма Пуши приходит отсюда и уходит туда. Он как ветер и может выбрать любой путь, – последовал весьма загадочный ответ.

– И куда он пойдет отсюда?

– Сюда и туда, смотря куда направится его конь.

– Well! Или сюда, или туда – какая разница! Ладно, но человек должен по крайней мере знать, куда скачет его конь? Или нет?

– Если это знает Кольма Пуши, то другим знать не обязательно.

– Ох! А для меня нельзя сделать исключение?

– Нет.

– Что ж, сказано откровенно. Однако и грубо! А ты, Пит Холберс, старый енот, этого не нахо…

Только тут он заметил, что Пита нет рядом, и проглотил последнее слово. Кольма Пуши сказал строго:

– Бледнолицый, которого зовут Хаммердал, назвал меня грубым. Но разве учтиво – желать, чтобы я открывал рот, когда я хочу держать его закрытым? Толстый человек, кажется, плохо знаком с Западом. Здесь всегда лучше, чтобы никто не знал, откуда человек идет и куда. Кто молчит о цели своего путешествия, тот не спешит к опасности, может быть, ожидающей его там. Хаммердал в его годы мог бы уже понять это.

– Спасибо, – смеясь, ответил тот, получив такую строгую отповедь. – Жаль, ужасно жаль, мистер Кольма Пуши, что вы не школьный учитель! У вас есть для этого все способности! Впрочем, я ничего дурного не имел в виду. Вы мне чрезвычайно понравились, и я буду только рад, если ваш путь совпадет с нашим. Вот почему я спросил.

– Что мой толстый белый друг не подразумевал ничего дурного, я знаю, иначе бы я вообще ничего ему не ответил. Совпадут или нет наши пути, выяснится само собой, а потом уже я решу, идти ли мне с вами вместе. Хуг!

На том эта странная беседа и закончилась. Мы собирались вставать назавтра очень рано и потому скоро легли спать. Когда Пит Холберс, которого сменил Тресков, вернулся в лагерь, все уже спали.

Как долго я спал – не знаю, но разбудили меня дикие крики. Как только я открыл глаза, то увидел на мгновение стоящего надо мной человека, который замахивался прикладом. Я не успел и пальцем пошевелить, как на меня обрушился удар, и я потерял сознание.

Любезный читатель, я знаю: ты – столь чувствительная и тонкая натура, что сможешь мне посочувствовать. Вот как это обычно бывает после подобных происшествий: человек приходит в себя и донимает, что беспечность обходится очень часто дороже всего на свете. Но и это понимание – очень смутное, ибо пострадавший от такого удара в полном смысле слова тупоголов. Сначала ее вообще не ощущаешь, живешь словно с поленом наверху, и только после того, как в ней улягутся гул и жужжание, тебе начинает казаться, что ты обладаешь вообще не головой, а просто неким наростом над туловищем, его бесполезным продолжением, которое и приняло на себя удар. То, что это продолжение и есть, собственно говоря, голова, в голову не приходит (уж простите за нечаянный каламбур). Затем, когда гул превращается в рези и сдавливание черепа, появляется смутная догадка: а может, твой череп был втиснут наполовину или даже целиком в пресс для вина в качестве огромной пробки? Следующая стадия этого состояния – когда каждый удар пульса, с которым кровь достигает головного мозга, создает впечатление, что голова находится под трамбовкой масловыжималки или лежит на наковальне, а в черепе еще к тому же копаются львиные когти. Я понимаю, что не слишком-то подобает джентльмену описывать все ощущения после удара по голове, поэтому я резюмирую: они в конце концов сводятся к тупости в высшей степени!

После того, как я прошел все стадии этого процесса, увидел все существующие в природе цвета, может быть, даже и рентгеновские лучи перед глазами и прибой ста океанов прошумел в моих ушах, я не мог больше ни видеть ничего, ни слышать, не в силах был даже пошевелиться. А потом опять потерял сознание.

Когда я во второй раз пришел в себя, то почувствовал, что по-прежнему вполне владею всеми своими телесными и душевными способностями; единственное, чего я не мог утверждать точно – находится ли на моих плечах, как и прежде, голова или там вырос приклад. Мне потребовалось напряжение действительно всех сил, чтобы хотя бы открыть глаза. Но то, что я увидел, никак нельзя было назвать утешительным зрелищем.

Горел большой, очень яркий огонь, и передо мной сидел Олд Уоббл. Его полный ненависти взгляд был направлен на меня.

– Наконец-то! – вскричал он. – Вы выспались, мистер Шеттерхэнд? Вам снился я, не так ли? Я убежден, вы были в своих снах ангелом. Сейчас я вам охотно подыграю. This is clear! Вы хотите познакомиться со мной как ангел? Но давайте уточним, какой именно ангел – мести или спасения?

– Хау! – ответил я. – Я не умею актерствовать и не смогу сыграть ни ту роль, ни эту.

Меня выводило из себя то, что я должен отвечать этому человеку, но упрямое молчание было бы глупее, Я огляделся. Все мои товарищи были схвачены и связаны, даже Тресков, который стоял в дозоре. Очевидно, он был недостаточно внимателен и позволил застать себя врасплох. Слева от меня лежал Виннету, справа – толстяк Хаммердал. Оружие у нас отобрали, сумки опустошили. Из двадцати человек, сидевших вокруг нас, я не знал никого, кроме Олд Уоббла. Это были те самые люди, чьи следы мы видели вчера. Но как они очутились в лагере? Они ведь были впереди нас и взяли налево, тогда как мы повернули направо! И тут мне вспомнилась злополучная бутылка для воды, и в один миг стало ясно, какую ошибку мы совершили.

Король ковбоев сел прямо передо мной. От радости, что ему удалось меня поймать, издевательски смеялась каждая складочка, каждая морщинка на его обветренном лице. Завитки его единственной пряди длинных серых волос придавали ему сходство с гигантской Эвменидой 137137
  Эвмениды (греч. «благомыслящие») – иное название древнегреческих карающих богинь мести эриний; считались покровительницами законности.


[Закрыть], ставшей вдруг мужчиной, или Медузой Горгоной 138138
  Медуза Горгона – одна из трех сестер, чудовищных порождений морских богов (в древнегреческой мифологии); сестры отличались ужасным внешним видом: покрытые чешуей, с клыками, со змеями вместо волос, со взглядом, обращавшим живые существа в камень. В отличие от своих сестер, Медуза Горгона была смертной, и ее убил герой эллинских мифов Персей.


[Закрыть]. И от его щупалец, как и от щупалец спрута, убежать было невозможно. Часто отблески то высоко взлетающего, то падающего пламени костра придавали ему гротескно-фантастический вид, и его длиннорукая, длинноногая фигура казалась преувеличенно зловещей. В других обстоятельствах я вполне мог поверить, будто попал в сказку. Но я имел дело с менее поэтической реальностью и вполне осознавал это.

Дать более полный ответ на его вопрос, чем тот, который он уже получил, я не мог. Он, видно, решил, что с моей стороны это наглость, и продолжил со злостью:

– Вы слишком много себе позволяете, и если будете продолжать вести себя так же, я прикажу связать вас так крепко, что кровь хлынет из вашей головы. У меня нет ни малейшего желания выслушивать ваши насмешки и оскорбления. Я не индеец! Вы понимаете, что я хочу этим сказать?

– Отлично понимаю. У вас не та натура, которую называют гуманной.

– Это еще что такое?

– Если опуститься как можно глубже в звериное царство и поискать что-то похожее на вашу натуру там, то ей будет соответствовать самое отвратительное, самое жестокое существо – вот что такое вы!

Под смех окружающих он прокричал:

– Этот парень, видно, на самом деле так глуп, что не понял меня! Я сказал: вы должны быть благодарны Богу, а заодно и мне, что я не индеец! Это только краснокожие тащат своих пленников черт-те куда, чтобы привести их к своему стойбищу. Они еще и кормят их хорошо, чтобы те смогли потом выдержать пытки пострашнее. Я с вами поступлю иначе, мы оба все-таки белые люди, и поэтому вы испытаете то же, что испытал и я в вашем обществе, когда пленникам предоставляют возможность надеяться на побег. Кто не имеет надежды на спасение и желает быстро и безболезненно умереть тот обычно использует ваше старое, затрепанное средство – злить того, кто взял вас в плен. Индейцы в таких случаях очень сожалеют потом о том, что они убили пленника во время секундного приступа гнева. Если вы имеете наглость думать, что сможете выбирать между этими «либо – либо», то ошибаетесь. Пока вы с нами, у вас не будет никакой возможности для побега, но не рассчитывайте и на то, что сможете довести меня до такого состояния, чтобы я влепил вам пулю в лоб и лишил себя удовольствия, которое получу, когда вы медленно и красиво перейдете из этой жизни в ваш пресловутый лучший мир. Ведь раньше я вас знал довольно хорошо и понимаю, что сами вы в лучший мир отправиться не можете. Мне будет достаточно одной благодарности! Можете ли вы вспомнить что-нибудь из того, о чем вы болтали во время переезда через Льяно-Эстакадо, я имею в виду ваши рассуждения о вечной жизни?

Я ничего не ответил, и он продолжал:

– На ваш взгляд, там, наверху, должно быть так чудесно, что я, как ваш лучший друг, которым был, кстати говоря, всегда, хотя вы, может быть, и считаете по-другому, просто готов разрыдаться при виде вас здесь, томящегося земной жизнью. Поэтому я открою вам двери рая, но, правда, только после маленькой неприятной процедуры, которую я для вас приготовил, заботясь исключительно о том, чтобы потустороннее великолепие показалось вам еще более желанным.

– Ничего не имею против, – заметил я как можно более равнодушным тоном.

– Я был в этом уверен! Надеюсь, что вы, относясь ко мне не менее нежно, чем я к вам, окажете мне такое удовольствие. Я просто сгораю от нетерпения – так хочется поскорее узнать, как там, наверху. Вы не хотите после зачисления в мертвецы появиться однажды передо мной как привидение и поделиться какими-нибудь любопытными сведениями? Ибо, я полагаю, вы способны на благодарность. Я гарантирую вам наилучший прием. Согласны вы на это, мистер Шеттерхэнд?

– Согласен! Я сделаю даже больше того, о чем вы просите, – я уйду к мертвым только после вас и, конечно, только в том случае, если уверюсь, что вас там окружают тысячи привидений – видеть только одно привидение, да еще мое, – это слишком мало для такого лихого парня, как вы!

– Well, я уступаю вам путь туда, – сказал он и рассмеялся. – Я знаю, что вы никогда и ни при каких обстоятельствах не теряете мужества. Но я должен сказать вам вот что: если вы сохраняете еще какую-то надежду на свое спасение, то вы плохо знаете Фреда Каттера, которого зовут еще Олд Уобблом. Я окончательно хочу свести с вами счеты, и черта, которую я подведу снизу, будет чертой через всю вашу жизнь. От этого вас не спасет даже ваша прославленная мудрость, которая вообще-то не столь велика, как вы сами думаете. Вы вчера после полудня пристрелили пса, который искал себе подобных. Во всяком случае, ваших мозгов не хватит на то, чтобы понять, что я под этим подразумеваю.

– Хау, бутылку, и больше ничего!

– Правильно! Вы, значит, догадливы. Пока не пробил ваш последний час, можете стать вполне сносным вестменом… Да, та бутылка стала для вас роковой! Было бы еще кое-что существенное в этой бутылке, а именно – ее бывшее содержимое. Но чтобы кто-то из-за пустой бутылки отправился в Страну Вечной Охоты, такого еще не бывало!

Вместо меня ответил Дик Хаммердал:

– Это нам и в голову не пришло. А вы действительно настолько наивны, что воображаете, будто мы поднесем к носу что-либо, побывавшее в ваших руках?

– Хорошо сказано, толстячок! Я вижу, вам пришла охота пошутить! Ну, так знайте: я использовал бутылку из-под выпитого виски как флягу для воды. Если вы помните, там оставался один глоток, а сейчас его уже нет, – да-да, вы верно подумали: я, как только заметил пропажу, остановился и повернул обратно. Если вам это неизвестно, то я вам сообщу: тут места, где жизнь иногда зависит от капли воды! Когда я попал в ту часть прерии, где вы разбили в полдень лагерь, то сразу же увидел вас, но опознать точно не смог. Вы поскакали дальше и прошли совсем рядом со мной, и тут я, конечно, к своей радости, понял, что вижу джентльмена, которого ищу. Я помчался как можно быстрее назад и привел моих людей. Мы шли за вами до самой этой долины, где ваш караульный оказался настолько любезен, что позволил нам на себя напасть. Мы прокрались сюда и окружили вас. Вы же спали крепким сном, сном праведников, и видели, наверное, такие замечательные вещи во сне, что нам было жалко вас будить. И мы теперь предлагаем вам поездить с нами вместе. Мистер Шеттерхэнд, к сожалению, не сможет принять в этом участие, поскольку он намеревается вообще покинуть нас. Из этой прекрасной долины он поднимется по лестнице на небо. Не пройдет и дня, как это случится. Жаль, но это, безусловно, помешает ему присоединиться к нам.

– Хватит болтать чепуху! – вмешался вдруг один из тех, кто стоял, прислонившись к дереву, скрестив руки на груди. – Что должно случиться, то и случится. И без долгого обсуждения. Вы еще рассчитаетесь с Олд Шеттерхэндом, но это нас не касается, для нас важнее ваше обещание!

– Я его исполню, – отвечал Олд Уоббл.

– Так делайте это, а не болтайте!

– У нас есть еще время!

– Мы хотим знать, на что можем рассчитывать!

– Вы это уже знаете!

– Нет. Пока вы не поговорите с Виннету, все остальное для нас не имеет значения. Вы затащили нас на север, в Канзас, оторвав от хорошего дела, теперь, когда мы поймали этого парня, мы хотим узнать – те надежды, которые вы нам внушили, они оправдаются?

– А почему бы им не оправдаться?

– Тогда используйте Виннету и не трепите так долго языком с Олд Шеттерхэндом! Нам ведь нужен Виннету!

– Не спешите так, Кокс, не спешите! У нас столько времени в запасе, что вы можете и подождать.

Итак, человека, стоящего у дерева, звали Кокс. Я предположил: судя по тому, что он говорил о Канзасе и о тамошних делишках, люди, которые на нас напали, и есть те самые трампы, которых мы намеренно пропустили вперед. Кокс был, вероятно, вожаком этой банды, и Олд Уоббл уговорил его отправиться с ним, чтобы преследовать нас – при определенном условии, конечно. И это условие еще предстояло узнать. Я, как выяснилось позднее, угадал верно.

Положение наше было незавидно. Люди, в руки которых мы попали, были куда опасней, чем банда опустившихся индейцев. И из всех нас наихудшие перспективы были именно у меня. Олд Уоббла нельзя было заподозрить в пустых угрозах. Моя жизнь повисла на волоске.

Кокс подошел к апачу и сказал:

– Мистер Виннету, дело, собственно, в том, что мы намерены предложить вам сделку. Надеюсь, вы не откажетесь.

Виннету понял, так же как и я немного раньше, что продолжать молчать смысла нет. Мы должны выяснить намерения этих людей, а значит, нам придется говорить с ними. Поэтому апач ответил:

– Какую сделку имеет в виду бледнолицый?

– Я буду краток и откровенен. Олд Уоббл хотел отомстить Олд Шеттерхэнду, а сам на это не отваживался. Он пришел к нам и попросил, чтобы мы ему помогли. Мы были, естественно, готовы помочь, но только при условии, что получим за это хорошую награду. И тогда он обещал нам золото. Много золота. Надеюсь, вы меня поняли?

– Уфф!

– Я не знаю, что вы хотели сказать этим «Уфф». Но надеюсь, что оно означает согласие. Здесь, в Колорадо, недавно открыли замечательную placer 139139
  Россыпь самородного золота (англ.).


[Закрыть]. Мы как раз направлялись на ее поиски. Но, конечно, все это еще пока вилами на воде писано. Кто ничего не находит и не получает, только зря вытягивает свой и без того длинный нос. Поэтому мы договорились с Олд Уобблом: мы сделаем то, что он хочет, за особую благодарность с его стороны. Вы ведь, мистер Виннету, знаете много мест, где есть золото, не так ли?

Виннету, которого в данный момент прежде всего заботило мое спасение, не раздумывая и секунды, ответил:

– Есть краснокожие, которые знают места, где лежат кучи золота.

– И вы?

– И я.

– Вы покажете нам хотя бы одно такое место?

– Краснокожие не рассказывают об этих местах никому.

– А если их заставляют?

– Тогда они предпочитают умереть.

– Хау! Убить себя не так легко!

– Виннету никогда не боялся смерти.

– После всего, что я слышал о вас, я этому верю. Но сейчас речь идет не только о вас, но и обо всех ваших спутниках. Олд Шеттерхэнд должен умереть, здесь ничего не изменишь, раз это обещано Олд Уобблу. Вы и другие ваши друзья еще сможете спастись, если покажете нам хорошую placer.

– Это точно?

– Да.

– Я могу надеяться, что вы сдержите свое слово?

– Вполне можете.

– Бледнолицый должен ждать. Я хочу подумать. Виннету умолк и закрыл глаза в знак того, что он не намерен больше ничего говорить. Наступила пауза. Он, конечно, прекрасно знал места залежей золота. Но никакая, даже самая страшная, угроза не могла заставить его выдать хоть одно из них. Он должен обмануть трампов и показать свою якобы сговорчивость. У него было две задачи: первая – спасти меня, а вторая – выиграть время, чтобы дождаться удачного момента для освобождения.

– Ну, и когда же я получу ответ? – спросил Кокс, когда пауза показалась ему слишком затянувшейся.

– Бледнолицый не получит золота, – сказал Виннету и снова открыл глаза.

– Почему? Это что, означает, что ты отказываешься показать нам placer?

– Нет.

– Как я должен это понимать? Ты не отказываешься, но мы не получим того, что ищем! Что это за ответ?

– Это не ответ. Виннету знает, где можно найти не только placer, но и большую, богатую бонансу 140140
  Бонанса – скопление богатой руды в жиле, по другому – рудный карман (термин, принятый в горном деле и прижившийся в среде золотоискателей).


[Закрыть]. Он не расскажет, где она, если речь идет только о его жизни, если же речь идет о многих людях, то он назовет место бонансы, но только тогда, когда сможет его найти.

– Что? Ты можешь и не можешь? Никто не в состоянии делать и то, и другое сразу!

– Это возможно, потому что Виннету не нужно золото. Когда он находит его, то не думает об этом много. В Колорадо я знаю только одно место, где земля не прячет золото, это и есть та бонанса. Она необычайно богата, но я забыл путь, ведущий к ней.

– All devils! 141141
  Тысяча чертей (англ.).


[Закрыть] Знать, где находится необычайно богатая бонанса и забыть дорогу к ней? Это приводит меня в бешенство! Такое может случиться только с индейцем! Не можете ли вы, по крайней мере, сказать, что находится рядом с ней?

– Это я знаю. Она находится у Беличьего ручья. Я однажды ездил туда с Олд Шеттерхэндом за водой. Там мы неожиданно увидели из-подо мха блистающую землю. Мы сошли с коней и осмотрели это место. Там лежало очень много золота, его намыла сама вода. Оно было и в маленьких самородках, и в больших.

– Какого именно размера были большие? – спросил Кокс, и все внимательно прислушались.

– Как большая картофелина. Некоторые даже крупнее.

– Черт возьми! Там лежат миллионы долларов! И вы оставили их там!

– Зачем нам нужно было брать с собой золото?

– Как это зачем было нужно брать золото? Послушайте, ребята, эти двое нашли огромную бонансу, а теперь он спрашивает, зачем ему нужно было брать с собой золото! Ну как вам это нравится? И это Виннету, тот самый хваленый индеец, о котором говорят как о чуде?

Общее изумленное бормотание было ему ответом. Можно было представить, с каким вниманием слушали трампы слова апача. Им и в голову не приходило сомневаться в их правдивости. На Диком Западе все и повсюду знали, что Виннету – исключительно правдив. Я тоже был убежден, что он не лгал: существовала на самом деле когда-то какая-то богатая бонанса, но только находилась она скорее всего не у Беличьего ручья, а где-то совсем в другом месте.

– Чему белые так удивляются? – спросил апач. – Повсюду есть места, где Виннету и Олд Шеттерхэнд могли набрать золота. Когда оно им требовалось, они шли к одному из таких мест, тому, что было поближе к ним. Мы как раз направлялись к Беличьему ручью, чтобы наполнить золотом одну сумку, но вы перешли наш путь.

– Ага! Вы, значит, собирались за золотом! Мы так и подумали, когда увидели, что вы направляетесь в горы. Но постой, постой! Ты же только что сказал, что не знаешь, где находится бонанса! – со скрытой угрозой в голосе закончил свою тираду Кокс.

– Так и есть. Я забыл, где это, но Олд Шеттерхэнд очень хорошо запомнил то место.

Теперь я понял, что он задумал и как мне спастись от смерти. Если они хотят идти к бонансе, путь к которой знаю я один, им придется сохранить мне жизнь.

Что замысел оказался верен, стало ясно, когда Кокс закричал:

– Хорошо, очень хорошо! Виннету или Олд Шеттерхэнд укажут нам это место – не имеет никакого значения! Если Виннету не может привести нас туда, то это сделает Олд Шеттерхэнд.

– А вы не поторопились ли говорить так, не спросив об этом меня, мистер Кокс? – сказал Олд Уоббл.

– А почему это я должен вас спрашивать?

– Да потому, что Олд Шеттерхэнд принадлежит мне.

– Этого никто не оспаривает.

– Ого! Вы сами это оспариваете.

– Как?

– Ведь вы собираетесь взять его с собой к Беличьему ручью, так? Но сегодня он должен умереть! Здесь, в этой долине.

– Должен? Нет, теперь об этом забудьте! Он поживет еще немного, чтобы проводить нас к бонансе!

– Нет уж, я против этого!

– Сдается мне, вы лишились рассудка, Олд Уоббл!

– Как раз потому, что разума у меня больше, чем у вас, я не соглашусь на отсрочку!

– Больше? Ого! Уж не хотите ли вы отказаться от бонансы?

– Именно!

– All devils! Значит, вы действительно сошли с ума!

– Мне так не кажется! Я знаю, что делаю! Я нанял вас, чтобы поймать Олд, Шеттерхэнда, а в награду за это я вам дал совет заставить Виннету показать вам placer. Бонанса, таким образом, – ваша, а не моя! И ради того, от чего я не получу никакой выгоды, я не отдам Олд Шеттерхэнда!

– Нет, вы его все-таки отдадите!

– Это вы так думаете! Но мы еще посмотрим, что из всего этого выйдет в конце концов. Вы – наивный человек: неужели вы всерьез верите в то, что Олд Шеттерхэнд отведет вас к бонансе?

– Конечно!

– А вот мне так не кажется!

– Хотелось бы посмотреть, как он сможет от этого отказаться!

– Отказаться? Да он о таком и не думает! Он просто-напросто сбежит, смоется, и ищите тогда ветра в поле!

На это Кокс громко рассмеялся и крикнул:

– Смоется, от нас смоется? Вы помните такое, ребята, чтобы кому-нибудь, кто был нашим пленником, удалось от нас сбежать?

Ответом ему был хохот, но Олд Уоббл гневно воскликнул:

– Как же вы глупы! А еще считаете дураком меня – подумать только! Если вы воображаете, что этого парня можно удержать, то мне вас бесконечно жаль! Он разрывает руками железные цепи и если не добивается своего силой, то применяет хитрость, а в этом он, уж поверьте мне, – великий мастер!

– У нас железных цепей нет, и мы в них не нуждаемся, сыромятные ремни лучше, намного надежнее! А хитрость – ну что хитрость? Я хотел бы посмотреть на человека, за которым следят двадцать пар глаз, таких, как наши, а он умудряется бежать с помощью хитрости! Да он еще только начнет задумывать свою хитрость, как это тут же кто-нибудь из двадцати да заметит! Чего не увидит один, не упустит другой, и самый хитроумный план, какой он только способен изобрести, будет тут же раскрыт!

– Смешно слышать, что некоторые люди о себе воображают! Или вы не знаете, что, сколько бы раз его ни ловили индейцы, ровно столько раз он снова и снова от них убегал?

– Мы не индейцы!

– Да он и от белых убегал! Я повторяю: этот мошенник может такое, чего не могут другие! Его ничем не удержишь! Таких, как он, надо расстреливать сразу же, как только поймаешь! Если этого не сделать, он обязательно утечет, как вода между пальцами! Я знаю это очень хорошо, потому что испытал это на собственном опыте.

– Вы делаете из мухи слона! Повторяю еще раз: хотел бы я поглядеть на человека, который сможет бежать от меня! Он поедет с нами и поведет нас к бонансе!

– А я в это не верю!

Они стояли друг против друга, готовые сцепиться: насмешник, скептик и богохульник Олд Уоббл и Кокс, властный предводитель трампов, без колебаний согласившийся поймать и убить меня! Это был очень интересный, настолько захватывающий момент, что я даже забыл, что темой спора была моя жизнь, хотя и не единственной темой.

Кокс положил руку на плечо Олд Уоббла и сказал угрожающим тоном:

– Вы действительно полагаете, что меня интересует – верите вы в это или нет?

– Надеюсь!

– Хау! Тогда вам не на что надеяться!

– Так вы намереваетесь обвести Олд Уоббла вокруг пальца и стать клятвопреступником?

– Нет! Мы сдержим слово!

– А, ну это звучит уже по-другому!

– Только звучит! Мы обещали схватить Олд Шеттерхэнда и передать его вам! Мы его поймали, и, можете быть уверены, мы вам его отдадим, но не сегодня!

– Черт вас побери с вашими обещаниями! Вы не сможете его удержать, я это говорил и скажу еще раз!

– Мы его удержим! И если вы собираетесь как-то помешать нам взять его с собой, то посмотрите сюда, в этот круг! Нас двадцать человек!

– Да, вот на чем держится ваша власть! – закричал тот яростно.

– Конечно! И придется с этим смириться! Тем более что все это ненадолго!

– Ненадолго? Навсегда! Я говорю, он сбежит! Ладно! Самое лучшее – это вообще ни о чем его не спрашивать, а просто пустить ему пулю в голову! И это сразу прекратит все споры!

– Не играйте с огнем, мистер Уоббл! Даже если вы хоть пальцем прикоснетесь к Олд Шеттерхэнду, в следующую секунду получите пулю от меня! Зарубите это себе на носу!

– Вы… осмеливаетесь мне угрожать?

– Осмеливаюсь? Тут и осмеливаться нечего! Мы притащились сюда по вашей милости и поддерживали, сколько могли, товарищеские отношения с вами! Но сейчас не до выяснения наших отношений – речь идет о бонансе, стоимость которой, вероятно, много миллионов! Да какое нам дело, черт возьми, до вашей жизни! Так что подумайте! Олд Шеттерхэнд едет с нами, и если вы, повторяю, нанесете ему хотя бы одну царапину, то немедленно отправитесь туда, куда вы хотели отправить его!